Награда (джен)

— Вы трус!

От окрика Фельсенбурга с реи сорвалась переполошенная чайка. Вальдес в очередной раз подбросил кольцо и усмехнулся. Получался идеальный фарс, жаль, некому оценить, Альмейда далеко — но при этом с самого начала казалось, что что-то не так.

— Разумеется, — последовал ленивый ответ.

Бермессер, даже пленённый и со связанными за спиной руками, не казался жалким и ничтожным. Графскую породу никакой подлостью не испортишь, а вот нос кулаком рассадить можно... Впрочем, не после того, как только что сам сказал Руппи не марать благородное оружие и... руки.

— Вы таскаетесь вдоль берега как, как...

— Как разумный человек? — уточнил Бермессер. — Вообще-то я в самом деле патрулировал береговую линию и, судя по тому, в каком составе мы сейчас здесь стоим — не зря. Я понимаю, лейтенант, вы бы предпочли, чтобы я таскался перед самым носом фрошеров... прошу прощения, Вальдес, талигойцев, рискуя последним целым линеалом Западного флота...

— У вас для всего готово оправдание! А что скажут по этому поводу ваши... лжесвидетели?

— Довольно, Руппи.

Кальдмеер сделал всё-таки то, что никак не собрался сделать Вальдес — жаль было ставить точку в таком представлении, оно его развлекало. Однако закат не может длиться вечно.

— Вот именно, довольно. Это суд моря, и продажных судей, перед которыми стоит кривляться, здесь нет!

— Суд моря, — фыркнул Бермессер. — Я, конечно, всегда знал, что меня здесь не любят, но чтобы настолько! Собираетесь повесить, наверное?

— Да!

— Руппи, не надо...

— Надо! — Вальдес решительно шагнул вперёд, зажав перстень в кулаке. — Я хотел сделать это сам, но раз так удачно сложилось... Согласитесь, вздёрнутый фрошерами адмирал цур зее имеет больше шансов стать невинно убиенным мучеником, чем повешенная своими же трусливая падаль!

Красоту момента испортил смешок Бермессера. Вальдес обернулся к нему, ожидая увидеть на его лице что угодно, вплоть до истерики, но пленник, судя по всему, от души веселился.

— Боюсь, мне придётся вас немного разочаровать. Увы, у меня связаны руки, так что достаньте сами. Да, вы, Вальдес, что вы на меня так смотрите, я не кусаюсь и ничем не болен. Во внутреннем кармане мундира.

Вальдес послушался скорее из любопытства. Бермессер неуверенно поёрзал, когда ему сунули руку за шиворот, лицо у него было такое, словно ему туда медузу бросили.

— Вот тут, да. Нежнее, ммм... Ай!

Вальдес отвесил ему подзатыльник свободной рукой, второй же извлёк из кармана свиток, помятый, потрёпанный. но в общем вполне целый. Развернул и с недоумением увидел знакомый почерк.

— Читайте. Лучше вслух, а то господа честные судьи давно не удивлялись.

— Предъявитель сего... — недоуменно прочитал Вальдес, — Вернер фок Бермессер... Надо же, даже фамилия проставлена... Действует по моему поручению и в интересах... Что? Что это за чушь собачья?

Подпись и печать тоже оказались знакомыми. Очень знакомыми.

— Знаете, что мне хочется сделать? Выбросить эту бумажку за борт, тем более вы наверняка подделали её — и всё-таки вас повесить.

— Тогда вам придётся повесить и всех ваших свидетелей. Ради этого я даже, пожалуй, готов поболтаться на рее. В противном же случае — Альмейда всё узнает. И вряд ли вы отделаетесь простым выговором. Поверьте, это действительно важно.

— Хорошо, я отвезу вас в Хексберг. Но если там выяснится, что всё это — придуманная вами чушь, вы пожалеете, что не сдохли сегодня! Поверьте и вы мне... это плавание вам запомнится.

— Я бы и рад начал страдать прямо сейчас, — хмыкнул Бермессер, — но при мысли о том, как я буду отмщён... Так что лучше уж я помолюсь за вас, дорогой друг.

* * *

В кабинете Альмейды было сумрачно из-за пасмурного весеннего дня. Сверкала только улыбка Вальдеса, который всё никак не мог найти себе места. То он обнаруживался на столе, то у окна, то приветствовал у двери вошедшего Аларкона.

— Ротгер, сядь, — наконец приказал Альмейда, глядя мимо него, и Вальдес наконец-то приземлился на стул.

— Дорогой альмиранте, правильно ли я понимаю, что вы собрали в этом кабинете весь цвет талигойского флота для того, чтобы...

— Ротгер, — угрожающе повторил Альмейда. — Помолчи хотя бы сейчас.

— Слушаюсь! — расцвёл Вальдес, как будто ему только что вручили орден.

Все собравшиеся, поняв, что надвигается что-то важное, тоже примолкли.

Но Альмейда молчал и сам, постукивая по столу грифелем, и чего-то ждал. Рискуя навлечь на себя его гнев, Вальдес уже снова открыл было рот, чтобы спросить, в чём, собственно, дело, но в этот момент отчётливо стали слышны шаги в коридоре.

Дверь распахнулась, и двое конвойных втащили внутрь Бермессера, едва стоящего на ногах от слабости.

Вальдес приподнял брови и присвистнул.

— Альмиранте! — воскликнул он. — Позвольте спросить, что здесь делает этот ощипанный гусь?

Аларкон фыркнул первым, остальные поддержали, Бермессер нервно перебирал цепочку, которой были скованы его руки, и алел, Альмейда молчал и выжидал, пока веселье стихнет.

— Вы что, собираетесь вынести ему приговор? — недоверчиво спросил Салина. — Разумеется, не смею оспаривать ваше решение, но…

Повисла озадаченная тишина: все прекрасно помнили заслуги наконец-то пойманного Бермессера, и кое-кто не мог простить ему даже то, что он своей трусостью навредил Дриксен.

— Вы хотите наградить его за заслуги перед Талигом? — робко спросил Луиджи, но закончить удачную, как он полагал, шутку не успел.

— Именно, — отрубил Альмейда, разом пресекая снова поднявшиеся смешки, и тяжело встал из-за стола.

Бермессер смотрел на него нагло и без единого признака страха, даже не трясся, как ожидали присутствующие.

— Ну как, Вернер, было трудно? — совершенно серьёзно спросил Альмейда. Бермессер кивнул и скривился.

— Очень, — признался он. — Семнадцать лет, знаете ли…

— Ну, полагаю, вы не отказывали себе в удовольствиях за этот долгий срок?

Оскал Бермессера стал ещё более противным и хищным.

— О да, особенно в удовольствии подразнить господина Вальдеса… Он так кидался на корабль с трусливым вице-адмиралом, что я даже завидую его блаженному неведению.

Альмейда, к изумлению своих подчинённых, внимательно слушал его, и даже смотрел с определённой долей сочувствия.

— Надеюсь, Валдес не перестарался и вам не сильно досталось?

— Ну что вы, мой дорогой друг был крайне любезен...

Вальдес немного смущённо поёрзал на подоконнике. Все присутствующие знали его достаточно хорошо, чтобы предположить объём предоставленных любезностей: как минимум сырой вонючий трюм и корка плесневелого хлеба, одна на всё плавание. Нелюбовь Вальдеса к Бермессеру тоже тайной не являлась.

— Ну что же, — произнёс Альмейда, открыл ящик стола и вытащил из него чёрный футляр, перетянутый алой лентой. — За беспримерное мужество и многолетнюю честную службу Талигу Вернер фок Бермессер награждается орденом святой Октавии.

Блеснула золотая цепь, Бермессер склонил голову, и цепь легла ему на плечи. Изысканно украшенный орден утонул в складках мешком висящей на нём грязной рубашки, и тишина стала ужасающей.

— Рамон, — тихо и как-то жалобно произнёс Вальдес. — Рамон, пожалуйста, скажи, что шутишь. Пожалуйста.

Бермессер гордо выпрямился и взглянул на него.

— Вы не поверите, — он закашлялся, -как неприятно быть предателем родины и как неприятно столько лет изображать записного труса. Вы все доставили мне немало минут, о которых я предпочёл бы забыть, господа, но, поверьте, выражение ваших лиц этого стоит.

— Господин Бермессер много лет передавал Талигу ценную информацию, рискуя своей жизнью, — отчеканил Альмейда. — Я прошу отнестись к этому с уважением.

— А что послужило причиной тому, что вы… — пискнул из своего угла Луиджи и потерянно замолк.

Гордо вскинув подбородок, Бермессер окинул Луиджи презрительным взглядом.

— А вот об этих причинах я предпочту не распространяться.

Орден блестел у него на шее, а оковы придавали какой-то более величественный вид.

Салина-старший откровенно держался за сердце:

— Рамон, как ты мог молчать столько лет! Если он действительно был полезен Талигу, то… мы же могли его убить!

Альмейда не ответил, ответил Бермессер:

— И я постараюсь вам это когда-нибудь припомнить, уж не обессудьте.

Вальдес молчал, пытаясь унять сердцебиение. Взгляд Бермессера ему не нравился, не нравилось и то, как смотрел на него Альмейда.

Ведь только сам шпион знает, кому верен на самом деле.