Потому что твои руки испачканы кровью (гет)

* * *

Казалось, все разрушения, постигшие Нью-Йорк, никак не коснулись трехсот сорока шести гектаров Центрального парка. Но в пяти улицах от него можно было увидеть множество разнесенных, покинутых бежавшими от опасности людьми зданий и пострадавших от пронесшегося бедствия машин. Конечно, это была только малая часть разрушений, обрушившихся на город. Экономические потери были неимоверными, и встать всему на свои места предстояло еще очень нескоро. Хотя, наверное, стоило благодарить судьбу за то, что исход битвы не оказался еще более плачевным.

По крайней мере, так считал Клинт Бартон. Он думал об этом, наблюдая за тем, как Тор и Локи исчезают в облаке голубого света, переносящего их в Асгард, на другую сторону Вселенной. Он думал об этом, когда сжимал пальцами руль служебного автомобиля ЩИТа, сидя рядом с Наташей, застегивающей ремень безопасности на пассажирском сидении. Думал об этом, пока ехал в сторону главного штаба организации; думал, когда они остановились на светофоре Восьмой улицы.

Клинт устало потер глаза и подавил очередной зевок. Все время, пока он был под влиянием Локи, он не сомкнул глаз, и теперь, изможденный битвой с читаури, никак не мог заставить свой мозг хотя бы немного отдохнуть и не воспроизводить в сознании картины пережитого. Несмотря на всю свою психическую стойкость и взрыв адреналина, Клинт чувствовал себя сломанной куклой, которой слишком долго играли.

Зажегся зеленый свет, и движение на дороге возобновилось. Сидевшая рядом Наташа пошевелилась, и, прежде чем Клинт успел что-либо произнести, бросила на него выразительный взгляд.

– Давай лучше поведу я. Тебе не помешало бы отдохнуть.

– Единственное, что сейчас мне действительно не помешало бы – так это пиво, – Клинт резко повернул налево и поехал по Сорок четвертой улице – намного быстрее, чем позволяло ограничение скорости. – И, желательно, как можно больше. А ты поведешь тогда, когда я уже не буду соображать, на какую жать педаль.

* * *

Они припарковались на углу Девятой авеню и Сорок четвертой улицы, прямо перед гриль-баром «У Руди» – одним из немногих уцелевших заведений в этой части Нью-Йорка. Грубо вытесанная вывеска была прибита над большим окном и торжественно оповещала о том, что бар находится в этом квартале уже почти восемьдесят лет, а большая скульптура свиньи в нескольких метрах от входа уже давно стала самым обычным зрелищем для постоянных посетителей.

«У Руди» был известен, в общем-то, из-за трех вещей: болельщиков, которые собирались посмотреть матчи Джайнтса, иностранного пива и более-менее приемлемых для центра города цен. Но в тот момент футбол мало интересовал Клинта – изначально он собирался выпить несколько бокалов пива, но изменил решение, увидев бутылку Талискера десятилетней выдержки, которая, казалось, так и звала его с полки алкогольных напитков.

К счастью, в это время было не слишком много посетителей, и, войдя в бар, Клинт с Наташей тут же нашли хорошие места, заняв два свободных стула возле барной стойки. Бартон тут же подозвал бармена и указал жестом на бутылку виски; потом заказал водку для Наташи.

В какой-то момент Клинт поймал ее вопросительный взгляд.

– Я думала, ты хочешь пива. Это не слишком? – изогнув бровь, она указала на бутылку виски в руках ее напарника. – Целая бутылка? Хочешь ползать на четвереньках?

Он ответил неопределенным пожатием плеч, а его губы тронула тень улыбки.

– Почему бы и нет? То, что нас не убивает, делает нас сильнее, – он снова усмехнулся и поднес стакан к губам. Затем откинул голову назад, сделал глоток и на несколько мгновений задержал жидкость во рту, чтобы распробовать вкус. Когда, наконец, Бартон глотнул, по его телу распространился неприятный жар.

Наташа бросила на него напряженный взгляд, что Клинту показалось, будто она к нему прикоснулась. Он повернулся к ней и заговорил, прежде чем она успела что-либо сказать:

– Нат, сделай одолжение, ладно? Кажется, сейчас мне это необходимо — провести хоть немного времени вместе со своей напарницей, не думая о вторжениях инопланетян, конце света или ядерных взрывах…

«…или о скандинавских богах, которые завладевают твоим разумом и превращают в марионетку», – подумав об этом, он не смог не вздрогнуть.

– Давай хоть немного передохнем. Теперь у нас есть время подумать и о других вещах.

Клинт нахмурился, и его сжатые губы дали ей понять, что он не собирается сдаваться так просто, и уже через несколько секунд он выдохнул и взял в руки стакан. Когда Клинт поднял его и посмотрел на просвет, в нем зазвенел лед.

– За что пьем?

Перед глазами Клинта на миг предстали лица Коулсона и других погибших агентов ЩИТа, и он, не размышляя, ответил:

– Не думаю, что у нас для этого есть повод.

Прикусив язык, Клинт устремил угрюмый взгляд в деревянную стойку бара и пришел в себя только тогда, когда почувствовал легкое прикосновение руки Наташи к своему плечу.

– Нет повода, потому что мы выжили после вторжения из другого мира, которое едва не привело к концу света и чуть не стало причиной ядерного взрыва? – ее губы снова изогнулись в улыбке. – К тому же, Клинт, ты сам сказал: то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Какое-то время он все еще хмуро смотрел в одну точку, пока вдруг не осознал, что больше не может сдерживать рвущийся наружу смех.

* * *

Музыка в колонках играла на всю громкость, и это могло бы быть не так уж плохо, если бы только звучало что-нибудь приличное. Но хозяин бара обладал весьма специфическим музыкальным вкусом и целой коллекцией дисков музыки кантри. И это было настоящей пыткой для некоторых посетителей: песни резали слух и, казалось, были самым худшим, что Клинт слышал когда-либо в своей жизни.

Когда Хонки Тонк Бандокандонк начал петь в третий раз, Клинт решил, что с него достаточно. Он посмотрел на Наташу, всем своим видом выражая недовольство, стараясь сфокусировать взгляд; но, сидя на крутящемся стуле, сделать это было довольно трудно, а в какой-то момент он просто-напросто потерял равновесие и схватился за барную стойку, чтобы не упасть.

Мир вокруг стал медленно вращаться, и пришлось подождать несколько секунд, пока все не придет в норму. Вот только сосредоточиться на том, что перед глазами, было не так-то просто; язык во рту словно бы увеличился до невозможных размеров, а разум, казалось, странным образом онемел. Это чувство было не самым приятным, но в тот момент Клинт был ему почти рад: все вокруг казалось значительно проще, чем обычно, и то, о чем он так беспокоился, вдруг потеряло значение.

Клинт не так часто напивался, в основном, потому, что это не слишком шло на пользу тому, чья работа связана с точным прицелом и хорошей координацией. Такие, на первый взгляд незначительные вещи, как сильный приступ головной боли или небольшая дрожь в пальцах, лежащих на тетиве, могли стоить ему жизни. И Клинт успел понять, что не должен попадать в подобные ситуации.

Он помассировал виски и нахмурил лоб, как вдруг, совсем внезапно, рядом с его ухом раздался голос Наташи:

– Ну, Бартон, пора сознаваться. Сам расскажешь, что с тобой происходит, или мне придется у тебя выпытывать? Ты ведь знаешь, я профессионал в области добывания информации.

Конечно, она наверняка знала, что с ним что-то происходит, но только сейчас решила заставить его об этом рассказать. Приступить к терапии, или что-то вроде того. Клинт посмотрел на нее, а его левая рука переметнулась с барной стойки к уже полупустой бутылке виски.

На самом деле, происходило много чего, но ему совершенно не хотелось об этом говорить, хотя Клинт прекрасно понимал, что отвертеться не удастся. И это была единственная четкая мысль.

– Только, пожалуйста, не заставляй меня читать психологические статьи! – как будто бы спотыкаясь, слова неловко сорвались с его губ. Клинт почесал подбородок и снова уставился на барную стойку. – Знаешь, я ведь не застрахован от всего этого. Кто знает, что будет через неделю, месяц, год? Быть может, окажется достаточно просто «нажать» на мой мозг, и я уничтожу весь ЩИТ. Мне совершенно этого не хочется, но что я смогу поделать, если у меня не будет выбора?

Он передернул плечами и снова поднес стакан ко рту.

– И, естественно, подобных случаев в медицине не было, и мы понятия не имеем, что с этим делать.

– Клинт…

– Если ты не можешь ничего с этим поделать, то, наверное, не стоит об этом думать, – он наклонил голову и уперся лбом в столешницу, правой рукой почесав затылок.

В помещении было слишком жарко, его рубашка прилипла к телу, и, наверное, все-таки идея напиться до беспамятства была не самой лучшей.

– Ты… дай мне еще пару минут. Я ведь не собираюсь сидеть и жалеть себя.

Хотя это и не было жалостью. Это был стыд и, наверное, еще чувство вины, которое становилась только сильнее и сильнее. На несколько мгновений Клинт зажмурил глаза и втянул воздух, а в его воображении тут же возникло безжизненное тело Фила Коулсона. Он умер от рук Локи, но Клинту казалось, что это его вина, пусть он и не поднимал оружия.

– Клинт, посмотри на меня.

Голос Наташи как будто бы доносился откуда-то издалека, и Клинту пришлось сделать усилие, чтобы открыть глаза и повернуться к ней. Она молча рассматривала его, скрестив руки на груди и слегка склонив голову набок. Шум в помещении становился все сильнее, и, судя по фальшивому пьяному пению, пиво уже ударило в головы группе подростков, сидевшей недалеко от них. Их галдеж не слишком хорошо действовал на Клинта: он чувствовал себя так, словно в его голове, не переставая, стучали барабаны. Клинт снова потянулся руками к вискам и с силой помассировал их. В следующий миг он ощутил прикосновение пальцев Наташи к своему запястью. С большим трудом, едва не споткнувшись о собственные ноги, Клинт поднялся со стула, и ему тут же пришлось опереться о свою спутницу.

Выйдя на улицу, он почувствовал, как его окутал прохладный ночной воздух, и от этого стало немного легче. Клинт размял шею, а когда Наташа его отпустила, развернулся и на несколько секунд оперся о стену, чтобы не потерять равновесие.

– Надеюсь, мы заплатили за эту бутылку виски. Мне нравится это место, и я бы хотел приходить сюда и впредь.

Наташа на миг прикоснулась к карманам своих брюк, затем с сомнением посмотрела на Клинта.

– Тебе нравится это место? Здесь отвратительная музыка, Клинт.

Он пожал плечами и несколько раз моргнул, борясь с сонливостью.

– Возможно.

– И здесь свинья в дверях.

– Это его знак отличия, Нат! Эта свинья была здесь всю жизнь. Без нее район не был бы самим собой.

– И все же, хватит с тебя виски, – решительно сказала Наташа и, приблизившись к Клинту, уперла ему в грудь палец. – В следующий раз будешь пить только содовую.

Клинт вскрикнул и поднес руку к груди. Но уже в следующий миг на его губах появилась легкая улыбка, которая, впрочем, очень скоро исчезла, и его лицо приобрело серьезное выражение.

– Пойдем, Наташа, – его голос прозвучал слишком низко. – И знаешь, порой видеть мир сквозь стекло бутылки намного лучше.

После этих слов ему стало труднее дышать, и на несколько мгновений между ними повисла тишина.

– Ya znayu, – прошептала она.

В следующий миг Наташа без церемоний подошла к нему и с силой обхватила руками поясницу. Это было настолько неожиданно и стремительно, что Клинт едва устоял на ногах и попытался сделать несколько нетвердых шагов назад, но тут же уперся спиной в стену.

– Мне казалось, что из нас двоих пьян только я, – произнес он, неловко подняв руку и положив ей на плечо.

– Я не пьяна, – Наташа подняла голову и уперлась подбородком ему в грудь, пристально посмотрев в лицо. – Я русская, а мы, считай, завтракаем водкой вместо какао с молоком.

В ответ он почти весело рассмеялся.

– Тебе следовало бы перестать использовать то, что ты русская, чтобы объяснять каждый свой поступок. Рано или поздно это перестанет действовать.

– Но сейчас явно не тот момент, – она снова едва заметно усмехнулась и потерла щеку кончиками пальцев, но через миг снова стала серьезной. – Слушай, Клинт. Я понимаю, что ты не хочешь об этом говорить, так же, как и я. И знаю, что ты не думаешь так, как сказал – мол, это не твоя вина, но все же я повторю: ты ни в чем не виноват. И буду говорить тебе об этом снова и снова, пока ты не устанешь меня слушать и не примешь это, или пока в тебе действительно не заговорит здравый смысл. Или что-то в этом роде.

– Я уже понимаю это, – просто ответил он и больше ничего не добавлял.

Он медленно втянул воздух и поднял руку, чтобы прикоснуться к отвороту куртки Наташи. Когда он снова заговорил, ему показалось, что его язык прилипает к нёбу.

– Наверное, будет лучше, если поведешь ты.

– Несомненно.

* * *

От бара «У Руди» до квартиры Клинта было всего семь с половиной миль езды, но Наташа умудрилась растянуть их на целых пятнадцать минут. Дом Клинта находился в Виллиамсбурге, в глубине небольшой улочки, параллельной Бедфорд-авеню. Чтобы туда добраться, стоило лишь проскочить несколько светофоров и повернуть направо в запрещенном месте, хотя Клинт не был уверен, что это произошло, так как почти уснул на пассажирском сиденье, прислонившись лицом к окну.

Он проснулся, больно ударившись лбом о стекло, когда машина ЩИТа резко затормозила рядом с его домом. Он слегка тряхнул головой, чтобы хоть как-то преодолеть дремоту и прийти в себя. А выйдя из машины, приложил все усилия, чтобы не споткнуться или не пойти на поводу у внезапно взбунтовавшегося желудка: подобное унижение было бы слишком для такого насыщенного дня. Наташа подошла к нему почти мгновенно и положила руку на пояс, заставляя опереться о себя всем телом, и он был благодарен ей за это, так как, кажется, не смог бы пробыть в вертикальном положении столько, сколько требовалась, чтобы добраться до дома. Клинт послушно делал небольшие шаги, стараясь избегать любых неровностей земли, которые явно угрожали его и без того скверной координации.

Когда они наконец добрались до квартиры, благополучно избежав каких-либо инцидентов, Клинт, как робот, шагнул в открытую дверь своей спальни. Оказавшись там, он тут же ничком упал на кровать, прижал руки к голове и зажмурился, чувствуя себя полностью разбитым. В какой-то момент он ощутил прикосновения рук Наташи к своим ногам и спине и еще через миг понял, что она снимает с него ботинки и одежду. Клинт замер, позволив ей завершить начатое. Пришлось только слегка приподнять бедра, чтобы она смогла стянуть с него штаны, а потом перекатиться на спину, чтобы уложить голову на подушку. Бартон посмотрел на Наташу, и ему показалось, что он смотрит сквозь густую пелену тумана, так мастерски сотканную виски в его крови. Накрыв Клинта простыней, Наташа на несколько мгновений взяла его за руку и слегка сжала запястье в том месте, где бился пульс.

– Прости, – прошептал Бартон. В его крови было слишком много алкоголя, чтобы пытаться скрыть свои чувства, и его мало волновало то, что он ведет себя как пятилетний ребенок. А по жесту Наташи он понял, что она прекрасно понимает, за что он извиняется.

– Поговорим завтра, Клинт, – мягко сказала она и спустя несколько мгновений отпустила его руку. – Если тебе что-нибудь понадобится, я буду спать в гостиной.

Он мог бы попросить, чтобы она осталась с ним, чтобы не оставляла одного. Но ведь в таком случае Наташа ляжет рядом, и он может почувствовать то, чего не следовало бы.

Он осознал это уже тогда, когда она ушла, прикрыв за собой дверь, а комната погрузилась в кромешную темноту.

* * *

… доски полуразрушенного пола отдают запахом гнилого дерева и залежавшейся грязи. Сквозь торчащие в оконных рамах осколки стекла проникает холодный ветер, развевая затертые шторы и поднимая в воздух слой скопившейся на мебели пыли. А снаружи царит глубокая ночь, и полная луна купается в холодном призрачном свете.

В нескольких шагах от него раздается какой-то шум, и он тихо, словно тень, отделяется от стены. В правой руке – лук, в левой – нож. Лезвие испачкано кровью, и маленькие темно-красные капли падают на пол в такт шагам.

Оказавшись перед запертой дверью, он задерживает дыхание; каждая мышца напряжена от охотничьего инстинкта, в висках яростно стучит кровь. Он слегка придерживает рукой дверную щеколду и ждет.

В комнате стоит полная тишина, но он ни капли не сомневается, что она все еще здесь. Он ждет, давая ей время, чтобы спрятаться – наверное, это единственное, что она может еще сделать. Ведь она безоружна и ранена, ей некуда бежать. И она может продлить свою жизнь всего лишь на несколько ничтожных минут.

Когда он толкает дверь, раздается протяжный скрип. Несколько секунд он топчется в проходе, но, как только глаза привыкают к темноте, делает шаг в помещение. Ноги отказываются его слушаться, и от этого ему приходится опираться о стену.

Он приближается к ней, и она пристально смотрит на него, в ее взгляде читается вызов. Она очень бледная, и от этого ее огненно-рыжие волосы кажутся еще более яркими. Но он знает, что она бледна не из-за страха – ведь она никогда ничего не боялась, – а от потери крови, медленно стекающей в лужицу под ее ногами.

Как жаль. А он-то надеялся, что все будет продолжаться значительно дольше.

Бедная сломанная кукла.

Еще несколько мгновений он просто смотрит на нее, после чего подходит короткими медленными шагами. Он садится на корточки рядом с ней и рассматривает ее лицо, а в его неестественно голубых глазах мелькает любопытство.

– Ты сильная, krasavitsa. И гордая. И ты не хочешь умирать.

Он протягивает руку и чувствует очередной спазм в желудке, на этот раз еще более сильный. Она морщится и кусает губы, жмурит глаза – ей совершенно не хочется показывать свою слабость.

– Знаю, ты не боишься боли. Тебя же учили ее контролировать несмотря ни на что, – он берет ее лицо в руки, пачкая щеки ее же собственной кровью. Она пытается вырвать голову из его хватки, а его лицо озаряет улыбка: все-таки она слишком слаба. – Позволь мне сказать тебе: это не выход. Ты можешь потерпеть полчаса, быть может, час, а если будешь слишком упрямой – два. Но потом в твоем сердце просто не останется крови. Если повезет, ты впадешь в кому. И все закончится. Так просто. Занавес опустится, представление окончится.

Он склоняет голову набок, чтобы посмотреть на нее. Он не отпускает ее, а она не пытается вырваться.

– Будет лучше, если ты закроешь глаза, Наташа – так проще представить того, кто убьет тебя.

Он наклоняется и касается губами ее рта.

Поцелуй получается сухим и мучительным, и длится всего несколько секунд. Он отстраняется от нее, почувствовав, как она кусает его – о да, он не сомневался, что в ее крови все еще горит огонь!

– Pokojsya s mirom, moya dorogaya.

* * *

Когда электронные часы на прикроватном столике показали три минуты четвертого утра, Клинт проснулся. На несколько секунд он замер, чувствуя, как по лбу струится холодный пот, сердечный ритм никак не может выровняться, а паническая атака лишает возможности нормально думать. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы приподняться на локтях, но это, казалось, только способствовало дрожи во всем теле.

Некоторое время Клинт боролся с простынями, запутавшимися в районе его поясницы, после чего сел на кровати, спустив ноги на холодный пол. Согнул на них пальцы и напрягся, опустив голову на колени. Затем глубоко вдохнул и закрыл глаза, стараясь отогнать от себя последние образы сна, но они, как назло, были такими реальными, словно кто-то выжег их на сетчатке глаз.

Спустя несколько минут он поднял взгляд и уставился в стену, но мир перед глазами никак не собирался приобретать четкие формы. Все пережитое за вчерашний день и его удачное завершение с бутылкой виски отзывалось пульсирующей болью в голове и неприятным чувством тошноты.

Клинт перевел взгляд на свои руки. Сжал пальцы в кулаки, затем снова распрямил их. Стал тереть суставы, но это не причинило ему ничего, кроме боли, не избавило от снова всплывших в сознании ужасных видений об окровавленной Наташе. Клинт опять зажмурился, но его проклятое воображение то и дело воскрешало те жуткие картины, и уже через несколько минут он был не в силах это терпеть.

Он попытался встать, но тут же, сраженный слабостью, был вынужден вернуться на место. Опустив голову, он смотрел в пол до тех пор, пока перед глазами не перестали плясать разноцветные пятна. Затем он встал и, шатаясь, направился к двери, которая вела в гостиную, и приоткрыл ее. Наташа спала на диване, лежа на боку и прижав к себе коленки. Она подложила ладонь под щеку, правую руку спрятала под подушку, а ее дыхание казалось глубоким и спокойным.

Несколько минут Клинт смотрел на нее, и в какой-то миг поймал себя на том, что не может сопротивляться порыву и придвинулся к ней. Он сел на корточки рядом с диваном, не в силах отвести от нее взгляд. Его охватило безудержное желание прикоснуться к ней, словно это могло помочь убедиться, что с ней все в порядке, что ее кожа все еще теплая, а сердце бьется.

Он медленно поднял правую руку и осторожно провел по ее щеке от подбородка до того места, где соединялись шея и плечо. Там виднелась родинка, обычно скрывавшаяся под волосами. Почему-то от мысли о ней образы из сна стали исчезать, словно пар, рассеивающийся в воздухе, и так же стремительно сменились другими, совсем не похожими на увиденные во сне кошмары.

Омск, Сибирь. Местная полуразрушенная гостиница и раздражающе мерцающий свет неисправной лампочки. Кожа Наташи. И тот первый раз, когда она ему приснилась.

Странно, что он помнил это так ярко. С тех пор столько всего случилось, прошло много времени – почти целая жизнь. Тогда они были просто Черной Вдовой и Соколом, тогда еще не было кофе во время дежурств, не было судьбоносных миссий и дружеских привязанностей.

Много чего изменилось с тех пор, но, к счастью, почти все – к лучшему, но Клинту вдруг так непреодолимо захотелось вернуться в ту комнату в Омске, с его двадцати градусами мороза на улице и проклятым центром Секретной Службы в нескольких шагах от гостиницы.

В какой-то миг Клинт отпрянул от нее, словно ошпаренный. Наташа выбрала самый неподходящий момент для того, чтобы проснуться. Она открыла глаза, несколько раз сонно моргнула и зевнула, а после удивленно уставилась на Бартона, сидящего рядом с протянутой рукой.

– Клинт, – сказала она, словно бы приветствуя его, и ее голос звучал слегка хрипловато. – С тобой все в порядке?

– Да, я… Ты не переживай, – неожиданно он понял, что говорит слишком напряженно, и следующие слова произнес уже более мягко: – Прости, что разбудил. Я шел в душ. Эта гребанная жара…

– Сейчас четыре утра, – заметила Наташа и посмотрела на него, слегка приподняв брови.

В ответ Клинт только пожал плечами.

– Духота не смотрит на часы, Романова. Давай лучше, в искупление того, что тебя разбудил, я сделаю кофе, когда закончу? Я ведь знаю, что ты без него не можешь.

– И снова ты мелочишься, Бартон. Но я ничего не имею против кофе.

Клинт подмигнул ей и направился в душ, закрыв за собой дверь. Если он хоть немного ее знал, то Наташа поняла, что с ним не все в порядке и теперь собирается затеять серьезный разговор на эту тему. Только это его почти не волновало: в мире были вещи, о которых было просто необходимо поговорить.

* * *

Когда Клинт вышел из душа, то тут же уловил наполняющий гостиную запах доваривающегося кофе. Придерживая левой рукой полотенце, обмотанное вокруг пояса, Бартон остановился возле кухни и вдохнул аромат.

Наташа услышала, как он подошел, и повернулась к нему, сжимая в руке кофейницу. Ее взгляд тут же скользнул по его обнаженной груди и плечам, и она слегка приподняла брови, но вряд ли это могло что-то значить. Когда она заговорила, ее голос звучал ровно и спокойно:

– Тебе один кубик сахара или два?

– Лучше вообще без сахара, – Клинт подавил зевок и провел рукой по мокрым, торчащим во все стороны волосам, взъерошивая их еще сильнее. – В одном из шкафчиков есть тосты. Надеюсь, они не слишком старые.

– Отлично, – с легким укором пробормотала Наташа, хотя уголки ее губ заметно поползли вверх, вырисовывая улыбку. – Оденься, Клинт, не то замерзнешь.

* * *

Don't get too close,

it's dark inside.

It's where my demons hide. [1]

Наверное, им бы стоило с самого начала вот так вот пить вместе кофе, в без чего-то пять утра – вопреки всему на свете.

Конечно, все это было совсем не просто так. Когда ЩИТ завербовал Наташу, и она поселилась и стала тренироваться на базе, Клинт почти сразу узнал, что ее почти всегда мучают кошмары. Она никогда не говорила об этом, но каждый раз, когда просыпалась от очередного сновидения, сразу мчалась в спортзал, чтобы передать все самое плохое, что накопилось в ее душе, боксерской груше. Клинт хорошо помнил ту ночь, когда никто из них еще не знал реальных имен друг друга. Он тогда появился в зале базы с полным термосом кофе и попросил Наташу на какое-то время уступить ему место у груши. Кажется, тогда он еще сказал, что «она всегда заставляет бить еще сильнее, потому что не дает сдачи».

Те ночи запомнились Клинту множеством серьезных ушибов, которые, впрочем, его не особо волновали: ведь потом, после драки, они садились на один из матов и пили кофе, которого почти всегда не хватало. А Клинт каждую секунду старался следить за собой, чтобы ни в коем случае не выдать того, что у него что-то болит.

Они не изменяли этой традиции даже после того, как директор Фьюри заметил их потенциал как команды и стал их отправлять на совместные задания. А вот теперь они точно так же сидели на диване в гостиной Клинта и пили кофе, зажимая меж ладоней горячие чашки, и вдруг оказалось, что это так правильно и привычно. Хотя, конечно, не могло не быть очевидных различий.

Душ подействовал на Клинта более чем хорошо, но теперь, уже одетый, он снова ощущал, как тяжелеют веки. Он сделал небольшой глоток кофе – и тут же обжег себе рот, а после откинул голову назад, уперев затылок в спинку дивана, и закрыл глаза, пытаясь бороться с первыми симптомами похмелья. Его разум подбрасывал различные картины прошедшей ночи, задерживаясь лишь на некоторых конкретных.

Клинт повернул голову вправо, чтобы посмотреть на Наташу – она забралась на диван с ногами и прижала коленки к груди.

– Ты проснулась? – просто спросил он, а она непонимающе заглянула в его лицо. – Ну… до того, как я вышел в гостиную?

Несколько секунд она молчала, а после коротко кивнула.

– Да. Но мне не хотелось тебя смущать, – она поставила чашку на журнальный столик и с любопытством посмотрела на Клинта. – Как ты понял?

Он показал на одну из подушек.

– Твоя рука лежала под подушкой, как будто бы ты искала свой «Глок». Так что, если ты не выстрелила в меня, когда открыла глаза, то это только потому, что проснулась раньше.

А еще Клинт очень хорошо помнил, какой она бывает, когда так внезапно просыпается. Когда они впервые вместе отправились на задание, он совершенно случайно дотронулся до ее плеча, когда она задремала, и это закончилось для него вывихнутой рукой.

Лицо Наташи стало спокойным. Она ничего не говорила на протяжении нескольких следующих минут, затем же ее голос прозвучал мягко и размеренно:

– Pokojsya s mirom, moya dorogaya.

Клинт поднял голову. Наверное, в его глазах отразилась паника, так как Наташа поспешила взять его руку и успокаивающе сжать ее.

– Ты говоришь это во сне. Что это значит?

– Не просто во сне, – прервал ее Клинт, удивляясь тому, как ровно звучит его голос. – В кошмаре. И только.

В какой-то миг он был готов струсить и сделать все, лишь бы избежать этого разговора, но вдруг понял, что это может стать ошибкой. В его глазах появилась решительность, но это мало на что влияло: сопротивляться Наташе было бесполезно.

И все же он решил попытаться.

– Не стоит… – предупреждающе начал Клинт.

Он взял чашку пустую чашку, направился на кухню и небрежно поставил посуду в мойку. Затем до упора открутил кран, словно звук льющейся воды мог заглушить его мысли, а еще шаги Наташи, которая встала вслед за ним.

– Они обо мне? Эти сны.

Когда она заговорила, он закрутил кран. А после оперся руками о стол, напряг плечи и сжал губы, мысленно считая до десяти. Казалось, что все, что накапливалось в нем на протяжении последних дней, волной обрушилось только сейчас.

– Зачем тебе это, Наташа? Не думаю, что ты можешь помочь.

– Ты не понимаешь. Это не просто моя прихоть, мне это необходимо. Ты можешь прокричать об этом, можешь написать обо всем в дневнике, исповедаться священнику – что угодно, только сделай это, черт бы тебя побрал. Убери это из себя – оно ведь отравляет. И, Клинт… – она приблизилась к нему и легко взяла за руку, заставляя посмотреть себе в лицо. – Это не ты.

– А, может быть, в этом и вся моя проблема? В том, что это не я. Может быть, этот ублюдок Локи все еще в моей голове и держит меня на коротком поводке, но не использует, ожидая более удобного момента?

В голосе Клинта послышались ядовитые нотки, хотя в глубине души он знал, что злится не на того человека. Но он даже не пытался остановиться – слова вдруг сами по себе стали слетать с губ:

– И да, в моих снах ты, Наташа. Я бью тебя ножом – распарываю тебе живот, а потом наблюдаю за тем, как ты умираешь, пытаясь удержать руками выпадающие кишки. А я смотрю, позволяю тебе умереть и получаю от этого удовольствие, – с его губ сорвался нервный смешок. – Возможно, они были правы, когда устраивали нам психологические испытания. Конечно, им очень понравится, когда я в следующий раз решу, что быть психопатом-убийцей во сне слишком скучно и стану им в реальной жизни.

Пока он говорил, Наташа сжимала его запястье все сильнее и сильнее – так, что на коже наверняка должны были остаться синяки. Ее лицо ничего не выражало; но, когда она заговорила, в ее голосе зазвучало откровенное беспокойство:

– Я знаю, на что способен Локи. Я видела его ненависть и видела его жажду власти. И ты знаешь, что если кто-то и понимает, каково это – не быть хозяином своих мыслей, так это я. Ты знаешь, – повторила она и прикоснулась к его второму запястью. – Ты сам позволяешь ему себя контролировать, накручивая себя, Клинт. Ты сам хозяин своих поступков, и только тебе решать: изгнать его окончательно или продолжать бояться. И да, так ты и правда можешь превратиться в психопата.

Когда Наташа договорила, между ними повисла тишина – слишком густая и неуютная. Несколько мгновений он неотрывно смотрел на Романову, словно примериваясь, а затем заговорил первым:

– Скажи мне, Нат… – в его голосе больше не было враждебности, только бесконечная усталость. – Если бы оно вдруг заработало снова… Если бы не нашлось способа все исправить… ты смогла бы убить меня?

Ему необходимо было знать это. Он должен был быть уверен, что принял правильное решение, выбирая между своей жизнью и всем остальным. Что смог сохранить холодный разум и быть объективным.

– Да, – ее голос прозвучал твердо, без тени сомнений. Она склонила голову набок и решительно посмотрела на него. А затем еще сильнее сжала его запястья – так, что Клинт почувствовал, что его пальцы начинают затекать. – Ты это хотел услышать?

Это так необходимо? Да. То, чего он так хочет? В этом он не мог быть уверен. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом, но тут же осекся и сжал губы, не в силах произнести и слова.

Наташа спокойно рассматривала его. На одно короткое мгновение на ее губах появилась тень улыбки, и она снова заговорила:

– Хочешь знать, о чем я думаю? Ты… слишком горд, и запросто можешь встретиться лицом к лицу со смертью. Но не думаю, что ты ее хочешь. И даже не уверена, что ты хочешь возложить это на меня, – она отпустила руки Клинта, сделала шаг назад, оперлась спиной о стену и стала пристально его рассматривать. – Скажи, если бы все было наоборот, ты бы смог сделать для меня то же самое, если бы я попросила?

Клинт стоял напротив нее, бездумно глядя в пол и бессознательно сжимая и разжимая кулаки. Он не отвечал: ведь это было так трудно. И все можно было запросто прочитать на его лице. Наверное, именно поэтому взгляд Наташи изменился, и она собралась снова что-то сказать.

Но он не хотел ее слушать. Хватит с него магии, монстров и игр разума; сейчас больше всего на свете ему бы хотелось вернуться в прошлое, когда все было так легко и спокойно.

Он шагнул вперед, едва осознавая это. Было достаточно всего лишь нескольких шагов, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние и прижаться всем телом к своей напарнице. На несколько секунд в глазах Наташи появилось удивление, но он не обратил на это внимания – просто взял ее лицо в руки, поднял его и прижался губами к ее рту.

Клинт был почти уверен, что она ударит его. Даст пощечину или заедет кулаком в пах, или толкнет в грудь, лишив дыхания и заставив беспомощно хватать ртом воздух, подобно рыбе, оказавшейся на суше. Но этого не произошло – напротив, Наташа еще теснее прижалась к нему, вжала пальцы в его спину и приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй.

Плотину словно бы прорвало. Клинт положил руки на ее талию, легко касаясь кончиками пальцев оголенного участка кожи между краем рубашки и брюками. Он жадно провел языком по ее губам, и единственным, о чем он мог сейчас думать, была она. Она же запустила пальцы в его волосы и вернула ему поцелуй, слегка прикусив его нижнюю губу.

Они находили друг друга снова и снова, губами и руками, вырываясь из этого плена только для того, чтобы украсть глоток воздуха, впивались ногтями в кожу. Он обнимал ее за талию, она его – за спину. Они целовались, а казалось, что в этот миг происходит какая-то неясная борьба за власть, словно каждый пытался что-то доказать другому.

Они отстранились друг от друга всего на несколько сантиметров – только чтобы Клинт мог снова приникнуть губами к шее Наташи и легко поцеловать скрытое от всего мира родимое пятно. А она откинула голову назад и выгнула все тело навстречу ему, прижимаясь к нему бедрами. И ему казалось, что на малейшее ее движение отвечает каждая клеточка его тела, а кровь мгновенно приливает в самое отдаленное от мозга место.

Наташа зацепила большим пальцем пояс его брюк и потянула на себя. Клинт прижался к ней щекой и уперся рукой в стену возле ее лица; мышцы на его предплечье так напряглись, что, казалось, вот-вот рассыплются на сотни мелких осколков. В его горле задержалось дыхание, и он медленно выдохнул, чувствуя только, как по его спине блуждают ее руки. Он подался вперед, чтобы она могла стянуть с него рубашку, и та тут же упала на пол. Бартон посмотрел на Наташу, понимая, что не может выдержать ни секунды, не прикасаясь к ней, а его кожа, казалось, ныла, словно их разделяло слишком большое расстояние.

И вдруг – как гром среди ясного неба – в комнате зазвонил телефон. И Наташа тут же отскочила от Клинта, а он все еще чувствовал, как его сердце стучит где-то в районе горла.

Телефон продолжал звонить, и Клинт, ругаясь про себя, сделал несколько шагов в сторону аппарата и поднял трубку. Для этого пришлось приложить намного больше усилий, чем требовалось обычно. В трубке раздался голос директора Фьюри:

– Бартон, они нашли Куриленко в Молдавии.

Клинт повернулся к Наташе. Она все еще прижималась к стене, спрятав руки за спину, и наблюдала за ним. Ее щеки раскраснелись, волосы спутались, а губы распухли. Она была настолько привлекательна, что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы понимать то, о чем говорит ему начальник.

– Твой самолет вылетает через два часа. Он доставит тебя на базу, и там тебе детальнее скажут, что делать в Кишиневе. Не опаздывай.

Гудки оповестили, что разговор окончен. Клинт на несколько секунд закрыл глаза, после чего покорно выдохнул и только затем повесил трубку.

– Мне жаль, – на его лице появилась едва заметная улыбка, и он подошел к Наташе, остановившись в нескольких шагах от нее. – Это Фьюри. Он посылает меня на другой конец света: там засекли перевозчика наркотиков, которого мы ищем уже несколько месяцев.

«Ничего страшного», – хотелось ему добавить. Но он промолчал, оставшись стоять, не двигаясь, спрятав руки в задние карманы, но все еще глядя на нее с сожалением, пусть и совершенно спокойно. Зато Наташа пошевелилась и, решительно убрав руки из-за спины, подошла к нему,

– Тогда… Наверное, будет лучше, если я пойду. Фьюри не любит ждать, и если я уйду… – она не произнесла этих слов, и они повисли в воздухе между ними. Затем она подняла голову, едва прикоснувшись губами к его груди. – Сообщишь мне, когда вернешься. Мы прервали интересный разговор и обязательно должны его продолжить.

* * *

В пять утра улицы Кишинева были почти пустыми – если, конечно, не считать служб уборки города и нескольких ранних прохожих, спешивших поскорей скрыться с глаз друг друга.

Клинт шел в сторону гостиницы: он слишком остро ощущал свой джетлаг [2], но после того как несколько часов тщетных попыток уснуть истекли, он опять вышел на улицу.

Он взял мобильный телефон в одну руку, в другой сжал стакан с кофе. Колумбийский, с двумя кубиками сахара, крепкий и не такой дерьмовый, как приторный «Старбакс». Быстро подсчитав, что в Нью-Йорке сейчас около двух часов ночи – едва ли время пить кофе, – он по памяти набрал номер мобильного и стал ждать сигнала.

Ответ последовал после второго гудка, и губы Клинта невольно растянулись в улыбке.

– Романова? Сделаешь кофе?

_______________________

[1]Не подходи слишком близко,

Внутри темно.

Вот где прячутся мои демоны,

Вот где прячутся мои демоны.

[2] Джетлаг (англ. jet lag, jetlag, синдром смены часового пояса) — явление несовпадения ритма человека с дневным ритмом, вызванное ночной работой, переходом на летнее время или быстрой сменой часовых поясов при перелете на самолете.