Взрослые игры (джен)

Гриммаулд-плейс. Я не был здесь всего-то около года, а кажется — прошла целая жизнь. Я делаю шаг вперёд, и мне открывается то, что способны увидеть немногие. Дом. Он изменился. Он больше не вспухает неожиданно, как нарыв на гладкой коже, бесстыдно демонстрируя закопчённые окна и обшарпанные стены. Теперь стёкла сверкают, словно хрустальные, а свежая штукатурка почти ослепляет своей белизной. Надо же, оказывается, Кричер умеет работать, если хочет... Дверь выкрашена светло-серой краской, а серебряный молоток в виде змеи сменился новым — чёрная собачья голова оскалена в застывшей ухмылке. Только ступени остались прежними, истёртыми и угрюмыми, хранящими память о тысячах ног...

Дверь распахивается ещё до того как я постучал. Кричер низко кланяется.

— Хозяин приказал проводить господина министра в гостиную.

Эта комната тоже изменилась до неузнаваемости. О благороднейшем и древнейшем роде Блэков теперь напоминает только старый гобелен на стене. На окнах вместо тёмно-зелёных бархатных портьер, служивших прибежищем докси, висят лёгкие тюлевые занавески, рассеивающие лучи заходящего солнца, которые пляшут искорками на золотистых обоях в тонкую алую полоску — цвета Гриффиндора. На каминной полке — три фотографии в простых рамках. С одной из них мне приветливо машет рыжеволосая девушка с сияющими от счастья зелёными глазами. Стоящий рядом с ней молодой человек слегка хмурится и крепче прижимает её к себе.

Глубоко вдыхаю, настраиваясь на предстоящий разговор. Я был бы рад придти сюда просто как боевой товарищ, соратник по Ордену — но жизнь не стоит на месте, и мне тошно от того, что я должен втянуть Гарри в очередную взрослую игру. Как будто в его жизни их было мало. И не «попытаться втянуть», а именно втянуть. Надо. Положение обязывает, будь оно неладно...

Лёгкие шаги за спиной.

— Добрый вечер, Кингсли. Или теперь мне следует называть вас «господин министр»? — в изумрудных глазах вспыхивает насмешливый огонёк.

— Добрый вечер, Гарри. Для тебя — по-прежнему Кингсли, — я принимаю его правила. Пока.

— Чаю? Вина? — Гарри небрежно указывает мне на кресло.

— Вина.

Кричер материализуется в течение нескольких секунд, аккуратно ставит на стол хрустальные бокалы и бутылку. Сириус не довёл свою войну против наследия Блэков до конца — сосуды явно старинные, а вино... Мерлинова борода, Chateau Margaux 1900 года!

— Вы пришли поговорить об этом дурацком награждении? — Гарри держит бокал, вдыхая божественный аромат. Парень плохо выглядит — бледное лицо осунулось, под глазами синяки... — Мне нечего добавить к тому, что я уже написал. Я пас. Не вижу смысла.

— На нас давят, Гарри.

— Кто?

— Общественность.

— Общественность, — он презрительно фыркает и отпивает из бокала. — Люди, которые мало чем отличаются от моих драгоценных родственников — кроме магического дара. Жадно поглощавшие байки Риты Скитер и ей подобных о моём сумасшествии. Спокойно пившие утренний кофе, когда маглорождённых отправляли в Азкабан. Мирно спавшие, когда по дорогам рыскали Охотники. И вы предлагаете мне угождать этой публике?

— «Эта публика», как ты выражаешься — просто люди. Те самые люди, за которых мы боролись. Всё, что мы делали, было, в конечном итоге, ради того, чтобы они спокойно пили кофе и читали газеты. Проснувшись поутру живыми и невредимыми.

— Теперь у них есть такая возможность, верно? Но им этого мало. Они хотят развлечений. И прямо сейчас, когда цветы на могилах ещё не успели завять.

Цветы ещё не успели завять... Минувшая неделя стала кошмаром для нас обоих. Чередой шли похороны погибших в последней битве против Вольдеморта.

— Я не собираюсь участвовать в этом фарсе, — в его голосе начинают звучать злые нотки, он почти кричит. — Я не желаю развлекать их игрой в дорогие побрякушки, о которой они прочтут в газете. И я не понимаю, почему вы не пошлёте их... — от хлёсткой и ёмкой формулировки, куда именно мне следует их послать, покраснел бы, наверное, даже Пивз.

Мерлинова борода...

Сколько же всего я тебе не скажу...

Что я согласен с тобой. Ты прав, сейчас не время баловаться с побрякушками. Некоторые из тех, кто был ранен в ту ночь, ещё могут пополнить список жертв, принесённых во имя нашей победы.

Что я понимаю твои чувства.

Что я чувствую то же самое.

Ни один человек не смог бы присутствовать на всех похоронах, прошедших на той неделе. Но и у тебя, и у меня имелись долги, которые обязательно надо было отдать. И не по всем пунктам наши списки совпадали. Ты не провожал в последний путь Кассиопею Синистру, которую я знал как Касси Турпин. Мою однокурсницу из Равенкло, мою первую школьную любовь, моего друга в течение тридцати с лишним лет... И с Элайджей Сертоном, с которым мы вместе скитались по лесам и отбивались от Охотников, я тоже должен был проститься не как министр.

— Но вы принимаете эти правила. Вы предлагаете мне стоять рядом с вами и смотреть в глаза всем тем, кто будет получать куски металла с камнями вместо родных — Парвати Патил, Деннису Криви, родителям Лаванды Браун и Терри Бута, который до сих пор при смерти. Да что вы... — он осекается.

Я кашляю, успешно маскируя приступ горького смеха. Ты хотел сказать «да что вы в этом понимаете?» Мальчик, когда я с этим впервые столкнулся, твои родители ещё учились превращать спички в иголки. Не всегда авроры ловят преступника, бывает и наоборот.

— Я не понимаю, зачем всё это, — Гарри выдохся, говорит уже тихо и отрешённо. — Ради пресловутого великого блага?

Вот теперь пора вводить мои правила. Аккуратно и незаметно.

— Нет, Гарри. Ради «великого блага», о котором ты говоришь, делают гораздо более страшные вещи. Беспощадно манипулируют людьми, отправляют их в Азкабан без суда и следствия, — он вздрагивает. — И убивают. А ради жизни нужны гораздо более скромные компромиссы. Всего лишь наступить на горло своим чувствам, когда плохо и тошно.

Гарри слушает меня. И я вижу, что слышит. Следующий ход покажет, выиграл я эту партию или проиграл.

— Кроме того, у всех нас — и у тебя в том числе — остался долг перед человеком, который много сделал для нашей победы, но не получил благодарности при жизни. Перед Северусом Снейпом. То, что ты сказал в ту ночь Вольдеморту, — я уже привык произносить вслух это проклятое имя, — слышали немногие. И некоторые уже успели забыть об этом. Гораздо дольше будут помнить, что при Снейпе в школе к ученикам применяли Непростительные Заклятия, чего не было даже в самое дремучее средневековье. Посмертное награждение орденом Мерлина — хороший способ очистить его репутацию.

Шах.

Гарри молчит, откинувшись на спинку кресла и баюкая в руках бокал с вином.

— Кому вы собираетесь вручать его орден?

Мат.

— Его деду, Эдуарду Принцу. Он ещё жив и в хорошей форме для своего возраста.

— Хорошо. Я согласен, — он одним глотком допивает вино и ставит бокал на стол. — Но обещайте мне, что ценой этого фарса будет куплено что-то действительно стоящее.

— Стоящее уже происходит. Несколько чиновников, не участвовавших в битве, отстранены от должности и находятся под следствием по подозрению в коррупции. А сегодня утром арестована Долорес Амбридж.

Гарри одобрительно ухмыляется.

— Вы будете лучшим министром, чем Скримджер.

Я улыбаюсь.

— Надеюсь. И уж точно обещаю, что постараюсь сделать всё, чего не смог Руфус. Орден Феникса выполнил ту миссию, ради которой создавался, но это не конец, а начало. Мало просто победить, надо ещё и сохранить плоды победы. И долг тех, кто выжил — позаботиться о том, чтобы их не присвоили новые амбриджи и фаджи.

Он улыбается в ответ, искренне и открыто. Кричер вновь появляется, чтобы зажечь свечи — уже начинает темнеть. Гарри приказывает принести ещё вина. Мы оба заслужили тихий вечер за божественным напитком без горькой приправы политики. Завтра мне снова придётся окунуться в её мутный водоворот, но сегодня будет только это — свечи, бокал вина и неторопливая беседа без второго смысла. Плоды победы, которые никто не украдёт.