Здесь и сейчас (джен)

Далеко, слишком далеко заливаются песнями птицы. А здесь — мёртвая тишина. Словно мир застыл. Умолк. Погиб.

Северное небо низкое, серо-голубое. Давит, душит. Ни единого облака на нём. Пустует оно, пропускает свободно солнце. А то и радо: слепит, печёт, вливается в вены своим пламенным теплом, проникая сквозь тонкую кожу, бледную, отвыкшую за долгую зиму и полярную ночь от его света.

Только ветер бушует. Он на сопках особенный — яростный, холодный, буйный. Он на сопках безумный, свободный. Он нас ледяными ручищами касается, по телу мурашки бегают — мы зябнем под палящим солнцем.

Мы лежим на покрывале: я лениво щурюсь, ты читаешь вслух. Вокруг мхи да лишайники, голые камни, болота. Редкие деревья, потрёпанные, тощие, стоят в стороне одиноко, тоскливо или толпятся, жмутся друг к другу, как в угол загнанные.

Здесь тихо. Так тихо, что слышно каждый твой вдох. Ты читаешь, и твой голос гаснет, гаснет, как свечка, всё слабее и слабее. Наконец, срывается на шёпот. Сопки всегда одерживают верх, окутывая магией, величием, тишиной…

— Бросай, — отбираю книгу.

Ты соглашаешься и ложишься на спину, ты щуришься и о чём-то думаешь. Затем говоришь лениво, неохотно, о прочитанных строках.

Давно мы так не беседовали, отнимая у автора роль на время отдыха от его слов, предполагая, что дальше. Как поступят герои, что случится? Мы уже не читатели. Мы соавторы. И кажется, тебе даже нравится процесс выдумки больше чтения.

Мы смеёмся. Устало, негромко.

А до этого часы шли в молчании. По железной дороге до сопок, а дальше по болтам, по крутым обрывам, по узким тропкам, всё выше и выше, наслаждаясь природой, касаясь стройных деревьев пальцами, только-только в начале июня обретших листву. Зелень юная-юная.

За полярным кругом в конце мая сыпет снег, а рябины с берёзами голые, боязливо прячут сочные листья, медлят.

Эх, уеду отсюда. Уеду. От полярного дня, когда наглое солнце не заходит за горизонт круглые сутки. От весны сентябрьской, ледяной и несмелой, от ночи зимней, от лета обрывками. Уеду и не вернусь. А по сопкам, лишь по ним, родным, скучать буду.

Как поднимешься высоко-высоко, где громадные камни, лишайниками обросшие, встречают шорохом, где город-порт наш, как на ладони, откуда видно Кольский залив, дух захватывает. С двух сторон залив сопками окружён, а на вершинах их снег ещё лежит полотнами белыми, кусками рваными, и вода у подножий их яркая, синяя-синяя, рябью покрытая, блестит, как чешуя.

Даже лес здесь пахнет диковинно. Ручьями, мхами, болотами, листьями прошлогодними да ягодами, под сугробами всю зиму пролежавшими. Елью пахнет, можжевельником, камнями сырыми. Запах стойкий, густой, волшебный. Лес трещит, лес журчит, лес смеётся голосами птичьими и треском веток под ногами.

Мы лежим. Высоко над заливом и городом, близ озерца небольшого и тёмного.

Притаилось озеро в сопках, спокойное, мирное. Далеко идти сюда — люди редко к нему приходят. Хорошо с одной стороны, что ленятся, красоты такой не видят, ведь замусорят, отдыхая, навредят, изничтожат. Одинокое озеро, только солнце его ласкает, только птицы его касаются, не знает оно, что внизу творится, нет ему дела.

А внизу расцветает природа, старается, почки пухлые распускаются, пробивается зелень, блестит свежестью, бархатом, нежатся цветы на солнце. А человек проходит, вдыхает воздух природой очищенный и губит её, бросая бутылки да упаковки всякие. Один бросит, второй, третий — цепная реакция. А убирать некому, да и без толку. Но деревья сквозь мусор наружу рвутся, на волю. Радуют глаз без обиды, без осуждения. Природа всё простит. Ей бы выстоять.

Мы улыбаемся. Солнце лижет пламенем тело. А так холодно… Так холодно, словно нет его вовсе, светила нашего, над головой кричащего безмолвно.

— Как думаешь, чем пахнет солнце? — вопрос тонет в тихом густом воздухе, и где-то вспорхнула далеко ворона, чёрными крыльями ударяясь о влажность, сквозящую в дыхании ветра.

— Тебе научно ответить? — ты смеёшься.

Мы, люди творческие, любой вопрос обыграем по-своему. К чему наука сейчас? Ни к чему. Ты отвечаешь легко, словно считываешь текст с неба:

— Пахнет летом, жарой и прелой травой. И морями пахнет. Непременно. Солнце в них тонет, солнце их впитывает. Пахнет горячим песком. Пахнет сухостью, пахнет влагой. Пахнет жизнью.

— Вкус у жизни солёный и сладкий.

Я растворяюсь этим днём, плавлюсь в жёлтом сиянии, зябну на нагретом покрывале. Я чувствую себя счастливым человеком. У меня на счастье есть ровно один день. Лови момент, друг мой. Лови и не упускай. Пока есть наше счастье — оно бесконечно.

— Холодно… — ты тянешь меня за руку, вынуждая встать, и мы поднимаемся на ноги так неуклюже, словно за пару часов разучились ходить.

Ступни приятно покалывает ягель, словно сотни крохотных игл вонзаются едва-едва, чуть ощутимо, и мы бредём осторожно, мы наслаждаемся простотой сопок и их сложностью. Мы срываемся на бег.

Здесь травы нет зелёной. Здесь карликовые берёзки по земле стелются, здесь цветы, как игрушечные, с полногтя мизинца величиной, здесь мхи сухие хрустят под ногами.

Мы бежим меж деревьев, желая согреться, резвимся, как малые дети, хватаем друг друга и валим на жёсткую землю, вдыхаем её чёрный, богатый аромат. Смеёмся, стряхивая друг с друга кусочки веток да листьев. Мы встаём и снова бежим. Забираемся на вершины сопок, ходим по громадным и плоским твёрдым камням. Замираем.

Перед нами виды великолепные: садись и рисуй картины, вдыхай эту сказку, смотри на неё, чувствуй её, закрывая глаза. Блестит залив внизу тонкой полоской, блестит над ним в сотнях метрах тёмное озеро. И не скажешь, что они далеко друг от друга, словно рядом, но мы-то знаем — всего лишь иллюзия, игра света, магия северных лесов.

Мы спускаемся к озеру, разгорячённые, тяжело дышим, подходим к заболоченным берегам. Ноги вязнут во мхах и травах, проваливаются в их уютный, мягкий холодный плен.

А вода в озере ледяная. Мы топчемся у самого края, на малютках-островках у синей тёмной воды. Мы толкаемся, смеёмся. Я падаю и уволакиваю тебя за собой.

Барахтаемся у берега. От неприветливой тяжёлой воды перехватило дыхание. Мы пытаемся встать, но падаем, и ноги утопают в нежном иле. Мы встанем — вода нам будет по пояс, но сейчас… сейчас мы кричим, что тонем. И смеёмся. Радуемся, словно вернулись в детство.

Мы стоим в ледяной воде, дрожим, улыбаемся. Ты тянешь ко мне руки, и я обнимаю тебя. Такой дикий контраст: везде словно северный полюс, а ты — моё пламя.

— Хорошо, что никто не видит…

Выбираешься на берег, следишь, как карабкаюсь я на сушу.

— Пусть видят! — во мне ребяческий азарт, во мне плещет эта тёмная вода, меня переполняет восторг, — пусть видят! Один раз живём.

Ты смеёшься, ты хватаешь меня мокрыми остывшими пальцами, и мы снова бежим. Смех тонет в сопках. Нас никто не слышит. Мы одни. Наедине с небом. Наедине с солнцем. Наедине со временем, что застыло на месте, окаменев.

Мы находим болото, где вода тёмно-желтая, местами медная, порой будто ржавая. А где совсем мелко, где она солнечная, где водоросли обхватывает ступни мягкостью, тепло, так тепло, что после озера нам это кажется волшебством.

И мы бежим по болоту. Забыли о манерах, о взглядах чужих, осуждающих. Забыли, что можно думать об обществе, и предались мечтам. Здесь и сейчас — мы счастливы. Мы настоящие. И отдать бы всё, чтоб остаться такими до тех пор, пока наш век не окончится.

Но завтра… завтра мы разойдёмся, и ты вспомнишь о проблемах в семье, а я вспомню о больницах и боли. А потому сейчас мы стараемся не думать. У нас есть целый день, одна маленькая вечность быть просто рядом, быть просто здесь и сейчас.

Мы вернулись на покрывало, легли, тяжело дыша. Держимся за руки, и мне кажется, если ты отпустишь меня, я тебя потеряю. Упущу в суете повседневности, в неприятностях, их решениях.

Время словно застыло. Ты смотришь в небо и щуришься, а я пытаюсь запомнить твою счастливую, так редко счастливую улыбку и сверкающие глаза. В них нет ни слёз, ни тревог больше. В них реет радость.

Тишина. Словно мир весь застыл, словно мы с ним расстались надолго. Тишина. Ты читаешь вслух, и твой голос сорвался на шёпот минут пять назад. Я лежу с закрытыми глазами. Ветер дикий, холодный хватает за горячие ноги, руки. А солнце печёт, и я точно знаю: кожа красная-красная.

Там, внизу тоже тихо. Даже ветра нет. И трава, и листва спокойна. Не трепещет, лишь согнётся слегка, шелохнётся и снова станет тлеть под палящим безжалостным солнцем.

Небо низкое-низкое, серо-голубое, тяжёлое. Мы лежим под ним, оставив планы, несчастья на завтра. Нам так важно было уйти. Убежать, скрыться там, где нет сети, чтоб телефон оставался безмолвен. Нас не стало, и приятно думать, что все дела растворились, как дым.

Рядом уселась пытливая ворона. Ты улыбаешься. Мы не шевелимся. Шёпот:

— А знаешь… порой так важно остановиться…

Ворона сверкнула глазами и взлетела. Мы остались. Мёртвая тишина. Ты и я. Навсегда в безрассудном счастье.