Ghosts (джен)

— С возвращением, — равнодушно кивает Локи, зажимая сигарету в зубах и безуспешно пытаясь удержать огонек зажигалки на ветру. Это удается ему с третьего раза, и он облегченно выдыхает облако дыма, смешанного с паром, в небо.

— Ты вряд ли скучал, — усмехается Баки, вытаскивая одну из протянутой пачки и по старинке чиркая спичками. На мгновение его левая рука вспыхивает блеском и Барнс неловко пытается одернуть задравшийся рукав куртки.

— Оставь, — примирительно тянет Локи, — лучше расскажи, как они приняли тебя?

— С боем, — усмехается Баки и потирает ушибленную скулу.

Роджерс встретил его с распростертыми объятиями. И хорошим хуком с правой. Благо, что щит его лежал далеко, а то Барнс одними синяками вряд ли смог бы отделаться. Потом его поприветствовала Романова — за себя и за Фьюри. Бесстрастно, четко и без всяких лишних эмоций на лице. Только потом, после удара, сбившего Барнса с ног, наклонилась над ним и тихо, так, чтобы слышал только он, спросила: "Это ведь был ты?". Барнс почему-то сразу догадался о чем она. Вспомнил о тренировках, с которых она практически уползала, о заданиях, где не раз пришлось прикрывать друг другу спины. Вспомнил и о холодных, наполненных тоской и разделенных на двоих одиночеством ночах в полупустых квартирах на окраинах Москвы. Вспомнил и кивнул. Девушка приняла его ответ. А приняв, на следующий же день снова отрезала себе волосы, явившись с короткими, вьющимися в мелкие кудряшки рыжими локонами.

Ему поверили. Не все и не сразу, но он умел быть убедительным. Рассказывал факты, показывал на карте склады и схроны, во всех операциях первым лез под пули. Пару раз даже прикрыл Хоукая, за что получал полный подозрений взгляд и сдержанный благодарный кивок. И как-то постепенно к нему все привыкли. Не то чтобы считали за своего, но Романова теперь как по традиции каждый раз после возвращения хлопала его по правому и только правому плечу, бормоча что-то вроде: "Удачно поработали". А Стив, в один из спокойных дней пришел с двумя бутылками Будвайзера и попросил рассказать ему все.

Можно ли было рассказать обо всем этом Локи? Вряд ли. Тот выглядел на удивление плохо, не так, как полагалось царю. Барнс знал, что Локи занял место Одина, знал, что Тор на землю прилетал и, хмуро объявил, что угрозы в лице его брата больше нет. И тем не менее никому ничего не говорил. С завидным постоянством приходил на крышу редакции Дейли Бьюгл, с которой открывался хороший вид на Мидтаун, вытаскивал сигареты из одной и той же, но никогда не заканчивающейся пачки, и говорил.

Странно, но с Локи ему удавалось поговорить по душам. Возможно потому что в первый же раз, когда он попытался солгать, тот ядовито усмехнулся, скривился и сообщил ему, что обмануть бога Лжи не так просто и что он всегда чувствует, когда ему говорят неправду. Баки тогда усмехнулся, выкинул окурок и мимоходом поинтересовался, чувствовал ли Локи ложь, когда его отец и брат говорили, что любили его.

После этого Локи не приходил целый месяц, то ли обидевшись, то ли разбираясь в себе. А потом появился, как ни в чем не бывало, закурил и начал рассказывать о своем детстве. О плодородных полях Ванахейма и о пожаре, который они с Тором сумели остановить. О своих учителях и союзниках, о врагах и недоброжелателях. Говорил почти всю ночь. А на утро, неожиданно робко улыбнувшись, ушел.

Как-то раз Баки притащил книжку. Детскую, с каким-то чудищем на обложке. Притащил и протянул Локи, наблюдая за его реакцией. "Мифы Скандинавии", плохо стилизованным под руны шрифтом гласила надпись на обложке. Асгардец хмыкнул, извлек из воздуха ручку (Барнсу показалось, что на ней мелькнул логотип компании Старка) и начал черкать. Исправлял имена и названия, вычеркивал целые абзацы и главы, недовольно хмурился над историями с Тором, будто пытался припомнить, было ли такое вообще. Главу о себе, что странно, пропустил.

— Тебе было бы интересно почитать про себя, — осторожно произнес Баки, кивая на отложенную в сторону книгу.

— Вряд ли, — отчего-то довольно улыбнулся Локи, — я же сам это про себя написал.

В ту секунду Баки подумал, что, кажется, у асгардца было чувство юмора.

Вряд ли их можно было назвать друзьями, но союзниками они тоже не были. Баки не передавал Локи никакой информации действительно важной, а божество так ни разу и не сошло с небес, чтобы помочь в безнадежных, на первый взгляд, операциях. Но они встречались на крыше, раз за разом, делились болью и счастьем, горьким, как сигаретный дым и таким же зыбким и недолговечным.

— Мне пора, — говорит Локи и исчезает в зеленой вспышке. Барнс так и не решился спросить, разговаривает он с живым человеком из плоти и крови, или же только с проекцией. Ему, солдату, незачем было это знать. Он докуривает последнюю сигарету и уходит к себе.

Об их встречах узнают абсолютно случайно. Локи в качестве создаваемой им иллюзии был уверен практически полностью, вот только не смог учесть, что вмешается кто-то, сведущий в магии едва ли не больше него.

Когда на крышу поднялся Тор, Стив и Стефан Стрендж, Баки сумел только усмехнуться. Локи — нервно выдохнуть, выругаться и попытаться сбежать. Но не смог. Стрендж недовольно нахмурился и произнес какую-то фразу, отрывисто, как приказал. И вся иллюзия слетела с асгардца в одно мгновение ока. Тор, кажется, неверяще выдохнул и пошатнулся, Стив сразу взялся за свой щит. Локи на секунду опустил взгляд, скользнул по лакированным носкам своих туфель, по тлеющей в дрожащих пальцах сигарете и по такой близкой сейчас холодной металлической руке.

— Здравствуй, брат, — он улыбнулся, скрывая разочарование за бравадой.

Стив, не дожидаясь ответа Тора отдал приказ взять обманщика под стражу. Прямо так и сказал. Обманщика. А потом, Баки осознал, что толпа ребят в форме, с оружием на перевес движется к нему. Локи бросил на него недоуменный взгляд и шагнул было вперед, но Барнс, чувствуя, как леденеет все внутри, отрицательно мотнул головой. Второй конвой прибыл за Локи и их вместе, один за другим, провели по коридорам редакции. Со всех сторон на них сыпались вспышки фотоаппаратов, за окном мелькнул Человек-Паук, наверное, понесся разносить новость по Нью-Йорку.

Стив не ударил его, хотя Баки, скорее всего, надеялся на это. Разочарование, плотно укоренившееся в льдистых глазах заставляло Баки чувствовать себя предателем, каковым он не был. Вот только объяснять это Стиву он не собирался. Как и не собирался оправдываться, или что-то еще. Только один раз спросил, как поступили с Локи. И получил полный какой-то детской, непонятной обиды взгляд и короткое: "Тор разобрался". Это могло значить все, что угодно. Собственно, Баки только кивнул головой, в знак того, что услышал, и перестал думать об этом.

Тор действительно разобрался. Швырял Локи по техасским пустошам, раз за разом бил молотом, предсказуемо зверея от того, что брат вместо мольбы о прощении лишь улыбался разбитыми губами. И с каждым ударом искру разума в его глазах вытесняло безумие.

Возможно, Тор опомнился. Возможно, что-то внутри, чувство божества, или царя, не важно, подсказало ему, что стоит остановиться. Локи рассказал, где Один. Спит, погруженный в искусственный сон, в надежном схроне, под корнями Иггдрасиля, куда даже взгляд Хеймдалля добирается с трудом. Тор вернул отцу законный престол и после недолгого разбирательства ("В темницу, чтобы до конца дней не видели его"), сам сопроводил брата вниз. Они проходили по пустым галереям и Локи почему-то вспоминал детство. И не было в этих воспоминаниях ни печали, ни сожаления. Были лишь картинки, застилающие взор и горькая, легкая усмешка на губах.

Локи приносили еду и книги. Небывалое великодушие. Изредка приходил и Тор. Садился, спиной к золотистой перегородке ("Как обычно подставляешь спину, брат?") и сидел так, порой часами, бездумно вслушиваясь в гудение силового поля. В какой-то из дней Локи язвительно заметил, что таких мирных семейных отношений у них не было, кажется, никогда, за всю их долгую жизнь. Тор не нашелся, что ответить.

Только один раз Локи вскинулся, как будто вспомнил, выудив из кармана смятую пачку сигарет. Ухмыльнулся, взглядом, без труда, поджег кончик сигареты и поинтересовался, выпуская облачко дыма в белоснежный потолок, как там поживает Зимний Солдат. Тор предсказуемо дернулся и процедил сквозь сжатые зубы, что предатель жив и содержится под стражей. Тогда Локи, горько улыбнувшись, громко и язвительно поинтересовался, подавляя неожиданно поднявшуюся в груди волну бессильной ярости:

— Если вы считаете его предателем только за то, что он единственный догадался просто говорить со мной, то тебе должно быть давным-давно понятно, почему я стал таким.

Тор, ничего не ответив, но по тому, как опустились его плечи и как неуловимо сгорбилась спина, Локи попал в точку. Впрочем, всегда попадал.

Пройдет тысяча лет. Власть в Асгарде наконец-то сменится. И Один, на смертном ложе подзовет к себе непутевого младшего сына и повелительно бросит стражникам оставить их одних. Никто, даже Тор, не узнает того, о чем говорили царь и опальный принц, но когда двери откроются и Локи стремительно пронесется мимо брата, Громовержцу покажется, что он видел слезы у младшего на глазах.

Спустя несколько недель Один умрет. Локи, освобожденный от всех обвинений будет стоять рядом с братом, держа в руках белый, клубящийся шар. Его будут сторониться, бояться, ненавидеть и иной раз уважать. Он станет советником при брате, мудрым, порой жестоким, порой милосердным. Он предотвратит войну с ванахеймскими разбойниками, но не остановит Тора, когда тот вознамерится все-таки уничтожить Йотунхейм. Отношения с братом у него будут все такими же прохладными, но только в его верности Тор не будет сомневаться до конца своих дней.

И однажды Локи спустится в Мидгард и найдет кладбище для погибших супергероев. Пройдется между рядами, недолго постоит у могилы Старка и Романовой, Беннера и Хоукая. Но дольше всех задержится у почти невзрачной могилы Барнса. Закурит, как обычно, одну из своих нескончаемых сигарет, улыбнется какому-то полустертому воспоминанию, и вытащит из кармана пальто истрепанную годами книгу, с названием, вычерченным плохо стилизованным под руны шрифтом. Повертит ее в руках, и положит на широкое надгробие, отправившись от кладбища прочь.

Вряд ли их можно было назвать друзьями, но союзниками они тоже не были.

И тем не менее, только о его гибели Локи скорбел больше всего, где-то в самом темном закоулке души сетуя на то, что он долговечное асгардское божество.