Подручная (джен)

Наверное, каждый помнит свой первый раз. У всех он был особый, у одних трагически-прекрасный, у иных до омерзения противный. Из памяти стереться может многое. Что-то померкнет и поблекнет, будто старая фотография, долго висящая на стене, но основные моменты врезаются в память навсегда. Словно раскаленная добела кочерга, оставляющая на коже уродливые отметины.

Я не помню, какой то был год на дворе, какое число значилось в календаре... Я, черт возьми, не помню даже, было ли солнечно или небо было затянуто стальными тучами. А как бы хотелось начать свое повествование со слов: «Это был дождливый серый день. Капли мерно отстукивали дробь об оконное стекло, что я находила весьма успокаивающим». Но нет, я не помню. Когда живешь так же долго, как и я, то перестаешь уделять внимание таким мелочам, как погода, время суток или число в календаре. Число — оно важно, конечно, оно является определяющим моментом, но все же оно играет не самую главную роль. Все это отходит на второй план перед обязанностями, которые неукоснительно приходится выполнять.

Итак, вот как я помню свой первый раз. Мрачная комнатушка. Нет, не так. Скорее камера, узкая, темная, с неровным дощатым полом, положенным прямо на землю. Стойкий запах гнили, крови и экскрементов дополнял эту и без того нерадостную картину. Тусклый свет, шедший сверху из узкого окошка почти под потолком, выхватывал очертания фигуры прикованной к стене. Мужчина, чей возраст было сложно определить из-за грязи, коркой покрывшей его тело.

Судорожно сглотнув, я подошла ближе. Присев напротив него на корточки, я откинула грязную прядь с его лица и взглянула ему в глаза. Усталость и пустота, вот что я в них видела. Над моим «клиентом» изрядно потрудились, я видела выпирающие кости ребер под его рубашкой. Кости были явно сломаны и не давали ему спокойно дышать. Я так и представила, как их острые края впиваются в нежные розовые легкие при каждом неосторожном вздохе.

Изможденный, истерзанный, но не сломленный. Перенесший множество пыток за свои прегрешения, да меня, собственно, и не волновало, за какие деяния этот субъект томился в неволе. Он с интересом попытался взглянуть в мое лицо, скрытое под черной тканью капюшона. Приоткрыв рот, он издал было какой-то квакающий звук и закашлялся, мужчина был уже на грани. Следующая его попытка оказалась более успешной.

— Кто ты? — его хриплый шепот отразился от стен прежде, чем достиг моих ушей.

Я нахмурилась. Под капюшоном моя гримаса была надежно укрыта от его взора. Я встала и, расправив складки на своей черной мантии, протянула руку к косе, оставленной мною у входа в этот смрадный мешок. Непременный атрибут тружеников моего рода. На моем лице заиграла широкая ухмылка, когда пальцы мои сомкнулись вокруг древка орудия. Готова поклясться, что ряд моих белоснежных зубов все-таки блеснул из под капюшона, заставив екнуть сердце этого человека.

— Я полагаю, что ты уже догадался о том, кто я, — тихо ответила ему я, поудобнее перехватывая косу.

— И это все? — его голос звучал так просто, словно нас только что представили друг другу на светском рауте. — Я всегда думал, что это сказки, детские сказки, — говорил он очень медленно, явно превозмогая сильную боль.

— Есть особые обстоятельства, — уклончиво отвечаю я, отводя руку с зажатым в ней оружием для замаха. — Последнее желание?

Он облизывает губы, и в его глазах загорается азартный огонек. Он изучающе смотрит на мою фигуру, поднимает глаза выше и пытается вглядеться туда, где находится мое лицо под капюшоном. Я чувствую, как мурашки пробегают стройным маршем от головы до пят, оставляя неприятное покалывание под кожей. Его взгляд, полный чуждого мне вожделения проникает, кажется, что в самую душу, которой я, наверное, уже давно лишилась, и зажигает в ней непонятные доселе эмоции. И я чувствую, как предательски начинает дрожать моя рука. И я благодарю богов за то, что в комнате достаточно темно, чтобы скрыть мой конфуз. Я благодарна капюшону, за то, что он скрывает мои алые щеки и слегка трепещущие губы. А наглец вновь проводит языком по своим сухим губам и кривит рот в усмешке.

— Есть желание... Открой лицо, если уж сама Смерть пришла за мной, я хочу хотя бы иметь возможность взглянуть ей в глаза.

Мое лицо вспыхнуло. Экий наглец! Но желание есть желание. Рывком я спустила капюшон с головы. Его глаза расширились, и усмешка из дурной перетекла в довольную.

— Блондинка? Ты? Я же выпотрошил тебя! — он чуть снизил голос и добавил, — Все, как я хотел. Я слышал, что Смерть чудна, но ты превзошла все мои ожидания, дорогуша.

Я подошла к нему ближе, постаравшись придать своему лицу как можно более спокойное выражение, я глядела на мужчину сверху вниз. Вот он, смертник, которого мне необходимо препроводить на другую сторону. Если он находится на одре, почему же тогда он так нагло ухмыляется, откуда этот блеск в глазах? Я снова занесла свое оружие над головой, но прежде чем рассечь воздух и обрубить ту ниточку, что связывает его с миром живых, я качаю головой.

— Всего лишь подручная, Тео, всего лишь подручная...

И позволяю косе пройти свой путь до конца, отделяя душу от бренной плоти. Ненужная оболочка, глупые вздохи, неуместная жизнь. Когда-то и у меня была такая, только вот я этого не помню. Я помню косу, я помню книгу, я помню черную ткань своей мантии. Я помню так мало, а знаю так много и не знаю ничего. С последним вздохом, с последним ударом этого черного сердца моя тревога должна уйти. Я присаживаюсь рядом с ним, оставляя косу у стены, и чувствую, что жизнь еще не до конца покинула тело, я вижу это угасание в его глазах. Я провожу пальцами по его щеке и губам и горько усмехнувшись, шепчу в его приоткрытый рот:

— Прости...

Его тело, обмякши, повисает на цепях, просто оболочка, ничем не заполненная внутри. Как марионетка, которую после представления повесили на гвоздь. Пальцы сами проводят древний человеческий обряд, закрывая покойному веки. Я в изумлении от самой себя. Я готова ругать себя за мягкость, за малодушие, за то, что нянчилась с убийцей, с серийным маньяком, как с дитем.

Такие обстоятельства. Мне говорили, что в «особых» случаях нужно лично все сделать. Но никто не говорил что это так... Так... Я не могу подобрать правильных слов. Еще немного сижу рядом с этим человеком, кажется, я сижу до утра, пока первые петухи, чей голос доносится даже до седьмого круга ада, не возвращают меня в реальность, сообщая, что пора уходить.

Это был мой первый раз. Первый раз, когда я пришла за смертным. Да, мы называем людей смертными. Это же логично, правда? Сами-то мы давно уже умерли. Или мы всегда были такими. С того раза, самого первого, прошло много времени, дни, годы, столетия возможно. Я не слежу за временем, я не слежу за модой. Оно мне ни к чему. Их было много потом, разных. Невинные и чудовища, которым не стоило появляться на свет, обманщики и честные труженики, короли и нищие, сумасброды и мудрецы, все отдавали богу душу с моей помощью, всех не перечесть. Но ОН в моей памяти остался навсегда. Мой первый раз.