Депрессия (джен)

Было тихо.

Так тихо, что со стула слышалось сопение списанного на берег пожилого корабельного кота.

Вице-адмирал Бермессер с сомнением взглянул на початую бутылку вина и решил, что подниматься и идти к шкафчику за касерой всё же не стоит. И так уже хватит запивать горе. Впрочем, какое ещё горе? Чья-то глупая шутка.

Нет, совсем не шутка, просто он не хотел себе в этом признаваться.

Бермессер рассеянно скользнул взглядом по полутёмному кабинету, в котором не любил бывать, предпочитая каюту на «Верной звезде». Но нельзя же совсем не сходить на берег.

Кот перевернулся на другой бок и снова заснул. Бермессер потянулся к бутылке.

— Сволочи, — с чувством произнёс он.

Как бы в ответ на его слова в дверь уверенно постучали.

— Капитан Бюнц прибыл по поручению адмирала цур зее, — лучась улыбкой, отрапортовал Отто Бюнц. Бермессер ни на йоту не поверил ни улыбке, ни тому, что Кальдмеер теперь посылает с бумажками капитанов. Странно, но ему было всё равно.

— Садитесь, — сказал он, лениво и пьяно махнув рукой на стул напротив. — Стойте, там кот.

Бюнц, ничуть не смутившись и не удивившись, присел на другой стул, пододвинув его из угла кабинета, погладил кота, который довольно замурчал, не просыпаясь.

— Ваша работа? — спросил Бермессер. Честного ответа он, правда, не ждал.

— Моя, — признался Бюнц.

— Ну и правильно, — подытожил вице-адмирал и махом опрокинул в себя половину бокала. — Что со мной церемониться?

Бюнц удивился, и это было приятно.

— Если увидите Олафа, спросите у него, как он отнесётся к моей отставке, — продолжал Бермессер. — Хотя нет, перебьётся. Спрашивать я ни у кого не буду.

Он обернулся и смерил капитана снисходительным взглядом.

— Ну что вы так смотрите, Бюнц? Вы ведь этого добивались своей выходкой? Ну вот, считайте, что добились. Адмирал из меня никакой, я и сам это знаю, так что гори оно лиловым пламенем.

— Сдаётесь? — уточнил капитан «Весенней птицы» с каким-то затаённым торжеством.

— А что? — окрысился Бермессер. — Вам не нравится?

Бюнц улыбнулся иначе, как-то скомкано и чуть виновато, и наклонился к нему.

— Да я вообще-то не это имел в виду, — проникновенно сообщил он.

— А что?

— Я имел в виду, что некоторые черты вашего характера… — Бюнц запнулся, наверняка прикидывал, каковы шансы на дуэль, а каковы — на наказание.

— Продолжайте, Олаф за вас всегда заступится, — равнодушно подбодрил его Бермессер. — Впрочем, что бы вы ни сказали, это всегда будет правдой. А мне совершенно всё равно, что вы скажете.

— Вы самовлюблённый и чёрствый негодяй! — с удовольствием сообщил ему Бюнц.

— Я рад, что вы наконец исполнили свою мечту сказать мне это в лицо, — прокомментировал Бермессер и отвернулся. — Впрочем, так как завтра меня здесь уже не будет, можете не беспокоиться насчёт последствий этих слов.

Когда он повернулся посмотреть, почему Бюнц молчит, он застал на лице капитана выражение разочарования.

— Не думал, что вы так быстро опустите руки, — сказал тот, поймав его взгляд.

— А вы хотели, чтобы я ещё потрепыхался? Ну уж нет, хватит с вас и вашей тесной компании единомышленников. Не знаю, зачем я вообще подался на флот, — задумчиво продолжил Бермессер, глядя за окно, где уже погас недолгий осенний закат и чёрным покрывалом падала непроглядная ночь. Отправляться домой через этот мрак не хотелось ни верхом, ни пешком.

— Что значит, зачем? — изумился Бюнц.

— Уж явно не для того, чтобы потешить чьё-то самолюбие, — огрызнулся Бермессер. — Хотя рядом со мной любой почувствует себя…

Подумав, Бюнц передвинул стул так, чтобы сесть прямо перед ним. Бермессер поморщился, но стерпел неприятное соседство.

— Давайте разберёмся. Я не думаю, что вы плохой адмирал, — серьёзно сказал он.

Бермессер не горел желанием разбираться.

— Какая теперь разница?

— Вот что, — решительно сказал Бюнц, — я не переношу подобных настроений, даже у вас. Вы же сдавали экзамены?

— Сдавал, — подтвердил Бермессер. Начинала болеть голова, а Бюнц явно что-то задумал. — Теорию я знаю, а на практике…

— Что? Теряетесь?

Соображать было трудно, и Бермессер повёл рукой в воздухе, чтобы помочь своим мыслям.

— Я не могу связать воедино то, что написано в книгах, и то, что вижу непосредственно перед собой в бою или при манёврах, — наконец выдал он длинную фразу и откинулся на спинку стула, чтобы отдохнуть.

— Понятно, — протянул Бюнц странным голосом.

— А вы мне никогда не нравились, — сообщил Бермессер. — У вас один ветер в голове и никаких представлений об осторожности. Впрочем, раз Олафу нравится, почему бы и нет…

Кот перевернулся кверху пузом: ему стало жарко. Бермессеру тоже захотелось спать.

— Без меня будет лучше, — добавил он. — Сегодня утром вы прекрасно мне на это намекнули.

— Я не это имел в виду! — воскликнул Бюнц. — Я хотел сказать, что, если вы ведёте себя так надменно и нахально, то готовьтесь к неприятностям.

— Мимо. Никаких неприятностей не будет. Ведь меня тоже не будет.

— Прекратите, — не выдержал Бюнц, — не преувеличивайте, я не хочу вашей смерти.

— А сколько таких, кто хочет?

Зачем он старается, его враг? Ведь уже поздно, уже всё закончилось, он бежит с поля боя, так зачем?

Повисла тишина, немного неловкая, но приятная.

Больше Бермессеру не хотелось ничего говорить, но кто бы думал, что с Бюнцем можно просто помолчать.