Ветер перемен (джен)

Короля Артура Пендрагона и его рыцарей знали во всех уголках Альбиона. Отчаявшиеся верили в них, слабые уповали на их защиту, а незамужние девицы строили определённого рода планы. Артуру было проще всех – он был женат. Гавейн громко сочувствовал своему королю, если поблизости не было королевы Гвиневры, и отправлялся дарить радость очередной красавице; товарищи дружно полагали, что не за горами времена, когда за ним будет с вилами и граблями гоняться половина отцов Камелота. И то лишь по той причине, что у остальной половины нет дочерей. Добряк Персиваль зачастил к одной и той же девице — никто не знал, к какой, однако предрекали скорую свадьбу. Модред в ответ на любые расспросы молчал, как рыба, но часто и довольно улыбался: внешность и обаяние юноши привлекали к нему много внимания. Мерлину тоже порой доставалась пара-тройка заинтересованных взглядов, но он был не менее молчалив. А хуже всех приходилось Леону.

С рождения воспитанное в нём возвышенное отношение к любой даме, вне зависимости от её возраста, красоты и положения в обществе, а также обходительные манеры часто загоняли красавца-рыцаря в ловушку. И это было бы ещё полбеды, не относись Леон к девичьим чувствам так серьёзно. Отвергая очередную юную прелестницу, он ощущал самые искренние сожаление и вину, что неизменно отражалось на его лице и производило прямо противоположный намерениям эффект.

Модред в таких случаях подмигивал Мерлину, словно намекая – но на что, тот понять не мог, а спрашивать не хотел. Персиваль по-братски хлопал друга по плечу, как и Артур, добавлявший к этому: «Женись на одной – остальные успокоятся!» — чем зарабатывал притворно-укоризненные взгляды обожаемой супруги. Гавейн же Леона совершенно не понимал, но с советами давно не лез.

Наверное, всё разрешилось бы само собой в ту или иную сторону, но… Некая девица оказалась смелее остальных – а может, глупее или отчаяннее – и раздобыла приворотное зелье. Ей даже удалось опоить им предмет своих желаний, и храбрый, мужественный сэр Леон три дня кряду носился по замку, как одурелый – в поисках цветов, духов и разных занятных безделушек, способных порадовать даму его сердца. Это не могло укрыться от его друзей, и вскоре Мерлин с Гаюсом подтвердили подозрения Артура: безумие рыцаря было вызвано поддельным чувством. Король поклялся примерно наказать ведьму, посмевшую околдовать Леона.

Мерлина эта клятва сильно опечалила: только-только Артур начал открывать своё сердце магии – и на тебе! Молодой чародей и хотел бы что-то сделать, но мог только ждать, надеясь, что гнев не затмит разум друга в решающий момент.

За Леоном установили слежку, чего он, ослеплённый наколдованной страстью, не заметил, и привёл друзей к самому порогу своей мнимой возлюбленной. Велико же было их удивление, когда ею оказалась дочка пекаря – девушка, к которой, единственной из всех, у рыцаря имелась тайная симпатия, ограничиваемая только скверным характером отца красавицы. Мерлин с трудом убедил Артура не рубить с плеча, а немного понаблюдать – и вскоре пожалел об этом.

Обойдя дом пекаря с другой стороны, они смогли увидеть в окно, выходившее на задний двор, как девушка берёт зелье из тайника в комнате отца и подливает его в питьё, предназначавшееся Леону. Артур, не медля, приказал:

— Все в дом! Обыскать его!

— Но сир!.. – попытался остановить его Мерлин.

— Что?! – возмутился король. – Ты сам сказал, что в конце концов любовный напиток может погубить. Я не собираюсь сидеть и смотреть, как Леон пьёт эту дрянь!

На это маг ничего не смог возразить, хотя предчувствие не обещало ему ничего хорошего. Оно оказалось верным: пока Модред сторожил девицу, а Персиваль удерживал беснующегося Леона, остальные обнаружили в комнате пекаря не только замеченный ими снаружи тайник, но и ход в подполье, в котором расположилась целая лаборатория, полная разной утвари и ингредиентов для зелий, а также амулетов и рунических книг. Сомнений не было: это было логово колдуна. Пекарь, которого позже притащили солдаты, под рыдания дочери подтвердил свою способность к магии и то, что варил лечебные и иные зелья для горожан.

Невероятных усилий стоило Мерлину уговорить друга пощадить этого человека, убедить, что он не сделал ничего дурного – по крайней мере, не причинил никому вреда, и совсем уж не был повинен в неосторожности влюблённой, неуверенной в себе дочери. Мерлину удалось добиться снисхождения, но не прощения – и хоть двоих жителей Камелота не казнили, их изгоняли из города навсегда. Артур дал пекарю и его дочери три дня на сборы, объявив, что, промедлив, они навсегда останутся здесь – и недвусмысленно кивнул на палача. Многие, очень многие усмотрели в этом небывалое милосердие короля и грядущие перемены, но сам изгоняемый лишь горестно воскликнул:

— Благодарю вас, сир! За доброту, проявленную к врагам Камелота! – поклонившись, он об руку с дочерью пошёл прочь из тронного зала, но на самом выходе обернулся и сухо промолвил: — Среди народа, который вырастил меня, сир, говорят, будто за вашим плечом стоит Эмрис. Я не верю в эти сказки, как не верю и в то, что для этого города настанут иные времена.

С этими словами старик покинул зал, как и стражи, закрывшие за ним двери. В помещении остались лишь сам король, Гавейн, Модред и Мерлин, секунды назад едва сдержавший искушение послать осуждённому на изгнание ободряющую мысль.

— Что значит – «за вашим плечом стоит Эмрис»? – задумчиво вопросил Гавейн к вящему ужасу Мерлина.

Артур, пребывая в печали, оставил вопрос без ответа: он мальчишкой бегал в пекарню к человеку, которого сегодня обрёк оставить свой дом, с детства ел его булки и слушал занятные рассказы. Магия снова отняла у молодого короля нечто важное, и он не мог ей этого простить.

А вот на Модреда нашло какое-то странное для остальных, неуместное веселье.

— Сир, вы позволите мне один вопрос? – решительно обратился он к Артуру.

— Говори, конечно… — пожал плечами тот.

— Сир, — ещё резче повторил Модред, — а что, если кто-то из более близких вам людей оказался бы магом?

«Ты что творишь?!» — Мерлин едва не воскликнул это вслух, в последний миг сумев совладать с собой и обратиться к Модреду мысленно.

«Не беспокойся, — почти задорно ответил тот, — ничьих тайн я не выдам».

— Что ты имеешь в виду? – нахмурился Артур. – Или ты всерьёз воспринял этот бред про Эмриса?

— Я имею в виду лишь то, что сказал, сир, — пояснил Модред. – Что, если бы колдуном вдруг оказался я или… Мерлин, например? Что бы нас ждало: изгнание, как этого несчастного, или вовсе казнь? Что вы на это скажете, сир?

Его тон был лёгким, даже несколько легкомысленным, словно он решал некую логическую задачку, но Мерлину на какое-то мгновение показалось, что ответ на этот вопрос значит для Модреда не меньше, чем для него самого. Артур же оглядел присутствующих, точно у них вдруг отросли вороньи клювы или крылья, как у дракона.

— Не мели чепухи, Модред! Как ты или Мерлин можете внезапно овладеть магией? – и, помолчав немного, серьёзно поблагодарил юношу: — Впрочем, спасибо, что поднял мне настроение.

— Всегда рад помочь, сир! – веселее, чем прежде, откликнулся Модред под добродушную усмешку Гавейна, и тут-то недоверие Мерлина к этому юноше, поколебавшееся в недавней экспедиции по спасению Гвен, стало медленно, незаметно для него самого, но верно таять. Он не мог изгнать из памяти видение о Модреде, пронзающем Артура мечом, которое узрел в священных кристаллах, но слишком хорошо знал, что картинки будущего любят подшутить над теми, кому являются – и сейчас был весьма рад этому знанию.

* * *

В подобном радужном настроении, омрачаемом лишь мыслями о судьбе пекаря, Мерлин провел остаток дня. Насчёт старика, даже к их с Гаюсом удивлению оказавшегося магом, он был скорее спокоен, чем нет. Опыт, а может, внутренний голос подсказывал, порождая твёрдую уверенность: к утру он обязательно найдет решение, придумает, как помочь бедняге. Мерлин даже принялся насвистывать популярную трактирную песенку, не обращая никакого внимания на крутой спуск из северной сторожевой башни. На беду, он не заметил, как почти нагнал Гвен, в своём платье спускавшуюся куда более медленно, осторожно и сосредоточенно.

На весёлый присвист и быстрые шаги королева, до того погружённая в собственные мысли, резко обернулась, наступая на подол платья…

Мерлин успел увидеть, как падает Гвен – но ни за что не успел бы до неё допрыгнуть, и потому инстинктивно использовал магию, удерживая королеву от удара затылком о каменные ступени, который мог бы стоить ей жизни. Выигранных секунд ему было достаточно, чтобы подхватить Гвиневру на руки и помочь ей встать.

Впрочем, стоило ей обрести равновесие, молодая королева в испуге отшатнулась к стене:

— Мерлин, что это было?

— Ты оступилась, а я тебя поймал, — быстро ответил он, нервно сглотнув, чтобы сдержать панику.

— Нет! – помотала головой Гвен, по-прежнему держась за стену. – Я всё видела: ты владеешь магией…

— Да что ты! – попытался отшутиться Мерлин. – Ты испугалась, вот и всё, тебе помере…

— Ей не померещилось.

И Мерлин, и Гвен разом повернулись на этот голос. Десятком ступенек ниже, мрачный, точно грозовая туча, стоял Артур. Магу в желудок как будто ухнул огромный, тяжёлый булыжник.

* * *

Собрание Круглого стола никогда ещё не было столь малочисленно, и никогда прежде не витало в воздухе такого ощущения угрозы, такого накала. Половина из присутствующих не знала или не догадывалась, зачем их здесь собрали, другая же половина, напротив, знала слишком хорошо.

«Я могу тебе помочь, Мерлин, — услышал маг в своей голове голос Модреда. – Я отвлеку всех, а ты беги! Пусть Артур успокоится…»

«Не нужно, — ответил он, чувствуя словно прикосновение дружеской руки. – Да и потом, посмотри на дело с хорошей стороны: тебе не придётся больше хранить мою тайну».

«Не упрямься, Мерлин, — попытался убедить его Модред, — кто знает, как Артур поступит с тобой! Он может сделать или сказать сейчас то, о чём позже горько пожалеет! Лучше используй возможность, пока она есть, дай ему время!»

«Ну не казнит же он меня, в конце концов, — отшутился маг, — а остального я не боюсь».

Модред в ответ на это только еле заметно покачал головой и отступил на полшага. За Круглым столом сегодня никто не сидел. Артур стоял, как обычно, во главе, и лицо его было напряжено более, чем когда-либо прежде. По правую руку от него замерла Гвиневра, его королева, и она взирала на Мерлина, стоявшего отдельно ото всех, напротив Артура, с какой-то смесью грусти и удивления. Рядом с ней был Гаюс, выглядевший сейчас бесконечно усталым и старым, словно сбросил с плеч против своей воли тяжёлый, но хрупкий и драгоценный груз.

Гавейн, Леон и Персиваль, стоявшие по левую руку от короля после Модреда, казались ошарашенными, но не чересчур. Леон, ещё не отошедший от приворотного зелья, хмурился, Персиваль был настороже, а Гавейн смотрел то на Артура, то на Мерлина с лёгким прищуром, словно прикидывая, чем всё закончится и кого будет нужно спасать.

Как и во время мысленного разговора Мерлина с Модредом, так и долгие минуты после, все молчали – молчал и Артур. На скулах его явственно ходили желваки, лицо было подобно щиту, дрогнувшему под ударом булавы, а крепко сжатыми кулаками король упирался в край стола. Слишком многое ему сейчас нужно было решить единым словом, слишком многое для одного человека – но впервые за долгие годы, опорой и другом в течение которых ему был Мерлин, не с кем было разделить свой груз, не с кем посоветоваться. Ещё никогда в своей жизни Артур Пендрагон не был настолько одинок, как сейчас.

Мерлин же, несмотря на шутку, брошенную им Модреду, никогда в жизни ещё так не боялся. Прежде ему случалось, и нередко, испытывать страх за близких ему людей – за мать, за Гаюса, за Артура, не перечесть сколько раз попадавшего во всевозможные передряги. Придя в Камелот, оказавшись при дворе Утера, он стал бояться разоблачения – вначале из инстинкта самосохранения, потом из опасений оставить Артура и не уберечь его от гибели, и уже после того почти каждодневный страх стал рождаться из нежелания разочаровать Артура, утратить его дружбу – а вместе с этим и последнюю надежду Камелота на новую судьбу. Но теперь, когда всё было потеряно по глупой и нелепой случайности, и бояться было уже попросту не за что, у Мерлина всё равно тряслись поджилки в ожидании слов, которые скажет его друг и король.

Вглядываясь в лица всех, кто стоял перед ним, маг вдруг с неожиданной ясностью понял: этих людей он может больше никогда не увидеть, может даже не успеть с ними попрощаться. Это придало ему решимости и отрезвило разум.

«Если есть возможность – используй её, не упусти», — без слов сказал ему Модред в этот же миг.

«Ты что же, мои мысли читаешь?» — возмутился Мерлин нахальству юноши.

«Не думай обо мне дурно, — помрачнел тот. – Просто все твои чувства написаны у тебя на лице».

«Спасибо, — отозвался Мерлин, а немного поразмыслив, решился добавить: — Прости, что не доверял тебе. Когда-нибудь, если судьба позволит нам, я расскажу, почему».

«Не за что извиняться, Эмрис. Но ловлю тебя на слове».

Модред снова улыбался, как и этим утром, задавая Артуру вопрос, оказавшийся пророческим для короля. Чем бы ни закончился сегодняшний день, решил Мерлин, магия ещё вернется в Камелот, и Артур не останется один. Жаль только, что предсказание Килгарры об их неразделимости, похоже, не сбудется.

«Помнишь, Гаюс, как ты наставлял меня в осторожности первое время?» — обратился Мерлин к своему старому учителю.

«Похоже, ты пропустил все мои слова мимо ушей. Впрочем, я иного и не ждал», — мысленно улыбнулся лекарь, ничуть не удивлённый.

«Похоже, что так, — согласился Мерлин. – Никогда не думал, что придётся навсегда уходить из Камелота».

«Ты рано опустил руки, — укорил его Гаюс. – Даже если Артур своей дурной головой решит, что тебе здесь не место, ты всегда сможешь притвориться кем-то другим и остаться в городе».

Это предложение развеселило Мерлина.

«Но не могу же я всё время переодеваться в дедушек… и в бабушек! Которых Артур, к тому же, знает в лицо. Представь, как неудобно будет, если Его Величество решит прогуляться, скажем, на рынок или по окрестным лугам – и встретит там отшельницу Далму?»

Гаюс едва удержался, чтобы не рассмеяться – и ему срочно пришлось маскироваться кашлем, на который, впрочем, никто не обратил внимания.

«Я рад, что встретил тебя, Мерлин».

«И я. Спасибо тебе за всё».

Попрощаться с Гавейном, Персивалем и Леоном тоже было необходимо, но Мерлин медлил: как они ещё воспримут его голос у себя в голове! Как бы хуже не сделать, чем есть. Впрочем, хуже было уже некуда – Артур застыл в одной позе, не шевелясь, размышляя. Ничего хорошего это не предвещало – Мерлин предпочёл бы, чтоб друг дал ему в глаз за молчание и недоверие. Хоть тысячу раз.

«Нет, — всё же решил он наконец, — рыцарей пугать не стоит. А то точно в глаз получу».

Однако с Гвен Мерлин таки надумал установить контакт. Осторожно коснувшись её сознания, он почти прошептал свои слова:

«Гвен… Гвен, сделай вид, пожалуйста, что ничего не происходит. Мне нужно с тобой поговорить».

Она широко распахнула глаза, но больше ничем его не выдала.

«Говори…»

«Возможно, у меня не будет другого шанса, другой минуты сказать это. Прости меня и попроси прощения у Артура за то, что я никому не говорил о своём даре. Я доверяю всем вам больше, чем кому-либо на этом свете, но…»

«Я понимаю».

Голос Гвен, быстро привыкшей к безмолвной беседе, был различим уже гораздо лучше и звучал спокойно, даже умиротворяюще.

«Я понимаю тебя, Мерлин, — продолжила она, — и нет нужды просить прощения».

«Ты не сердишься?»

«Единственное чувство, которое я испытываю по отношению к тебе – это глубокая благодарность. Ты столько раз спасал жизнь мне, Артуру и многим другим! Без тебя мы не стояли бы сейчас на этом месте, без тебя давным-давно не было бы Камелота – по крайней мере, такого Камелота, каким знаем его мы».

«Я спас далеко не всех, Гвен, кого мог. Не стоит преувеличивать мои заслуги. Я часто ошибался».

«Но гораздо чаще не давал ошибиться Артуру – а такое умение дорого стоит».

«Уж кому знать, как не тебе», — усмехнулся Мерлин.

«Не вини себя ни в чём. Если уж кому просить прощения – так это нам за нашу слепоту».

«Спасибо, Гвен».

«Пока не за что, — уже собранно проговорила она. – И рановато ты прощаешься. Не думай, что мы так просто отпустим тебя из Камелота».

«Гвен?» — удивился Мерлин: неужели она собиралась спорить с Артуром, да ещё как раз в том случае, когда это было совершенно бесполезно?

«Разве что на недельку, погостить у мамы. На большее не надейся», — сказала она, сделав Модреду знак глазами.

Мерлин приободрился, но не слишком: на душе несказанно потеплело от осознания того, что у него были такие заступники перед Артуром, как Гаюс, Модред и Гвен, да только всех их усилий на ослиное упрямство и уязвлённую гордость обманутого Артура могло не хватить.

Модред с Гвен явно к чему-то приготовились – единство их мнений и намерений заметили даже Персиваль, Гавейн и Леон. Подобрался и Гаюс. Да и раздумья Артура миновали – его кулаки расслабились, а складки на лбу разгладились. Взглянув Мерлину прямо в глаза, он смежил веки и заговорил, заговорил глухо и неторопливо, до мистического ужаса напомнив всем присутствующим покойного Утера:

— Много лет тому назад мой отец объявил магию и всех, кто ей владел, вне закона, назвав её злом и порождением хаоса. Слишком многое я слышал о том, что побудило его к этой долгой и кровопролитной войне. Немало магии действительно было обращено во зло во имя мести Камелоту, но мне довелось видеть и иное. Ныне же пришли такие времена, что я доверяю лишь тому, что вижу и слышу сам, или же тому, что рассказал мне кто-то из вас. Нередко я спрашивал себя: как сложилась бы судьба моя и людей, о которых я должен заботиться, если бы магия не была под запретом. Сегодня я, кажется, получил окончательный ответ на этот вопрос. — Артур перевёл дыхание, расслабил плечи, а взгляд его прояснился. Казалось, будто он сам освободился от колоссального груза. – Но, Мерлин, ты должен будешь сделать две вещи.

— Что? Какие две вещи? – спросил тот внезапно севшим голосом.

— Первое, — Артур был предельно серьёзен, — докажи мне, что там, на лестнице, когда ты спас Гвиневру, я не стал жертвой зрительного обмана. Покажи нам свою магию.

Мерлин не был уверен, что просто шар голубого света в и без того ярко освещённом зале будет достаточно убедителен, не хотел он и нагонять полную тьму, а потому, отойдя на шаг от Круглого стола и сделав знак другим последовать этому примеру, простым заклинанием поднял огромный каменный стол вверх, заставил его проплыть некоторое расстояние по воздуху и, поднапрягшись, плавно опустил вниз.

Три рыцаря, Артур с Гвиневрой и даже Модред с Гаюсом проводили летающую мебель изумлёнными взглядами, а затем повернулись к магу. Первым пришел в себя Гавейн:

— И ты сразу так мог?! – воскликнул он в притворном негодовании.

— Я с рождения наделён этими силами, — ответил Мерлин.

— Тогда почему, чёрт побери, ты ничего не сделал, когда мы целый день перевозили эту махину в замок?!

— Неправда! – возмутился Мерлин: знали бы они, скольких усилий стоило ему тогда не проколоться и не дать столу упасть на чью-нибудь ногу или голову!

Видимо, эти мысли отразились на его лице, потому что Гавейн расхохотался:

— В следующий раз так легко не отделаешься!

Персиваль дружески кивнул ему, но, как обычно, промолчал – не проронил ни слова и Леон.

— Второе, — напомнил о своём присутствии король, и Мерлин снова почувствовал лёгкий холодок страха. – Второе, — повторил Артур, прокашлявшись – и тут тон его выдал, но заметили это, вздохнув от облегчения, все, кроме самого Мерлина, — ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах… не назовешь меня задницей!

— Почему, сир? – опешил Мерлин: он ждал совершенно не этих слов.

— Почему?! – голос Артура сорвался от возмущения, и тут в голову мага закралась мысль, что разумным было бы начать спасаться бегством. – Да потому что самая главная задница здесь ты!

Стол теперь не мешал, и Артур погнался за Мерлином, лицо его при этом окрасилось совершенно звериной, дикой яростью.

— Желания сбываются! – крикнул Модред, видимо, уловивший мысли Мерлина о кулаке Артура и его глазе.

— Погоди ещё! – ответил ему тот, убегая от разгневанного сюзерена.

— А ну стой! – орал Артур, петляя вслед за Мерлином по залу. – Как король приказываю: стоять!!!

— Ни за что, сир!!! – отвечал Мерлин, на бегу хватаясь за колонну, чтоб не упасть. – Вы убьёте меня, и вам придётся самому себя повесить!

— Имею на это полное право! Стой, Мерлин, тебе же лучше будет!

— Не думаю!!!

Все четыре рыцаря, вместе с Гаюсом и королевой отступившие к стене, уже откровенно ржали, утирал слёзы смеха и старый лекарь, и Гвиневра, хохоча, держалась за живот. Как раз в этот момент Мерлин обогнул Круглый стол, и они с Артуром, оказавшись по разные его стороны, оба красные, потные и счастливые переводили дух.

— Мерлин, — тяжело дыша, проговорил Артур, — вот скажи: зачем мне слуга, который не слушается моих приказов?

— Не знаю, — отходя от стола, ответил Мерлин. – Но зато знаю, что живой слуга предпочтительнее мёртвого!

После чего, нехорошо усмехнувшись, он произнёс заклинание, и Круглый стол ожил, встряхнулся и на неуклюжих каменных ножках, цокая когтями по полу, пошёл прямо на короля. Для того подобный поворот событий стал, несомненно, «приятным» сюрпризом. Артур был так «рад», что, отступая всё дальше и дальше обратно к группке благодарных зрителей, воскликнул:

— Это нечестно!

— Почему? – улыбнулся Мерлин. – Наоборот, силы уравнялись: у тебя меч, у меня – магия.

— Но ты тоже владеешь мечом! – парировал Артур.

— Но не так хорошо, как ты, — признал Мерлин, — к тому же его при мне нет.

Он устал от гонок с Артуром, а заклинание оживления неживого предмета таких внушительных размеров отнимало силы, поэтому стол, обойдя короля, встал на прежнее место и замер, чтобы больше не двигаться.

Артур медленно, словно в раздумьях, убрал клинок в ножны и сказал:

— И всё-таки, Мерлин, ты самый большой идиот на свете! И задница изрядная.

— Как и ты, — ответил тот.

Одновременно шагнув навстречу друг другу, они обнялись, словно родные братья после долгой разлуки. Гвен украдкой утёрла слезу, Персиваль, Леон, Гавейн и Гаюс сохраняли серьёзные, торжественные лица, и только Модред ощущал жгучую зависть – не к тому, как легко Артур принял дар Мерлина, но к дружбе, которая была между ними.

По этой причине, наверное, никто и не заметил, как король, скрестив руки, обвёл всех мрачным взглядом. Он как раз сейчас вспомнил недавнюю поездку к котловану Арианрод и странную ведьму, бравшую мзду нарядами. И утреннюю фразу Модреда тоже вспомнил, из чего сделал вывод: где один маг – там и два, а где два – там и десять.

— А теперь я попрошу всех об одной услуге, — вкрадчиво проговорил он. – Пожалуйста, друзья, если кто-то ещё из вас переодевался в женщину и колдовал при мне, сделайте шаг вперёд. Тебя, Гвиневра, это не касается.

Редко – даже присутствовавшим – доводилось слышать просьбы из уст короля Камелота. И хотя ситуация располагала к серьезному настрою, всё опять пошло... не так, как планировал Артур.

— Я, сир, — выступил вперед Гаюс. – Когда ваш отец объявил Великую Чистку, я отвернулся от древней религии, но никто, раз приняв её, не может оставить изученное навсегда. Если есть дар, от него нельзя отказаться, как для вас было бы невозможно отречься от своего меча.

— Я знаю, Гаюс, и хорошо понимаю твои мотивы. Лекарем быть ещё труднее, чем королем. Ещё кто-нибудь хочет сказать своё слово?

Мерлин видел, как колеблется Модред, и сочувствовал ему: тяжело в один миг разрушить воздвигнутые своими руками крепостные стены, если прятаться за ними приходилось долгие годы. Неожиданно сделал шаг вперёд Леон. Только дёрнувшийся в тике ус рыцаря уберёг Мерлина от шока, подсказывая, что произойдёт.

— Я, сир.

— Что? – Артур чуть не задохнулся. – Ты владеешь магией и сумел столько лет скрывать это? Нет, ладно ещё Мерлин, столько странностей – я должен был догадаться! Но ты!.. Как это возможно?

— Вы ошиблись, сир, — кротко ответил Леон, пряча смешок. – Я всего лишь переодевался женщиной однажды.

Прыснула Гвен, вспоминая, как давным-давно натягивала на рослого рыцаря одно из лучших платьев Морганы, а потом помогала ему расстегнуть крючки. Артур побагровел и, махнув рукой, широким шагом вышел из зала.

— Стража!!! – донёсся из коридора его вопль. – Стража!!!

Мерлин даже уши прикрыл. Рыцари, Гаюс и Гвен опять смеялись, и только Модред выглядел немного обиженным. Король, не дозвавшись стражников, вернулся – но только чтобы приказать:

— Через полчаса жду вас всех на главной площади. И, Мерлин, только попробуй удрать!

— Знать бы, что он задумал, — хмуро проговорил Модред, и остальные с ним согласились.

«Подожди, успеешь ещё сознаться. Или вляпаться – как я», — добродушно подумал Мерлин.

«Не думаю, что это будет столь же незабываемо», — ответил ему Модред, но обиду в его тоне уже сменило веселье.

* * *

За восемь лет Мерлин успел привыкнуть к чуда… кхм… к неожиданным и смелым решениям Артура лучше многих других. И всё же он не ожидал, что у того хватит креатива собрать всё население Камелота на главной площади перед дворцом и сделать такое объявление.

— Он что, спятил?! – прошептал Мерлину Модред, отчаянно стараясь сохранять бесстрастное выражение лица перед глазеющей на строй рыцарей толпой.

— Боюсь, что ещё не до конца, — ответил тот, не отрывая косого взгляда от Артура.

Король повторил своему народу короткую речь, которую слышали прежде собравшиеся за Круглым столом, и добавил к ней:

— Магия отныне и впредь не будет преследоваться на землях этого королевства. Подобно обнажённому мечу она способна как ранить, так и защитить. И подобно ему же, будет караться только магия, употреблённая во зло. Я знаю наверняка, что мой отец не одобрил бы этого решения, — голос Артура был ровен и гулок, и только пальцы сжались на эфесе, — но пришли иные времена. Я прошу вас, люди Камелота, только об одном. Как и прежде – верьте своему королю.

Он умолк, и невообразимый шум поднялся над площадью. Люди бросали друг другу короткие, быстрые, полные удивления и недоверия фразы, многие глядели на короля, ожидая, что ещё он скажет. Гул нарастал, толпа делалась всё беспокойнее, а Артур ждал. Чего он ждёт, Мерлин не мог понять ровно до тех пор, пока не перевёл взгляд с друга на противоположный конец площади. Оттуда, оставляя за собой постепенно расширяющийся шлейф тишины, медленно шёл человек в плаще цвета древесных стволов. Когда он достиг подножия лестницы и откинул с головы капюшон, на площади стало совсем тихо. Долгие годы уже ни один друид не стоял так свободно перед королём Камелота.

— Приветствую тебя, — промолвил Артур, не склонив головы.

Друид же, напротив, опустился на колени.

— Привет тебе от моего народа, Артур Пендрагон. Старейшины передают тебе слово: надвигается буря, которая испытает на прочность весь Альбион, и только от тебя, король, зависит её исход.

— Я благодарю тебя за вести и ценю добрые намерения твоего народа. Передай же своим старейшинам вместе с благодарностью: я надеюсь, что в этой буре мы встанем рука об руку и победим. Знания и искусство друидов не сравнить ни с чем, и вам всегда будут рады в стенах Камелота.

— Эти слова мы запомним, Артур Пендрагон, как и этот день.

«Будь осторожен, Эмрис. Береги свой секрет».

«Зачем же теперь, когда Артур всё знает?»

«Но не знает Моргана. Она великая ведьма, верховная жрица древней религии по полному праву. Единственная твоя защита теперь – в её неведении».

«Что я – маг, скоро дойдёт и до её ушей. Вряд ли удастся скрыть это».

«Но о твоём настоящем имени она услышать не должна. Прощай, Эмрис».

«Постой! Как тебя зовут?»

«Это ни к чему. Мы больше не встретимся».

Друид покинул площадь так же внезапно, как и появился, оставив за собой звенящую тишину. Только старики помнили подобные времена – но и они предпочли забыть, когда Утер начал Великую Чистку.

— Воистину, нам предстоят нелёгкие времена. Будьте же стойки, люди Камелота, и эти стены никогда не падут. Я надеюсь, что сегодня мы сделали ещё один шаг к единству и процветанию.

Вся площадь в одно мгновение залилась аплодисментами и приветственными криками горожан. Мерлин не заметил ни того, что в этой толпе были лица мрачные и недовольные, ни того, что сам первым начал хлопать вместе с рыцарями.

* * *

Несколькими минутами позже, когда король Артур в сопровождении своих рыцарей и своего слуги направлялся в тронный зал, в прохладном полумраке дворцовых коридоров произошло нечто примечательное. Во-первых, король спросил:

— Мерлин, ты можешь сделать так, чтобы ни один маг не смог выйти из Камелота в ближайшие несколько дней? – а дождавшись, пока все лица, кроме Мерлинова, нахмурятся в недоверии, добавил: — Я не хочу, чтобы из-за подозрений насчёт выдуманных ловушек мои подданные, наделённые столь редким талантом, разбежались кто куда.

Леон явственно хмыкнул, а Модред мысленно заметил: «Кажется, со смекалкой у Артура не всё так плохо, как ты утверждал». Мерлин не успел ничего ответить, потому что тут наступило во-вторых.

— Мерлин, скажи-ка мне вот ещё что…

— Да, сир? – отозвался тот.

— Не знаешь ли ты, не знает ли кто-нибудь из вас, — Артур поглядел на рыцарей, — кто такой Эмрис? Я слышу о нём не первый год, и сегодняшние новости заставили меня задуматься над этим.

Пока Леон, Гавейн и Персиваль пожимали плечами, Мерлин кивнул Модреду: «Ты уверен?» Артур не заметил, как многозначительно они переглянулись при этом, но заметили остальные.

* * *

Три дня спустя король Камелота окончательно утвердил новый закон, разрешающий, но и разумно ограничивающий магию на землях королевства. Гонцы понесли весть во все концы, во все уголки Альбиона. На закате же седьмого дня в честь великих перемен был дан грандиозный пир, на котором Артур посадил рядом с собой не только Гвиневру, но и Мерлина. Придворные и горожане удивились, когда король сделал своим советником слугу, которого постоянно ругал на все лады. Были, однако, и добрые души, кто напомнил усомнившимся, сколько раз сей слуга менял решение короля в пользу народа, и по большей части – народа провинившегося.

Поначалу многим на пиру было неловко, но потом вино и веселье сделали своё дело, и праздник пошёл обычным чередом. Знатные гостьи – принцесса Митиан и королева Аннис – во многом этому поспособствовали. Гвиневра радовалась, что пригласила этих мудрых женщин. Вместо того чтобы расспрашивать об обстоятельствах и причинах принятия нового закона, разрешающего магию, они мягко помогли ей увести мысли двора в другую сторону, и королева была им благодарна от всей души. Выросшая в кузне отца, она так до сих пор и не привыкла к тонкой политике.

Мерлин, в новом камзоле и новой должности, чувствовал себя, наверное, неуютнее всех – ровно до тех пор, пока Гаюс, наклонившись к его уху, не проговорил шёпотом:

— Скажи спасибо, что он не объявил тебя верховным магом Камелота.

После чего ему стало совсем худо, но удалось заставить себя разговориться с соседями по столу. Однако стоило Мерлину справиться с собой, обнаружилась новая проблема: едва начались танцы, бесследно пропал Артур. Мерлина это сильно беспокоило, особенно когда он сообразил, что за время пира друг не сказал ему ни единого слова, кроме просьбы передать кувшин с вином.

Спустя пару дельных советов от Гавейна, один встревоженный взгляд Гвен и ободряющий Гаюса, спустя десяток лестниц и бессчётное число коридоров Мерлин нашёл Артура. Он сидел в погребе, прислонившись спиной к огромной дубовой бочке, и глядел на сбежавшего с лестницы друга абсолютно трезвым взглядом. Впрочем, того этот взгляд нисколько не обманул.

— О! Так и знал, что ты придёшь, Мерлин! – чуть заплетающимся языком воскликнул Артур и хлопнул по полу рядом с собой. – Садись!

— Да ты пьян, — покачал головой маг.

— Через час и ты будешь пьян, — ответил ему король и повторил свой жест: — Садись!

— Холодно же, — укоризненно вздохнул Мерлин, снимая с себя камзол и стеля его на пол подле бочки. – Что я скажу Гвен, если ты простудишь себе всё самое ценное?

Артур пьяно усмехнулся, но помог Мерлину переправить себя с пола на камзол; он был широким, и места хватило на двоих. Так они и просидели – плечо к плечу, на новом камзоле, упираясь затылками в старую бочку, пока Мерлин не смог решиться на слова, которые носил в сердце уже очень давно:

— Прости меня. За то, что ничего тебе не рассказал.

Артур, как оказалось, успел задремать – или же притворился, подумал Мерлин. На его слова он приподнял голову от груди и приоткрыл левый глаз.

— Прощу, — кивнул и хитро добавил: – Но сначала – штрафную!

Оторопев от смены тона разговора, Мерлин с ужасом наблюдал за действиями друга и сюзерена. Артур нечёткими движениями извлёк откуда-то из-за спины большую глиняную кружку, извернувшись, нацедил в неё вина и протянул Мерлину. Тот, с опаской следя, чтоб тёмная жидкость не выплеснулась через край прямо на его штаны, принял кружку и понюхал вино.

Тааак… Трёхлетнее карлеонское, подарок королевы Аннис на недавнюю годовщину мирного договора. Неудивительно, что Артур уже на ногах не стоит.

— Пей давай, — угрюмо велел нетрезвый король.

Мерлин задним умом сообразил, что тот как раз находится на стадии «Ты что, меня не уважаешь?», и поспешил хлебнуть вина. Оно было терпким и очень ароматным – он такой вкуснотищи в жизни не пил никогда и потому быстро опустошил кружку. Артур тут же расплылся в радушной улыбке:

— Вот так бы сразу! Где-то… ик… тут была вторая кружка…

Испугавшись, что сейчас друг поползёт искать заветный предмет через весь погреб, Мерлин воскликнул:

— Не надо! По очереди можно.

— По очереди? – нахмурился Артур. – А как же тосты?

Мерлин растерялся – но, хвала древним богам и богиням, быстро нашёл решение.

— Cop?o! — воскликнул он, направив свои силы на имеющуюся кружку – рядом тут же появилась вторая.

Артур поглядел на такие дела с одобрением, хмыкнул, наполнил обе посуды и, отдав одну, провозгласил тост:

— За магию!

Вот на этом-то моменте Мерлин и решил, что с него хватит. То есть не с него самого – а с Артура. Ему самому как раз надо бы ещё…

Выпили за магию, Артур налил снова.

— Слушай, — сказал он Мерлину, — а ведь если бы не Гвиневра, ты бы мне так ничего и не сказал?

Тот виновато склонил голову.

— Как же я её люблю! – с душой воскликнул Артур.

— За любовь? – предложил Мерлин, с грустью вспоминая озёрную деву.

— За любовь! – поддержал его друг.

После тоста за любовь последовала задумчивая пауза.

— Скажи, Мерлин, — проговорил Артур, откинувшись на бочку и расправив плечи, — а почему друиды зовут тебя Эмрисом?

Мерлин, будь он потрезвее, нашёл бы в себе силы удивиться, но теперь разум на это уже был не способен.

— Я не знаю точно. Кажется, на древнем наречии это означает «бессмертный».

— Круто.

— Совсем нет. А Килгарра говорит, что даже просто жить очень долго -неимоверно скучно.

— Килгарра? – нахмурился Артур. – А кто это? Другой волшебник?

Если бы у Мерлина поднимались руки, он схватился бы за голову. Но оставалось только объяснение придумать – по возможности, максимально правдивое. Лгать Артуру не хотелось сегодня больше, чем когда-либо до этого.

— Нет. Я вас потом познакомлю. Нальёшь еще?

— Налью, — кивнул Артур и под бульканье вина спросил: — Почему ты никому не стал говорить, что Эмрис – это ты?

— Не хотел, чтоб Моргана узнала, — Мерлин вдруг ощутил острую тоску, которая против его воли прорвалась в голосе. – Да вот думаю, что впустую.

— Ну да, — кивнул Артур, видимо, почувствовав, то же самое, — она даже в детстве была сообразительней меня.

— Думаешь, как только до неё дойдут последние новости, нам стоит ждать войны?

— Не знаю, — Артур покачал головой, — она, определённо, уже что-то затевает. Но теперь тебе придётся быть настороже.

— Знаешь, — вспомнил Мерлин, — Модред надеется, что теперь, когда ты отменил запрет на магию в Камелоте, у Морганы не станет повода нападать.

— Но останется причина. За то, чтобы цена победы никогда не была слишком высока!

Брякнули кружки, плеснулось вино.

— А ты помнишь, как мы с тобой встретились впервые? – спросил Артур, сосредоточенно наливая по новой.

— Ага, — блаженно кивнул Мерлин, — я обозвал тебя венценосной задницей.

— Неправильно помнишь, — Артур чуть не пролил вино, разворачиваясь обратно.

— То есть как? – Мерлин забрал одну кружку.

— А так, — Артур, кажется, был доволен произведённым эффектом, — что неправильно, — он примолк, но помрачнев, продолжил: – Тот парень, которого казнили тогда – он всего лишь ножи и топоры с помощью магии соседям точил. Солдаты в окно увидели. Я просил отца не казнить его, а выслать подальше. Я тогда был очень зол на отца и на собственное бессилие и на весь день уехал прочь из города. В двух часах от Камелота на дороге я встретил тебя – с наивным, счастливым лицом – и подумал: «Вот было бы интересно посмотреть, что ждёт этого мальчишку в Камелоте!»

— Эй, я не был мальчишкой!

— Я знаю.

* * *

Модред отправился искать короля, в отличие от Мерлина, далеко не сразу — он видел, как они друг за другом покинули пиршественный зал, и потому не стал спешить. Зависть давно прошла, уступив место сопереживанию. Этим двоим нужно было поговорить с глазу на глаз, и Модред тут проявил свойственные ему чуткость и такт, столь любимые дамами и многим другим рыцарям не достающие. Однако когда пир и танцы уже близились к завершению, и королева Гвиневра желала гостям доброй ночи, а Артура с Мерлином так и не было видно, Модред решил, что пора. На выходе из зала ему попались Леон с Персивалем, ведущие под руки Гавейна, в очередной раз поддавшегося на коварство зелёного змия. Сие зрелище и навело Модреда на мысль, что с поисками короля и его новоназначенного советника стоит всё же поторопиться.

Ему не понадобилось на это слишком много времени. Держа в голове немеркнущий образ вусмерть кривого Гавейна, юноша в пять минут спустился в погреб и, услышав голоса, притаился за дверью, что позволило ему стать свидетелем довольно интересного разговора.

— Мерлин, вот скажи мне в таком случае...

— Да?

— Кто же выковал мой меч?

— Отец Гвен.

— Ого! Он был прекрасным мастером… Ну а кто же тогда закалял?

— Килгарра.

— Это тот великий волшебник? Который не волшебник?

— Он великий! Но не волшебник! Я же говорил, что познакомлю.

— Хорошо! Погоди, а кто меч — в камень?..

— Я!

— Ну даёшь! Тоже великий! А пойдём прямо сейчас к Килгарре! Далеко?

— Не очень...

«Только не хватало, — подумал Модред, выходя пред ясные очи своего государя, — чтоб они в таком виде пошли с драконом знакомиться!»

— О! Модред! – хором воскликнули Артур с Мерлином, а потом последний добавил: — П-по-моему, ты… ик!.. повторяешься.

Король не удостоил его ответом, вопросительно уставившись на вошедшего рыцаря.

— Так, господа, — вздохнул тот, обозревая два тела, прислонившихся к одной бочке, — и что будем с вами делать?

— Пойдём танцевать! – провозгласил Артур, безуспешно пытаясь подняться.

— Если и так, сир, — проговорил Модред, пытаясь опереть Артура на свои плечи, — то танцевать мы будем в сторону ваших покоев.

— Как скажешь! – ответил тот, соскальзывая обратно на пол.

— Мерлин, помоги же! – взмолился Модред, бессильный поднять Артура с пола: тот, раздумав танцевать, теперь ещё и не хотел покидать нагретое место.

Мерлин попытался привстать, но безуспешно: ни руки, ни ноги его не держали, а глаза смотрели в разные стороны.

Модред, отчаявшись при виде такого разгула, в сердцах воскликнул:

— Да что же мне, магией вас наверх тащить?!

— Магией? — оживился Мерлин. – Эт-то можно!

В следующий миг Модред, кляня себя за длинный язык, уже пытался перехватить бочку с вином, которую Мерлин поднял для пробы сил (то ли просто промахнувшись) и вот-вот мог уронить. Он не один год слышал от друидов, что по силам Эмрису никто не чета, но надеялся, что оный не предполагался пьяным. В конце концов бочку всё же поставили на место – а вот Артура с Мерлином поставить на ноги так и не удалось бы, если бы не помощь свыше…

Когда Модред уже подумывал наколдовать одеял и перину, в погреб – по воле провидения, не иначе – спустились Леон и Персиваль. Леон как ни в чём не бывало обратился к королю:

— Сир, сюда идёт королева Гвиневра!

Никогда прежде Модреду не доводилось видеть нечто более чудодейственное: Мерлин уверенно встал, поднял за собой Артура, и они резво поковыляли в сторону выхода, только на пороге запнувшись.

— Модред, мне показалось, или ты владеешь магией? – запоздало удивился король.

И, не успел Модред хоть что-то сказать, за него ответил Леон:

— Владеет-владеет, пойдёмте уже!

— А ты откуда знаешь?! – удивлённо воскликнул сам Модред, догоняя их.

— Ты пешком под стол ходил, когда я ещё при короле Утере в вечернем карауле стоял, — добродушно усмехнулся Леон.

Позже, когда Артура сгрузили на королевское ложе, а Мерлина Персиваль увёл дальше, Модред спросил у Леона:

— Почему, если ты всё знал, не выдал меня?

— А почему я должен был тебя выдать? – пожал плечами тот. – Ты не замышлял дурного и спас наши шкуры. Я доверяю тебе.

— Но если тебе известно обо мне не всё? – настаивал Модред. – Если мне суждено убить Артура? – сорвалось у него.

— Я видел, как ты его защищаешь, — покачал головой Леон, но потом, кажется, воспринял последнюю фразу всерьёз: — Тебе действительно?..

Модред кивнул, уставив глаза в пол. Он никому не говорил – и думал, что никогда не скажет — как однажды подслушал разговор Гаюса и Мерлина. Весьма бурный, нужно заметить, разговор. После минуты тишины, показавшейся юноше целым годом, Леон хлопнул его по плечу и произнёс:

— Не дури, парень. Не все предсказания сбываются.

— Правда?

— Правда. Моей матери в своё время троих девчонок напророчили, а родились мы с братьями.

— Это другое, — усмехнулся Модред, но уже без прежней тяжести.

— Это неважно, — ответил ему Леон. – Важно, во что ты сам веришь и что делаешь. Да и вообще, ложись-ка лучше спать и не забивай себе голову всякой ерундой.

— Спасибо, — сказал юноша от всего сердца: никогда ещё ему не было так легко и спокойно, как в эту минуту.

* * *

Король Артур Пендрагон и его рыцари были известны во всех уголках Альбиона. Во многих деревнях их встречали, как великих воинов: где — с праздником и угощением, где — с вилами и топорами. Им посылали на обучение детей лорды и землепашцы.

Когда приходил черёд Артура тренировать юную смену, Мерлин всячески ухищрялся, чтобы этого занятия избежать: затевал большую стирку или грандиозную уборку, опрокидывал бадью с навозом или уходил собирать травы... Гаюс искренне удивлялся такому рвению, не зная его причин — но когда Мерлин сам вызвался почистить бочку для пиявок, таки выяснил, где собака зарыта, и стал посмеиваться над подопечным, однако прикрывал его, как мог.

Таким образом, Мерлин жил относительно вольготно — до тех пор, пока на утро после пира его не разбудил звонкий стук в дверь гаюсовых покоев. Заполошно вскочив — вдруг к роженице вызывают? — Мерлин добежал как раз к очередной порции стука, раздробившей голову на мелкие, острые осколки. Распахнув же дверь, он не сразу заметил худенького, невысокого, чумазого парнишку с перепуганными глазами.

— Т-ты кто? — заикаясь, спросил мальчуган.

— Я? — рассеянно переспросил маг, пытаясь сфокусировать зрение. — Я — Мерлин. А ты кто такой и что здесь делаешь?

Мальчик, похоже, не очень верил своим глазам.

— Моё имя Глен. Меня отчим из дому прогнал. Сказал, больше не будет терпеть мои фокусы.

До Мерлина начало доходить...

— Ты волшебник?

— Ну да, — опустил глаза Глен.

— Заходи, что ли! — как можно бодрее постарался пригласить его Мерлин, под изумлённым взглядом проснувшегося Гаюса проводя мальчика в свою комнату. — Устраивайся. Помогать будешь, подучишься.

— Мне жить негде... — тихо пробормотал тот.

— Да уж знаю, — вздохнул Мерлин. — Со мной жить будешь, а там посмотрим. Устраивайся давай, чуть позже покормлю.

Когда он, прикрыв дверь в свою комнату, спустился, Гаюс подняв брови, шёпотом спросил:

— Мерлин, ты представляешь, что делаешь?

— Вполне, — весело кивнул тот, окуная голову в таз с водой.

— Вполне?

— Ну, примерно настолько же, насколько представлял себе ты, беря в ученики меня, — ответил Мерлин, отфыркиваясь.

— Тогда я скажу, что ты спятил, — заметил Гаюс. — Но поздравляю с первым учеником.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся старику и позвал: — Глен! Переодевайся, если есть во что, и выходи умываться и завтракать! Нам ещё короля будить!

На миг из-за двери высунулась оживлённая мордашка:

— Мы короля Артура увидим?!

— И не только, — безнадёжно сказал Мерлин, улыбаясь во всё лицо: он уже начал привязываться к этому мальчику.

Гаюс на это только покачал головой. Позже, медля закрыть за ними, он провожал взглядом Мерлина и чуть отстающего от него Глена и думал, что эти двое совершенно не представляют, как сложится их жизнь в ближайшее время. Он вспоминал Балинора и его учеников, вспоминал Утера, Игрейн и Нимуэй, вспоминал Камелот, укрытый одеялом дыма десятков костров… Но всё равно верил, что на сей раз судьба распорядится иначе. Они стояли на пороге Золотого Века Камелота, и сердце подсказывало старому лекарю, что век этот будет долгим.