Несвятой инквизитор (гет)

В мечтах всякой молодой ведьмы высокий красивый широкоплечий инквизитор стремительно затаскивает её в подвал, закрывает тяжёлый железный замок и приступает к пыткам. Громкие крики несчастной отскакивают от каменных стен, никогда не проникая наружу…

Ага, щас.

Высоченный и худющий, как тот жираф, инквизитор спотыкается на каждом шагу, попеременно знакомя заключённую то с одной, то с другой стеной узкого коридора. И тихое бормотание его «извини», «прости», «я не хотел» ничуть не умаляет желание наколдовать какую-нибудь сковородочку поувесистей и ласково погладить его по головке этой самой дружелюбненькой сковородочкой, приговаривая: «Ах, как неловко получилось, молодой человек. Ах, как мне жаль!»

— Окстись, окаянная! — неожиданно громко восклицает он, коварно подобравшись сзади. Я подпрыгиваю, почти рефлекторно пытаясь нанести какой-то уж слишком закрученный удар. Промазываю, ясен пень. Но месть всё равно свершилась, потому что мой затылок удачно достигает красивого греческого профиля братца. И мне ничуть не жаль, что теперь этот профиль не будет таким красивым.

— Ну, это уже перебор… Переигрываешь, — тяну так авторитетно, будто жила в тринадцатом веке и точно знаю, что говорят инквизиторы симпатичным молодым ведьмам. — Кстати, а за что меня пытать будут?

— У тебя глаза зелёные и волосы рыжие, да и женщина ты по всем признакам. Значит — ведьма, — недовольно бурчит он, потирая потенциально разбитый нос.

— И это мне говорит тот, кто убил дедушку лопатой? — Драматично молчу, приподняв брови. Реакции нет. — Или гендерная принадлежность — решающий фактор? О, святые хомячки…

Инквизитор с грацией шезлонга, со стремительностью приклеенного к столу муравья подходит ко мне, ехидно перебрасывая из руки в руку орудие пыток: страусиное перо. Чувствуете накал страстей? Просто жуть берёт!

— Скажешь, если будет больно. — Наверное, ему кажется, что его слова звучат как зловещее предупреждение, но ничего подобного, о великий Ктулху, ничего подобного!

— Должна сказать, инквизитор из тебя паршивый, — печально констатирую я, поудобнее устраиваясь на электрическом стуле — табуретке.

— Зато ты — отменная ведьма! — парирует брат, обиженно отбрасывая перо в сторону. Вспомнил наконец, что я щекотки не боюсь? Вестимо, так, ибо… В общем, ходит по комнате, ищет альтернативу иглам под ногти! Хотя по выражению его лица с точностью можно сказать, что изначальный вариант теперь ему вовсе не чужд. Я отвлекаюсь на музыкальное скрежетание зубов, отчаянно пытаясь вспомнить, откуда мне знаком этот ритм, как уже полностью вошедший в роль братец радостно тычет мне в лицо учебник физики.

— А сейчас мы будем с тобой решать задачи-и! — удачно изображая умственно отсталого, он открывает страницу шестьсот шестьдесят шесть (на самом деле, там нет такой страницы, но это же учебник физики, да?) и внимательно рассматривает рисунок к задаче номер тринадцать. Я отстранённо думаю, что же такое упустила в воспитании старшего брата, что он верит в ведьм, нумерологию и существование Таргариенов.

— Кровосмешение — это грех?

— В каких ты взаимоотношениях с сатаной?

— Не отвечай вопросом на вопрос!

— Не задавай дурацкие вопросы!

— Поговорили.

Братец смотался на кухню и теперь демонстративно жрёт бутерброд с колбасой, прекрасно зная, что я на диете. Хочется придушить его попавшимся под руку платком, но я сдерживаю неблагородный порыв и иду за отцовским ремнём. Всяко надёжнее будет!

Он сидит на стуле ко мне спиной, потягивается, разминает шею — готовится к подвигу, достойному самого сильного богатыря русского, — пятиминутному кручению на стуле. На спор, естественно.

Я пробую ремень на прочность и, стараясь не шуметь, подкрадываюсь ближе. Кто знает, вдруг я фанатичная вегетарианка и этот подлец оскорбил мои чувства кощунственным сжиранием любимой пятой точки опоры твари божьей Бурёнки?

— Кто признавался тебе в любви этой ночью?

Мозг отождествляет сей вопрос с неожиданным падением седьмого неба на мою многострадальную головушку во время устного экзамена по истории. Без последующего озарения, зато с красочным фейерверком во имя апокалипсиса. Предусмотрительно рассчитав, что быстрый точный и правдивый ответ обеспечит мне лишние мгновенья до свершения справедливой мести, я проглатываю компрометирующие вопросы о его удивительной осведомлённости.

— Комар. — Говори-говори-говори. Ещё пять шагов. — Очень харизматичный. Ты на него похож, но тебе не хватает лаконичности. — Четыре. — Вот он был моим идеалом: никогда не упускал важное и акцентировал внимание других лишь на самой сути проблемы. — Три. — Тихо подлетел, пока я спала, и стал сосать кровь, благоразумно опустив всяческие прелюдии.

— «Был»? — Он чуть повернул голову, наверное, бесы судьбы чего-то начудили или какой-нибудь случайный человек-медуза нашёл консервированный мозг зомби. У моего братца проснулась интуиция. Бинго! Я улыбаюсь со всей смиренностью, на которую только способна крайне энергичная и исключительно «удачливая» девушка моего возраста, старательно воскрешая в памяти список смертных грехов, коим не предавалась на протяжении всей своей короткой жизни, и прячу потенциальное орудие убийства за спину. Список выходит маленьким.

— Помянем его бессмертную душу. Если хочешь, можешь отковырять его бренное тело с обратной стороны моего блокнота.

Всего лишь два блаженных шага, два шага, два…

— То есть, это ему ты говорила «Ох, родной, я так рада, что ты здесь! Подойди ближе. Ещё ближе, пожалуйста. Лети ко мне на крыльях любви!» ?

— Ну… да. Его наверняка все гоняли, обзывая разными нехорошими, но знакомыми всем нам словечками. И я решила, что он должен испытать любовь и ласку… — Растерянность и наивность я изображаю ну просто незабвенно! Всё, решено: иду в актрисы!

Один.

— … перед смертью?

— Да хоть бы и так! — Я набрасываю ремень ему на шею и тяну на себя. Братец как-то картинно хрипит, эти его «предсмертные судороги» напоминают безуспешно сдерживаемый дикий ржач. Бессовестно навалившись на спинку стула, он добивается падения, переворачивается на живот и наконец-то имеет возможность лицезреть мою наглую физиономию.

— Я должен был догадаться, что со мной ты поступишь куда хуже, чем со своим идеалом!

— Ага, — бурчу сердито, безуспешно, но очень старательно сминая его лицо в своих загребущих лапках. Ехидная улыбка быстро исчезает, сменяясь многообещающим оскалом, который отражает концентрацию злости, кипящей в его венах и требующей немедленного выхода. — Ты меня терпеть будешь до скончания века, пока последний нанофицированный идиот не попадёт в домик из жаренного мяса!