Записка (джен)

– Прочитаешь, когда придет время, – говорит Ньют, и в его глазах отражается тоска. Море тоски – плотное и вязкое. Томасу никогда не переплыть это море. Между ним и Ньютом теперь огромная пропасть. Он, Томас, здоров, Ньют – нет. У Томаса впереди жизнь, борьба и новый мир, который им удастся построить. У Ньюта ничего этого нет. Только несколько месяцев, полных невыносимого страха перед ужасной болезнью, боли и отчаяния от осознания собственной беспомощности.

– Что там? – хрипло спрашивает Томас. Он насквозь пропитался пылью и потом – ему кажется, что грязь отвратительно скрипит на зубах.

– Обещай мне, что откроешь только тогда, когда придет время, – упрямо повторяет Ньют. В его голосе – твердость настоящего лидера, который сумел организовать пять десятков самых разных шенков еще в Приюте. Кажется, это было вечность назад.

– Как я узнаю? – сдавленно произносит Томас и сглатывает застрявший в горле комок. Проклятая пыль...

– Узнаешь, – усмехается Ньют, и Томас чувствует непреодолимое желание подойти ближе, привлечь его к себе, сказать, что все будет хорошо в конце концов! Но он не может. Не имеет на это права. Хорошо не будет уже никогда. Для Ньюта вообще понятия «будет» больше нет. Только «было» и «есть». Пропасть между ними все шире.

Томас торопливо кивает и засовывает записку в карман поглубже, будто пытаясь спрятать ее от себя самого. Забыть о ней. Почему-то Томасу не хочется читать написанное Ньютом. Он знает, что ничего хорошего там нет. Быть не может.

– О чем вы шептались? – грубо спрашивает Минхо, и Томас молча отворачивается.

Ньют уходит. За ним присылают солдат, защитников города от зараженных, и он послушно уходит с ними туда, где влачат свое существование такие же, как он, прежде чем перейдут черту.

Когда Минхо видит, что Ньюта нет, он изрыгает потоки ругательств, и Томас мог бы поклясться, что в этот момент глаза друга блестят от слез. Томас даже рад, что Минхо способен на такие эмоции. Сам он уже не может плакать. Только молча смотреть на то, как его лучший друг пинает стену, ругаясь отборным матом.

Томас не вспоминает о записке. Она осела в недрах кармана, и он настолько хочет убедить себя в том, что ее нет, что, похоже, ему это удалось.

Когда они приходят за другом в этот Богом забытый город, Ньют кидается на них и смотрит на Томаса глазами побитой собаки, с губ срываются непонятные обвинения, и Томасу с Минхо не остается ничего другого, кроме как уйти.

Томасу кажется, что он видел Ньюта в последний раз. Растрепанный, с горящими глазами, отчаянно злой и беззащитный в этой своей ярости – таким запомнился он Томасу.

Ночью Минхо хрипит во сне и зовет Ньюта. Томас пялится в ночное небо и старательно делает вид, что не слышит. Рядом сопит Хорхе, угадывается дыхание Бренды. Они все на этой стороне. На этом берегу вязкого моря. Ньют – на другом, и ничего нельзя исправить.

Именно тогда Томас и вспоминает про записку. Когда он засовывает руку в карман, чтобы достать ее, ему кажется, что его пальцы опаливает огнем. Клочок бумаги словно прожигает дыру в его ладони, оставляя лишь пепел, добираясь по кровотоку до самого сердца.

Буквы расплываются перед глазами, не желая складываться в слова, и Томас внезапно понимает, что снова обрел способность плакать. Слезы текут, позорно капая с подбородка, оседая горечью на губах, а последняя строка записки ввинчивается в мозг, словно железный саморез.

Убей меня.

Если ты когда-нибудь был моим другом...

убей меня…

Так просто. Как раз в духе Ньюта. Но больнее всего режет не это, а вторая строка в этом странном тексте. Она – будто привет из прошлого. Напоминание о тех днях, когда они все пытались разгадать загадку лабиринта, плечом к плечу.

* * *

Он находит Ньюта в старой бильярдной, рассыпавшейся и от этого по-настоящему жуткой. Ньют стоит среди облезших столов, наклонив голову на бок, и Томас с тоской отмечает, что безумия в его глазах стало больше. Теперь это пламя, костер, который не затушить, как ни старайся.

– Трус! – обвинение хлестко бьет по нервам, Томас невольно вздрагивает и прикусывает губу. – Ты даже такой малости для меня сделать не можешь!

Ньюту страшно, – понимает Томас. Так страшно, как никогда в жизни. И он бы никогда не написал подобного, если бы не верил в то, что ему остались считанные дни до полного безумия.

Ньют кидается на него в порыве ярости и прижимает к полу. Томасу кажется, что друг его сейчас задушит. А если закрыть глаза и забыть весь этот кошмар вокруг – можно представить, что Ньют его обнимает. Мог бы. Если бы не оказался по другую сторону.

– Пожалуйста, Томми… – шепчет Ньют обветренными губами.

Томас зажмуривается и резко откатывается в сторону. Прохладная рукоять старой доброй иглы (desert eagle) удобно ложится в ладонь. Пистолет словно ждет, когда же Томас нажмет на курок. Он будто жаждет крови, как и все в этом вывернутом наизнанку мире.

– Давай, Томми, – голос Ньюта становится вдруг очень спокойным, даже умиротворенным.

Не смотри на меня! Закрой глаза... – хочется крикнуть Томасу, но он не произносит ни звука. Если Ньют хочет умереть вот так – глядя ему в глаза – он имеет на это право.

Выстрелить оказывается на удивление легко. Это до этой секунды он мучился сомнениями, угрызениями совести и неоправданным чувством вины. На то, чтобы нажать на курок, потребовалось меньше секунды, и вряд ли Томас успел хоть о чем-то подумать в этот момент.

Голова Ньюта дергается: пуля прошла насквозь, разрывая ткани, затылок – сплошное месиво из крови и мозгов. Брызги, словно в замедленном воспроизведении фильма, разлетаются в разные стороны, заляпывая стену бильярдной буро-серой массой.

Томас, сотрясаясь от беззвучных всхлипов, подходит ближе. Ньют лежит, раскинув руки, смотря в потолок остекленевшими глазами. На его губах застыла улыбка.

Томас проводит рукой по слипшимся от крови друга волосам и оглядывается назад. Его уже ждут.

* * *

Томас просыпается резко, чувствуя невыносимую боль в голове. Кажется, она готова взорваться. Этот кошмар преследует его практически каждую ночь. И каждый раз он напоминает себе, что все позади. Ньют не болен – это новая варианта от ПОРОКа. Проверка их сплоченности и черт знает чего еще. Бедолага Ньют убедился в том, что болен Вспышкой. Но теперь они знают, что это не так и найдут его. Обязательно найдут.

Минхо говорит, что задолжал Ньюту пару хороших тумаков за побег от них. Томас молчит и продолжает поиски с завидным упрямством. Кто-то вчера сказал им, что видели похожего парня в западной части города. Он был мертв. Томас не знает, правда это или нет. Он продолжает искать, ведь у него тоже есть долг. Он должен Ньюту всего одно слово:

Никогда.