Душа неприкаянная (джен)

Преуспеть на ниве черного юмора не сложно. Всего-то и достаточно, что просто употребить в одном предложении слова «утро» и «доброе». Тем более, если очередное утро становится для кого-то последним.

А ведь как буднично все началось! Рывок… остановка. Рывок… остановка. Под аккомпанемент клаксонов, рев двигателей и натужный скрип шин об асфальт.

Помню, в детстве я забавлялся, засовывая пойманных жуков в спичечный коробок. И обмирал от восторга, встряхивая его и прислушиваясь к легкому стуку, доносившемуся изнутри. А теперь вот, даже не стоя — вися на поручне в салоне маршрутки в утренний час пик, я смог прочувствовать, каково бедным букашкам тогда приходилось.

Рывок, еще рывок… и неизбежное в таких случаях резкое торможение. Я еле устоял на ногах. А кто-то не устоял. Как не удержался и от возмущенных возгласов. Адресовались они водителю. Мол, не дрова везешь, и все в таком духе. Смешно! С тем же успехом незадачливые пассажиры могли грозить кулаком небу за плохую погоду.

Рывок, остановка, рывок, остановка. Рывок…

А вот лично у меня претензий к водителю не имелось. Потому как понимал я: он делает все, что может. Просто силы больно неравны. В одиночку против десятков автомобилей, одновременно устремившихся в центр города. Такой перевес со стороны противника даже тремстам спартанцам выпадал нечасто. Наверное…

Рывок… остановка.

Но главное: за мое теперешнее положение в последнюю очередь стоило винить водителя данной маршрутки. Как и всех работников общественного транспорта в городе. Первопричиной этих регулярных пробок служил один из городских мостов. Это через него лежал мой путь в универ и обратно. А построен мост был еще в те идиллические времена, когда личный автомобиль таки считался предметом роскоши. А средством передвижения — исключительно на словах.

Неудивительно, что вмещать и пропускать растущий транспортный поток городским мостам становится год от года сложнее. И я не один такой умный. Власти города, в коем мне довелось получать высшее образование, понимают тоже. И признают необходимость по крайней мере этот мост — расширить.

Да только дальше признаний дело пока не идет. Из-за чего даже самая ерундовая авария на мосту или близ него способна парализовать движение вдоль всей улицы. Ну ладно, допустим, с «парализовать» я погорячился. Но вот сильно замедлить это самое движение, превратить в мучительную череду рывков и остановок — для этого вполне достаточно двух столкнувшихся дуралеев. Или одного кретина, испортившего день нормальному автомобилисту.

Честное слово, думая на эту тему, я мечтаю. Причем мечты мои бывают далеки от разумного, доброго, вечного. Вот бы, к примеру, участников ДТП расстреливали на месте. Или хотя бы скидывали в реку их поврежденные ведра на колесах.

Рывок… остановка. И где же следующий рывок? Ах, да, светофоры-то никто не отменял. И один из них как раз сверкнул красным глазом.

Второе место среди виновников моего недоброго утро разделили двое. Во-первых, общага, расположенная на самой окраине города. Дальше — только поселки, садовые общества и базы отдыха, в черту города включенные сугубо формально. Тогда как университетские корпуса, по большей части, построены поближе к центру. В том числе и наш корпус.

Но беда, как водится, не приходит одна. Так что во-вторых я должен помянуть недобрым тихим словом нашего препода по математическому анализу. Чья пара в этом семестре поставлена не абы куда, а на восемь утра. В понедельник. И опаздывать на нее никак не годилось.

Достаточно было прийти на пять, на три… наверное, даже на минуту позднее положенного. И кара следовала незамедлительно. В зависимости от собственного настроения, показаний барометра или расположения звезд этот старый хмырь мог просто не пустить в аудиторию. А мог отправить аж к самому декану. За официальным разрешением посещать лекции.

Само собой, беспокоить декана лишний раз никому не хотелось. Из-за чего многие студенты не приходили на матанализ неделями. А некоторые на этом и погорели: старшие товарищи не дадут соврать. Память-то у хмыря была отнюдь не старческая. И слишком частых прогульщиков, вынужденных или добровольных, он почти всегда узнавал на экзамене.

Так что беднягу, надеявшегося забить на лекции и приготовиться по учебникам, могли вообще не допустить до сдачи. Или допустить — опять же, в зависимости от фазы луны и других подобных обстоятельств. В этом случае студиоз отделывался выслушиванием ворчливой речуги. Минут, эдак, на пятнадцать.

Рывок… остановка. А между ними вопль чьего-то клаксона, не то обиженный, не то возмущенный. Не иначе, кому-то досадно, что его обогнали. И не абы кто, а маршрутка. Что по первому впечатлению может показаться неуклюжим железным монстром. Этакой черепахой с мотором.

Говорят, тот преподаватель берет взятки. Ха! Говорят те, чьи клеветнические языки лично мне хочется вырвать. Желательно вместе с головами… пустыми. Ибо чтобы действительно не чураться греха коррупции, необходимо иметь хотя бы толику сочувствия к противной стороне. Препод же, о котором идет речь, сочувствия к студентам был лишен начисто. Более того, почти и не скрывал, насколько те его раздражают. И опаздывающие, и вообще.

Да что там: в бытность деканом матфака этот человек за одну сессию отчислил больше сорока несостоявшихся Декартов и Лагранжей. Просто неукоснительно следуя правилам допуска к экзаменам, приема оных и пересдачи. И не думая входить в чье-то положение, в отличие от почти любого своего коллеги.

Рывок… и опасный момент, как говорят спортивные комментаторы. В попытке обгона маршрутка дерзнула выехать на чужую полосу. Где чудом разминулась со встречной «тойотой». Чтоб снова, как в трясину, влипнуть в тянущийся впереди поток машин. Да и сзади тоже.

Удержаться в вертикальном положении мне на сей раз не удалось. От резкого поворота и поспешного торможения меня швырнуло на какую-то девицу. А немолодого мужика, стоящего рядом — на меня. Подвел нас всех скользкий поручень. Оставалось лишь хвататься за спинки сидений в попытках удержаться от дальнейшего падения. Да бурчать «извините». Про себя вспоминая, что стоячих пассажиров маршрутке дозволено провозить не более четырех. А не семерых, как сейчас.

И снова пошли рывки и остановки. По мере того, как мост впереди становился хоть понемногу, но все ближе, ближе. Внушая надежду — подобно свету в конце туннеля.

А ведь всего этого лично я мог избежать. Спокойно и без напряга ходить на занятия пешком. Благо, один из корпусов общаги кто-то додумался-таки возвести в центре города. Причем в нескольких минутах ходьбы от нашего учебного корпуса.

Благодать, да и только! И в течение всего первого курса этой благодати перепало и мне. Да так бы, наверное, и перепадало дальше, не случись конфуз с одним из экзаменов. Нет-нет, сдать-то я сдал! Но лишь со второй попытки. Что неизбежно было учтено при распределении мест в общаге на следующий учебный год.

А коль критерием попадания на окраину была успеваемость, нетрудно догадаться, что за контингент ждал меня на новом месте. Встречались порой и такие экземпляры, что я на их фоне казался безнадежным зубрилой. С какой-то жалкой одной пересдачей, ха-ха! Пьянство там почиталось даже не развлечением — образом жизни. Ибо от трезвого взгляда на данное место жительства порой находила смертельная тоска.

Чего стоило хотя бы многодневное отсутствие горячей… а порой даже холодной воды! И крысы, которые только что не здоровались со мною в коридоре. Зато батареи в комнатах уже врубили на полную силу. Отчего воздух обильно пропитался коктейлем из запахов пота, нестираных вещей и портящихся объедков. Которые никто не спешил убирать. Какое там! Не иначе, обитателям этой общаги поддерживать чистоту запрещала религия.

И добро бы пьянством и неряшливостью все ограничивалось. Так нет! В юном возрасте просто тихо наполнять организм алкоголем считается преступлением. Гормоны играют, черт побери! А на справедливые претензии соседа, тихони и трезвенника, ответы следуют одни и те же. «Любишь учиться — живи в библиотеке». «В гробу отоспимся». И так далее в том же духе.

Справедливости ради, райончик, прилегающий к общаге, был ей под стать. Из тех, где гулять по вечерам разумным людям не рекомендовалось. Все же остальные наслаждались жизнью как могли. Сопровождая это пьяным гоготом, воплями и визгом. А частенько и криками о помощи.

И вот я, толком не выспавшийся, таскаюсь через полгорода на учебу. Делающуюся все более постылой с каждым новым учебным днем. Стою, вися на поручне, в маршрутке, что с трудом прорывается через очередную утреннюю пробку. И чувствую, что на сей раз опоздания избежать не получится. А еще гнетет меня немножко запоздалая мысль. Что пешком преодолеть тот гребаный мост вышло бы хоть немного, но быстрее.

И невдомек мне было, что вот так таскаться, терзаясь от недобрых предчувствий, осталось совсем недолго. Что конец мучениям близок. Хотя, узнав, каким именно будет этот конец, я вряд ли бы обрадовался.

А потом маршрутка предприняла новый рывок. И снова попытала счастье на встречной полосе. Когда же фортуна отвернулась от нее… от всех нас, я даже боли не почувствовал. Испугаться не успел.

Просто померк в глазах тусклый свет осеннего утра — и все.

Если верить вывеске, подвалу под одним из бесчисленных офисных зданий стабильность только снилась. Не говоря уж о не зарастающей народной тропе.

Лишь за последнюю пару месяцев он успел послужить помещением много для чего. Например, для мастерской по ремонту деревянных башмаков. А также для выставки прикладного искусства некоего таинственного народа усть-калямов. И даже магазином кошерного женского белья этому подвалу довелось побыть. Имелся тогда на вывеске и соответствующий знак.

Но эта меняющаяся вывеска раз за разом служила одной и той же цели. Скрывать подлинное назначение подвала. На корню убивая интерес к нему незваных гостей. Если же любопытство хоть одного из прохожих превозмогало здравый смысл… Ну или у кого-то действительно завалялась пара деревянных башмаков, нуждающихся в ремонте. Тогда приходилось давать от ворот поворот явно. Стандартной короткой отповедью, что искомая мастерская или выставка уже переехала. А куда — не знаем. После чего спешно менять вывеску.

Но человек, пожаловавший в подвал на сей раз, в истинное предназначение оного был не просто посвящен. Но, собственно, именно ему принадлежала эта идея. Арендовать некое помещение, маскируя его под заведения, в равной степени бесполезные. А значит и непривлекательные для возможных клиентов. Ибо дела… точнее, делишки, что проворачивались здесь на самом деле, в рекламе нуждались в последнюю очередь.

Средних лет, невысокий и плотный, человек выбрался из своего джипа. Прежде припарковав его чуть ли не у самого входа. И, хмыкнув при виде очередной вывески, неспешным уверенным шагом направился вниз по лестнице.

Человека, поставленного у порога для отваживания клиентов, владелец джипа миновал молча и без замедления. Сохранил молчание и тот высокий парень в черном костюме. Разве что в струнку попробовал вытянуться, с ходу узнав начальника. А вот здороваться с оным за руку парня в черном костюме отучили еще в первые дни работы. «Фраерок на окладе, — не без презрения говорил владелец джипа о таких сотрудниках, — должен знать свое место». Говорил, само собой, в присутствии тех людей, кого фраерками, а паче, на окладе, не мог назвать даже в дурном настроении.

Переступив порог, человек миновал маленький темный коридорчик. После чего толкнул еще одну дверь. И оказался в большой, скудно освещенной комнате. А вернее, в целом царстве колб, реторт, пробирок и змеевиков.

Перечисленные сосуды стояли повсюду. На столах, маленьких столиках, многочисленных полках. Один большой котел размещался прямо на полу. Содержимое их всех бурлило, пузырясь, а временами меняло цвета. Мгновенно перекрашиваясь из зеленого в черный или из желтого в нежно-розовый.

Соответствующим был и запах. Так что, войдя в комнату, невысокий плотный человек даже поморщился. Есть вещи, привыкнуть к которым невозможно. И едкий химический душок, прочно укоренившийся в подвале, был из таковых.

Но человек не отступил. Он вообще-то не привык отступать по жизни. А лишь замедлил шаг, осторожно обходя сосуды с реактивами. И напевая при этом «…а просто я работаю волшебником. Волше-бни-ком!»

Вероятно, последнее слово, произнесенное нарочито громко и растянутое на слоги, привлекло внимание хозяина этого места. Хотя кого считать здесь хозяином — вопрос был еще тот. Невысокий плотный человек был уверен, что главный всегда тот, у кого деньги. Кто платит. А за аренду этого помещения платил именно он. И он же оплачивал проводимые здесь эксперименты.

Вероятно, химичивший здесь лысый длиннобородый старик считал иначе. Но невысокому плотному человеку сие было глубоко безразлично. Не качал права его подопечный — и ладно. Зато горазд был препираться по какому-нибудь мелкому поводу. Как и на этот раз.

— Волшебники бывают в сказках, — ворчливым скрипучим голосом отозвался старик, выглянув из-за ближайшего стола с колбами и ретортами, — а я алхимик. Алхимик, неужели не понятно?

«Он был так близко, а я и не заметил», — с некоторой досадой подумал невысокий плотный человек. Вслух при этом молвив, дружелюбно, но напористо:

— Как будет угодно, почтенный Аль-Хашим. Пришел вот спросить, как работается… как сам?

Руку он, правда, и алхимику жать не стал. Но не из презрения или пренебрежения, нет. А по той же причине, по которой не решился бы, к примеру, погладить змею. Или кормить с руки хотя бы маленького львенка.

Собственно, волшебником или алхимиком называть экзотического старца — для невысокого плотного человека значения не имело. В любом случае, то, что Аль-Хашим посулил своему патрону, иначе как чудом назвать было нельзя.

Превращать грязь в золото длиннобородому алхимику, правда, было не под силу. И он даже пробовал объяснить, почему. А жаль, ибо невысокий плотный человек на это хоть немного, но надеялся. «Отвергая предлагай», — невозмутимо парировал он тогда. И Аль-Хашим предложил. Да такое, что патрон был готов называть его не иначе как волшебником.

«Конечно, это долго… и дорого, — вкрадчиво проскрипел тогда алхимик, — и мне понадобится помещение… попросторней. Да к тому же признаюсь честно: за такую работу берусь впервые. И более того, даже у меня на родине мало кто этим занимался. А уж тем более преуспел».

Насчет «долго» и «попросторней» невысокий плотный человек не спорил. По поводу дороговизны — по крайней мере, не сильно торговался. Прочую же словесную воду, исторгнутую не иначе как для набивания цены, просто пропустил мимо ушей. Справедливо полагая, что главное, это результат. Если же результата нет… Невысокому плотному человеку не впервой было иметь дело с недобросовестными партнерами. И судьба таковых решалась предельно быстро. Причем часто с летальным исходом.

И сегодня, спустя полгода, невысокий плотный человек явился к Аль-Хашиму именно за результатом. А не для обмена любезностями или пожеланием доброго утра.

Понимал это и сам алхимик. Потому и ограничился всего парой из тех ритуальных фраз, что частенько умиляли невысокого плотного человека:

— Рад приветствовать и я вас, почтеннейший Алексей Федорович, прозванный Бурым. Да прольются все ручьи под ваши благородные ступни.

И затем сразу перешел к сути. Выражалась которая предельно кратко:

— Сообщаю, что Кристалл Душ мною для вас закончен. Остался пустяк: найти для него… так сказать, наполнение.

* * *

То, что я увидел, одновременно походило на сон… и не походило.

Со среднестатистическим сновидением окружающую обстановку роднила ее вопиющая неправдоподобность. Очнувшись (ой ли?), я обнаружил себя на пухлом бесформенном кресле… в гостиной… какого-то дома. Пройдясь вокруг и осмотревшись, я понял, что дом этот во-первых старинный, во-вторых довольно велик, и в-третьих заброшен. И заброшен давно, судя по запыленной мебели. А также по состоянию картин в рамах. Что именно они изображали, различить было уже невозможно.

С чего же я решил, что дом именно старинный, а не отделан под старину? Да с того, хотя бы, что в нем не было электричества. Ни единой розетки, выключателя и даже тонюсенького проводка. Причем выключатель лишним бы точно не был. Ибо в доме царил холодный серо-синеватый полумрак. И совсем немного света просачивалось извне — сквозь плотно задернутые занавески и щели в закрытых ставнях.

Отсутствовали и необходимые предметы современного быта. Обойдя все три этажа, я не нашел ни одного телевизора, холодильника, телефона или компьютера. Образ старинной бесхозной усадьбы довершали скрипучие половицы и деревянные лестницы с перилами.

А еще, как выяснил я очень скоро, из дома не было… выхода. Да-да: каждая, встретившаяся мне, дверь непременно вела в какое-нибудь помещение. Очередную гостиную, спальню, кабинет или хотя бы чулан. Имелась в доме и библиотека. Но первая же, снятая мною с полки, книга оказалась слишком старой. Страницы пожелтели и вываливались. Буквы выцвели настолько, что различить их было невозможно. Во всяком случае в окружающей полутьме.

Но несмотря на все сказанное, обстановка в доме больше напоминала все-таки явь, а не грезы. Для сна увиденное было чересчур детальным, внутренне непротиворечивым. К примеру, если я заходил в комнату из коридора, то и выходил из нее непременно в коридор. Если же я подходил к креслу, то оно оказывалось именно креслом. А не превращалось в глазастое клыкастое чудо-юдо.

Но главное: я не просто видел этот дом, я его ощущал. Чувствовал запах пыли, обветшавшую половицу или ступеньку под ногами. Стулья, если сесть на них, как правило оказывались жестковатыми. А какой-нибудь диван — непременно мягким.

Все в том доме было вроде бы настоящим. И в то же время оставляло впечатление невозможности. Вкупе с соответствующими вопросами. Чей это дом? Как я в него попал? И если попал — то как мне его покинуть?

Ответ хотя бы на последний из этих вопросов мне подсказала одна старая песня. Вернее, фраза из этой песни, нечаянно проскользнувшая в памяти. «Ты их в дверь — они в окно». И ведь действительно: можно открыть окно и выскочить. Не разобьешься… по крайней мере, если окно находится на первом этаже.

Насчет того же, покидать или не покидать странный дом, вопрос для меня не стоял. В чужом жилище делать нечего — даже в заброшенном. И тем более, если поместили меня сюда помимо воли. Да еще не дают возможности выйти цивилизованно. Чувствуешь себя зверем в клетке… или жуком в спичечном коробке.

С такими мыслями я нарочно выбрал окно побольше. Высотою чуть ли не в человеческий рост и с очень низким подоконником. Со всей силы рванул пропыленную, обесцвеченную временем, занавесь. Ветхая ткань рвалась и расползалась под моими руками. Чем вызвала приступ злорадного торжества.

А из разоблаченного окна мне навстречу хлынул поток света — яркого, с непривычки слепящего. Пришлось зажмурить глаза… после чего я очнулся вновь. И на сей раз, как надеялся, по-настоящему.

Приподняв голову и осмотревшись, я обнаружил себя лежащим на тротуаре. Если точнее — на тротуаре Второй Полевой улицы. Той самой, пробки на которой не раз задерживали меня в пути до универа.

Пробки! Сам того не желая, я вспомнил последнюю поездку на маршрутке. Ту доблесть, с которой ее безвестный водитель прорывался через очередной затор. И закономерный финал этой доблести — предшествовавший видению дома без выхода.

А финал ли? Искореженная маршрутка обнаружилась неподалеку. Почти прижатая к тротуару… и соседствующая с темно-красной легковушкой. Раздолбанной вообще вдрызг. Место их нечаянной встречи было огорожено полосатой лентой вместе с изрядным куском проезжей части.

Рядом дежурила пара гаишников. А транспортный поток потихоньку протекал мимо. Каждый автомобиль или автобус объезжал место аварии бережно и словно с опаской. Как будто водители их желали находиться от смерти как можно дальше.

При мысли о смерти внутри похолодело. Хотя чего уж там, се ля ви, валар моргулис… Возле маршрутки и легковушки суетились спасатели, санитары. Что-то извлекали наружу… что-то. И укладывали на носилки, укрыв с головой. Если она конечно сохранилась — голова.

Но я-то жив! Более того, ни боли не чувствовал, ни крови на себе не обнаружил. Даже царапины не было. И одежда сохранилась на диво прилично. Только вот… папке, похоже, повезло меньше. Папке, в которой я возил конспекты, ручку, а в случае надобности — задачники и методички. Ну да велика ли потеря, если сам жив остался. Тем более что самое ценное для студента я предпочитал возить в карманах куртки. Студенческий билет, деньги, транспортную карту и мобильный телефон.

Обшарив карманы, я немало обрадовался этой своей привычке. По крайней мере, три из четырех перечисленных предметов обнаружились на своих местах и в полной сохранности. А вот мобильник, увы, не работал. Превратившись не более чем в бесполезную коробочку из металла, пластика и жидких кристаллов.

Но что значит сломанный телефон в сравнении со спасенной жизнью! В этой аварии погибло, наверное, не меньше десятка человек. А я по-прежнему топчу эту землю. Радоваться надо.

«Спасибо, что вытащили меня, — исключительно из вежливости окликнул я спасателей и санитаров, — ну… раз я не пострадал. Могу идти?»

Но ни санитары, ни спасатели не произнесли в ответ ни слова. Лишь один оглянулся, щуря глаза, как при встречном ветре. Да еще на мгновение вроде прислушался… к чему-то. А затем, как ни в чем не бывало, вернулся к работе.

Само собой, обижаться ни на этого человека, ни на его коллег, я не стал. Ясно же, им не до меня, того единственного, кто почти не пострадал. При целой груде трупов — как уже извлеченных из маршрутки и легковушки, так и ожидающих своей очереди. Понимая это, я не сказал больше ни слова. А молча пролез под полосатой лентой.

И следом задумался: а что же дальше?

Судя по посветлевшему небу, да поредевшему потоку машин, пасмурное осеннее утро успело смениться осенним днем. Столь же пасмурным. А поскольку пар на понедельник назначено было всего три, тащиться в универ уже не имело смысла. Последняя из сегодняшних пар закончилась в двадцать минут первого.

Понятно, что в преддверии очередной лекции по матанализу мне таки придется зайти в деканат. Просить злополучный допуск. Но я почему-то не парился на сей счет. Как жертва ДТП рассчитывая на снисхождение и зловредного профессора, и родного декана.

Решение вопроса с допуском я с легким сердцем отложил до завтра. Как минимум, хе-хе. А пока решил воротиться в общагу. Для чего направился к ближайшей автобусной остановке.

Ждать автобуса долго не пришлось. Минут пять, если не три. Еще с несколькими людьми, в ожидании стоявшими у края тротуара, я влез в просторный салон. Пассажиров было уже немного — не утро все-таки. Хотя и свободного сидячего места мне не досталось. Что и неудивительно. Коль места эти заблаговременно оккупируются старушками. Ибо они хотя бы городу катаются бесплатно. И эти с успехом пользуются.

Удивило меня другое. На протяжении двадцати минут пути я по привычке держал наготове транспортную карту. В ожидании кондуктора. Но кондуктор… вернее, кондукторша, так ко мне и не подошла. Не замечала будто.

Не стал и я заморачиваться, предаваясь мукам совести из-за неоплаченного проезда. А как только подошла моя остановка, спокойно покинул автобус, зашагав к сереющему впереди корпусу общаги. И никто даже не попробовал задержать студента-халявщика.

— Здравствуйте! — вежливо окликнул я пожилую комендантшу уже на проходной, — ну… я к себе?

И подкрепил эти слова предъявленным студенческим билетом.

Коменда, чье имя-отчество я никак не мог запомнить, в ответ промолчала. Просто-таки демонстративно, блин! А лишь уставилась на меня с недобрым чекистским прищуром. Ощущение в тот момент было — как будто ее взгляд пронзал меня насквозь.

Под этим взглядом я сперва попятился… инстинктивно. А затем, опомнившись, метнулся к турникету. О ключе от комнаты при этом даже не подумал — по привычке. Потому как был уверен: кто-то из соседей наверняка там найдется.

Коменда не возражала. Только покосилась вслед. Не добавив выражению лица ни толики приветливости.

Ну да мне не привыкать. Как и сотням других, обитающих здесь, студиозов. К коменде принято было относиться с боязливым почтением. То есть не злить лишний раз. И при этом не надеяться даже на подобие дружеских или приятельских отношений. Не грех было и посочувствовать. В конце концов она, как и мы, ведь тоже имела несчастье жить в этой общаге. В отстойнике для неудачников всея универа.

В комнате обнаружился один из двух моих соседей. Ленька-Академик, прозванный так отнюдь не за феноменальные знания. Или таки за феноменальные, но в другом смысле. На четыре года старше меня, он не спешил покидать ряды студентов. Чем был обязан праву уходить в академический отпуск. И просто-таки злоупотреблял этим правом.

Сосед сидел на кровати, спиной привалившись к стене. Как всегда, небритый, лохматый и в черной футболке с логотипом какой-то рок-группы. К ушам его тянулись проводки наушников. В самих наушниках, судя по отголоскам, звучало нечто тяжелое и громогласное. Такое, что Ленька то раскачивался в такт, как китайский болванчик, то периодически подвывал.

Еще он не имел привычки запирать дверь изнутри. Но сей факт я бы скорее поставил ему в плюс. Потому как не пришлось что есть силы колотить и барабанить в нее, ожидая, пока Академик обратит внимание и откроет.

— Блин! Опять сквозняк! — были его слова, когда я вошел, отворяя дверь.

— Да нет… это я… Игорь, — мой голос прозвучал почему-то виновато, — сегодня, представляешь, в ДТП угодил. Наверное, единственный, кто выжил!

Сам не знал, зачем я принялся ему это рассказывать. Видимо, была у меня элементарная потребность выговориться. Такая любительская форма психотерапии.

Но потребности мои, как и само состояние, Леньку-Академика волновали, наверное, даже меньше учебы. Если он вообще что-то услышал. Насчет последнего я сильно сомневался. Очень уж глубоко погрузился сосед в тяжело-металлическую нирвану. Так, что даже наушники не снял.

Сняв куртку и повесив ее на крючок в шкафу, я решил последовать примеру соседа. То есть расслабиться. Разве что без громоподобной какофонии в наушниках. Прямо в одежде я улегся на свою кровать — поверх пледа. Мимоходом внушив самому себе, что имею право. Чудом в живых остался. Так почему бы этой самой жизнью хоть немного не насладиться?

Пролежал я около часа. Покуда Ленька-Академик не снял наушники и не вспомнил о других своих потребностях. Сначала он ненадолго покинул комнату, совершив короткий вояж до туалета. А затем подошел к старому облупившемуся холодильнику и извлек оттуда толстый двухэтажный бутерброд. С бутербродом в руке он вернулся на кровать.

Глядя на соседа, я и сам вспомнил, что неплохо бы перекусить. А лучше — основательно подкрепиться. Хоть голода я совсем не чувствовал, но и понимал в то же время: режим питания надо соблюдать. А сейчас уже вторая половина дня. Тогда как у меня со времени завтрака маковой росинки во рту не было.

Следом я вспомнил, что даже перекусывать нечем. Поскольку я рассчитывал подкрепиться в столовке, по окончании занятий. А ближе к вечеру, на ужин, сходить за продуктами. В торговый центр со смешным названием «Липучка». Но со столовкой не выгорело. Так что в «Липучку» придется идти прямо сейчас.

Склонившись над своей тумбочкой, я выдвинул один из ящиков в поисках денег. В то время как Ленька-Академик почему-то отложил свой бутерброд. И недоуменно уставился в мою сторону.

— Че за хрень? — пробормотал он.

— Да, за хавчиком схожу, — отозвался я, но сосед слова мои будто пропустил мимо ушей.

А последней каплей стал пакет. Специальный пакет для похода в «Липучку». Там же, собственно, и приобретенный. Как только я достал его из тумбочки и развернул, Академик аж взревел: «че за хрень?!»

И, соскочив с кровати, ринулся на меня. На ходу вырывая пакет из рук.

— Да ты сам охренел! — настал мой черед возмутиться, — совсем долбанулся со своей музыкой?

Оттолкнув соседа так, что он упал на пол, я выхватил пакет. И шагнул к шкафу — за курткой. А отворив дверцу, на миг замер, неприятно удивленный. Куртки на месте не оказалось. Она исчезла, испарилась без следа. Вместе со студенческим билетом, транспортной картой и даром, что мертвым, мобильником.

* * *

Та-а-ак! В подобных случаях, если не ошибаюсь, психологи советуют глубоко вздохнуть, успокоиться и оценить обстановку. Не поддаваясь панике. А уже затем обдумать, что теперь делать. Ну и, собственно, действовать.

Эту немудрящую инструкцию я выполнил — серединка на половинку. Смог сделать глубокий вдох… что, если и помогло, то не шибко. И оценить остановку вроде сумел. Поняв, что не ахти какое выдающееся это событие, кража в общаге. Правда, с поправкой на целых три «но».

Первое: украли все-таки не у абстрактного Васи Пупкина, а у меня. Второе: совесть-то в любом случае надо иметь. Хоть документы могли бы оставить. Все равно неведомым воришкам они без надобности. Ну и третье: кто, а главное, как умудрился стянуть куртку столь незаметно?

Ну, на вопрос «кто» мой взбудораженный мозг поспешил выдать крайне сомнительный ответ. Сомнительный, правда, лишь для холодного рассудка. Тогда как я в тот момент вопреки всем наставлениям поддался панике. И потому, не выдержав, даже рявкнул на первого подозреваемого:

— Ты! Где, блин, моя куртка?

Но Ленька-Академик, казалось, не услышал моего вопроса. Так и продолжая сидеть на полу. Да уставившись обалделым взглядом куда-то в сторону.

Отбросив неуместный в такой ситуации пакет, я выскочил в коридор. Где приметил парня и девушку, о чем-то вполголоса беседующих.

Подойдя поближе, я понял, чем увлечена эта парочка. Склонившись над телефоном в руке парня, они наслаждались таким изобретением человечества, как мобильный Интернет.

По мне это была лишь бледная тень Интернета настоящего. Хилая, с ограниченными, как у инвалида, возможностями. Но, справедливости ради, признаю: есть польза даже от него. Ведь, к примеру, узнавать новости можно и с телефона. Как вот сейчас.

— …пишут, авария охренительная утром случилась, — бормотал парень, теребя пальцем экран телефона, — больше двадцати человек погибло. Как в терактах некоторых. Но тогда бы по городу траур объявили. А здесь…

— И откуда ж так много? — удивленно вопрошала девушка.

— Да опять с участием маршрутки, — пояснил ее собеседник, — переполненной, блин. Никто не спасся. И главное: то, вроде, «семерка» была. Мой любимый маршрут — удобно в универ добираться. Блин! Повезло, прям, что первую пару на сегодня отменили.

«Почему же никто не спасся?! — чуть не вырвалось у меня с криком, — вот же он я: жив! И здоров… относительно».

— А я вообще стараюсь на маршрутках не ездить, — грустно молвила девушка, — только на автобусах… больших. На них как-то понадежней будет…

— Извините, ребята, — обратился я к ним, — можно позвонить от вас? Да не бойтесь, я тут живу. Во-о-он в той комнате. У меня просто куртку украли…

В мою сторону парочка даже не обернулась. Продолжив чахнуть над буковками, картинками и ссылками на маленьком экранчике. Только девушка слегка поморщилась.

— Ты ничего не слышал? — спросила она, — шорох какой-то?..

— Крысы, наверное, — предположил парень.

— Сами вы — крысы! — крикнул я этим черствым созданиям.

Но те и бровью не повели.

Последняя надежда оставалась — на коменду. Наверняка на ее, так сказать, рабочем месте есть телефон. Должен быть. Хотя бы большой, с проводом и диском. Потому, не теряя больше времени, я спустился по лестнице на первый этаж. И кинулся к проходной.

— Извините, — обратился я к комендантше, склонившись над маленьким окошком, — можно от вас позвонить? В полицию? Меня обокрали.

Естественно, как величать коменду по имени-отчеству, я так и не вспомнил. Тем более сейчас. Не до того было… да оно и не пригодилось. Потому что комендантша даже не оглянулась на меня. А зачем-то уставилась на потревоженный мной турникет. Который по инерции успел совершить почти еще один полный оборот.

— Не надо никуда звонить, о, безнадежный юнец, — услышал я хрипловатый вежливый голос.

Обернувшись, я увидел высокого согбенного старика весьма необычной внешности. С совершенно лысой головой, оттопыренными ушами и длинной бородой, формой похожей на хвост. Одет старик был в бесформенную хламиду не то черного, не то темно-синего цвета. На сморщенном покрасневшем лице, редко знавшем свежий воздух, хитро блестели бусинки-глаза.

— Так я никуда и не звоню, — это за моей спиной раздался грубый ворчливый голос коменды.

— Не надо… потому что тебя никто не видит, — расставил точки над i старик, — и даже не всегда услышать может.

— Почему? — не удержался я от вопроса. Хотя и понял запоздало: слова старика многое объясняли. Почти все сегодняшние странности в поведении окружающих. И тотальное игнорирование моей скромной персоны.

— О, раб суеты и узник нетерпения, — изрек в ответ старик, — не думаю, что этот вопрос следует обсуждать прямо здесь. Ибо очень вреден он и никчемен для сторонних ушей.

— Вот и проваливай, — вторила ему коменда, — а то шастают здесь… алкота! Средь бела дня…

Покорно склонив голову, старик развернулся и вышел на крыльцо общаги. Я последовал за ним. Спустившись уже вместе, мы отдалились от входа шагов на двадцать. И лишь тогда старик перешел к объяснениям.

— Все потому, что ты… умер, мой юный торопливый друг, — молвил он с едва заметной печалью в голосе, — вернее, тело твое, бренное, погибло. А душа продолжает скитаться по миру.

Как ни странно, но такое известие меня не испугало. И даже не расстроило. Вообще эмоций не вызвало. Будто, подсознание уже было готово к моей преждевременной кончине. Готово в момент столкновения. Тогда как чудесное якобы спасение воспринялось именно как чудо. То есть, как отклонение от хреновой, но все-таки нормы. Слова же длиннобородого старика эту норму словно бы восстановили. Давая понять: все в порядке, все идет, как и задумано.

Но то подсознание. А разум упорно отказывался верить и ушам, и глазам.

— Что-то не верится, — хмуро парировал я, — неувязочка у вас. Вы-то меня видите, разговариваете со мной. Уж не обманываете ли?

— О, безнадежный юнец, стойкий и непоколебимый в своих заблуждениях! — старик усмехнулся, — коль не хочешь ты принимать на веру… давай, проверим прямо сейчас мои слова.

Мимо нас как раз шествовала в направлении общаги девица. С обесцвеченными до белизны волосами, походкой топ-модели и прикидом, как у дешевой проститутки. Высоченные сапоги до колен, сетчатые колготки, коротенькая юбочка и коротенькая же, тесная курточка из кожзаменителя.

— Скажи, о, прекрасное юное создание, — окликнул ее старик, — не видишь ли ты рядом со мною парня… одних лет с тобою?

— Какого на хрен парня? Белочка что ли пришла? — небрежно бросила девица, даже не сбавляя шаг.

Старик развел руками — чуть ли не виновато.

— Мне кажется, — из последних сил упорствовал я, — что в глазах таких особ я на парня не тяну. Вот был бы я на голову выше… и в плечах шире… раза в полтора. Тогда бы другое дело.

Хотя и сам понимал гнилость подобных аргументов.

— Теперь насчет меня, — впервые с начала разговора старик отбросил свою докучливую витиеватость, — я могу видеть и слышать тебя… благодаря этой замечательной вещице.

С этими словами он извлек из-за пазухи розоватый камень, отполированный до блеска. Формой камень походил на застывшую каплю. Я протянул было к нему руку, но старик снова спрятал «каплю» в складках хламиды.

— Кристалл Душ, — пояснил он, — полгода трудился, чтоб создать его. Именно Кристалл Душ… ну, пусть одной души удерживает тебя, о, безнадежный юнец, на земле.

— Удерживает… от чего? — вопросы посыпались из меня один за другим, — и вообще… вы кто, колдун? И зачем?..

— Колдуны живут в деревнях, — с обидой перебил старик, презрев порядок вопросов, — и лечат плевками или какашками летучих мышей. Хотя чаще калечат. А я алхимик. Ученый.

Последние его слова меня позабавили. Как несостоявшегося астронома. И просто человека, больше года получавшего высшее естественнонаучное образование. Для таких как я что астрологи, что алхимики или, скажем, уфологи могли быть кем угодно, но только не учеными.

— А от чего удерживают, — продолжал старик, — на этот вопрос правильного ответа нет… и быть не может. Священники говорят про рай и ад, но сам я в это не верю. Потому что подтвердить это некому. Ну и насчет «зачем», о, друг любознательности. Создать Кристалл и поймать в него душу, не успевшую уйти в небытие, меня попросил один благородный господин.

— Благородный? — переспросил я не без скепсиса.

— Благородный и благодарный своею щедростью, — уточнил старик.

«Все понятно, — подумалось мне на сей счет, — кто платит, тот у нас и благородный». А вслух поинтересовался:

— И все-таки… для чего кому-то понадобился… призрак какой-то? Непонятно. Или за джинна меня пытаетесь выдать? Так желания исполнять я все равно не умею.

На мысль о джинне меня подтолкнула внешность старика. Как и его манера изъясняться.

— Джинн? — переспросил старик, хитро прищурившись, — и как это я сам не додумался?.. Но вот насчет желаний ты ошибаешься, о, безнадежный юнец. Кое-что ты можешь… недоступное нам, живым.

— И что же это?

— Быть неуязвимым, — голос старика прозвучал как-то торжественно, — безнаказанным… для простых смертных. Они тебя не видят и не слышат. Зато ты, незаметно от них, можешь делать, что угодно. В пределах человеческих возможностей, конечно.

— Манипулировать предметами материального мира, — на лету сложилась у меня в голове формулировка, хоть мудреная, но корректная и точная, — ну, все понятно.

А понятной мне стала реакция Леньки-Академика. Ну, когда я тумбочку открывал, да пакет брал. Представляю, как это выглядело с его стороны. Сперва выдвижной ящик открылся-закрылся — сам по себе. Потом пакет из «Липучки» воспарил в воздух. Ну а в довершение неведомая сила толкнула беднягу соседа. Опрокинув на пол. Вот, наверное, несчастный сосед и повредился рассудком.

А еще нашлось неплохое объяснение такому феномену, как «полтергейст». Возможно, тоже чья-то беспокойная душа озорует. От скуки, например.

— И все равно… странно как-то, — проговорил я, — чтобы кто-то платил за невидимку… на фига это кому-то надо? Друзей разыграть? Напугать кого-то.

— Это вряд ли, — непривычно коротко отвечал старик, — но вот как насчет… взять чего-нибудь? Достать то, до чего живым добраться трудно.

— Проще говоря, украсть, — сказал я, начиная догадываться, о каком «благородном господине» идет речь. Вовсе не о богатеньком Буратино, решившем порадовать избалованное чадо волшебной игрушкой.

А цепкий глаз меж тем успел приметить черный джип, припаркованный невдалеке от общаги. Как и троих молодчиков рядом с ним. Двух бритоголовых детин; одного роста, комплекции и в одинаковых коротких кожанках они казались похожими как близнецы. А еще невысокого и плотного мужчину средних лет. Этот, последний, предпочел классический костюм. Без галстука только.

* * *

Место, где меня высадили, я назвал сам. Торговый центр «Липучка». Невысокий плотный человек, представившийся как Алик Бурый, окрестил эту затею с циничным простодушием: «тренировка». Верховодил в этой, далеко не честной, компании, кстати, именно он.

По давно знакомому залу торгового центра я шел теперь робко и неуверенно. Первый человек на Луне, наверное, чувствовал в себе больше решимости. Я глазел по сторонам, блуждая между стеллажами. И привыкал к новым ощущениям. К обещанному чувству безнаказанности… а также к новому взгляду на мир.

Собственно, привычная всем живым реальность для меня все больше казалась чужой. И не только в мыслях и эмоциях. С каждой минутой глаза видели окружающий мир все более серым, тусклым и плоским. И безжизненным — сколь бы парадоксально это ни звучало.

Люди, пришедшие в «Липучку» за покупками, казались мне одинаково смутными темными силуэтами. Вроде дождевых туч, по капризу природы принявших человеческие очертания. Поведение было под стать. Без видимых признаков разумности плыли они по залу. Некоторые силуэты казались светлее. И принадлежали, как правило, детям.

Голоса живых звучали глухо и почти неотличимо один от другого. Зато неодушевленные предметы, вроде банок и упаковок, выглядели вполне четко. Едва ли не как прежде… но не совсем. Потому что в целом интерьер казался мне плоской, лишенной красок, картинкой. Сродни снимку на плохую камеру. Еще, я слышал, примерно так видят мир кошки. Ох уж эти британские ученые!..

Волшебник… ах, пардон, алхимик по имени Аль-Хашим объяснил перемены в моем восприятии так. Я слишком долго находился за пределами Кристалла Душ. Из-за чего, начал стремительно терять связь с миром живых. Собственно, не исчез, оставшись бродить по свету, я именно благодаря этому Кристаллу. Угодив в него в момент смерти. Однако очень скоро сбежал.

«Ненадежный он, — не смог удержаться от жалобы Аль-Хашим, — да простят меня потомки и благородный господин! Но я сделал, что мог. Счастье, что единожды побывавшую в нем душу Кристалл уже не забывает. Только так и нашли тебя, о, безнадежный юнец».

«Ага, — вторил Алик Бурый, — как легавые… след взяли!»

«А почему, интересно, изнутри Кристалл выглядел как старинный дом? — уловив, о чем идет речь, спросил тогда я, — в стиле примерно девятнадцатого века? То ли барская усадьба, то ли жилище купца. И без входной двери!»

Мне и вправду было интересно. Только ответ алхимика оный интерес почти не утолил.

«Входной, а вернее, выходной двери в нем быть не полагалось, — сухо молвил Аль-Хашим, снова ненадолго отринув свою фирменную витиеватую манеру, — душа покидает Кристалл только по воле хозяина. С его позволения… в теории, по крайней мере. А вот насчет внутреннего убранства — если честно, не знаю. Никогда его не прорабатывал. Так что, о, безнадежный юнец, задай этот вопрос себе. Потому что, обживая Кристалл, души изменяют его внутренний образ под свои устремления».

Действительно, нашел же я, кого спрашивать. Об интерьерах «а ля рюсс, девятнадцатый век» — и у этого старикана с явно восточным колоритом. Видимо, образ старинных хором пропечатался где-то в глубинах моего подсознания. Под впечатлением от школьной экскурсии, например. Или целого пласта классической литературы родом из дворянских гнезд. Тургенева там, Льва Толстого…

Зато непонятности насчет исчезновения куртки старый алхимик разрешил с ходу. Не надо было мне ее вешать в шкафу. Как и вообще снимать. Ибо пресловутый Кристалл не только удерживал меня от падения туда, откуда нет возврата. Он же зафиксировал мой предсмертный образ. Как именно человека, а не бесплотной бесформенной сущности. Отделив же от себя часть этого образа, куртку то бишь, я самовольно его нарушил.

И если лично меня Кристалл еще удержал, то на фантом куртки его сила уже не распространялась. Отчего данный фантом и разрушился. Канул в Лету — в том числе и мне в назидание.

Но вернемся к моей вылазке в «Липучку». Тем более что вылазку эту следовало довести до логического завершения. Все еще опасливо подрагивавшими пальцами я взял с одной из полок связку бананов. Затем к ней присоединилась жестяная баночка «Фанты» и булка хлеба. Кое-как удерживая все это добро за пазухой, я направился к выходу.

Расчет алхимика и его нанимателя оказался верным. Ничего на моем пути тревожно не пискнуло. Охранник тоже проигнорировал такую мелочь, как вынос из магазина нескольких товаров. Разве что система видеонаблюдения смогла зафиксировать, как эти товары сами собой срываются с полок и исчезают. Но что с этим делать — было уже проблемой «Липучки», а не моей.

Вернувшись в джип Бурого, я ввалился на заднее сиденье. И, один за другим, предъявил свои трофеи.

— Ну ё-мое! — немножко разочарованно воскликнул один из детин: тот, который сидел рядом со мной и Аль-Хашимом, — лучше б пивка нам пригнал.

— Да не парься, Кабан, — с водительского сиденья отозвался Бурый, — глядишь, поднимемся скоро. И будет у тебя всего завались. Хоть пивасика… а хоть и коньяка даже. Настоящего. Не той бурды, которую чурки гонят.

Голос его звучал миролюбиво и жизнерадостно. Хотя и с нотками нескрываемого превосходства. Его, в отличие от реплик посетителей «Липучки», я слышал предельно четко. Благодаря близости Кристалла Душ. И благодаря ей же и алхимик, и Бурый с подручными могли меня видеть. Правда, лишь как полупрозрачную мерцающую фигуру, ну да и то хлеб.

— Вы бандиты, — не вопросом, а утверждением вырвалось из меня. Причем уже второй раз после знакомства с Аликом Бурым и компанией.

Но если первая обвинительная реплика была проигнорирована, то теперь мой, так сказать, работодатель соизволил ответить. Не иначе, от хорошего настроения — воодушевленный первыми успехами своей затеи.

— Что бы ты понимал, сосунок, — изрек Бурый все тем же миролюбивым тоном, и одновременно заводя мотор, — Каспер, блин, недоделанный! Чтоб ты знал, я просто предприниматель… в стране с нестабильной экономикой. Улавливаешь?

— С переходной, — с важным видом пробасил, поддакивая, детина, сидевший спереди, — экономикой-то. Развивающейся…

Видать, накануне послушал кого-то из экспертов, регулярно мелькающих в телевизоре.

— Вот именно, — продолжал Бурый, не оборачиваясь и следя за дорогой, — вот ты, например, что думал? Если б закончил универ — тебе бы сразу и работу по специальности предложили? Где бабла бы до хрена платили? И за честный труд?

Уел он меня, признаю. Прям за живое задел. Ибо поступал я туда, где бюджетных мест больше было. А значит, и шансов пройти. И заранее не обольщался по поводу будущего трудоустройства.

А самозваный работодатель мой не останавливался. Закреплял успех.

— Работу ты быть может и нашел бы… наверное, — сам себе ответил он с сарказмом, — но вот с баблом пришлось бы туго. Получал бы ок-лад. Такая вот фишка: оклад есть, бабла нет.

— Такая фишка переходной экономики, — вторил детина с переднего сиденья и зачем-то гоготнул.

— Я ведь тоже… ты не думай, — словно оправдывался Алик Бурый, — не родился тупым быком, что только с ларьков дань сшибает. Диплом даже получил… чтоб потом его в задницу засунуть. Молчи, Дыня, без твоих экономических откровений обойдемся. Главное, что я не на дядю вкалываю, а на себя. Понял, бесплотный ты наш? И можешь поверить, бабло и так найдется, куда деть. С дядями не делясь. Главное, чтоб оно было.

— Да преумножится твое богатство, о, достопочтенный господин, прозванный Бурым, — угодливо проблеял Аль-Хашим, — за щедрость твою…

В ответ Бурый одобрительно кивнул.

— Преумножится, не сомневаюсь, — отозвался он, — теперь не сомневаюсь. А вот про щедрость лучше не напоминай. С кого другого я бы за каждый рубль спросил. Но ты, волшебник хренов, сделал меня… всемогущим. Так что не парься, за такую фишку что угодно простить можно.

— Э, минуточку! — мне надоело молчать, и я все-таки подал голос, — Господа… предприниматели! Вы, часом, ничего не забыли? Это ваше всемогущество зависит от меня. Но что если я откажусь работать на вас?

— А куда ты денешься? — усмехнулся Бурый, — свалишь?..

— Без поддержки Кристалла Душ ты просто исчезнешь, о, трижды неразумный бунтовщик, — поспешил напомнить Аль-Хашим, — недолго протянешь. Не думаю, что даже рабство может быть хуже полного небытия.

— А как вам такой расклад? — предложил я, — вас, Бурый, я могу… задушить. Или горло перерезать. А вы даже сопротивления не окажете.

— Рискни, че, — голос новоявленного хозяина вмиг огрубел, а на мгновение обратившееся ко мне лицо стало похоже на морду хищного зверя, — братва будет в курсе. И вскоре подъедет к волшебнику в гости. Сперва его завалит… а там и с Кристаллом этим гребанным чего-нибудь сообразит. Расколотит его или в речке утопит. Оно тебе надо?

— Допустим, — еще пробовал сопротивляться я, — а если я ни сбегать, ни убивать вас не буду… но просто забью. Ну, стану игнорировать ваши приказы. А вы все хоть в лепешку расшибитесь.

— А прикольный дух-то оказался, — чуть ли не с восхищением отметил детина, прозванный Кабаном, — борзой… но прикольный!

Забыв, он даже попробовал похлопать меня по плечу. Благо, сидели мы рядом. Однако огромная рука Кабана лишь ухватила пустоту.

Бурый, однако, веселья подручного не разделял.

— В этом случае, — процедил он с холодным спокойствием, — я буду считать, что волшебник меня кинул.

— Я алхимик! — недовольно буркнул Аль-Хашим. На что наниматель его обратил не больше внимания, чем на жужжание мухи.

— И либо ему придется поймать мне еще одно привидение… посговорчивее. Либо он больше не получит от меня ни рубля. Да за это он сам отлучит тебя от Кристалла. Сечешь, фантом охреневший?

Крыть было нечем. Так что следующие десять минут пути прошли в напряженном молчании. А затем у джипа случилась непредвиденная остановка.

Виной тому был полнотелый черноусый гаишник. Что-то показалось ему подозрительным в джипе Алика Бурого. А может, взыграла банальная жажда наживы — при виде крутой машины-то. Ибо от фишек переходной экономики не застрахованы были и стражи порядка.

Так или иначе, черноусый гаишник сделал, что сделал. Выступив навстречу джипу, он вытянул поперек его пути руку с полосатым жезлом.

— Тпру! — недовольно протянул Бурый, тормозя у обочины, — ну что, Каспер. Видать, еще одна тренировочная миссия от тебя потребуется. Нейтрализуй-ка его.

Кого «его» объяснять не потребовалось. Дверца в задней части салона отворилась, выпуская меня. А я не без досады отметил, что почему-то еще не умею проходить сквозь стены. Как тот же Каспер из фильма хотя бы.

Но размышлять и досадовать было некогда. Не вполне понимая, чего требуют от меня Бурый и компания, я решил действовать интуитивно. А для начала подошел к гаишнику и протянул руку к его кобуре.

Тот, если и почувствовал неладное, то не придал значения. А, все не отрывая от джипа маленьких жадных глазок, в нетерпении помахивал жезлом. Побыстрее, мол! Уладим разногласия.

Спохватился черноусый только когда кобура оказалась раскрытой, а пистолет перешел в мои невидимые руки. Или невесть как научился летать, если смотреть со стороны большинства живых. На миг, каким-то особым призрачным зрением, я разглядел лицо Бурого сквозь тонировку лобового стекла. Заметил, как он моргнул: вали, мол, этого легавого.

«Нетушки! Мокруха не по мне», — подумал я, помимо воли перейдя на язык новоявленных хозяев. И вместо рокового выстрела просто швырнул пистолет. Полетел тот как бумеранг. Или как томагавк. И врезался в лобовое стекло одной из прохожих машин.

В панике изрыгая из себя непечатные выражения, черноусый гаишник выскочил следом за пистолетом на проезжую часть. Ну, то есть, как выскочил — насколько позволяла его комплекция. Поток автомобилей отозвался воем множества клаксонов. Хором они прозвучали особенно протяжно и печально. Словно их владельцы заранее предчувствовали назревающую пробку.

— Ай-яй-яй! — чуть высунув голову из джипа, с издевкой посокрушался Бурый, — похоже у кого-то нашлись дела поважнее. Ладно, мы поедем? Чао!

Обращался он к напарнику черноусого гаишника. Тощему парню с длинной тонкой шеей и оттопыренными ушами. Но тот, ошарашенный, лишь молча хлопал глазами. Забыв даже про автомат, висевший у него на плече.

Ни о каком сопротивлении со стороны этого доходяги, естественно, и речи не шло. «Что писать в рапорте?» — был единственный вопрос, вставший перед беднягой в связи с ну очень неординарным происшествием. С участием табельного оружия, вдобавок. Так что Бурый и его подельники смогли невозбранно продолжить свой путь.

Даже ждать моего возвращения им не понадобилось. Аль-Хашим просто опять извлек на свет божий Кристалл Душ и в течение нескольких секунд провел над ним какие-то пассы рукой. После чего меня втянуло внутрь. На ходу. Причем даже не в салон джипа. А прямиком в нутро Кристалла, обставленное как старинный дом.

Машинально поправив на плече лямку автомата, широкоплечий инкассатор выбрался из кабины. И с кислым нетерпеливым лицом уставился на второго участника новоиспеченного ДТП. Относительно новую «ладу» серебристой окраски.

«Вот у кого-то деньги лишние появились», — подумал инкассатор с брезгливым злорадством. Виновность в происшествии именно водителя «лады» не вызывала сомнений. Как будто нарочно этот чудак на букву «м»… а может, очередная дура вылетела наперерез бронированному грузовику. Презрев, помимо прочего, сигнал светофора.

Стекла у «лады» были тонированы до полной непроницаемости. Заглядывать в такие было все равно что смотреться в зеркало. И именно в силу этого обстоятельства инкассатор не знал кое-чего важного. Конкретно — что салон серебристого драндулета был совершенно пуст. За рулем никто не сидел. Ни подгулявший мужик, ни парень, коему от гормонов мозг свело, ни его сверстница с купленными правами.

И уж тем более не находилось внутри ни одного пассажира.

Заметить эту странность могли разве что из других машин, проезжавших мимо. И то, лишь когда дверца сбоку от водительского сиденья отворилась. Но инкассатор такой возможности был лишен. Потому что как вперился в лобовое стекло, так и не отрывал от него хмурого взгляда.

Ему и в голову не пришло, что злополучная «лада» ехала порожней. Подобное просто не вписывалось в картину мира инкассатора. И не его одного, к сожалению. Не стала бы лишней и простая подозрительность. Например, когда дверца «лады» все-таки отворилась… время шло, а наружу так никто и не вышел.

Достойна была подозрений и еще одна машина. Что после остановки инкассаторского грузовика предпочла не объезжать место происшествия. А зачем-то припарковалась позади него. И терпеливо стояла, словно ожидая чего-то.

Но раздражение от непредвиденной задержки помимо прочего еще и притупило бдительность инкассатора. Подлил масла в огонь и его напарник. Тот, что сидел за рулем.

— Ну чего еще там? — подал он голос, высунув голову из кабины.

— Да хрен его знает, — отозвался первый из инкассаторов, — эй, чепушила, ты долго там? Ты зае…

С последними словами он обращался уже к невидимому водителю «лады». Выкрикивая их грубо, резко. Но речь инкассатора так и оборвалась на полуслове… в момент, когда табельный автомат внезапно потяжелел. А затем его лямка самопроизвольно соскользнула с плеча.

Незадачливый автоматчик только и успел, что ухватиться за нее рукой. А из пристроившейся в кильватер машины уже вылезло четыре человека. В масках. И с пистолетами наготове.

Разделившись на пары, они с боков обступили инкассаторский броневик. Двое нацелили пистолеты внутрь кабины — на водителя. Еще двое почти вплотную подошли к его напарнику, продолжавшему бороться с табельным автоматом.

— Руку убери, — велел ему один из людей в масках. Голосом предельно спокойным, тихим, вежливым даже. Инкассатор, вполне ожидаемо, подчинился.

А вот напарник его оказался то ли шибко храбрым, то ли недостаточно благоразумным. Изловчившись, он смог заехать в лицо ближайшего из грабителей ногой. Тяжелым ботинком с рифленой подошвой. А когда грабитель резко отпрянул — быстрым выверенным движением извлек из кобуры пистолет. И направил на его подельника.

Левую руку инкассатор использовал для того чтобы повернуть ключ зажигания. Рассчитывая уйти-таки с места подстроенной аварии. Не без оснований рассчитывая. Ведь на памяти этого инкассатора подобные происшествия уже случались. И наверняка отчаянная попытка могла увенчаться успехом… кабы не одно «но».

Автомат первого из инкассаторов почему-то не стал покорно лежать на асфальте. Неведомая сила подняла оружие в воздух… ненамного, едва на метр. А затем звук заводящегося мотора был заглушен грохотом очереди.

Серьезного вреда пуленепробиваемой инкассаторской машине эта стрельба, конечно, не причинила. Тем более что даже прицельной она не была. Пули прошли абы как, заставив понервничать в том числе и четверку грабителей. А одного так и вовсе присесть, обхватив голову руками.

И все-таки люди в масках не пострадали. Зато было сделано главное: инкассатор-водитель отвлекся на стрельбу, потеряв драгоценные секунды. Его противники успели прийти в себя и, снова боеготовые, стояли, целясь внутрь кабины. Стрелять, правда, пока не спешили. Так что решать исход операции пришлось не им.

Инкассатор успел спохватиться, что не заблокировал дверцу с другой стороны кабины. Потому что дверца эта вдруг сама собой открылась… и обретший самостоятельность автомат влетел внутрь.

И добро бы он прибыл на подмогу инкассатору-водителю. Так нет же: вместо этого приклад автомата на ходу врезался тому в лоб. Лишив водителя и сознания, и надежд на сохранение груза.

— Тупенько как-то, — прокомментировал один из людей в масках, не скрывая вздоха облегчения. И опустил пистолет.

— Зато действенно, — парировал его подельник.

Вскоре после ограбления одну из участвовавших в нем машин нашли. Конкретно, серебристую «ладу». Что оказалась во-первых брошенной — в самом обычном дворе одного из спальных районов. Ну а во-вторых больше суток «лада» числилась в угоне. Увы и ах!

Если верить ее владельцу, он и сам был не без греха. Приехав домой за полночь да еще навеселе, он, вдобавок, не направился сразу к родному подъезду. А вместо этого, вытащив свое пошатывающееся тело наружу, какое-то время постоял, наслаждаясь свежим воздухом. Да ночным двором полюбовался, задумавшись о чем-то своем.

Тем временем машина оставалась открытой. На ее дверцу, собственно, хозяин и облокотился. Еще он не удосужился выключить магнитолу, хотя магнитола-то как раз к делу относилась в последнюю очередь. А потом вдруг что-то ударило владельца «лады». Что-то невидимое, если верить его словам. И прямо по тяжелой нетрезвой голове.

Сколько после этого бедолага провел в отключенном состоянии — не мог сказать и он сам. «Не засекал, извините…» Но так или иначе, а очнувшись, владелец «лады» не обнаружил поблизости ни машины, ни даже ключей от нее. Хотя последние-то он отчетливо помнил, что успел вытащить и положить в карман.

Неведомые угонщики сработали чисто, если не сказать виртуозно. И наверняка.

Истории этой следствие могло бы поверить. А у самого хозяина «лады» даже появлялся повод для радости. Коль пропавшее авто наконец нашлось, да еще с ключами. Но все упиралось в тот досадный факт, что чьих-либо чужих отпечатков пальцев в машине не обнаружилось. Сам владелец серебристой «лады» да его сын ездивший по доверенности составляли полный список людей, что когда-либо садились за ее руль. Больше ни одна живая душа даже к ключам от угнанного автомобиля не прикасалась.

В свете всего этого владелец «лады» из потерпевших переходил в категорию подозреваемых. Как и его сын. С арестом их замешкались лишь потому, что ни того ни другого инкассаторы не опознали. Даже по голосам… каковые, впрочем, маски могли исказить.

Не прошло и недели, как еще одно ограбление всколыхнуло город. На сей раз целью был выбран филиал одного из банков областного значения. Куда буквально за полчаса прибыла крупная сумма наличными.

Сперва единственный охранник, находившийся в помещении, оказался внезапно обезоружен. Причем тем же способом, что был выведен из игры один из незадачливых инкассаторов. Затем оказалось, что в охранно-оповестительной системе возникли непредвиденные неполадки. Так что тревожная кнопка не сработала. И на подмогу одинокому стражу ни ОМОН не выехал, ни собственные же коллеги из ЧОПа.

Соответственно, в момент появления людей в масках и охраннику, и сотрудникам банка только и осталось, что поднять кверху руки. А затем полежать, уткнувшись лицом в пол. В ожидании, покуда заветная наличность перекочует из кассы в неизвестном направлении.

Именно в неизвестном. Потому как напасть на след полицейским ищейкам не представлялось возможным. Собственно, следа просто не существовало. Ни улик, ни свидетелей. Стрелочники одни. Вроде фирмы, что поставила ту отказавшую систему оповещения.

И что в раскрытии обоих ограблений были заинтересованы высокопоставленные лица, помогло не слишком. Говорили, что сам губернатор числился акционером одного из пострадавших банков. И что он лично вызывал на ковер начальника УВД… но тот лишь бессильно разводил руками. Оно и понятно: в правоохранительных органах волшебником никто не работал. Даже должности такой в штатном расписании не имелось.

А цепочка загадочных ограблений не прерывалась. В течение месяца налетам подверглись еще несколько банковских филиалов, пара ювелирных магазинов и одна инкассаторская машина. Сценарий везде был прежний. Меры безопасности, будь то оружие или автоматика, попросту не срабатывали. И никаких следов.

Неведомые грабители будто издевались над бессилием властей.

* * *

Излишне говорить, что для кое-кого этот месяц мог по праву называться золотым. Конкретно — для Алика Бурого, убедившегося, сколь полезна бывает подмога из потустороннего мира, когда идешь на дело. Все, что было вложено в Аль-Хашима и его лабораторию, успело окупиться дважды. «Нет, все-таки он волшебник», — с восхищением думал Бурый, имея в виду старого алхимика.

Но любой праздник имеет свойство заканчиваться. И в данном случае черту под ним подвело приглашение. В ресторан. Что не могло порадовать Бурого сразу по двум причинам.

Во-первых, рестораны он не любил. Кафе или хотя бы бар — это куда ни шло. Но скорее уж Алексей Федорович предпочел бы провести свободный вечер в спортзале. Ибо в свои сорок с небольшим лет старался держать себя в форме. Да и деньги привык считать. Тогда как заведения с красивыми названиями, острыми блюдами, выпивкой «для аппетита» и высокими ценами не способствовали ни тому ни другому.

Во-вторых, встреча, на которую пригласили Алика Бурого, не обещала быть приятной. Дружеской — уж тем более. Профессия не та, чтоб дружбе способствовать.

В отличие от Бурого, визави его в ресторанах, похоже, числился завсегдатаем. Да и дома вряд ли изнурял себя диетами. Обладатель звучного погоняла «Жорж», он и внешность имел заметную. В смысле, внушительную. В молодости он занимался тяжелой атлетикой и даже успел поучаствовать в каких-то соревнованиях. Славы, правда, не снискал. Унаследовав от тех времен разве что широченные плечи да бычью шею.

Спортивная карьера Жоржа окончилась почти одновременно с советской эпохой. Ну, может быть, чуть пораньше. Новые времена принесли ему необъятных размеров живот и обвисшие, как у бульдога, щеки. А заодно деньги и какую ни на есть славу. Правда, лишь в узких кругах, в каковые был вхож и Алик Бурый.

— Эй, Леха, мой тебе респект! — скрипучим сдавленным голосом выкрикнул Жорж. Выкрикнул сразу, едва второй участник встречи приблизился к столику. А к трапезе приступил, и вовсе не дожидаясь прибытия Бурого. Тарелка с изрядно разворошенным содержимым живо о том свидетельствовала.

Бурый поморщился, но промолчал. Паспортное имя свое он не очень-то любил. А тем более когда употребляли его столь фамильярно. Но к несчастью, Жорж был из тех людей, с кем приходилось считаться. Хоть с их манерою говорить — хоть с любимыми местами для встречи.

Считаться… и как можно меньше спорить.

— Слышал, ты поднялся неслабо, — продолжал Жорж.

А вот на этом месте Алик Бурый уже встревожился. Не понаслышке зная: за комплиментом твоему успеху неизбежно следует предложение поделиться. Выраженное более или менее явно и с разной степенью вежливости. В случае с Жоржем таковая могла варьироваться в очень широком диапазоне. Вместе с его настроением.

И тем не менее, самообладания терять не следовало.

— Удача — госпожа капризная, — небрежно бросил Бурый, усевшись за стол и откинувшись на спинку кресла, — сегодня к тебе повернется. А завтра к кому другому.

— Лех, да не гони! — с обидой воскликнул Жорж, — я ж тебя знаю, ты ж пацан толковый. Сроду на фарт не полагался. Все ведь привык умом решать. Не по семь — по семьдесят раз отмерял!

Отмазка не сработала. И, почувствовав себя припертым к стене, Алик Бурый тщетно пробовал измыслить другую. Тогда как собеседник его уже переходил к сути.

— Слышал я, — Жорж поддел вилкой содержимое тарелки, отправил в рот и прожевал, — м-м-м… да… слышал, ты себе привидение ручное завел. Что оно за тебя грязную работу делает… и за пацанов твоих. Что вам остается только сливки снять.

— Привидение? Какое на хрен привидение? — не сильный в отмазках, недовольство пополам с удивлением Бурый изобразил вполне искренне, — ах да! Не ведись на это. Я такую инфу для прикола мусорам слил. Один хрен, не поверят.

— Да я б тоже не поверил… м-м-м, — не отрываясь от блюда, парировал Жорж, — ты тоже заказывай, Лех. Не стесняйся. Так о чем я? Ах, да! Говорю, тоже бы не повелся на эту пургу. Но просто больше и не знаю, чего думать. Ну не может так подфартить, по себе знаю. Да опять же про Хоттабыча твоего наслышан. Который в подвале чего-то мутит. Кстати, а откуда он вылез-то… м-м-м, вообще?

На последний вопрос Алик Бурый только плечами пожал. Ибо вправду не знал о происхождении Аль-Хашима. А в угадайки играть да гипотезы измышлять не любил и не умел.

— Так что не надо, Лексей Федорыч, тут за-ли-вать! — Жорж глотком осушил бокал, после чего голос его зазвучал одновременно угрожающе и торжествующе, — не надо! А лучше просьбу мою выполни… м-м-м… уважь. По старой дружбе. Лады?

«Ну, началось!» — с обреченностью подумал Бурый. А вслух поинтересовался, предельно вежливо и осторожно:

— Зависит от того, что эта за просьба. Постараюсь сделать, что смогу.

— Ну, слушай, — Жорж перешел на шепот.

Внушительная его физиономия при этом склонилась над столом. Выглядело это так, будто кожа с головы вот-вот должна была стечь на скатерть.

— …в общем, дело такое. Хочу я, дружище, чтоб твое… это… привидение и на меня малость попахало. Недолго, пару недель. Устроишь? Просто бабло не тебе одному нужно, согласен со мной?

— Не думаю, что это возможно, — осторожно вымолвил Бурый, машинально отодвигаясь и от стола, и от собеседника.

— А ты подумай, Лех, — продолжал нажимать Жорж, — подумай. Вот покушай… выпей — может, че и надумаешь.

Даже без всяких дум Алик Бурый понимал: заставить Аль-Хашима с его бесплотным узником поработать на какого-то чужого дядю скорее всего не получится. Мало того что призрак попался строптивый и работает исключительно под угрозами. Так со стариком-алхимиком, если подумать, тоже не легче. Каким бы он ни был исполнительным, как бы ни лизал спонсорский зад, а бескорыстие в число достоинств Аль-Хашима не входило.

Или, что хуже, бескорыстным быть от алхимика не потребуется. И тогда треклятому Жоржу вполне по силам будет перекупить такого чудесного старика. С Кристаллом Душ в придачу.

Так что…

— Ты тоже не борзей, пожалуйста, — нахмурившись, прошептал Бурый, — знаешь, сколько бабла я в это привидение вбухал? Полгода концы с концами едва сводил. А ты, блин, хочешь все готовенькое получить. Губа не треснет?

Отповедь сработала: на несколько минут Жорж таки замолк. И сидел, откинувшись на кресло. Не иначе, обдумывал свое поведение. Внутренне признавая, видно, что требовать «все готовенькое» и задаром — все же как-то не по понятиям. Наездом попахивает. И хотя людей под бывшим атлетом ходило чуть ли не вдвое больше, чем под вторым участником встречи, но лишняя кровь не нужна была никому.

Потому, по прошествии указанных минут Жорж все-таки смягчил нажим и тон:

— Ну так в аренду его сдай, че кипишить-то? — он даже улыбнулся эдак по-приятельски, — четверть от прибыли предлагаю. Ну ладно, треть даже. Сочтемся.

— А где гарантия, что ты не нагребешь? — Бурый оставался неумолим, — не прогонишь, что выручил три копья, из которых одно — и есть моя доля? Или, что не увезешь алхимика куда подальше, и с концами?

— Ты эти гнилые предъявы-то брось, — снова нахмурился Жорж, — че я тебе, кидала дешевый? За кого меня держишь? Гарантии ему… А где гарантии, что пацаны не приедут к твоему Хоттабычу и покататься не предложат? Тебя про то не спросив?

А затем опять немного смягчился — благодаря еще одному осушенному бокалу.

— Ты если очкуешь — так продай его, а? Привидение-то. Договоримся.

Но тщетно. Второй участник встречи уже поднялся и отодвигал кресло, чтобы выйти из-за стола.

— Ты в натуре совсем долбанулся со своим привидением, — были последние его слова, прежде чем Бурый развернулся и зашагал к выходу. Поспешно так зашагал, суетливо.

— Ты все-таки подумай, Лексеич! — успел выкрикнуть Жорж ему вслед, — сутки даю, слышь! Потом по-другому разговаривать буду!

Другие посетители ресторана в его сторону даже не обернулись. Как видно, беседы подобного рода у здешних завсегдатаев считались в порядке вещей.

Не привыкать к оным было и Алику Бурому. Что уж греха таить. Однако привыкать и мириться — все-таки не одно и то же. Во всяком случае, уступать Бурый не собирался. И ему не требовалось целых двадцать четыре часа раздумий, дабы решить, что делать дальше.

* * *

Сменяли друг друга дни, недели…

Алик Бурый обогащался, набивая карманы неправедно нажитыми деньгами. Кое-что наверняка перепадало и алхимику Аль-Хашиму. Уж во всяком случае, тот не жаловался. Тогда как мне от всех этих вылазок последнего месяца не было ни холодно ни жарко.

Причем дело было не только и не столько в моем, скажем прямо, рабском статусе. Ясно, что рабам получать деньги не полагалось. Так ведь мне, как бесплотному существу, они были и без надобности. Как, впрочем, и любые материальные блага, вплоть до продуктов питания.

Самая же суть заключалась в том, что происходящее в мире живых меня волновало с каждым днем все меньше. Не затрагивая почти никак, оно казалось мне никчемной суетой. Вроде энной серии надоевшего сериала, что смотришь исключительно по привычке.

При жизни, помнится, я боялся не только умереть, но и огорчить этим близких. Друзей, а в особенности родителей. Но на деле, став узником Кристалла Душ, я вспомнил разве что последних. И то один раз, да с все тем же небрежным равнодушием. Ну живут на свете люди, что дали мне жизнь. Ну расстроились они, узнав о моей гибели в автокатастрофе. Возможно, сильно расстроились. До вызовов «скорой помощи» и принятия соответствующих лекарств. И все равно… едва ли этим людям пришлось хуже, чем мне.

Не вызывало у меня эмоций и участие в налетах банды Бурого. Ни положительных, ни даже со знаком минус. Поначалу я, конечно, тяготился новой ролью. Не столько потому, что приходилось нарушать законы, сколько из-за осознания своего подневольного положения. Быть на побегушках у какого-то бандюги средней стоимости — это, конечно, не ад. Но и на рай совершенно не тянуло.

Однако возможностей для сопротивления не было. Я мог атаковать людей Бурого. Ну, хотя бы из инкассаторского автомата — тогда, в первый раз. Мог и передавить собственноручно угнанной «ладой». Мог просто проявить преступную халатность, поставив все дело под угрозу.

Но все упиралось в Кристалл Душ и создавшего оный гнусного старикана. А также в самого хозяина. Который в любом случае оставался для меня недосягаем. Предприми я что-то во вред Алику Бурому — и кара пришла бы неотвратимо. После чего Аль-Хашим подыскал бы другую неприкаянную душу для нужд банды. Только и всего.

И даже отмазка насчет моего якобы неумения водить машину не прокатила. Бурый на это лишь вспомнил, что есть у него знакомый инструктор. И он по сходной цене вполне мог позаниматься хоть с призраком. Азы преподать. А большего для угона и устроения подставных аварий и не требовалось.

Пришлось тогда спешно пойти на попятную. И признаться, что сподобился сдать на водительские права еще на первом семестре. Ну и, конечно, извиниться за ложь. «Просто за базаром впредь следи», — посоветовал мне на это Бурый. Других санкций не последовало.

И я следил — не пробуя больше ни отмазываться, ни бунтовать. Задания, вверенные мне, выполнял хоть равнодушно, но с толком. Вроде как смирился… однако лишь до поры до времени. Потому что даже мертвый узник в услужении у банды грабителей имеет право на надежду. Как бы странно это ни звучало.

А основывались мои чаяния вот на чем. Еще при первой нашей встрече я заподозрил, что Аль-Хашим появился в наших краях, прибыв издалека. Причем даже не из-за границы. С его экстравагантным внешним видом и своеобразной манерой говорить, старый алхимик мог быть только пришельцем из другой эпохи. Или, как вариант — из параллельного мира. Такого, где с техническим прогрессом вышло неладно. Зато лженауки вроде астрологии и алхимии оказались не такими и ложными.

И очень скоро мои подозрения подтвердились. На полу в убежище-лаборатории Аль-Хашима, в самом дальнем и темном углу обнаружился интересный рисунок. Геометрическая фигура, которую так и хотелось назвать пентаграммой… кабы лучей у нее было пять, а не девять. А внутри каждого из лучей — символы: то ли руны, то ли иероглифы. Что едва ли относились хоть к одному из известных земных языков.

Те же руны-иероглифы окружали фигуру, располагаясь то над концами лучей, то между лучами. Все разные — и в тоже время в чем-то неуловимо похожие.

Предназначение фигуры недолго оставалось для меня тайной. Уже после первого ограбления с моим участием Аль-Хашим поспешил перевести свою долю наличности в ювелирные изделия. Бусы, кольца. И вернувшись в убежище-лабораторию, он с этим добром ступил в центр фигуры. После чего произнес фразу на незнакомом языке и… исчез.

«А ты слукавил, старый хрыч, — было первой моей мыслью на этот счет, — все-таки колдун, раз заклинаниями пользуешься. Хотя, наверное, слабенький».

Это потом, когда алхимик вернулся, и уже без колец и бус, меня осенило. Я понял, что старый пройдоха готовится к отбытию на родину. В некое место или время, где бумажные деньги не имеют хождения. Зато те же бусы вполне можно с выгодой перепродать. За этим, собственно, Аль-Хашим и переправлял туда свой заработок. Повторив данную процедуру еще несколько раз.

А когда поймет, что заработал достаточно — наверняка свалит и сам.

Но если подобные перемещения доступны одному, то почему бы не воспользоваться оными и мне тоже? С поправкой, понятно, на мою бесплотность и зависимость от Кристалла Душ. Главное ведь, что Бурый и компания в родном мире Аль-Хашима меня уже не достанут. А там, чем черт не шутит, попробую поискать волшебника посильнее. Способного даже вернуть меня к жизни.

Эта задумка придала моему существованию какой ни на есть смысл. Так что в промежутках между налетами я стал регулярно и самовольно покидать Кристалл Душ. Делал я это тем же способом, что и в первый раз. Но времени на каждую вылазку тратил совсем немного. Ровно столько, чтоб дойти до заветной фигуры, сличить какую-нибудь деталь рисунка, а по возвращении в Кристалл — воспроизвести. На скрипучем полу старинного заброшенного дома.

С инструментом для рисования тоже проблем не возникло. Если уж подсознание мое смогло породить целый дом, то самый обычный маркер хватило и просто вообразить. Сложнее оказалось водить им по неровному полу. Скрупулезно воспроизводя детали магического рисунка.

Наконец, что касается фразы-заклинания, то ее я запомнил уже со второго раза. Благо, произносил оную Аль-Хашим громко и четко. Без этого, наверное, заклинание и не сработало бы.

Свои вылазки я осуществлял по ночам. На мое счастье, спал алхимик здесь же, в убежище-лаборатории. Скупился, видно, жилье снимать. А запретить ночевки в нежилом помещении было некому. Банде Бурого сие было до лампочки; посторонним людям — тем более. Да и не было почти посторонних людей в этом подвале, скрывающемся за вывеской «школы-семинара по проблемам уринотерапии». Тех же, кто все-таки подходил, не пускали дальше порога.

При первых своих самоволках я побаивался. Ибо с Кристаллом Душ Аль-Хашим расставался редко. Даже по ночам. Но спал старый алхимик достаточно крепко. В силу чего о моих ночных вылазках едва ли догадывался.

Но однажды вечером, когда фигура была почти закончена, произошло непредвиденное. С ближайшего ко мне окна в старинном доме самопроизвольно сорвало занавесь. Как всякий раз, когда выходить из Кристалла надлежало не по собственной воле, а по приказу. Комнату затопило слепящим светом; мгновение — и я снова оказался в лаборатории-убежище.

«Ну что опять? Всех денег не заработаешь… и не украдешь», — подумал я с досадой. А вслух молвил, дурашливо раскланиваясь и складывая ладони в молитвенном жесте:

— Слушаюсь и повинуюсь, о, хозяин!

Вот только ни Аль-Хашим, ни стоявший рядом Алик Бурый моей иронии не разделяли. Но алхимик по крайней мере сохранял угодливую улыбку… на заметно побледневшем лице. Тогда как Бурый взирал на меня совсем уж по-зверски. Да и выглядел каким-то затравленным. Словно испуган был чем-то, мысленно отметил я с удовлетворением.

— На нас наехали, — сказал он как рубанул.

— На нас или на вас? — не удержался я от ма-а-аленькой дерзости.

Хозяин вздрогнул, как от удара, стиснул зубы. На миг мне показалось, что он вот-вот зарычит. Или взревет как медведь. А то и вовсе попробует вцепиться зубами мне в горло. Укусить бесплотного духа, ага! Но к чести Бурого, он неплохо владел собой.

— Считайте, что на нас всех троих, — молвил он вполголоса, — в лучшем случае вы двое будете пахать не только на меня. Но и на кое-кого еще. Причем на него — бесплатно.

На последних словах лицо алхимика побледнело еще больше. Меня они, правда, не тронули — и без того работал задарма. Однако перспектива обслуживать еще какую-то банду тоже отнюдь не прельщала.

А хозяин наш продолжал:

— В худшем… меня зароют. Тебя, волшебник, посадят в подвал… но в другой: темный и тесный. На хлеб и воду. Что до тебя, призрак хренов… то тебя эти недоноски могут вообще погубить. Ну так, по дурости. С Кристаллом вместе.

— Он очень хрупкий, — поддакнул на этот счет Аль-Хашим и зачем-то склонился над Кристаллом Душ. Чуть ли не обнял. Ни дать ни взять, наседка с яйцом!

— И что теперь делать? — поинтересовался я, тоже пытаясь изобразить растерянность и испуг, — сами-то что-нибудь предлагаете, Алексей Федорович? Или только помолиться нам осталось?

Не следовало давать ни малейшего намека на то, что у меня есть план бегства. А значит, вышеупомянутый наезд меня не так уж и пугает.

— Помолиться? Почему же, — отвечал Бурый, — просто кое-кому следует поступиться принципами. Вернее, одним из них.

— Никакой мокрухи, — произнес я, догадавшись.

— Именно, — не преминул подтвердить хозяин, — признаю его право на существование… но не на этот раз. Потому что без трупов по любому не обойдется. Так что, давай, хотя бы сведем их число до минимума.

— Понятно, — я вздохнул, смирившись, — и кто тот счастливчик?

— Жорж у него погоняло, — с брезгливой ненавистью ответил Алик Бурый, — ну и еще есть тот кондом из наших… который ему стукнул. Но с этим мы уж сами как-нибудь разберемся. Что еще? Средство исполнения на твой выбор. Риска… лично для тебя — как всегда. То есть, никакого. Вопросы?

— Ну хоть где живет этот Жорж скажете? — молвил я, — и приметы?

* * *

Естественно, риска для меня никакого! Ведь всем, что у меня было, я рискнул еще месяц назад. Вот уж точно, преуспеть в черном юморе проще простого…

Впрочем, к чести Бурого, он не только сообщил мне адрес этого Жоржа. Но и решил сопроводить меня лично. С доставкой в тот район моей бестелесной сущности. Для того, вероятно, чтобы я не тратил драгоценное время пребывания вне Кристалла.

Сама доставка осуществлялась отнюдь не на джипе Бурого. Боялся он что ли, что подручные Жоржа по машине узнают его? А может, просто не хотел подвергать свое авто чрезмерному риску. Хрен поймешь этих заядлых автомобилистов! С их своеобразным отношением к любимой машине.

Так или иначе, а для поездки до вражьей цитадели требовалось нечто нейтральное. А что может быть нейтральнее в ночной час, чем такси? Да с повторяющимися цифрами на капоте.

Прежде чем отправиться в путь, Бурый с помощью мобильного телефона показал мне фотографию супостата. Снимок был черно-белый, низкого качества. Ибо ничего лучшего в Сети не нашлось.

Лицо на фотографии напомнило мне Лизуна из мультсериала «Охотники за привидениями». Только было оно серым, а не зеленым. И, конечно, не излучало того добродушия, за которое мне полюбился тот домашний монстрик. А с ним и весь сериал.

По прибытии единственный живой пассажир выходить из такси не стал. Предоставив мне эту честь, ну-ну. А сам велел водителю заглушить мотор и ждать. Естественно, не объясняя причин. Таксист на данное требование только пожал плечами и не сказал ни слова против. Зачем? Счетчик включен, денежки капают, а коль клиенту вздумалось просто сидеть с газетой в руках — то это его клиентское дело. С дураками спорить себе дороже.

Ну а я оставил этих двоих, не понимавших друг друга. И приступил к исполнению порученной миссии. До нужного мне дома осталось пройти около сотни метров.

Жорж обитал в одном из городских пригородов. В двухэтажном краснокирпичном домине с металлической крышей. Возле крыши по углам этого дома были прилажены какие-то декоративные башенки. Вопиющее надругательство над архитектурным стилем! Вскоре я смог заметить и надругательство номер два. Портик с колоннами у парадного входа — привет от Древней Греции. Да белый, вдобавок, а не красный.

Дом окружала кирпичная же стена выше человеческого роста. Крепостная? Вот уж точно — цитадель! Ворота имелись всего одни: стальные, украшенные каким-то дурацким узором. Причем тоже не низенькие… и закрытые по причине позднего часа.

Как ни печально, но проходить сквозь стены я как не мог, так и не научился. Пришлось преодолевать преграды, подобно людям из плоти и крови. А помог мне в этом… звонок. Кнопку которого я обнаружил на одной из створок ворот. Со злорадством припомнив мелкое хулиганство, к коему имел склонность в детстве, я ткнул в эту кнопку пальцем. Звонок отозвался резким трескучим звуком.

А вот интересно, неужели этот Жорж не мог себе позволить заменить этот скучный сигнал на какую-нибудь мелодию? На что-нибудь, подобающее его статусу — вроде «Запахло весной»? Или хозяин дома уже вышел из возраста бравады?

С другой стороны, мне-то не все ли равно? Главное ведь, раз есть звук — будет и реакция. Вот и ждем-с!

Долго ждать не потребовалось. Кто-то подошел к воротам с другой стороны. И то ли через глазок выглянул наружу, то ли здесь имелась система видеонаблюдения. В любом случае результат был один и тот же. Такой, что человек по ту сторону ворот сообщил басовито «там… никого» и вроде бы успокоился. Но как бы не так!

Повторный звонок был мной выполнен с особым садистским наслаждением. Я не отпускал кнопку в течение полминуты, вслушиваясь в раздражающий треск.

«Че за шпана там догребалась? — недовольно вопрошал басовитый голос из-за ворот, — малолетки, блин… Вот щас как выйду, натяну!»

«Выходи-выходи! — подумал я с ехидством, — жду не дождусь!»

И повторил номер с затяжным звонком на бис. Последствие не заставили себя ждать. Одна из створок ворот отъехала, и на улицу выглянул один из охранников. Бритоголовый качок в спортивном костюме, причем с пистолетом в руке. Ну да мне-то чего бояться?

Не теряя ни секунды, я проскочил в открытые ворота. А качок, не обнаружив поблизости ни души, коротко матюгнулся. Да зачем-то еще выстрелил в воздух. После чего закрыл ворота и вернулся к прерванному разговору с еще одним охранником. Разговор этот, кстати, велся отнюдь не о проблемах нестабильно-переходной экономики.

— Ну так че? — обратился к первому охраннику коллега, — проводил ты ту овцу?

— Проводил, — тупо ответил тот.

— А она тебя это… отблагодарила?

— А то! — с какой-то парадной гордостью заявил охранник.

— А где отблагодарила-то? У нее или у тебя?

— Не… че я, ждать буду, — ответил охранник флегматично, — на заднем сиденье ее оприходовал. Где-то на полпути домой…

— А-а-а, красавчик! — возопил его коллега, и оба довольно загоготали.

Я же, не слушая больше, двинулся к парадному входу. И мне повезло: входная дверь оказалась незапертой. Наверное, хозяева чрезмерно полагались на вооруженную охрану. Каковая, быть может, имелась и в самом доме. Или надежды на охранников возлагались слишком большие? Ну, что церберы бритоголовые сами все что нужно откроют, закроют. А если надо, то и в асфальт закатают, бетоном зальют.

Но они так подвели своего хозяина. Ай-яй-яй!

Зачем-то убедившись, что охранники не смотрят в мою сторону, я отворил дверь и прошмыгнул внутрь. Оказавшись в почти кромешной темноте холла: дом уже успел уснуть. Блуждая в потемках и позволяя глазам к ним привыкнуть, я приметил всего два исключения.

Во-первых, свет горел на кухне. Где возилась с горой грязной посуды темноволосая пышногрудая служанка лет примерно сорока. А во-вторых кто-то определенно полуночничал в одной из комнат на первом этаже. Полоска света лежала на полу, просочившись мимо приоткрытой двери.

Движимый праздным любопытством, я заглянул внутрь. В комнате обнаружился… хм, скорее всего, сын Жоржа. Рано обрюзгший, пухлый подросток, похожий на рэпера Доминика Джокера. Ночь Жорж-младший предпочел коротать перед компьютером. И добро бы использовал его для чего-то путного. Наполнения мозгов знаниями, например. Или хотя бы для игр, для общения через социальные сети.

Но нет! С потным покрасневшим лицом отпрыск Жоржа уставился в экран… на окошко с откровенным видео. Все понятно!

С чувством отвращения я отпрянул от двери. Понимаю, что все мы не без греха. Но именно в случае с этой жирной свиньей подобного рода увлечения показались мне настолько мерзкими, что даже противоестественными. Вроде детоубийства или «мерседесов» на фоне лачуг. Минус на минус в данном случае давал такой длиннющий минус, что можно дотянуть хоть до луны…

Комната Жоржа обнаружилась на втором этаже. Найти ее оказалось несложно благодаря богатырскому храпу хозяина. Спал Жорж один — вероятно, по той же причине. Туша его раскинулась на двуспальной кровати, словно кит, выбросившийся на берег.

Уже склонившись над ворогом Бурого, я определился насчет орудия предстоящего убийства. Не найдя лучшего способа расправиться со спящим человеком, чем задушить его. И для этого осторожненько принялся извлекать одну из подушек из-под громадной головы.

Но видимо, я был недостаточно осторожен. А может, спал Жорж недостаточно крепко. Так, что манипуляции мои он вскоре заметил. Почувствовал. И вмиг придя в себя, схватил подушку обеими руками. Чтоб мгновение спустя рвануть на себя.

Сил хозяину дома было не занимать. Мне нечего и думать было, чтобы удержать несостоявшееся орудие преступления. Я и сам-то еле на ногах устоял. А Жорж уже схватился за трубку внутренней связи.

— Ко мне! — выкрикнул он, — в спальне посторонний!

После чего отодвинул один из ящиков тумбочки и достал из него пистолет. А я в тот момент успел проклясть собственную недальновидность. Ведь действительно, почему бы мне было не поискать оружия рядом с самим криминальным бонзой. Оно могло… да что там — обязано было находиться где-то рядом.

С пистолетом в руках Жорж встал с кровати и включил свет. После чего покрутил головой, высматривая предполагаемого злоумышленника. И к досаде своей, естественно, не находил. Я же тем временем мучительно соображал, чем еще можно укокошить хозяина дома.

Придушить массивной золотой цепью — с которой Жорж не расставался даже на ночь? Быстро отмел эту идею. Подумав, что сил против этого бегемота мне может и не хватить. Что еще? И тут мой взгляд упал на поблескивавший на шкафу металлический подсвечник. Памятник тем временам, когда хозяин с супругою еще не расходились на ночь по разным комнатам. И того обалдуя, любителя порнухи, зачать тоже не успели.

Протянув руку, я снял подсвечник со шкафа и обрушил на затылок Жоржа. Тот пошатнулся… но устоял. То ли удар был недостаточно сильным, то ли его смягчил слой жира, облепивший голову.

Как мог резко развернувшись, хозяин дома изрек многозначительно: «ну, все понятно…» И зачем-то трижды выстрелил в направлении подсвечника. Первая пуля при этом угодила в стену, вторая — в оконное стекло… оказавшееся пуленепробиваемым. Ну а третья угодила-таки в мое импровизированное оружие.

Само собой, ни один из выстрелов не мог причинить мне вреда. Но подсвечник пришлось-таки бросить. Во-первых, ради усыпления бдительности Жоржа. Пусть думает, что пальба хоть немного, но помогла! Ну а во-вторых, все равно мои надежды на такую дубинку не оправдались.

Удовлетворенно хмыкнув, хозяин дома тяжелой поступью вышел из комнаты.

— Подъем! Всем подъем! — возопил он, потрясая пистолетом.

Зажегся свет. Одна за другой отворялись двери. И первой на зов Жоржа откликнулась супруга. Молодящаяся особа средних лет в белом атласном халате и с обесцвеченными волосами, изуродованными химической завивкой. Следом за женой в коридор вышел высокий парень… наверное, один из охранников. А также еще одна служанка — совсем молоденькая, рыжеволосая.

— Что случилось-то? — вопрошала жена недовольным сонным голосом.

— Это Бурый, — рявкнул Жорж, — подослал сюда свое привидение. Закопать меня хотел… сучара беспредельная!

— Да ты бухай больше, — презрительно и с хрипотцой опытной курильщицы парировала супруга, — взбрело же такое!

— Блин! А это ты видела? — хозяин дома повернулся, продемонстрировав ей затылок, а на нем свежий кровоподтек от удара подсвечником, — это мне тоже взбрело?

— Ну ё-мое! — удрученно протянула жена. А молоденькая служанка испуганно ойкнула, прикрывая руками глаза.

— Вот то-то же, — Жорж еще больше возвысил голос, вскинув руку с пистолетом и обвел ею окружающее пространство, — и скажу я вам ребятки, что не канает все это ни хрена! В общем, связываюсь с братвой. Срочно. А с чертилой этим… Бурым больше базару не будет. Только на его могилке, ясно? Всем ясно, ёпрст?!

Лучше бы он при этом оставался на месте. А еще лучше — держался бы подальше от лестницы. Потому как в своих грозных речах Жорж забыл обо мне. Я же своего внезапно представившегося шанса не упустил.

С силой рванувшись к хозяину дома, я врезался в него плечом. Благодаря чему получил живейшее подтверждение пословицы про большой шкаф. Грохоча по ступеням, Жорж кубарем скатился вниз. И выронил пистолет. Чем снова воспользовался я — теперь уже для закрепления результата.

Нет, оружие не поднялось с пола ни на миллиметр. Устремившись вслед за поверженным хозяином дома, я сохранял конспирацию, насколько мог. И так изловчился, что контрольный выстрел в голову Жоржа пистолет произвел вроде как сам по себе. От удара об пол, например — неудачно приземлившись.

В конце концов, чего только не бывает с этими стволами. Опасные игрушки…

* * *

Дверца в задней части такси отворилась — будто сама по себе. И я устроился на сиденье рядом с Аликом Бурым. Из-за отсутствия поблизости Кристалла Душ тот не мог меня видеть. Но по крайней мере, не пропустил момент моего возвращения. Благодаря дверце той же.

— Итак, ты вернулся, — вполголоса произнес хозяин, — то есть, как понимаю, дело сделано.

— Угу, — чисто машинально ответил я.

И уже затем вспомнил, что Бурый меня не слышит. С другой стороны, он вроде как и не спрашивал — констатировал. Мол, раз пришел, значит справился. Да и о чем тут разговаривать? О том, как именно я укокошил злосчастного Жоржа? Или какого цвета у него мозги?

Разговор хозяина с невидимым собеседником не остался незамеченным для таксиста. Обернувшись, тот уставился на заднее сиденье, да на Бурого в придачу. Чем вызвал резкую отповедь последнего:

— Чего вылупился? Заводись и вези… домой. За это ведь тебе деньги платят — не за гляделки.

Таксист мог бы сказать, что немало заработал и не двигаясь с места. А просто сидя в машине в компании странного пассажира. Однако пассажир, даже странный, тем не менее всегда прав. Так что водила снова лишь молча пожал плечами и принялся заводить мотор.

— Когда отвезешь меня, — окликнул его Бурый, откидываясь на сиденье, — съездишь еще к тому зданию… к которому я тебя вызывал. Помнишь? Один съездишь, без пассажира. Насчет платы… рассчитаюсь с тобой заранее. И не спрашивай, зачем. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь.

Голос хозяина звучал с радостным возбуждением. Как же мало некоторым людям нужно для счастья! Всего-то замочить недруга, да чужими руками, причем без улик. Ну, если не считать догадок и последних слов самого убитого.

Настроение немного улучшилось и у меня. Хоть и совсем по иному поводу. Причем узнай о таковом Бурый — это едва ли бы его обрадовало.

«Вот сегодня и рассчитаемся… благородный, блин, господин, — думал я в злом предвкушении, — сведем счеты. А то, небось, думал, что можешь саму смерть заставить на себя работать. И без последствий».

К собственному удивлению я обнаружил, что убивать обитателей мира живых мне… понравилось. Тем самым я как бы восстанавливал справедливость. Да-да, в том же самом смысле, в котором ее понимают все эти Бурые, Жоржи, Кабаны и прочие Горбатые и Гундосые. Когда мне хреново, кто-то другой просто не имеет права на счастье.

Жил мой почти уже бывший хозяин заметно скромнее убиенного недруга. В квартире многоэтажки — из тех, правда, что были построены за последние несколько лет. И отнюдь не для простых тружеников. Двор был оборудован контрольно-пропускным пунктом. С будкой, со шлагбаумом. Имелся и подземный гараж. Где наверняка коротал ночь и джип Бурого. Впрочем, гараж-то как раз интересовал меня в последнюю очередь.

Пока хозяин рассчитывался, шурша купюрами, пока таксист с недоверием их пересчитывал — я сидел, напряженный до предела. Только что не ерзал в нетерпении. Готовясь в любую секунду выскочить из машины вслед за Бурым. Да так, чтобы тот не заметил.

У меня получилось. Правда, я, скорее, вывалился на асфальт, сверзившись с сиденья. Ибо не могу назвать ловкость сильной своей стороной. Ну да ладно. Кто уже мертв, боли чувствовать не может. Легко, как никогда при жизни, я вскочил на ноги. И направился вслед за хозяином, стараясь держаться на шаг-другой позади него.

Так я следовал за ним и когда Бурый открывал специальным ключом подъезд. И когда, миновав консьержа, прошагал к лифту. И, наконец, когда двери лифта разошлись на нужном этаже. И почти уже покойный Алексей Федорович двинулся к своей квартире, на ходу доставая ключи.

Оказавшись дома, он направился на кухню. А прежде разулся, затем избавился от надоевшего пиджака. И не забыл потревожить все подвернувшиеся выключатели. Изрядная по метражу квартира озарилась ярким светом люстр и ламп. Не перестав, правда, оттого быть берлогой холостяка.

На кухне Бурый достал из холодильника запотевшую бутылку пива. И плюхнулся на табурет, улыбнувшись какой-то по-детски беззаботной улыбкой. Совсем не подобающей бандиту и прожженному дельцу.

Так называемый хозяин не видел, не слышал — но я тоже был на кухне. Причем не так уж далеко от него. И как раз осматривался в поисках подходящего инструмента для отнятия еще одной жизни.

Мой выбор остановился на подставке с ножами. Я осторожно взялся за рукоятку одного из них, потянул… и услышал, как Бурый хмыкнул.

— Ну и что ты задумал, крыса дохлая? — вопрошал он почти насмешливо, — забыл, кому обязан?

«Не тебе — это точно!» — сказал бы я, если б было, кому слушать. Нож покинул подставку, затем буфетную полку, и замер в воздухе в метре над полом.

— Если б не я, — продолжал увещевать Алик Бурый, — если бы я не проплатил этот гребаный Кристалл — ты бы щас жарился в аду! Забыл? Или просто исчез на хрен. Еще неизвестно, что хуже.

«Ну-ну. А что я имею теперь?»

Изо всех сил я настраивал себя на ненависть к этому человеку. Этому бандюге и рабовладельцу. Приверженцу принципа «деньги не пахнут». И одному из множества паразитов, живущих за счет честных людей. А разговоры его столь же старательно пытался пропускать мимо ушей. Потому как наслышан был и про стокгольмский синдром в том числе. Ну, когда жертва от общения с преступником начинает ему сочувствовать.

Нетушки! Со мной эти фокусы не пройдут. И не о чем нам с вами, господин благородный и щедрый, разговаривать. Если враг не сдается — его уничтожают. А уж чего-чего, а сдаваться Бурый не собирался.

С силой злости я метнул в него нож. В последнюю долю секунды Алик Бурый успел уклониться. Наточенное железо угодило в пивную бутылку. И, опрокинув ее, столкнуло со стола. Неприятно пахнущая пенистая жидкость разлилась по полу.

— Неплохая попытка, — прокомментировал, помрачнев, хозяин квартиры, — но вот за эту лужу ответишь.

Я схватил следующий нож… но Бурый опередил меня. Причем оказался гораздо умнее своего покойного врага. Потому как не стал без толку переводить патроны.

Вместо этого хозяин квартиры схватил маленькую икону, стоявшую на холодильнике. И выставил ее перед собой, как щит.

— Отче наш! — забормотал Бурый сбивчивой скороговоркой, — иже… еси на небеси… да святится имя Твое…

С каждым его словом воздух вокруг меня неприятно густел. Да так, что даже бесплотному духу становилось трудно дышать. Следом накатила слабость… точнее, расслабление, какового я не чувствовал ни при жизни, ни после. В изнеможении рука с ножом опустилась. И выронила несостоявшееся оружие. С легким стуком упало оно на пол.

— Ага! То-то же! — торжествующе воскликнул заметивший это Бурый, — провались же в ад, сучара бесплотная!

Эх, зря он икону-то отложил. И эпитетом одним не ограничился. Выдав в исступлении целый поток непечатных выражений. От них-то я быстро пришел в себя. Вернулось и желание убивать.

С невиданной доселе прытью я ринулся к хозяину. И без всякого оружия впился ему в лицо пятерней, врезаясь пальцами в глаза. Другой рукой я схватил Бурого за горло. Ах, с каким же наслаждением я прикасался к живой плоти! Она оказалась такой податливой…

Истошный, скорее звериный, чем человеческий, вопль перебудил, наверное, всех соседей. Алик Бурый оказался крепким орешком. И хотя он не сопротивлялся, мне потребовалось не меньше пяти минут, прежде чем вопль этот, агонизирующий, наконец затих.

Вздохнув, я отошел от свежего трупа. Отступил на пару шагов — скорее, в силу неведомых суеверий, а не брезгливости. И без какого-либо смысла мотнул головой. Осматриваясь, но не видя больше для себя ничего интересного.

Дело было сделано. И от свободы меня отделяло ровно то расстояние, что требовалось пройти от квартиры Бурого до убежища-лаборатории Аль-Хашима. Где остался заветный Кристалл Душ. И хотя что убежище-лаборатория, что этот дом располагались в центре города, но разделяли их несколько километров. Пешком добираться — времени может и не хватить. И без того много потратил…

При таком раскладе мне в голову не пришло ничего лучшего, кроме как произнести ключевую фразу. Ну, ту, с помощью которой Аль-Хашим перемещался в свой мир или эпоху. И хотя соответствующей фигуры под ногами не было, я решил рискнуть.

Риск оправдался. Меня перенесло даже не в убежище-лабораторию, а внутрь Кристалла Душ. В полутемный старинный дом, порожденный моим подсознанием. И не куда-нибудь, а на фигуру, старательно мною перерисованную.

Что ж. По крайней мере, я убедился в их работоспособности. Что заклинания, что фигуры. Мне оставалось только повторить чудотворную фразу. Уже начисто.

Между произнесением заклинания и моим исчезновением прошло несколько секунд. За которые я успел увидеть, как сотрясается старинный дом. Как сыплется штукатурка, обваливается потолок, рушатся стены. И, наконец, пол проваливается под ногами.

* * *

Кто-кто, а братки и прочие криминальные элементы могут позволить себе действовать быстро. В отличие от антагонистов из правоохранительных органов. Что связаны, как известно, процессуальными нормами. И все-таки людям Бурого и людям Жоржа понадобилось какое-то время, чтобы собраться. А затем срочно выехать к месту обитания Аль-Хашима.

Прибудь и те и другие на час раньше — они застали бы алхимика, во все глаза глядящего на множество розовых стеклышек. Осколков Кристалла Душ, разлетевшихся по всей лаборатории. Причем выражение лица у старого прохиндея было, как у бездомного котенка, попавшего под дождь.

Но кто не успел, тот опоздал. И когда к вывеске «школы-семинара по проблемам уринотерапии» с двух сторон подъехало по нескольку джипов и «бумеров», их пассажирам осталось только одно. Спешно вызывать пожарных: из подвала валил густой едкий дым.

Поняв, что больше ловить ему нечего, Аль-Хашим решил сделать ручкой этому миру или эпохе. А напоследок замел следы.

А наутро выпуски и рубрики криминальных новостей порадовали своих постоянных читателей-телезрителей. Причем во второй раз. Первый был, когда успевшую наскучить бытовуху разнообразила череда дерзких ограблений. Теперь же сообщалось о гибели сразу двух вожаков местного преступного мира. Никиты Георгиевича Камьянова, известного как Жорж, и Алексея Федоровича Мишкина, он же Алик Бурый.

Что до ограблений, потрясающих в своей безнаказанности, то они очень скоро сошли на нет. Точнее, преступность вернулась на прежний, всем привычный, уровень. Полиция и прокуратура вздохнули свободно. А ограбления, поставившие их на уши, приписали погибшим криминальным авторитетам. Да на том и забыли.

Впрочем, все это уже не имело ко мне ни малейшего отношения.

Некоторые дни человек начинает, исполненный сил, готовности к подвигам и прочим свершеньям. Еще в некоторые тот же человек предпочел бы вовсе не просыпаться.

Очередной день для Вилланда хоть и не показался столь безысходным, но и начало его не принесло радостных вестей. Потому что, к немалой своей досаде охотник вынужден был признать: он, похоже, сошел с ума. Говоря высоким штилем, повредился рассудком. Ну или просто трекнулся — как выражались в его родной деревне.

Единственно, что признавать сей малоприятный факт было не перед кем. Не было у Вилланда ни друзей, ни семьи — в свои почти сорок лет охотник оставался холостяком. Причем холостяком осиротевшим и бездомным. Так не откровенничать же перед шлюхами и собутыльниками. Теми, кто только и скрашивал его одиночество.

Конечно, всегда можно было излить душу на церковной исповеди. Кто-то считал, что и нужно даже. Вот только обращаться с таким вопросом к людям в сутанах Вилланд опасался. У них ведь на эту и множество других бед ответ имелся всегда один. Что несчастного-де изводит дьявол. И поступать против него надлежало единственным образом. Таким, что сперва охотника ждала попытка-пытка изгнания врага рода человеческого. А в случае ее неудачи — отправка на костер. Дабы хоть душу бедняги освободить, пожертвовав телом.

Не желавшему подобной участи Вилланду оставалось одно. Пытаться примириться с внезапным недугом. Делать, что называется, хорошую мину при любой игре. И побольше молчать, как можно меньше привлекая к себе внимания.

А началось все с того, что охотник остановился в трактире по соседству с некой захудалой деревушкой. Где-то на севере родного края — Тергона. И недалеко от границы двух графств: Эльвена и Савьера. Помимо ночлега в трактир Вилланда привело стремление наполнить желудок. Ну и, конечно же, промочить горло.

Тем паче, повод к тому имелся достойный. Добыв накануне трех оленей подряд, Вилланд сумел сбыть каждую из туш по хорошей цене. И теперь ощущал приятную тяжесть своего кошеля. Грех было не отпраздновать. Тяжелейший грех — что бы святоши-ханжи на сей счет ни твердили.

Само собой, к исходу вечера в трактире Вилланд ощущал себя пивной бочкой. А потом и вовсе ощущения на какое-то время оставили его. И столешница из не струганных досок успела показаться лучшей постелью.

Каково же было удивление охотника, когда, отрыв глаза, он обнаружил себя отнюдь не лежащим головой на столешнице. Не предпочла оная голова и миску с кашей в качестве замены подушке. Не привалилась к Вилланду, неуклюже обняв, никакая страхолюдина. И даже под стол он ненароком не свалился.

О, да если бы случилось хоть что-то из перечисленного — доблестный охотник вряд ли бы даже огорчился. К таким казусам ему было не привыкать. Напротив: скорее уж Вилланд мог порадоваться тому, что праздник удался. Что повеселился он на славу. А возможно, и не только он.

Но нет! Едва очнувшийся охотник очень быстро понял, что… стоит на ногах. Даром, что не слишком твердо. Еще он заметил, что одна из этих ног только что придала ускорение другому постояльцу. А может, и не постояльцу. Уж больно поспешно тот удирал — некая неприметная личность с крысиной физиономией и в сером, под стать, плаще.

Сил в удар ногой было вложено немало. Оттого Вилланд и очнулся, наверное, что боль почувствовал.

А правая рука охотника крепко сжимала кошель — причем все еще довольно тяжелый. Не успел Вилланд до конца понять, что к чему, как в голове у него зазвучал голос. Он же и поспешил прояснить ситуацию:

— Это был вор. Он хотел стащить твой кошель. Ты спал… пришлось прогонять его самому.

Охотник даже не успел удивиться, как тот же голос обратился к нему с вопросом:

— Кстати, может, познакомимся? Меня Игорь зовут…

— Вилланд, — машинально пробормотал охотник.

А затем, кое-как переставляя ноги, поспешил в заранее снятую комнату. Ибо голос в голове охотник объяснил тогда единственным, понятным ему, образом. Белая горячка нанесла старому знакомцу дружественный визит. Она же Белая Дама — как называл ее знакомый бард.

Перед лицом такой гостьи оставалось одно: поскорее пойти проспаться. Не успев совершить резких движений. К моменту пробуждения, само собой, голова будет разламываться аки стена в землетрясение. Зато и Белая Дама уберется восвояси. Должна убраться, по крайней мере.

Добравшись до комнаты, Вилланд завалился на кровать. И мгновенно провалился в сон даже на столь неудобном ложе, как набитый соломой тюфяк. Сумев проспать на нем едва ль не до полудня. Благо, комфортом охотник избалован не был. Ему порой и на траве ночевать доводилось. Да и чего еще ждать от деревенского трактира. Пуховых перин что ли?

Так пришел тот злосчастный день. Голова, вполне ожидаемо, болела. Язык скреб по пересохшему горлу, что тоже считалось привычным. Но вот надежды на избавление от треклятого голоса увы, не сбылись. А тот и рад был напомнить о себе:

— Ух! Еле дождался, когда ты проснешься. Кстати, не стоило вчера так много пить. Как-то неважно мы себя чувствуем, не так ли?

— Хочу — пью… и сколько хочу, — пробурчал Вилланд, с предельно мрачным лицом приподнявшись и сев на кровать, — я человек вольный. А ты вообще кто такой, чтобы мне указывать?

— Я ж говорю: меня Игорь зовут, — не унимался голос, — как-то так получилось… что-то, видимо напутал я. Или это такая фишка в заклинании. Недокументированное свойство, как говорят программисты. Вот и вселился в твое тело.

— Ты… дьявол? — уже всерьез испугавшись, вопрошал Вилланд.

Некоторые слова из сказанного он вообще не понял. А некоторые не внушали доверия. Особенно про «вселился» и «заклинание». Очевидно, дело тут было нечисто.

— Да нет же! — пробовал успокоить охотника голос, — просто… понимаешь. Дело такое. Я ехал… на повозке. И она столкнулась с другой повозкой. Я погиб. Но ни в ад, ни в рай не попал — стал бесплотным духом. А теперь вот так получилось…

— …что ты вселился в меня, — докончил Вилланд за него последнюю фразу, — а более подходящего тела тебе не нашлось.

Большего бреда, чем слова о столкновении двух повозок, он не слышал даже в пьяной болтовне. Просто представить себе не мог, с чего вдруг этим повозкам сталкиваться. Лошади что ли там взбесились и понесли? Или возницы наклюкались даже больше, чем сам охотник вчера? А уж каким надо быть беспомощным дурнем, чтоб при этом еще и погибнуть!

— Именно так, — подтвердил дух беспомощного дурня, — не нашлось… почему-то. И теперь мне нужна помощь. Да и тебе, соответственно, тоже.

— А хрен вот тебе… Игорь, — огрызнулся Вилланд, — за всякими делами загробными — к ведьмам, к колдунам. Или к попам, как вариант. А я всего лишь охотник. Меня не тронь.

С этими словами он поднялся с кровати. А затем, выйдя из комнаты, спустился по деревянной лестнице в трапезную. И принялся бродить-озираться в поисках уборной. Дабы избавить себя хотя бы от одного из последствий вчерашнего празднества. Последствия, хоть и не шибко болезненного, но все равно уже едва терпимого.

Не обнаружив уборной в самом трактире, Вилланд вышел во двор. Там, помимо заветной дощатой будки, находилась увы, и поленница дров. И с ней как раз отчаянно сражался, размахивая топором, молодой работник. Каждый его удар отдавался в голове несчастного охотника.

«Сволочь! Хоть бы прервался ненадолго!» — с досадой думал Вилланд, спешно пересекая двор. Добро хоть, что дощатые стены уборной стук топора мало-мальски приглушали.

Но беда, если и приходит одна, то очень-очень редко. И не в этот раз. Охотник только успел освободиться от лишней жидкости, как голос в голове снова напомнил о себе.

— Мы в средневековье? — воскликнул он с какой-то детской непосредственностью.

— Вообще-то, мать твою, мы в сортире, — сквозь зубы процедил Вилланд, — потому что мне, блин, понадобилось отлить. Надеюсь, ты, как сдох, не успел забыть что это такое? А вообще, место называется «трактир». Как там его… а, «Пьяная овца», точно! Сюда люди ходят пожрать, бухнуть и переночевать. Особенно такие бродяги как я. У тебя все?

— Ну… может быть, — голос прозвучал теперь немножко виновато, — хотя нет. Еще скажи, что это за страна, если не сложно. Франция? Германия? Или, тьфу… Бургундия? Ломбардия? Нидерланды?

Названия сыпались на Вилланда, словно зерно из прохудившегося мешка. Причем ни одно из них не было охотнику даже отдаленно знакомо.

— Не… ни то, ни другое, ни третье, — отвечал он, подтягивая штаны и снова выходя во двор, к беспощадному дроворубу, — и вот еще что, Игорь. Помолчи хотя бы, когда другие люди рядом. Ну, чтоб лишних вопросов не вызывать.

Просьбу свою Вилланд озвучил уже шепотом.

— Ладно, — охотно согласился голос, — только другие меня не слышат… наверное. Так что…

— Зато меня слышат все, — отрезал охотник, — а говорить самому с собой… ну, как-то не есть хорошо.

В общем, к разговору вернулись только по возвращении в комнату. Куда Вилланд зашел за вещами. Инициативу в беседе, кстати, проявил на сей раз именно он.

— Если интересно, — начал охотник, немного оттаяв, — то местность эта называется Тергон… владение графа Эльвенского. А страна называется Фьеркронен. Четыре короны. Это потому, что раньше здесь было четыре самостоятельных короля. И в Эльвене был свой король… и в Савьере, и в Остенвинде… который к востоку от нас расположен. А потом правитель Краутхолла их всех завоевал. Лет, кажется, еще двести назад. Земли этим своим раздал… вассалам.

— Известное дело, — словно бы согласился невидимый собеседник, — а за этим… Фьеркроненом — что? Или ты не знаешь?

— Кое-что знаю, — поморщив лоб, припомнил Вилланд, — еще севернее, чем даже Савьер, лежит страна Кальдмунд. Сам я там не бывал, но слышал, там такие варвары живут! Грязные, невежественные. Некоторые даже Хранителя до сих пор не приняли. Так и поклоняются деревянным чушкам.

— Хранителя… — повторил голос, помянув того с кощунственной небрежностью, — ну дела… А на юге что? Или ты не знаешь?

— Море там, — нехотя отвечал охотник, — и еще какая-то страна, жаркая. Только не помню, как называется. Оттуда еще купцы к нам приходят. Караваны гонят с драгоценностями, с тканями красивыми… да с приправами, от которых язык щиплет и срочно заесть-запить хочется. Нехило на них трактирщики наживаются… наверное.

Затем, оглядев маленькую комнату, почти лишенную мебели, он воскликнул хриплым голосом:

— Вот блин! Чем бы горло промочить? А то аж дышать трудно.

— Только не напивайся больше… пожалуйста, — чуть ли не взмолился голос в голове. Вилланд поспешил его успокоить:

— Да не боись. Я ж не маленький. Понимаю, что вчера маху дал. И что лучше не повторять… пока. А то завтра еще хуже будет. И кошеля… гы-гы, можно вообще лишиться. Спасибо, кстати, за его спасение. А сейчас мне бы водички.

Как вскоре выяснилось, хозяином «Пьяной овцы» в пределах трактира был заведен особый закон. Кто хочет утолить жажду — может сделать это бесплатно. Но при условии, что сам достанет желанную воду из колодца. Для себя и не только.

Словно в отместку за данное правило, Вилланд выдул чуть ли не половину от принесенного им ведра. Хотя, может, жажда охотника и впрямь замучила. Холодная колодезная вода освежила голову. И даже настроение подняла. Отчего, придя в воодушевление, Вилланд снова обратился к собеседнику-невидимке. Причем на сей раз не стесняясь присутствия трактирщика.

— Я еще вот чего вспомнил, — молвил он, осененный, — оттуда же… с юга еще и алхимики пришли. Умные такие дядечки, просвещенные. Не в пример всяким колдунам. Хотя, как по мне, один хрен… Разве что чудят еще больше.

— Нет! Не один, — с неожиданной горячностью вступился за южных гостей голос, — я просто забыл сказать… меня ведь как раз алхимик на земле и удержал. С помощью Кристалла Душ. Так что я вот думаю: может, кто-то из них и сейчас мне поможет. К жизни даже вернуться.

— Может и поможет, — осторожно согласился Вилланд.

После чего, уличенный в беседе с самим собой и осознавший это, он поспешил покинуть трактир. По дороге мысленно кляня себя за первую оплошность. За слабость, позволить себе которую мог только здоровый душой человек.

* * *

Зря я гадал, откуда явился в наши края Аль-Хашим: из прошлого или из параллельного мира. Одно-то другому, как выяснилось, не мешает.

Вот мир, похожий на Землю и тоже населенный людьми. Которые вынуждены проходить те же стадии развития, что и их сородичи в моем родном мире. Начать с каменных топоров, дубинок и пещер. Затем перейти к земледелию; к обработке металлов и строительству искусственных жилищ. И так далее. Вплоть до космических полетов, компьютеров и расщепления атома.

Так почему бы им на этом пути не создать аналог нашего средневековья европейского образца? Так, в качестве промежуточного достижения. Тем более, если природные условия подходящие. Правда, повадки создателя Кристалла Душ больше отдавали чем-то ближневосточным. Ну да и это объяснимо. Коль алхимики, если верить Вилланду, пришли откуда-то с жаркого юга.

И почему бы лично мне, перенесшись в этот мир, вышеназванное средневековье не застать? Если разумная жизнь… ну, хотя бы зародилась здесь позднее, чем на Земле. Позднее совсем-совсем не намного… по планетарным меркам. Настолько мир и отстал от нас.

Ну да вернемся ко мне. И к тому человеку, что милостиво предоставил мне свое тело в качестве временного приюта. Конечно, вселение мое произошло без его согласия. Но чувством вины я от этого не терзался. И уж тем более не спешил покидать новое вместилище. Если вообще знал, как.

В отличие от самого Вилланда, за психическое его здоровье я вовсе не волновался. И принципиальный эгоизм мертвяка тут ни при чем. Как утверждал некий авторитетный психолог, идеальный шизофреник — это тот, кто даже не подозревает о своем втором «я». И вообще уверен, что с ним все в порядке.

Так вот, согласно данному критерию, мой охотник даже в худшем случае — небезнадежен. Мало того, что сразу заподозрил неладное. Даже невзирая на любовь к выпивке. Но вдобавок позволил себе вести беседы с подозрительным внутренним голосом.

Да и что там беседы — аж помочь согласился. По мере скромных своих сил. Правда, преследовал он, скорее, собственные интересы. Надеясь, что душа-квартирант, этот признак безумия, в результате отвалит куда подальше.

Если верить Вилланду, алхимики, прибывая в его страну, старались селиться в крупных городах. А глуши, каковой считался Тергон, сторонились с опасливой брезгливостью. Темный народ, невежественные правители, не говоря уж про бедность — все это отпугивало ученых мужей. Да и работе как-то не способствовало.

Соответственно, ближайшим местом, где мне могли помочь, была столица графства — город Эльвенстад. Путь до которого предстоял неблизкий. Да к тому же не обещавший быть легким. Посему, прежде чем отправиться в дорогу, Вилланд решил хотя бы запастись провизией. Для чего отправился в соседнюю с «Пьяной овцой» деревню.

Сама деревня оказалась отнюдь не маленькой. Хотя впечатление произвела самое тягостное. Это трактир еще тянул в моих глазах на человеческое жилье. И что нет электричества да удобства во дворе — еще не беда. Но деревенские жители обитали в совсем уж жалких лачугах. Одноэтажных, приземистых. Некоторые настолько успели врасти в землю, что их покрытые мхом бревна едва проглядывали из-под соломенных крыш.

Печные трубы отсутствовали вовсе.

По улицам… хотя какие улицы в этом хаотичном скопище убогих построек. Так вот, между этими домиками бегали куры, бродили худые грязные овцы. Кое-где встречались кучки мусора, вокруг которых вились стаи жирных мух. Один раз Вилланду пришлось обходить лужу, в которой разлеглась здоровенная свинья. Обходил охотник осторожно и потому медленно.

День выдался жаркий, солнце не успело далеко отойти от зенита. Так что презрение местных жителей к нормам гигиены вылилось в неслабое амбре, повисшее в густом душном воздухе. Не знаю, насколько прихотлив был на сей счет Вилланд. Но лично мне более всего хотелось зажать ему нос. Ведь чувства-то у нас теперь были общие!

Из самих обитателей деревни нам встретилось лишь несколько грязных ребятишек годика по два или три. С визгом они резвились в компании какой-то мохнатой кучерявой псины.

«Вероятно, народ на поле трудится», — предположил я.

Продуктовая лавка в деревне имелась. Правда, оказалась она закрытой. Основное же население обнаружилось сравнительно неподалеку. Столпившись на площади, предназначенной, вероятно, для праздников или проведения ярмарки.

Правда, на сей раз жителям деревни пришлось собраться по совсем иному поводу. Куда менее радостному.

Приблизившись и худо-бедно протолкнувшись через толпу, мы с Вилландом увидели веревку с петлей. Одним своим концом она крепилась к суку могучего развесистого дуба. Эдакой достопримечательности местного значения. Со второго же конца веревка была завязана в петлю. И ее уже успели накинуть на шею какого-то паренька, почти подростка. Осталось лишь затянуть — и жизнь бедняги должна была оборваться.

Ногами паренек стоял на большом деревянном ящике. Двое дюжих крестьян дежурили слева и справа от висельника и целили в него вилами. А лицом к лицу перед юным бедолагой стоял человек, одетый совсем не по-деревенски. В бордовый, как засохшая кровь, дублет и высокую шляпу такого же цвета.

Наряд сей мало того, что не украшал своего владельца. Но и, контрастируя с невзрачной внешностью, немало подчеркивал ее изъяны. Высокий рост при худобе и сутулости. Костистое, вытянутое как у лошади, лицо. И жиденькие светлые волосенки, выбивающиеся из-под шляпы.

Голос оказался под стать. Нудный и монотонный, он мог сорваться на злобный визг при малейшем проявлении эмоций. Словно не человек говорил, а мелкая собачонка облаивала прохожих из подворотни.

— Итак, сука, — невесть в какой раз обратился бордовый человек к висельнику, — именем его сиятельства, графа Эльвенского, при всем честном народе спрашиваю тебя…

«А ведь это девка», — подумали мы с Вилландом. Да, одета приговоренная к смерти особа была по-мужски. И пострижена коротко. Вот только выпуклость груди, даром что скромных размеров, все равно выпирала под рубахой.

— …спрашиваю тебя: где скрывается презренный Родрик, дерзнувший назвать себя рыцарем-разбойником? Продолжишь покрывать этого негодяя — и я, на правах дознавателя его сиятельства приговорю тебя к смерти. А коль выдашь нам его и раскаешься, то будешь помилована.

Вилланд стоял довольно близко к дубу и импровизированной виселице. Достаточно, чтобы девица с петлей на шее смогла разглядеть его. А еще опознать в охотнике чужака для этой деревни. Ну и наконец обратить это открытие себе на пользу.

— Вам нужен Родрик? — чисто риторически вопрошала она и недобро улыбнулась, — так вот же он, болваны! Вот, прямо у вас под носом!

Последнюю фразу девушка выкрикнула, тыча пальцем в сторону Вилланда. А тот еще с похмелья соображал туго. И возьми да брякни «что?», когда взоры крестьян устремились к нему.

— Родрик! — не унималась меж тем девица с петлей на шее, — я знала, что ты не бросишь меня. Что придешь на помощь… милый! Спаси же меня от этого сброда!

Неизвестно, насколько готовы были поверить ей и крестьяне, и бордовый графский дознаватель. Да только угодил несчастный охотник, что называется, как кур во щи. Мало того, что никому из собравшихся он не был знаком. А значит явно пришел откуда-то издалека — зачем, спрашивается? Так вдобавок и внешность Вилланда рождала немало поводов для подозрений.

Рослый, с черной бородой и суровым обветренным лицом, украшенным давним шрамом — смотрелся этот человек не шибко приятно. На ангела не тянул точно. И вооружен был, вдобавок. А мало ли для чего он использует этот лук, выглядывающий из-за плеч. Точно ли на зверей охотится? Вдруг на людей?

Наконец, буро-зеленый охотничий костюм Вилланда выглядел хоть и скромно, но добротно. Не в пример одеяниям жителей деревни. Иными из которых лично я разве что пол бы мог помыть. Ну или постелить собаке в будке.

Ясно, что костюм этот сам по себе должен был вызвать у бедных крестьян зависть. Со всей для них очевидностью, нажил охотник свою одежду неправедно. Не в пример самим жителям деревни. Каковые как раз честно горбатятся на поле, а ходят в лохмотьях да рубищах.

Иначе говоря, в глазах замордованных крестьян человек вроде Вилланда не мог быть кем-то иным, кроме как разбойником. А Родрик его звать али еще как — значения почти и не имело. Не Родрик, так возможно подельник печально известного рыцаря-разбойника. Коль девка эта его вроде как признала.

Сжимая в руках кто вилы, кто серпы, крестьяне гурьбой надвинулись на подозрительного чужака. Но охотник мой тоже оказался не робкого десятка. От лука и стрел ему, понятно, в ближнем бою проку бы не было. Однако помимо лука Вилланд припас и кинжал. Видимо, тоже небесполезную на охоте вещь. Годную на то, чтобы туши разделывать. Или добивать подранка.

Лезвие кинжала блеснуло в руке охотника, заставив толпу хоть немного, но сдать назад. Кто-то из крестьян даже испуганно вскрикнул.

Да, численный перевес был на стороне жителей деревни. Но вот решимости не хватало. Каждый из них в отдельности понимал: кому-то придется выйти на бой первым. И получить кинжалом чужака в брюхо или в глаз. После чего, конечно, самого охотника задавят массой. Да только первому, кто бросится в атаку, оттого будет не легче.

Вот и не хотел никто становиться этим первым. Всяк ждал геройства от соседа, приятеля или еще кого. А время-то шло. В чьей-то судьбе даже секунды бывают решающими.

Между тем девушка с петлей на шее осталась без присмотра. Вернее, один на один с бордовым человеком. Он-то и стал первой жертвой смертницы на пути к свободе.

Изловчившись, девица-разбойница не только смогла избавиться от петли… но и набросить ее на графского дознавателя. Тот попытался вырваться, но девушка оказалась проворней. Единственный пинок — и ноги бордового человека подкосились. Натянулась веревка, стягивая петлю. Дознаватель захрипел, вцепившись в нее руками. Ноги между тем без толку болтались примерно в паре сантиметров от земли.

Некоторые из крестьян отвлеклись на агонизирующий хрип бордового человека. Однако помочь ему не смогли, даже если б хотели. Освободившаяся смертница о том позаботилась. Успев соскочить с ящика, она завладела не то шпагой, не то легким мечом дознавателя. Извлекла его из ножен, выставила перед собой — и тем вмиг отбила желание бросаться на помощь графскому посланцу.

Уж с чем, а с оружием девушка обращаться умела. Не в пример прежнему владельцу меча — очевидно, носившему его просто как украшение. Сделав несколько резких выпадов, разбойница доходчиво дала понять: с нею связываться не менее опасно, чем даже с Вилландом.

Затем, для пущей верности, девица подскочила к одной из крестьянок. И, схватив ее левой рукой за волосы, правой приставила к горлу клинок.

— Эй, вы, все! — выкрикнула разбойница, — отвалите от Родрика! Иначе она умрет.

Крестьяне замерли, опустив руки. А также орудия труда, которые они надеялись использовать в качестве оружия. Смысла рисковать и дальше лезть на рожон жители деревни не видели. Особенно теперь, в связи с гибелью графского дознавателя. Без чьей указки, я думаю, не факт, что они бы вообще стали связываться с таинственным Родриком. Или с кем-то из его банды.

Застыл в нерешительности и Вилланд — не иначе, поддавшись общему настроению. Но быстро был приведен в чувство окриком разбойницы:

— Эй! Ты-то чего застыл?! Сваливаем, дурень!

* * *

Дорога тянулась мимо исполинских сосен и статных берез. Дорога то огибала раскидистые ели, чьи ветви едва не касались земли, то проходила под кронами дубов. Прорезая заросли травы и кустарника, дорога то сужалась до узенькой извилистой тропинки, то расширялась и выпрямлялась вновь.

Еще временами полоса дороги исчезала, скрываясь под травой, мхом и камышами. Тогда земля под ногами начинала хлюпать и чавкать, а следы оказывались весьма глубокими — и почти сразу заполнялись водой. Еще в этих бездорожных местах прохожих могли атаковать целые стаи комаров. Крупных рыжеватых бестий, охочих до теплой крови. И подбадривающих друг друга ноющим боевым кличем. Городские собратья казались безобидными карликами и пигмеями рядом с ними.

Вот таков был по большому счету и весь Тергон. Неплохое место для тех, кто промышляет охотой. Но вот для жизни — не очень-то удобное.

Непохоже, чтобы эта дорога пользовалась популярностью у путников. Слишком узкая она была, прерывистая. И постепенно зарастала травой. Пройдя несколько часов, мы не встретили ни одного человека. Хотя ни к чему эти встречи, когда ты вне закона. И вынужден скрываться.

Вне закона! Не будучи безгрешным, охотник Вилланд принял этот факт с запоздалым огорчением. Обрадовавшись оному еще меньше, чем подозрению на собственное безумие. Мысли хозяина нашего общего тела мне, правда, были недоступны. Но нетрудно было заметить даже со стороны, сколь охотник хмур и насуплен.

И немудрено. Ведь одно дело убить кого-нибудь в пьяной драке. Ну или во время охоты забрести в заповедник, принадлежащий местному дворянину. Выступить же на стороне разбойницы да при всем честном народе — нечто совсем другое. Особенно, если еще и погиб представитель власти.

То ли дело девушка, избежавшая повешенья при участии Вилланда. Хотя почему девушка — ее возраст мы с охотником несколько недооценили. Чему поспособствовала стройность разбойницы и ее, достойное юности, проворство. Судя же по лицу, спасенная была вполне зрелой женщиной лет тридцати. Только что радости материнства, по всей видимости, не познала. Да оно и неудивительно при ее образе жизни.

Так вот, разбойница, которую, кстати, звали Эдна, не просто не переживала. Она торжествовала и ликовала, как подобает человеку, только что избежавшему смертельной опасности. И пыталась поделиться своим приподнятым настроением хотя бы со спутником-спасителем. Чье угрюмое молчание ее слегка обескуражило.

— Да не переживай ты, парень! — беспечным тоном обратилась Эдна к Вилланду, по-свойски толкая его локтем в бок, — велика беда в бега удариться. Думаешь, теперь за тобой по всему графству гоняться будут? Ха, не льсти себе! В крайнем случае… ну не захаживай ты в эту деревеньку больше… примерно с годик, как-то так. Тергон большой, есть где затеряться. А там, глядишь, и забудут все.

Собственно, при этом разговоре она и сподобилась назвать свое имя.

— А как же графский дознаватель? — робко вопрошал Вилланд, — из самого Эльвенстада ведь прибыл. Его-то, поди, хватятся.

— О-хо-хо! Да кому он вперся — мелкая сошка, — с пренебрежением отвечала Эдна, — потому его в нашу глушь и послали. Что не жалко. И чтоб не путался у больших властных дядей под их жирными волосатыми ногами.

От последнего эпитета даже я усмехнулся… беззвучно. Коль иначе не мог. Живо представив себе горилл с толстенными, заросшими волосом, лапами. И при этом наряженных в мундиры и мантии государевых людей.

— Тебя послушать, — все пытался возражать Вилланд, — так всем на все наплевать. И графу с приближенными. И местным владетелям. И даже самому королю в Краутхолле… небось. Однако ж как-то ведь тебя сцапали — не забыла?

— Да сама виновата, — Эдна ответила со слегка грустной усмешкой, — расслабилась. Забыла, что порядочные женщины с кинжалами не ходят. И ладно бы просто ходила. Так еще и в «Овце» этой гребаной остановилась. Уж не знаю, то ли трактирщик сдал. А может, подручный дознавателя сам меня высмотрел. Ну, серый такой… из эльвенстадской гильдии воров наверняка.

Мы с Вилландом при этом одновременно вспомнили похожего на крысу типчика. Ну, того, который едва не стянул кошель охотника. Надо же! Работает на дознавателя, руку, так сказать, закона и порядка. А сам в чужой карман тянется. Хотя… если вспомнить, в моем родном мире иные стражи порядка ему сто очков вперед могут дать.

— Ну ладно, — охотник вроде бы успокоился, не сподобившись, правда, даже слабой улыбке, — не будем расслабляться, попадаться. Но вот еды я хотел в той деревне купить на дорожку. А теперь… ни мне, ни тебе пообедать и нечем.

— Лук есть? — хмыкнула невозмутимая Эдна, — вот и подстрелишь кого-нибудь. Не отказалась бы от свежей оленины.

Вилланд пожал плечами: почему нет, мол. Он еще не знал, что вскоре лук ему и впрямь пригодится. Причем отнюдь не для добывания дичи на обед себе и спутнице.

Повод соответствующий нашелся на торговом тракте. Куда полузаброшенная лесная дорога вывела с той же неизбежностью, с какой даже маленькие ручейки рано или поздно впадают в большие реки или озера. И уж где-где, а на тракте безлюдности отнюдь не наблюдалось. Так что торопиться к нему не стоило — пускай и не только по этой причине.

А главное, что о приближении тракта пару беглецов предупредили отзвуки битвы. Звон сталкивающихся клинков, рев боевой ярости… и неизбежные агонизирующие вопли. А также испуганное ржание лошадей.

Замедлив шаг и подкравшись к тракту, Вилланд и Эдна затаились, решив наблюдать за происходящим из-за кустов.

Перед их глазами предстало с десяток груженых мешками повозок — стоявших в беспорядке и перегородивших дорогу. А между этими повозками схлестнулись две группы вооруженных людей — так непохожие одна на другую.

С одной стороны сражались защитники каравана. В однообразно-серых кольчугах и открытых шлемах — однозначно, в униформе! Трое прикрывались щитами. Остальные то орудовали двумя мечами сразу, то бились тяжелой обоюдоострой секирой. Оружием, пригодным как для защиты, так и для нападения.

Противостояла этому, явно профессиональному, отряду разношерстная ватага. Бывшие крестьяне, одетые не лучше жителей давешней деревни. Вояки поопытнее — их отличало подобие доспехов из кожи с вшитыми металлическими пластинами. Иным посчастливилось разжиться даже настоящими кольчугами, но выглядели те, как с чужого плеча.

Такое же разнообразие царило в вооружении нападавших. Мечи соседствовали с топорами для рубки деревьев. Пики — с шипастыми дубинками. Кто-то даже размахивал обыкновенной косой. Причем эффективно так размахивал, результативно. У его ног уже валялось тело в кольчуге и шлеме.

— Тесак, — пробормотала Эдна, присматриваясь и узнавая кого-то из участников битвы, — Глыба… Рябой.

А потом, осененная подоспевшей догадкой, чуть не подпрыгнула.

— О, Хранитель… Родрик! — с придыханием протянула разбойница, поневоле переходя на крик, — какого ж черта… они там бьются, а я в кустиках отсиживаюсь.

И потянулась к мечу, отнятому у бордового дознавателя.

— Э, ты это брось, — рука Вилланда перехватила кисть Эдны и крепко сжала, — только ведь спаслись. Чего теперь-то? Сами же погибнем… и зря, скорее всего.

Отчасти охотник был прав. Успев оценить расклад в этой битве и понять: сегодня удача улыбалась отнюдь не нападающей стороне. Куда, собственно, и стремилась его нечаянная спутница. Немного уступая противнику числом, охранники каравана явно превосходили в выучке и оружии. И успешно держали оборону. Покуда ватага набившего оскомину Родрика несла потери.

И Вилланду страсть как не хотелось угодить в эти потери самому. Как и вообще ввязываться в историю, связанную с кровопролитием второй раз за день. Да, умом охотник был прав. Вот только Эдна руководствовалась отнюдь не умом.

— Слышь, отпусти! — грубо прошипела она, вырываясь, — ты мне не указ, понял? Сам бы лучше помог — с луком-то…

От резкого движения захрустели кусты. На что, как и следовало ожидать, обратил внимание один из защитников каравана. Держа наготове меч, он двинулся в сторону Эдны и Вилланда. И обнаружил их, не доходя чуть больше метра.

Мужчину с луком и женщину при мече… а может шпаге охранник истолковал однозначно. И крикнул, обращаясь к своим:

— Сюда! Тут засада! Эти твари и в кустах засели! Их тут…

Сколько именно супостатов сидело в засаде, договорить он не успел. Ибо потерял бдительность. Чем поспешила воспользоваться Эдна — выскочив навстречу и успев сделать выпад. Один. Но удачный. Клинок, некогда принадлежавший графскому дознавателю, воткнулся охраннику в лицо. Войдя прямиком в нос.

Но было поздно. К разбойнице, едва успевшей извлечь клинок из пораженного противника, кинулись сразу пятеро людей в кольчугах.

Эдна едва успел парировать удар ближайшего из них. Мечи столкнулись со звоном, переходящим в натужный скрип. А Вилланд попятился в лес… правда, не для бегства. На ходу он уже вскидывал лук и доставал стрелу из колчана.

Стрелял охотник метко. Одному из защитников каравана стрела угодила в глаз. Отчего тот повалился на траву, зачем-то хватаясь за древко. Его товарищу повезло больше. Следующую стрелу, предназначенную ему, человек в кольчуге сумел отбить мечом. После чего с яростным воплем бросился на Вилланда.

На новый выстрел у охотника не было времени. Пришлось отступать — причем не отводя взгляда от противника и как можно быстрее. Под ноги не глядя. Все это в совокупности Вилланда и подвело.

В какой-то момент нога охотника неловко ступила на корень, выпиравший из-под земли. Потеряв равновесие, Вилланд рухнул на спину. Да вдобавок чуть не выронил лук.

Торжествующе осклабившись, подоспевший воин склонился над охотником. Занес меч, предвкушая близкую и легкую победу. И зря — потому как не знал он о кинжале. Который Вилланд обычно прятал в сапоге.

Этот кинжал и решил исход поединка. Одним ловким движением охотник извлек оружие и со всего маху воткнул в ногу противника. Взвыв, тот выронил меч. И, хватаясь обеими руками за пострадавшую ногу, припал на одно колено. А Вилланд уже поднялся вновь. И, пинком опрокинув охранника, вогнал тому меч в живот. Кольчуга удару, естественно, сопротивлялась. Но устоять перед прямым ударом не смогла.

Вытерев пот, охотник осмотрелся… и враз пал духом. С двух сторон к нему приближалось еще два мечника.

— Ну вот ты и попался, — со злорадством сообщил один из них.

Лучше и не скажешь. Ибо даже из лука Вилланд мог убить, самое большее, одного из противников. Сладить со вторым не имея ни шанса. Ни с мечом их павшего товарища, ни, тем более, с кинжалом.

Человеку неробкого десятка, охотнику было страшно. Я чувствовал. Но еще больший страх испытывал я — перед судьбой, что ждала меня в случае гибели нашего общего тела. А вернее, перед неизвестностью.

А помимо страха испытывал я еще и… досаду. С невольной ностальгией вспомнив те дни, когда был бестелесен — и неуязвим. Да, признаю: мне нравилось вновь, как при жизни, чувствовать запахи и видеть краски мира. Ощущать тепло и холод. Зато в роли призрака, я уверен, сладил бы с этой парочкой воителей на раз, два.

А что если…

Зацепившись за, казалось бы, безумную идею, я вспомнил, как покидал Кристалл Душ. И решил те же условия воспроизвести здесь. Предельно сконцентрировавшись, как на экзамене, я попытался вообразить себе… окно. Самое обычное окно, причем закрытое.

Получившееся окошко оказалось почему-то маленьким, размером с человеческую голову. И без стекла, не говоря уж о занавесках. От внешнего мира отделяла его единственная ставня. Да и помещение, что я вообразил, было ему под стать. Чулан какой-то, тесный и темный. Не хватало лишь пауков, поучающих своих паучат…

С трудом отодвинув ставню, я на миг ослеп от яркого света. А затем увидел Вилланда со стороны. С обреченностью взирал охотник на приближающихся противников. К тому времени их разделяло не более десятка шагов. Ну ничего, рано радуетесь!

С трудом я вытащил меч из живота павшего защитника каравана. И, размахнувшись, снес голову одному из его товарищей. Едва ли тот даже успел удивиться самовольному полету бездушной железки.

А вот напарник его успел. Как, к сожалению, и Вилланд. Не сговариваясь, оба бухнулись на колени и зашептали молитвы. Только этого не хватало! Вновь, как и в квартире Алика Бурого, я почувствовал, как силы меня покидают. Меч сам выпал из рук.

Но я все же успел выкрикнуть, обращаясь к охотнику:

— Эй, не зевай! И не бойся. Это я, Игорь… Да что застыл, блин! Бей, пока есть возможность.

К немалой радости, Вилланд меня услышал. Как слышали Аль-Хашим и люди Бурого, имея поблизости Кристалл Душ. И, вероятно, по той же причине. Воспрянув духом, охотник подошел к защитнику каравана. И направил ему в лицо кинжал со словами:

— Помолился? Вовремя. Как раз предстанешь перед Хранителем.

То были последние слова, услышанные человеком в кольчуге.

Хотя угроза жизни Вилланда миновала, возвращаться в его тело я не спешил. Вместе мы направились к тракту. Где Эдна из последних сил отражала атаки сразу двух мечников. Те напирали, и было ясно: отважная разбойница протянет, самое большее, несколько минут.

Одного из ее противников я вывел из игры без всякого оружия. Просто подставив подножку. Выронив меч, охранник рухнул в дорожную пыль. А я уже поднял его оружие, готовясь поразить второго. Что, впрочем, оказалось лишним.

Едва заметив, как меч поднимается над землей, защитник каравана воскликнул «колдовство!». И, бросив оружие, кинулся наутек. Обольщаться, впрочем, не следовало. Коль то же слово выкрикнула и Эдна. Даром что неожиданный перелом в схватке ее подбодрил.

— Не боись, — успокоил разбойницу подоспевший Вилланд, доверительно кладя ей руку на плечо, — это… на нашей стороне. Это просто Игорь. Моя вторая душа.

Тем временем услышавшие о колдовстве охранники дрогнули. Что дало разбойникам возможность перейти в наступление. И очень скоро люди в кольчугах дали деру — обескураженные как вмешательством сверхъестественных сил, так и собственными потерями.

Разбойники торжествующе загалдели, провожая бежавших противников. А кто-то даже отсалютовал подельникам новым боевым трофеем — мечом.

— Родрик! — воскликнула Эдна, отстраняясь от Вилланда.

После чего кинулась к толпившимся у повозок победителям. Кто-то из них, узнав женщину, поприветствовал ее одобрительным возгласом. Однако разбойница не обратила на это ни малейшего внимания.

Бежала она не абы к кому. А к единственному из всей ватаги обладателю полного доспеха. Да закрытого шлема в придачу.

— Родрик! — снова повторила Эдна, повиснув у главаря на шее. Тот поднял забрало… и ответил на приветствие долгим поцелуем.

«Ну точно — рыцарь», — в тот момент подумали мы с Вилландом.

* * *

Замок затерялся в лесах Тергона, прежними хозяевами брошенный, причем давно. Не меньше века назад. И по прошествии столь долгого срока замком мог считаться разве что символически.

В стенах зияли бреши, способные пропустить телегу с двумя вьючными волами. Ров обвалился и давно высох. А то, что от него осталось по глубине было меньше человеческого роста. И, само собой, не могло служить препятствием для возможных гостей замка. Хоть званых, а хоть и всех остальных.

Во дворе, сквозь камни брусчатки, прорастала уже не только трава, но и кусты. А также пара хиленьких деревьев. Да и самих камней осталось не так уж много. Остальные скрыла земля.

От хозяйственных построек, вроде конюшни, не сохранилось ни бревнышка. То ли сгнили они окончательно… а может, пошли на дрова. Даром, что лес вокруг. Да только новым обитателям замка могло быть банально лень рубить деревья, а потом их тащить. Ибо те, кто избрал это место своим домом, трудолюбием отнюдь не отличались.

Половину башен время не просто разрушило — изуродовало. Лично мне они казались похожими на огромные изгрызенные карандаши. Но вот донжон сохранился вполне сносно. Во всяком случае, там можно было укрыться от дождя. Но вот в зиму жителям замка, наверное, приходилось туго.

Именно в этот замок, невесть как обнаруженный среди лесов и болот, Родрик пригласил Вилланда. Ну и меня заодно. Ибо после боя мы вновь стали единым целым. Возвратиться в свое вместилище мне не составило труда. Хватило просто подойти вплотную к охотнику — и оп! Я снова смотрел на мир его глазами.

Еще я подумал, что Кристалл Душ — это не что иное как суррогат тела для души, вроде моей. Такое же временное вместилище, только куда менее надежное. И, естественно, с урезанными возможностями. Если не сказать, вообще без оных. А иначе и быть не могло. Ибо не способны человеческие поделки тягаться с созданиями природы. У той ведь в распоряжении миллионы лет.

«Ты спас мою женщину, — говорил Родрик, — да и в набеге нам сильно помог. Я твой должник, охотник Вилланд. И потому прошу тебя быть моим гостем».

Вилланд не отказался. Хотя мы оба догадывались — вовсе не благодарность и чувство долга заставили рыцаря-разбойника привечать едва знакомого человека. Родрик, впрочем, своих истинных мотивов почти и не скрывал. Сам на них и указав, правда, уже за ужином. Сидя у одного из костров во дворе лесного замка.

— А ведь без тебя мы бы не справились, — начал он с комплимента, — я сам тогда пожалеть успел, что с тем караваном связался. Думали ведь, что нас больше, и ладно. А караван-де простые наемники стерегут. Из тех, кто только с крестьян оброк стрясать горазды. Перед ними… думал я, только оружием потрясешь, ногами потопаешь, и они уже деру дали. Ан нет! Воины нам попались. Настоящие, умелые. Таким хоть короля охранять!

— С кем не бывает, — пожал плечами Вилланд, глядя на огонь и осторожно дуя на миску со своей порцией похлебки, — со мной тоже подобное случается. То я на зверя какого-нибудь крупного иду. Надеюсь сладить… а сам могу без добычи остаться… и даже уцелеть каким-то чудом. То еще силу зеленого змия недооцениваю. Пью, пью… и сам не замечаю, как под столом оказываюсь. Так что я так считаю: кто не ошибался, тот и не жил.

Но заговорить зубы самозваному хозяину замка было не так-то просто.

— Я все-таки не понимаю, — молвил он, с внимательным прищуром глядя на гостя, — скольких же ты человек убил? И не детей золотушных — вояк. Простому смертному это не под силу. Так кто же ты, охотник Вилланд? Колдун… или святой?

— Ну, до святых мне далеко, — Вилланд дурашливо хохотнул, — те-то, небось, пивом не наливаются. И девок продажных не пользуют. Во всяком случае, после того, как заслуживают милость Всевышнего. Иные, небось, даже мяса не едят.

— В посты, — предположил рыцарь-разбойник, сам, видно, в этой теме не слишком подкованный, — в посты наверняка от мяса воздерживаются. А так…

— Что до колдовства, то я и сам боюсь… всех этих, — продолжал отвечать Вилланд, — ну, колдунов — старикашек мерзких с их женоподобными учениками. И ведьм… старушенций с бородавкой на носу.

— Тогда что? — не унимался Родрик.

И охотник дрогнул под его напором. А может, дело было в том, что эти двое разделили трапезу. А значит, по понятиям этого мира, должны были доверять друг другу.

— Можешь не верить… можешь посчитать безумцем, — с усмешкой начал Вилланд, — но дело такое. Еще вчера я был самым обычным человеком. И вряд ли стал связываться даже с одним из ребят с мечами. Да что там — я и в то сражение не хотел ввязываться. Это Эдна твоя меня втянула…

— Так. Продолжай, — спокойно ответил Родрик и замолчал, внимательно прислушавшись. Отсвет костра дрожал на его узком костистом лице, отражаясь в паре цепких серых глаз.

— Ты веришь в бессмертие души? — робко поинтересовался Вилланд.

— Вполне, — услышал он в ответ, — правда, лично меня это не утешает. Уверен, что моя душа отправится к дьяволу на вилы. Сколько б я милостынь ни раздал. И как бы часто ни захаживал в церковь.

— Ну вот, — продолжал охотник, — у тебя эта душа единственная. И у всех людей. В том числе и у меня… была до вчерашнего вечера. Но теперь подселилась еще одна. И эта, вторая… Игорем ее звать… для нас и постаралась. Может из тела выходить, когда захочет. Ну и ворогу какому хвоста накрутит. А тот и сделать ничего не может. Даже не видит, кто на него напал.

— Игорь, значит, — Родрик словно попробовал мое имя на вкус, — Игорь… Из каких-то далеких земель, видимо, эта душа-то пожаловала. Тех, что восточнее даже Остенвинда. Кстати! А ты уверен, что это именно душа? А не сила нечистая в тебя вселилась?

— Не, чур меня! Чур! — поспешил возразить Вилланд

Но для пущей уверенности наложил растопыренную пятерню себе сначала на лоб, а потом на сердце.

— Этот Игорь был таким же человеком, как и мы. Дурковатым, правда, малость. Свалился как-то с телеги, ну и расшибся. А какой-то алхимик его душу поймал, да в кристалл волшебный заточил. Вернее, попробовал заточить, но Игорь сбежал.

— Раз сбежал — значит, не такой уж и дурковатый, — заключил Родрик, чем заслужил мою мысленную благодарность, — хотя, насчет остального можно и поверить. От этих алхимиков никогда не знаешь, чего ждать. Мудрыми прикидываются… много умеющими, полезными. А сами те еще бестии. Пуще торгашей и придворных!

— Сам от них не в восторге, — согласился Вилланд, — но, видно, кроме алхимиков нам помочь некому. Вот и направляемся в Эльвенстад. Чтоб избавить меня от второй души. А Игоря этого куда-нибудь пристроить.

— Было б куда, — усмехнувшись, молвил рыцарь-разбойник, — а ты точно хотел бы с ним расстаться? Это ж, наверное, очень выгодно — иметь в хозяйстве привидение.

«Вот еще, — с досадой подумал я, — проходили уже. Что-то не хочется, чтобы меня… имели!»

— Нет уж, — оказался солидарен со мною Вилланд, — этот голос в голове… просыпаться стоя, опять же. Не-е-ет, не надо. Да и на инквизитора нарваться можно.

— Дело твое, — голос Родрика выражал легкое сожаление, — хотя я бы не прочь был обзавестись таким союзником. Но… не буду тебя неволить. Лучше пару советов дам. Вот первый: я слышал, что в Эльвенстаде живет один из самых искусных алхимиков. Аль-Хашимом его зовут…

«Аль-Хашим! — внутренний голос в голове охотника грянул так резко, что заставил того схватиться за голову, — да! Это он поймал меня!»

Для рыцаря-разбойника, впрочем, эти слова остались неуслышанными.

— И если кто мог бы вам двоим помочь, — продолжал Родрик, — то только он. Второй совет… точнее, даже услуга за услугу. Манус… предводитель эльвенстадской гильдии воров — мой должник. Как я твой. Поэтому, если тебе и этому… Игорю понадобится помощь, обращайтесь к нему от моего имени.

— Кстати о гильдии воров, — окликнула его Эдна, подходя к костру, — один из людей Мануса… похоже, это он меня выследил. Кто-то из эльвенстадской гильдии. Из-за него я оказалась на виселице.

— Что ж, городские воры — существа ненадежные, — изрек рыцарь-разбойник, хлопнув ее пониже спины, — на кого угодно работать готовы. Но и спускать этого не надо. Поэтому… дорогая, прошу тебя отправиться с Вилландом. Опознаешь эту тварь. Не думаю, что Манус станет с ним церемониться.

Судя по молчаливому кивку, женщина не возражала. Не был против такой компании и Вилланд.

— Кстати, — вдруг зачем-то спросил он, — а почему тебя зовут рыцарем-разбойником? Ты дворянин?

— Ну, во-первых, не меня зовут, а это я сам так назвался, — усмехнулся Родрик, — во-вторых… ну нельзя же владеть замком, не будучи хотя бы рыцарем. А насчет дворянства — увы. Ни его величество, ни его сиятельство титула мне так и не даровали. Постараюсь, хе-хе, напомнить им про это упущение при первой же нашей встрече.

Внешность брат Теодор имел безобидную, отчасти даже забавную. Благодаря круглой как мяч, идеально лысой, голове, небольшому росту и заметному животику. Еще брат Теодор мог смешно причмокивать, когда говорил.

Однако не стоило обманываться. Некоторые собаки тоже выглядят потешно. В особенности щенки Однако хищными тварями оттого быть не перестают.

Что касается брата Теодора, то он, рожденный человеком, ближе к зрелым годам сделался не щенком даже, но псом. Охотничьим и сторожевым псом инквизиции. Службе которой было посвящено почти пятнадцать лет его жизни.

С собаками обычными, четвероногими, брата Теодора роднил прежде всего нюх. Конкретно — нюх на ересь. Что при его опыте успел обостриться феноменально. Хотя с другой стороны, не почуять зловонный дух греха, простершийся над страной, было бы трудно. Мало того, что захолустье кишмя кишело всевозможными слугами дьявола: колдунами, знахарями да недобитыми идолопоклонниками. С этим-то еще можно было стиснув зубы, но смириться.

Но ведь враги истинной веры давно обосновались уже и в больших городах. Включая родной для брата Теодора Эльвенстад. И чувствовали себя с каждым годом все вольготнее. Все безнаказанней.

То грубые ратники прямо на улице принимались отпускать скабрезные шуточки в адрес мимо шедших смиренных слуг Господних. То фигляр-недоумок надругается над возложением Длани Хранителя — священного жеста истинно верующих. То какие-нибудь приезжие бродяжки-замарашки смущают прихожан, ошиваясь возле церквей в надежде на милостыню.

Да что там! Не давеча, как на прошлой неделе брат Теодор лично имел несчастье встретить четырех таких бродяжек. Нелепо вырядившись, отчего став похожими на иноземную птицу попугая — они болтались-кривлялись у самых стен Собора. За что и вынуждены были вскоре переселиться в его подвалы. Где до сих пор пребывают в ожидании Святого Трибунала.

И кстати, об иноземцах. Именно из стран дальних и жарких, по мнению брата Теодора, в Фьеркронен и притекало больше всего гноя. Начиная с товаров… ну, хотя бы пряностей, поднимающих аппетит и тем толкающих мирян в грех чревоугодия. И заканчивая так называемыми мудрецами — астрологами, алхимиками. Людишками, свои собственные суждения ставящими выше всех заповедей и священных книг.

О, будь его воля, брат Теодор давно бы спровадил всю эту ученую шушеру на костер — одного за другим. А на границе поставил арбалетчиков, чтоб заблаговременно отстреливали гостей из теплых краев. Нет, лучше не арбалетчиков, а стену выстроить. Вроде той, что по рассказам мореплавателей, защищает некую империю на соседнем континенте.

Но кто ж даст-то ему эту волю — простому монаху. Тем же астрологам внимают дворяне, а то и сам король. Они ж судьбу, видите ли, предсказывают. По звездам, ха! Естественно, за так называемых предсказателей всегда есть, кому заступиться.

Или взять алхимиков. Те же колдуны по большому счету. Только не в пещерах таятся, а по городу разгуливают. И говорить умеют красиво, не бормочут всякий бред. А Святой Остров, колыбель и сердце истинной веры все никак не приравняет их ремесло к богопротивной волшбе.

Колеблется понтифик, колеблются кардиналы. А в ожидании соответствующего эдикта инквизиция разменивается на мелочи. Во всяком случае здесь, в Эльвенстаде. То вышеупомянутых бродяжек богохульных в темницу тащит. То допрашивает университетского профессора — тот, видите ли, усомнился в божественном происхождении Хранителя. Или хотя бы пробует уличить иного алхимика в грехах, даже его ремеслом не вполне объяснимых.

Один из таких алхимиков, Аль-Хашим, давно привлек внимание брата Теодора. Инквизитор вербовал в осведомители всех, кого можно. Уличного продавца пирожков, одноногого попрошайку, набожных соседей приезжего мудреца. Даже шлюху привлек, пасущуюся на этой улице. Та верила, что помогая инквизиции, помогает Богу. И потому надеялась на отпущение грехов. Коих успела скопить немало.

Показания всех перечисленных горожан сходились в одном. Дом Аль-Хашима мог пустовать неделями, месяцами. Притом, что никто не видел, как алхимик выходит за дверь. Моменты возвращения свидетели также упускали. Неужели Аль-Хашим уходил куда-то по ночам? Даже этого вполне хватило бы для подозрений. Но брат Теодор был не из тех, кто довольствуется малым. Во всяком случае, в деле защиты веры. Помимо нюха он обладал еще и по-собачьи железной хваткой.

Следовало копать глубже. А еще выжидать. Что брат Теодор и сделал. И терпение его, это качество, необходимое праведнику, вскоре принесло плоды.

Примерно с месяц назад Аль-Хашим стал частенько выходить из дома при свете дня. А значит и на виду у добровольных осведомителей. И те донесли, что алхимик вернулся в город отнюдь не с пустыми руками. При нем раз за разом оказывалось изрядное количество драгоценностей. Невесть откуда взялись эти кольца и бусы… а скорее всего, из преисподней.

Как вскоре выяснилось, драгоценности Аль-Хашим сбывал ювелиру, живущему на соседней улице. Сам ювелир, понятное дело, вначале отнекивался. Однако брат Теодор нашел подход и к нему. Применив целый ряд непоколебимых аргументов.

Во-первых… и есть, кому подтвердить, ювелир частенько пропускал пятничную службу. Да и церковную десятину платил помалу. Хотя у самого карманы до того полны, что вот-вот лопнут. Уж не усомнился ли он в истинной вере? Во-вторых, жена ювелира носит платок подозрительного ярко-красного цвета. Прямо как пламя преисподней. И в-третьих, юный сын ювелира по ночам лазает на крышу, смотрит на звезды. Уж не впал ли он в астрологическое суеверие? Или, что хуже, на колдовство потянуло парня.

И самое главное. Уж не забыл ли ювелир, что драгоценности, купленные у прислужника нечистой силы, заведомо прокляты? Как бы проклятье от них не перешло на всю семью ювелира… на весь род до десятого колена.

Под таким нажимом торгаш, разумеется, сдался. И сознался во всем. Да еще и пришлось ему отдать Церкви в лице брата Теодора львиную долю драгоценностей, купленных у Аль-Хашима. Инквизитор обещал, что с остальных снимать проклятье заодно с грехами придет его знакомый священник. Но, опять-таки, не задаром.

Оставался сущий пустяк. Подкараулить подозрительного алхимика. И поймать за руку в момент очередного возвращения. С этой целью брат Теодор во главе целого отряда из десяти монахов устроил засаду возле дома Аль-Хашима.

В первую ночь засада ничего не дала. Впустую закончилась и вторая попытка. Но на третьи сутки старания брата Теодора были-таки вознаграждены. Внутри дома, в окне второго этажа что-то сверкнуло, похожее на молнию. Да несколько раз вдобавок. А откуда еще могли взяться молнии, коль на темном небе ни облачка? Разумеется, от волшбы!

Монахи в отряде подобрались крепкие. Кто-то из них решил посвятить себя Богу и Хранителю, сойдя со стези воина. Кто-то прежде был мореплавателем. Ну и еще кое-кто из монахов некогда промышлял разбоем. Ныне покаявшись… но прежних навыков не оставив.

Так или иначе, чтобы выломать дверь, сил подручным брата Теодора хватило. Затем двое монахов встали в караул у входа. Тогда как остальные ворвались внутрь.

Аль-Хашим обнаружился не то в рабочем кабинете, не то в небольшой лаборатории. Точнее выяснять назначение этой комнаты брату Теодору было некогда.

Запах гари, сопровождавший алхимика, говорил сам за себя. Как и загадочная, непременно колдовская, фигура, украшавшая пол. Аль-Хашим не успел сойти с нее, когда подоспел инквизитор с помощниками. Не давая хозяину дома опомниться, брат Теодор поспешил обвинить его в колдовстве и связях с дьяволом. После чего с легким сердцем велел доставить алхимика в каземат под Собором.

Подхватив Аль-Хашима под белы руки, монахи отволокли его прочь. По пути, разумеется, намяв старому грешнику бока. Смирение смирением, да только для защиты веры одних лишь слов недостаточно. И даже убивать на самом деле можно… прощая и без ненависти. Но даже сострадая и молясь за обреченную душу.

Брат Теодор уходил последним. А перед тем обошел и обыскал дом в поисках еще каких-нибудь богатств алхимика. Все-таки не хлебом единым жив человек и отнюдь не проповедями. Деньги и драгоценности, конфискованные у еретиков, инквизитор считал достойной наградой за примерную службу.

Только вот на сей раз поживиться ничем не удалось. И брату Теодору даже пришлось помолиться — каясь за свою неумеренность. Уже покидая дом, он прибил у входа табличку с надписью «еретик». Разместить ее пришлось на ставнях ближайшего окна. Поскольку дверь была высажена.

* * *

На эту-то табличку и наткнулись Вилланд и Эдна при моем незримом присутствии. Наткнулись после более чем недели пути через полграфства. И отнюдь не легкой прогулки по Эльвенстаду — этому лабиринту из улиц, узких и разных. Да с неизбывным препятствием в виде толпы, эти улицы заполнявшей.

Кого в ней только не было! Торговцы, простые работяги, оборванцы. Темных личностей тоже хватало. Кто-то из оных едва не стащил под шумок у Вилланда кошель. Мимоходом, привычным и доведенным до автоматизма движением.

Еще время от времени в толпу чуть ли не врезалась какая-нибудь повозка. Притом что до тротуаров жители этого мира еще не додумались. Как, увы, и до табличек с названиями улиц. Не говоря уж о принятии одной простой истины касательно градостроительства. Что вышеупомянутые улицы лучше вести напрямик. Не заставляя их виться между хаотично расположенными домами. Словно это не улица, а змея, изворачивающаяся под ударами лопатой.

Жара, духота и теснота встретили нас в этом городе в летний полдень. Продираясь через Эльвенстад, мы инстинктивно жались к краю улицы — поближе к тени. Благо, хоть в последних недостатка не было. Особенно ближе к центру. Дома здесь достигали четырех-пяти этажей и стояли так тесно, что порой заслоняли солнце. Зато и народу было больше. А кислорода, соответственно, наоборот.

В общем, экскурсия по средневековому городу удовольствия никому из нас не доставила. И тем болезненнее мы, все трое, приняли ее финал. Когда, добравшись наконец до двухэтажного дома под красной черепичной крышей, обнаружили дверь его выломанной. Да табличку эту в придачу. И хотя ни Вилланд с Эдной грамоте обучены не были, а общий смысл понятен был все равно.

Выломанная дверь — это, по меньшей мере, не к добру. Хуже даже, чем ехать ночью в лес, причем в багажнике. От такого зрелища у моего охотника аж руки опустились. Пал духом и я, как бы к Аль-Хашиму ни относился. И только Эдна до последнего тешила себя надеждой. На то, например, что она-де ошиблась домом.

— Эй… извините! — окликнула разбойница старуху, сидевшую на скамейке возле дома напротив, — это здесь живет алхимик по имени Аль-Хашим?

— Жил, — проскрипела та, выжигая остатки наших сомнений синим пламенем, — да сцапали его. Инквизиция. Ну и поделом. Говорят, с самим чертом якшался… хе-хе.

С этими словами старуха приложила пятерню то ко лбу, то к сердцу. Да так раз пять. После чего добавила:

— С чертом, не с чертом… а точно знаю: странное что-то в этом доме деялось. Рядом живем, трудно не заметить. Так что… поделом. А вы, кстати, кем ему приходитесь?

Последняя фраза прозвучала неожиданно резко, как щелчок плети. Даже видавший виды охотник вздрогнул. А старая карга не сказала больше ни слова. Только вперила в Вилланда и Эдну взгляд недобрый и цепкий. Как у сторожевой собаки. Да еще снова осенила себя пятерней. Видимо, заметив, что одна из нас — женщина. А одета неподобающе, по-мужски.

Или… быть может, каким-то чудом, посредством неведомого дара, старуха смогла узнать, что нас не двое, а трое. Приметила бестелесного меня. Так что пришлось срочно удалиться от ставшего бесхозным дома. А молчание нарушить, только скрывшись в узком тенистом переулке.

— Да, дело дрянь, — констатировала хмурая Эдна, — кто в лапы инквизиции попал — пропал. Это не дознаватели малахольные. Выходит, зря сюда тащились.

— Ну почему же, — возразил Вилланд, — мало ли алхимиков… в одном только Эльвенстаде. Поди кто еще нам поможет.

— Что-то не уверена, — разбойница насупилась еще больше.

— А я вообще уверен… что не поможет, — вынужден был вклиниться в разговор я, — кроме Аль-Хашима кто-то… вряд ли. Все-таки бывают незаменимые люди. Хоть и в одном ремесле.

За свои слова я отвечал. Ибо даже в моем родном мире на одного подлинного ученого приходились тысячи и тысячи посредственностей со степенями. Не знающих ничего, кроме содержимого учебных программ. И только умеющих, что вкладывать эти знания в пустые студенческие головы.

Соответственно, на одного великого полководца и правителя в истории приходились легионы толстозадых штабных трутней да пустомелей-политиканов. На каждое светило медицины — полчища корыстных халтурщиков в белых халатах. А на каждый стоящий фильм выпускали воз и тележку пустопорожней дребедени.

И это в моем мире! Где образование и критерии профпригодности давно подогнаны под стандарты. Что уж тогда говорить о средних веках. Когда каждый человек вынужден был добывать знания самостоятельно, сообразно трудолюбию и способностям. Причем далеко не всегда успешно.

Ну и конечно, я знал не понаслышке об умениях Аль-Хашима. Успел их оценить. И даже отчасти согласиться с покойным Аликом Бурым. Когда тот называл старого хмыря волшебником. Хмыри и пройдохи ведь тоже бывают гениальными.

По всей видимости, этот важный момент Вилланд таки понимал. Но почему-то все препирался.

— А что еще остается? — вопрошал он недовольно, — Аль-Хашима-то этого, поди, сожгли давно. Инквизиция…

Возражения последовали тотчас же, причем с двух сторон.

— Давно — это вряд ли, — сообщил я, — самое большее, неделю назад. За день до нашего знакомства я видел алхимика живым и здоровым.

— Табличка вроде свежая, — констатировала Эдна, призвав себе в помощь дедукцию, — относительно. И никто пока не прикарманил хотя бы дверь. А ведь она добротная, дубовая… Опять же старуха помнила и про Аль-Хашима, и про инквизицию. Не забыла… а ведь память у стариков… сам понимаешь.

— Вот и Игорь примерно про то же говорит, — нерешительно молвил охотник, — самое большее, неделю назад его взяли.

— Вот-вот. Так что вряд ли алхимика успели сжечь. Скорее, его подержат месяц-другой в застенках, допросами помучают. Чтоб богатства выдал кое-какие… например. Вряд ли Аль-Хашим был беден. Бедняка эти охотники на ведьм вообще могли не заметить.

— И все равно… толку-то, — с сомнением произнес Вилланд, — думаешь, нам под силу вызволить алхимика? Да из лап инквизиции? Во-первых, я не знаю, где его держат. А во-вторых… неужели ты думаешь, что узников никто не охраняет?

— Монахи, — бросила Эдна с ноткой скепсиса, — а где искать пленников инквизиции, наверное, только ты не знаешь. Собор видел?

Охотник кивнул — за нас обоих. Я же вспомнил каменную громадину, возвысившуюся над городом. Здание с исполинскими стрельчатыми окнами и огромными круглыми часами. И двумя башнями, увенчанными растопыренной пятерней. Сие грандиозное сооружение было заметно, наверное, из любой части Эльвенстада.

— Монахи, — повторил за разбойницей Вилланд, — ты не обольщайся, они только выглядят кроткими и смиренными. А на деле… видела ведь сама, что с дверью сотворили. Не трахаются… вот силы и некуда девать.

— Да что ж ты за нытик! — не выдержав, сварливо молвила Эдна, — мужик, называется. Охотничек… такого и заяц напугает. Забыл небось, как наемников при караване уделали? На пару с этим… Игорем. Так что вам стоит вдвоем даже Собор штурмовать?

Зря она так! Во-первых, я не «этот». А во-вторых, вспомнилось, как действовала на меня даже молитва Алика Бурого — сбивчивая и суетливая. И не только Бурого; одного из наемников тоже. Пришлось в том спешно признаться.

— Вообще-то… не выйдет штурмовать Собор, — сообщил я не без смущения, — против символов веры я бессилен.

— Угу… не выйдет, — тупо повторил охотник для спутницы-разбойницы, — ну то есть, со штурмом. Все-таки Игорь вроде как нечистая сила. А на нечистую силу у священников и монахов всегда есть управа.

Отдам ему должное. Хреновое, но объяснение Вилланд таки нашел.

— Ах да, — коротко молвила, согласившись с ним, Эдна, — значит, нам одно остается. Воспользоваться помощью Мануса.

* * *

Видимо, Эдна и раньше наведывалась в Эльвенстад. Причем не раз и не два. Благодаря чему город разбойница знала почти идеально. Сперва она, не заблудившись и не ошибившись, смогла привести нас к дому Аль-Хашима. И ни разу не спросив дорогу ни у кого из местных.

Не растерялась она и когда снова пришлось идти — на сей раз до штаба или убежища гильдии воров. Нам с Вилландом, в крупных населенных пунктах этого мира почти не бывавшим, только и осталось, что следовать за бойкой женщиной. Как детям на школьной экскурсии.

Прикрытием убежищу гильдии служил какой-то сарай или лачуга. Без единого окна и с дырявой соломенной крышей. Однако бревна, слагавшие сей архитектурный уродец, оставались добротными, крепкими. Хоть и успели потемнеть.

Небольшая дощатая дверь, наверное, была тяжелой и весьма прочной. Такую ногой не вышибешь. Разве что тараном осадным. Потому что Эдне пришлось ударить по ней изо всех сил, чтобы выбить мало-мальски громкий звук. И когда, с третьей попытки, у нее получилось, разбойница схватилась за ушибленную кисть.

— Пусти-ка мужика, — выступил вперед Вилланд и врезал по двери увесистым кулаком. Раз, другой, третий… А затем оказалось, что хотя бы одним окошком сарай располагал. Обнаружилось оно как раз на двери. Почти сливаясь с нею, будучи закрытым.

Крохотная ставенка отворилась и изнутри показалось лицо. Обезображенное угрями и с единственным видящим глазом. Второй скрывала плотная повязка.

— Да слышу… черт вас всех, — проворчало лицо, — грохотать-то зачем? Прилег, понимаешь, отдохнуть. Нетерпеливые все пошли, дождаться не могут…

— Мы к Манусу, — сообщила Эдна, вскидывая руку. Тем самым, видимо, привлекая внимание одноглазого привратника к себе.

— А к его сиятельству на прием не хотите? — тот саркастически хмыкнул, — хотя чего мелочиться… к королю уж сразу напроситесь. Нет, лучше к понтифику на прием.

— Мы от Родрика, — вежливо, но твердо уточнила разбойница, — если тебе знакомо это имя.

— А что ж сразу не от короля? — все с тем же злым ехидством вопрошал ее одноглазый собеседник. После чего с громким хлопком закрыл ставню.

— Идите на хрен, он щас имел в виду? — Вилланд нахмурился.

— Надеюсь, что нет, — попыталась успокоить его Эдна, — не того он полета птица, чтоб такие вопросы решать. Наверняка советуется с кем-то повыше. Надо просто подождать… немного.

Наверное, это «немного» на сей раз заняло минут пять или семь. Мелочь ничтожная. Только вот даже пять минут могут оказаться самыми долгими пятью минутами, если тратить их на ожидание. Хоть на автобусной остановке, хоть в очереди у кассы торгового центра. А хоть и в ожидании приема.

Это только на экзамене кажется, что времени не хватает. Ибо ждать в данном случае приходится, скорее, преподу, чем тебе. Пока ты, наконец, закончишь черкаться на листке, приведешь в порядок мысли и шагнешь-таки в сторону неизбежности. Воплощенной в виде преподского стола.

Пока я переваривал нежданно нахлынувшее воспоминание из прежней жизни… просто из жизни, охотник мой переминался с ноги на ногу. И тоже, наверное, что-нибудь вспоминал. А Эдна, напротив, демонстрировала покой и хладнокровие статуи. Прислонив кисть ко лбу, она вроде бы любовалась на солнце. Которое как раз просвечивало в щели между двумя ближайшими домами.

Но любое ожидание рано или поздно заканчивается. Снова отворилась ставенка, и угреватое лицо изрекло:

— Ладно, проходите. Манус вас примет… черт бы вас всех. Шастаете, все шастаете… Мало того, что всю ночь вкалываешь, так и днем покою нет…

Ворча таким манером, привратник возился с многочисленными запорами с внутренней стороны двери. Бряк, щелк, скрип… Наконец, дверь отворилась. И мы ступили на каменный пол просторной комнаты — полутемной и почти лишенной мебели. Ну, если не считать каких-то полок вдоль стен, да топчана с тюфяком. И большого ящика, используемого, видимо, взамен стола. На нем стояла глиняная бутыль и тарелка с изрядно обкусанным куском хлеба.

Единственным источником света здесь служила брешь в крыше. Через нее, перечеркивая воздух сверху вниз, в помещение пробивались лучи солнца. На фоне окружающего полумрака они казались плотными, чуть ли не твердыми.

Захлопнув за гостями дверь, одноглазый привратник снова торопливо перебрал все запоры. Защелкнул, задвинул. После чего с видимым облегчением плюхнулся на топчан с тюфяком.

— Идите к ступенькам, — напоследок бросил он, — Манус вас ждет.

Ступеньки обнаружились в темной глубине комнаты. И были выдолблены прямо в полу. Опасливо перешагивая, Эдна и Вилланд преодолели их, спускаясь под землю. Чтобы оказаться в другой комнате. Вернее, в кабинете. Хотя по просторности этот кабинет мог служить даже гостиной. А уж как обставлен был — не стыдно, наверное, принимать здесь и представителя знати.

На каменных стенах, вперемежку с лампадами, висели щиты, скрещенные мечи и кинжалы. Нашлось место и нескольким портьерам из темно-зеленого бархата. На каждой из них позолоченными нитями был вышит рисунок: контур гнутого ножа над контурным же изображением кошеля. Большой, приятно-округлой капли. Видимо, это и была эмблема гильдии воров.

Пол устилал пухлый ковер. А в центре комнаты размещался дубовый стол. И резное кресло с высокой спинкой да несколько стульев рядом с ним. Манус, низенький сгорбленный старичок, восседал в кресле. И склонившись над пухлым пергаментным томом, чиркал по нему пером.

— А где же сам рыцарь-разбойник? — пробурчал Манус, не отрываясь от своего занятия, — что же он кого попало ко мне посылает?

И после двухминутной немой сцены добавил:

— А чего это вы стоите-то, я не пойму? Садитесь, пришли коль. В ногах ведь… это, правды нет. Я прав?

С этими словами старик поднял на гостей белесые глаза. И замолчал, выжидая. Отодвинув стулья, Эдна и Вилланд расположились за столом. Как раз напротив предводителя эльвенстадских воров.

— Чтоб ты знал, я для Родрика — не последний человек, — с толикой дерзости сказала ему разбойница, — так что можешь считать, что разговариваешь сейчас с ним. Теперь к делу. Родрик сказал, за тобой должок.

Взгляд Мануса сделался цепким, жестким. Оценивающим. Внимательно оглядев Эдну с ног до головы, старик перевел глаза на ее спутника. Наморщил лоб, будто что-то вспоминая. После чего заговорил вновь:

— Должок? Должок помню, как же иначе. А раз должен, значит отдам. По первой же просьбе… кхе-кхе.

— Ну, собственно, просьб у нас две, — поспешила уточнить Эдна, — причем одна из них важная, а вторая… так. На уровне «если не затруднит». Начну с важной: нам нужна помощь.

— Вызволить одного человека… из темницы, — вклинился в разговор Вилланд.

— Человека? Вызволить? — переспросил, ухмыльнувшись, Манус, — ах, юноша… сколько живу, а ничего в мире не меняется. Граф все так же возводит напраслину на добрых людей. То в казематы бросает, то гонит на плаху. И что ж делать нам… другим добрым людям? Конечно же, избавлять его сиятельство от бремени лишних грехов. Он потом… кхе-кхе… на том свете еще спасибо за это скажет.

— Э-э-э, — поспешила возразить Эдна, — видишь ли, граф здесь ни при чем. Нужный нам человек… алхимик, угодил в лапы инквизиции. Сжечь его пока не сожгли… скорее всего. Но держат в подвале под Собором. И наверняка пытают.

Пока она говорила, лицо предводителя гильдии воров мрачнело на глазах. Тем не менее, слушал он внимательно. И взял слово, только когда разбойница закончила.

— Не понимаю, чем гильдия может здесь помочь, — сухо и без энтузиазма молвил Манус, — вломиться в Собор силой? Чтоб вызволить этого… алхимика? Да простит меня Родрик, но ничего не выйдет. Нет, силенок-то у нас, может быть, и хватит. Если соберемся да оружие прихватим. Но... поймите, ребятки. И я, и люди мои — почти все очень набожные. Есть причины, кхе-кхе…

Вот и представьте, каково это будет. Сегодня мы нападем на Собор… оскверним его кровью… да и своим присутствием. А завтра любой из нас может пойти замаливать очередной грех. А том числе в тот же Собор. Не выйдет, ох, не выйдет, ребятки…

— Проклятье! — у моего охотника банально не выдержали нервы, и он едва не сорвался на крик, — что же такое: и здесь от ворот поворот.

Манус молча смерил его белесым взглядом. Много ты понимаешь, читалось в глазах старика.

— С другой стороны, — нехотя проскрипел он, снова морща лоб, — все не так безнадежно. Мы могли бы дождаться, когда этого вашего алхимика повезут на площадь. Ну, чтоб сжечь наконец. А там бы уж мы и подсуетились. Или по дороге перехватили. Тут, я думаю, Хранитель нас простит. На зрелище такое ведь опять толпа соберется. А в подобных сборищах нам орудовать не впервой… по карманам шуровать, кхе-кхе. Только на сей раз предстоит украсть целого человека. Что-нибудь еще?

К последнему вопросу Манус перешел столь резко и задал его так громко, что Эдна даже вздрогнула. После чего заговорила. Смущенным тоном благородной девицы, сознающейся в свидании с конюхом.

— К сожалению, да. Один из людей гильдии работает на графского дознавателя. И по его милости я попала на виселицу. И если бы не этот храбрый человек, — разбойница кивнула в сторону Вилланда, — мы бы здесь сейчас не разговаривали.

— На графского, значит, дознавателя, — изрек в ответ Манус, — что ж, не новость для меня это, не новость. Даже мы не свободны от подданства ни его сиятельства, ни его величества. И вынуждены исполнять долг перед ними по мере скромных наших сил. Не то кому б мы тогда нужны были? Давно бы нас переловили да перевешали.

А немного помолчав и подумав, глава гильдии добавил:

— Впрочем, я кажется, знаю, кто под монастырь тебя подвел. Киф… чертов пройдоха. Вот уж кто спелся с графскими ищейками! И как раз на прошлой неделе отпросился у меня. Вроде как родителей навестить в каком-то захолустье. А вернулся… да только что, буквально! Незадолго до вас. Эй, Ки-и-иф, черт тебя подери!

Последнюю фразу Манус уже выкрикнул. В ответ одна из портьер отодвинулась, и в комнату вошел неприметный человек в сером плаще.

Как ни старался этот Киф быть незаметным… но, по крайней мере, я его узнал. Именно он, похожий на крысу, вздумал поживиться за счет Вилланда в «Пьяной овце». Ничего не скажешь, удачное совпадение.

— Да! Это он! — воскликнула Эдна, тыча в неприметного человека пальцем. А Киф при виде ее как-то стушевался, попятился. Точно привидение увидел.

— Киф, — строгим тоном обратился к вошедшему Манус, — я знаю… да и не только я, что ты, продажная шкура, работаешь на ищеек его сиятельства.

— Работал, — поспешил уточнить вор, — деньги не пахнут.

— Это да, — кивнул, словно согласившись, глава гильдии, — но есть не одно, а целых два «но». Во-первых, ты редко делился с гильдией. Все больше в карман к себе клал.

— Просто дознаватель платил не всегда, — себе в оправдание отвечал Киф, — угрозами брал все больше.

— Ну, допустим, — снова кивнул Манус, — тогда слушай второе «но». Из-за тебя чуть не казнили эту прелестную девушку. Возлюбленную рыцаря-разбойника. А рыцарь-разбойник, чтоб ты знал, друг всей нашей гильдии. Некогда сильно нам подсобил. И дружба… напоминаю тебе… она дороже всяких денег.

Не без удовольствия я наблюдал, как без того бледненькая востроносая физиономия Кифа совсем уж побелела. И как подрагивали стиснутые пальцы рук. Боится, сволочь! Сразу видно, что боится.

— И что теперь? — пробормотал он вполголоса.

— Как что? Наказание! — не промедлил с ответом предводитель гильдии воров, — а искупить свою вину перед всеми нами ты можешь только одним способом. Выясни, когда инквизиторы собираются сжечь на костре алхимика по имени Аль-Хашим.

— Но… как? Откуда? — вскричал Киф со смесью страха и возмущения.

— Это уже твои заботы, — тоном, не терпящим возражений, отрезал Манус, — на то оно и наказание. Ты же не рассчитывал, что за проступок твой я тебя целого барашка жареного съесть заставлю? Или поросенка? А теперь ступай. Не то вякнуть не успеешь, как вылетишь из гильдии. И следующим, что ты сможешь невозбранно украсть, будет кость у бездомной собаки.

Мутный старческий взгляд главы гильдии сделался тяжелым, как у удава. Киф отступил под этим взглядом; попятился, покидая кабинет. И успел оступиться целых два раза.

При виде такого зрелища никому из нас троих и в голову не могло прийти посчитать это наказание излишне мягким.

* * *

Но вот выполнять заведомо невыполнимое задание Киф не бросился. И хотя после кабинета Мануса ноги понесли его к Собору, но совсем с иной целью. Незадачливый клеврет покойного дознавателя прикинул расклад. И понял, что возврат в гильдию отныне ему заказан — по крайней мере, мирным путем. Самым же разумным вору-изгнаннику показалось напоследок отомстить предводителю. Этому старому самодуру и ханже.

Движимый такими, отнюдь не праведными, устремлениями Киф напросился к настоятелю Собора. На внеочередную исповедь. Где выдал все, что знал о планах предводителя гильдии.

А начал Киф с подобающего вступления.

«Дьявол овладел душой Мануса, — зловеще шептал он, — слишком долгую и греховную жизнь он прожил. Слишком мало времени посвящал молитве и покаянию. И теперь… по наущению врага рода человеческого задумал Манус пойти против самой Церкви. Да в придачу затянуть в этот омут греха всю гильдию».

На вопрос, собственно, о грехе Киф сообщил не только о намерении Мануса спасти еретика от заслуженного возмездия. Этих еретиков, вдобавок, со слов изгнанника, было несколько. Не забыл он и украсить свой рассказ кое-какими выдумками. О Черной Мессе, что будто бы совершалась в эльвенстадских катакомбах — владениях гильдии воров. О разнузданных оргиях и кровавых жертвоприношениях с поеданием детей.

Едва ли настоятель поверил хотя бы половине из сказанного Кифом. Однако это не помешало ему поблагодарить раскаявшегося вора и посулить прощение всех грехов. А после исповеди встретиться с городским епископом и членами инквизиции. Дабы те позаботились о подстилании соломки. Все-таки сказка, она может быть и ложь, но подстраховаться лишним не будет.

Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы повязать Мануса и отправить его на костер. Имейся такая возможность, предводителя городских воров давно бы сцапали светские власти. Однако Манус по натуре своей был крысой. И как любая крыса, при первых признаках опасности скрывался в темноте и глубине. В данном случае — в темных и глубоких катакомбах под Эльвенстадом. Где блуждая, легче разыскать древний клад, чем конкретного человека.

Но вот ближайшую процедуру очищения огнем еретических душ следовало более-менее обезопасить. Для чего выделить на ее охрану побольше монахов — из числа самых крепких. Да выдать им боевое оружие. Еще епископ отправил письмо с просьбой о подмоге в Остенвинд. Тамошним рыцарям-храмовникам, что сражались против язычников и темных душой варваров в первых рядах.

Ну и напоследок саму церемонию было решено отложить еще на неделю. Так что замысел Мануса, с освобождением хотя бы одного еретика, был обречен. Вернее, был бы… да только не имел на самом деле глава гильдии воров такого замысла.

«Ты правда думаешь, что этот… Киф справится? — не смогла не спросить Эдна, когда подельник покойного дознавателя скрылся, — ну, сможет узнать, когда будут жечь алхимика?»

«Да нет конечно! — без обиняков и даже с подчеркнутым простодушием отвечал Манус, — я думаю, что этот ублюдок либо сбежит, либо предаст. Деньги, видите ли, не пахнут… Ну да этого мне не жаль. Потому что… у меня есть план получше, чем умыкать вашего алхимика с костра».

А речь шла вот о чем. Катакомбы, пронизывающие пространство под городом, не только позволяли членам гильдии воров успешно прятаться. С их же помощью люди Мануса могли незаметно подобраться в любую точку на карте Эльвенстада. Проникнуть чуть ли не в любое здание… ну или хотя бы в подвал оного.

Благодаря этому подземному царству гильдия воров даже наловчилась вызволять заключенных. Правда, все чаще, из городской тюрьмы. В крайнем случае — из подвалов графского замка. Теперь же, чтоб проверить саму возможность проникновения в казематы под Собором, Манус послал одного из подручных на разведку.

Тот вернулся, заметно испачкавшись, а к букету излучаемых запахов прибавилось, минимум, два. Зато выглядел вор довольным — своим небольшим, но успехом.

«Так мы и дело сделаем, — заключил Манус, — и Собор вроде останется неоскверненным. Не в подвалах же молитвы да исповеди проходят».

Тянуть дальше смысла не было. Так что на освобождение Аль-Хашима Эдна и Вилланд отправились той же ночью. Помимо упомянутого уже разведчика им в подмогу было придано еще четверо членов воровской гильдии.

Одновременно Манус обратился к другой не вполне законной гильдии — нищим. Те были так же должны предводителю воров, как сам предводитель рыцарю-разбойнику.

Благодаря этому обстоятельству в назначенный час к Собору стянулись калеки, слепцы, горбуны и прочие попрошайки. Каковых во всем немаленьком городе нашлось довольно-таки много. Нищие обступили духовное сердце Эльвенстада, взяв его в плотное кольцо. И тем самым перекрыли пути возможного подхода к Собору подкреплений.

Те, конечно, могли бы прорваться с боем. Но такой вариант казался в высшей степени сомнительным. Во-первых, выглядело сборище грязных оборванных уродов поистине жутко. На них не нападать хотелось, а обойти, держась подальше. Ну а во-вторых, формального повода для враждебных действий вроде как не было.

Ведь мало того, что калеки и уроды сами по себе считаются угодными Богу. Так вдобавок, собравшаяся толпа нищих нестройным хором затянула песни, вполне себе благочестивые. О Хранителе. А также о его отце… приемном. О том одиноком и немолодом работяге, что принял божьего посланника в облике младенца. Из рук ангела. И вырастил как родного сына.

Песнопения чередовались с молитвами. А настоятель, служки и прихожане дружно оцепенели от полного непонимания происходящего. В то время как Вилланд, Эдна и люди Мануса петляли по подземным туннелям.

Когда большая часть пути была пройдена, им пришлось свернуть в какой-то узенький и низенький отросток от основного туннеля. Через отросток можно было передвигаться только гуськом. Временами приходилось ползти. А сам отросток оказался извилистым и отнюдь не коротким.

Венчала его дыра, наспех заложенная каменной кладкой — выбиваемой хорошим пинком. Причем уложена она была не просто так, а для маскировки.

Первым в дыру пролез, естественно, проводник-разведчик. За ним последовал Вилланд — спрыгнув на твердый пол каменного коридора со сводчатым потолком. И помог спуститься Эдне.

Высадка всей остальной группы заняла какое-то время. Один из людей Мануса даже посетовал, что зря-де предводитель послал столько народу. И естественно, что за этим занятием незваных гостей заметили. Какой-то пузатый здоровяк, едва втиснутый в рясу, как раз проходил мимо с факелом и плеткой.

В первую секунду он распознал в людях, собравшихся возле одной из стен, чужаков. Во вторую — приметил, по крайней мере, у некоторых из них оружие. И, оценив численный перевес противной стороны, засеменил прочь. Совершенно некстати заголосив: «На помощь! Сюда проникли разбойники!»

Навредил пузан этим разве что себе. Пока мешкали Эдна с Вилландом, один из воров метнул вслед ему нож. Гнутое лезвие воткнулось в спину беглеца — заставив того перейти от зова на помощь к нечленораздельному воплю. После еще одного ножа человек с плеткой рухнул на булыжники пола… и вскоре затих.

Тишина, впрочем, в этом подземелье слыла нечастой гостьей. Уже через пару минут, усиленные эхом, подвал огласили крики боли и ужаса.

«Уж не алхимика ли нашего там пытают?» — пришло в голову Вилланда. Сняв со стены один из факелов, охотник двинулся вдоль по коридору. В ту сторону, откуда доносились крики. Пусть и с неохотой, но Эдна и люди Мануса последовали за ним.

Отзвуки чьих-то мук повторялись через несколько секунд. Идя им навстречу, Вилланд остановился возле широкой двустворчатой двери. За дверью обнаружилась скудно освещенная комната. Посреди нее на деревянной лавке валялась груда окровавленного мяса… в которой с трудом можно было опознать человека.

Еще один человек сидел у стены на каком-то металлическом стуле. Каждая из рук человека была помещена в некое подобие мясорубки. Рядом стояли два монаха. И неспешно поворачивали вороты «мясорубок» — заставляя свою жертву издавать те самые крики.

От такого зрелища, не говоря уж о звуковом сопровождении, рука Вилланда сама потянулась за кинжалом. Одернул его внутренний голос, некогда представившийся Игорем. «Не надо геройства, — велел он строго, — мы здесь не для этого. А Аль-Хашима тут нет».

Но, как видно, предупреждение пришло слишком поздно. Или Вилланд зря переступил порог пыточной камеры. А может, его выдала скрипнувшая дверь. Так или иначе, охотника заметили. Один из монахов, с круглым как колобок лицом, отвлекся от своего занятия.

— Готов поспорить, — спокойным голосом молвил он, зачем-то причмокнув, — что ты из мирян. А мирянин может пребывать здесь… только в одном качестве.

Ни отступить, ни даже возразить Вилланд не успел. Монах дернул за кольцо какую-то цепочку, свешивающуюся с потолка. И за спиной охотника с шумом опустилась решетка. Преграждая путь как для отступления, так и для подмоги.

Затем на Вилланда двинулся второй из монахов. Высокий, жилистый и с узким перекошенным лицом. Охотник выставил перед собой кинжал… однако уже в следующее мгновение вынужден был пятиться вдоль стены. Потому что противник выхватил шипастую дубинку и с размахом едва не обрушил на Вилланда.

Монах зарычал — почти по-звериному. И повторил попытку достать охотника дубинкой. Вновь безуспешно.

За атакой монаха последовал пинок от его противника. Согнувшись, обладатель дубинки попятился… но отступил ненамного. После чего зарычал еще громче и с большей злобой. Ринувшись на Вилланда со своим оружием наперевес.

Охотник метнулся в сторону, обогнув лавку с первой из жертв сегодняшних пыток. Монах попробовал броситься за ним… но что-то помешало. То ли рясой пыточных дел мастер за что-то зацепился. А может, это невидимый Игорь вмешался. Как тогда, в лесу. Так или иначе, но на ногах противник Вилланда не устоял. И рухнул на пол, опрокинув скамью да выронив дубинку.

Подоспевший охотник приподнял монаха за ворот рясы. И от души вонзил кинжал в его мерзкую рожу.

— Теперь ты, — указал он лезвием в направлении круглолицего.

— А может, не стоит? — предложил он все тем же флегматичным тоном, — я могу поднять решетку… и сделать вид, что ничего не случилось. Если ты просто покинешь это место.

Немного подумав, Вилланд принял условия этой сделки. А, выскочив наконец из камеры пыток, обнаружил, что спутники его успели разбрестись по всему коридору. Впрочем, один из них уже возвращался. Вернее, одна.

— Не стали время зря терять, — пояснила разбойница, — все равно ничем тебе бы не помогли. А так хоть камеру нашли, где Аль-Хашима держат. Идем, покажу.

Старого алхимика обнаружили за одной из решетчатых дверей. В крохотной камере, площадью чуть побольше, чем уборная в «Пьяной овце». Аль-Хашим висел, распятый на стене, и оттого походил на прихлопнутого комара. Жалкое зрелище…

— Это точно он? — с толикой недоверия переспросил Вилланд.

— Если честно… не уверена, — призналась Эдна, — лично-то его только Родрик знал. Опять же темно тут. Но… хотя бы он так представился!

— Да он это! Он! — сообщил, вновь напомнив о себе, внутренний голос, — я его узнал. Хоть и с трудом.

— Что ж. Осталось ключи раздобыть, — подытожил охотник, — и, видимо, снова придется побеспокоить того колобка из пыточной.

Затем добавил, обращаясь непосредственно к алхимику:

— А ты можешь помолиться пока. Судьбу поблагодарить… хотя бы. И привет тебе от Игоря, кстати.

— От Игоря? — слабым голосом повторил Аль-Хашим, — о, небеса!

И потерял сознание, упав в обморок. Хотя со стороны могло показаться, что он вовсе отдал концы.

* * *

Но нет, алхимик все-таки остался жив. Несмотря на возраст и отнюдь не райские условия содержания. Не говоря уж про избыток чувств, что испытал Аль-Хашим, услышав мое имя. Причем в своем родном мире.

Ну да на чувства алхимика мне было глубоко начхать. Сделано было главное. Аль-Хашима спасли от костра и пыток. Благополучно извлекли из камеры и вывели из подвалов Собора. Или, правильнее было бы сказать, вынесли.

А потом настал черед моей с ним очной ставки. Уже когда мы оказались в безопасном месте — одном из множества убежищ, затерянном в подземельях под Эльвенстадом.

Правда, для начала потребовалось выполнить одно немаловажное условие. Ведь без Кристалла Душ я не мог контактировать даже с алхимиком, если пребывал в бестелесной форме. А чтобы воспользоваться телом Вилланда… ну, хотя бы его ртом и языком, следовало хозяина этого тела — нейтрализовать. На время, конечно, и без крови. Но тем же способом, что он и сам себя нейтрализовал в первый вечер нашего знакомства.

Проще говоря, охотнику моему нужно было пиво. Которое он и попросил у людей Мануса. Да побольше… впрочем, ясное дело, не задаром. Хватит с гильдии воров и одной бесплатной услуги. Тем паче настолько важной.

Недостатка в хмельных напитках подземные кладовые гильдии не испытывали. Не пустовал покамест и кошель Вилланда. Так что в течение часа, самое большее, двух мой охотник сумел основательно залить зенки. Голова в изнеможении склонилась над столешницей… чтобы мгновение спустя рывком подняться. Ибо на невидимую сцену настал черед выходить мне.

— Хай, чувак! — обратился я к Аль-Хашиму, сидевшему напротив меня, за тем же столом.

Я нарочно прибегнул к выражениям, характерным именно для моего родного мира. Чтоб у собеседника не осталось сомнений, насчет того, с кем именно он говорит. Вдобавок я и пальцами, средним и указательным, изобразил что-то вроде латинской буквы V.

Со стороны, наверное, это смотрелось комично. Рожа мертвецки пьяного немолодого человека с конвульсивно открывающимся ртом. Слепой мутный взгляд. Язык еле ворочается… выталкивая из глотки слова, которые с внешним обликом говорящего ну никак не вязались.

Только вот Аль-Хашиму было не до смеха.

— Дурак! Сопляк! — почти в рифму ответил он. Прежнее краснобайство, вероятно, оставив в казематах инквизиции.

Зато сразу понятно, что узнал!

— Сопляк, — чуть ли не плаксивым тоном повторил алхимик, — ты хоть понимаешь, что ты сделал… сын шакала?! Ты все испортил!

— Испортил? Во-первых, я вам жизнь спас, — спокойно парировал я, — а во-вторых, вы сами виноваты. Не надо было работать на бандитов. И меня заставлять…

— Бандиты! Да что бы понимал, щенок, — продолжал сокрушаться Аль-Хашим, — да эти бандиты поступали честнее, чем даже здешний король! Требовали от меня услугу и платили. Всегда! Причем щедро. А заправилы здешние… сам ведь видел. Захотят — одарят, не захотят — все отберут и в темницу заточат. Как-то еще это называется в вашем мира? Запредел, вроде.

— Ага, полный запредел, — я попытался придать своему-чужому голосу иронию, но вышел как всегда пьяный лепет, — сочувствую вашей нелегкой судьбе. Хотя тогда не понимаю, зачем вернулись-то. Чего забыли в таком нечестном мире?

— Так все из-за тебя же, — упрямо гнул свое алхимик, — если б ты сам не умудрился удрать… да Кристалл поломать напоследок, не пришлось и мне спасаться.

— Спасаться, ну-ну! — хмыкнул я, поймав его на слове, — видать, было от кого спасаться. Я прав? Пока при вас имелся Кристалл Душ с ручным привидением в придачу, с вами поступали честно и благородно. Но вот без Кристалла и привидения… Кстати, вашего «благородного господина», Бурым прозванного, я убил тоже.

— Да ты… сопляк… ох! — Аль-Хашим всплеснул руками. И я даже испугался, как бы не навестил его дядюшка Кондратий. Возраст все-таки…

— …так что считайте, вам повезло. Вовремя улетучились. Потому что иначе инквизиторы показались бы вам безобидными трюкачами.

— Везенье — прибежище глупцов и неумех, — алхимик собрался с духом, и в его речи вновь начала проскальзывать привычная высокопарность.

— Как хотите, — кивнул я в ответ, — и предлагаю перейти к делу. Вы ведь не думали, что я вызволил вас просто так? Что соскучился, например… или из жалости? А дело-то вот в чем. Бродить по миру бесплотным духом мне, быть может, и прикольно… но лишь на короткое время. Снова в Кристалл я не хочу. Арендовать же чужое тело мне стыдно и неудобно. Как одежду с чужого плеча носить. И то лишь пока хозяин без сознания.

— Не понимаю, а чем я-то здесь помогу, о, мой вечно недовольный юнец, — прежний тон постепенно возвращался к Аль-Хашиму, как к космонавту способность ходить, — сотворить тебе новое тело? Да, признаю, что в мастерстве алхимика мало кто сравнится со мною… хоть в этих землях, хоть где бы то ни было. Но даже я не способен на то, что доступно одному Всевышнему.

Н-да… Не слишком обнадеживающее заявление. И еще невзначай вспомнились слова рыцаря-разбойника. «Если кто мог бы вам двоим помочь, то только он». А, выходит, зря мы весь этот путь проделали. По подземельям напрасно лазали, инквизиции дорогу перешли.

— Неужели кроме Кристалла и чужого тела никаких вариантов нет? — в отчаянии вопрошал я.

— Далеко-далеко, — отвечал с ноткой грусти алхимик, — в тех жарких краях, откуда я родом, есть… другие варианты. Некоторые из собратьев по ремеслу вселяют пойманные души в умершие тела — уже разлагающиеся. Или в куски мертвого камня, железа, собранные в подобие человеческой фигуры. Но подобные ужимки сам я презираю. Как позор всей алхимической науки.

Судя по не шибко веселому тону, Аль-Хашим, скорее, не презирал те игры с жизнью и смертью. А сожалел о том, что не достиг успеха в их изучении. Как говорится, виноград зелен.

— Подождите, — не сдавался я, — вы же вот тоже… не больно-то держите себя в рамках. Ну, не будете же утверждать, что та фигура с заклинанием… для перемещения из моего мира в этот — часть алхимической науки.

— Ах! — снова всполошился мой собеседник, — ну да, ну да. Признаю, что не только алхимия занимает мой ум. Как я сразу не вспомнил хотя бы про это заклинание?.. Но раз ты и сам знаешь его… а ты знаешь, иначе б не смог сбежать — тогда зачем вообще тебе я?

— Поясните, пожалуйста, — попросил я, слегка ошеломленный.

— Та фраза, — в ответ молвил Аль-Хашим, — суть универсальное заклинание для перемещения в пространстве… и не только. Скажем, ты мог использовать его, чтобы вернуться в Кристалл Душ. Не серчай, о, горячая юная душа — это я так, для примера. Можно также мгновенно перенестись хоть с одного материка на другой. Если на каждом из них установить по соответствующей фигуре.

— И как это поможет конкретно мне?

— Подожди, брат нетерпения. Если заклинание применяет вселенец… то есть душа, вселившаяся в чужое тело, то с его помощью она может это тело поменять.

— На что же? — я тупил, но по уважительной причине. Ибо алкоголь, напитавший мозги Вилланда, и меня не мог не затронуть.

— На какое-нибудь другое. Неужели непонятно? — возвысил голос Аль-Хашим, напомнив мне наших университетских преподавателей. Ну, когда во время лекции кто-то задает им не слишком умный вопрос.

— Понятно-то понятно, — без энтузиазма ответил я, — да толку-то? Шило на мыло менять.

— Вот тут ты не прав, мой резкий, как бритва, друг, — возразил алхимик, — пользоваться именно этим телом тебе мешает его истинный, можно сказать, законный хозяин. Но есть на свете люди, чьи тела вроде бы живы, но в действительности бесхозны. Безумцы, умственно отсталые, беспамятные… просто равнодушные к жизни.

У одних душа слишком слаба, чтобы сопротивляться захвату. А другие загубили ее пьянством, развратом и прочими пороками. Овладеть их телами — все равно что захватить крепость с малочисленным и необученным гарнизоном. Или вообще без оного.

Сказав это, Аль-Хашим замолчал и откинулся на спинку стула. При этом чему-то улыбаясь. А я переваривал услышанное. Поражаясь, сколь просто открывался нужный мне ларчик… и каким же я был тугодумом. Как сам до этого не допер.

Хотя чего еще ждать от студента всего лишь второго курса.

А следом пришло облегчение. Как и всегда, как только сложная проблема перестает быть таковой хотя бы в мыслях. Я расслабился душой — раз больше-то пока нечем. И из-за этого даже упустил контроль над телом Вилланда. Голова охотника снова повалилась на стол. А уже минуту спустя раздался слегка приглушенный храп.

Теперь мне оставалась сущая мелочь. Найти какого-нибудь психа или просто ущербного индивида. Чтобы без серьезного сопротивления оккупировать его тело.

Но то, полагаю, будет уже совсем другая история.

18 июля — 21 августа 2014 г.