Послесмертие (джен)

Руки липкие. Неприятно, на самом деле. Что-то тёплое облегает кисти, словно медицинские перчатки. И запах. От этого запаха кружится голова и хочется провалиться в спасательную темноту.

Стайлз нехотя открывает глаза и пытается рассмотреть, где он находится. Забавно, но это оказывается коридор школы. Только очень длинный. Слишком длинный. Впереди тусклым неясным облаком виден свет, отчего всё пространство кажется серым — словно в чёрно-белом фильме.

— Эй, там есть кто-нибудь?

Эхо отскакивает от бесчисленных шкафчиков и растворяется где-то в районе света. Ответом служит тишина, но Стайлз и не надеялся услышать кого-нибудь. Ночью в школе бродят только психи, ну или они — в поисках очередной проблемы. Хотя, между первым и вторым давно можно поставить знак равенства — только психи могут продолжать снова и снова решать непосильные проблемы сверхъестественного мира. Ага, особенно он сам — единственный во всей этой заварушке человек, который настолько сильно втянут в эту историю.

Стайлз привычно тянется рукой к волосам и тут же с криком замирает: это не перчатки, это кровь. Тёплая, безобразно красная кровь.Тошнота подступает мгновенно и забыться в спасительном обмороке хочется сильнее, чем когда бы то ни было. Стайлз тяжело дышит — через рот, чтобы не чувствовать этот запах: запах беды и смерти. Он мысленно считает до пяти и пытается справиться с тошнотой.

На его руках кровь. Значит, что-то случилось. Что-то очень плохое, ведь от радости никто не будет в крови. Стайлз быстро осматривает себя, оставляя грязные следы на светлой футболке — её подарила Мелисса на Рождество, кажется, — и не находит ни одного повреждения. Это и радует и огорчает одновременно. Хорошо, конечно, что он не ранен, но это значит, что ранен кто-то другой. И будет замечательно, если просто ранен.

— Ско-о-отт! Лидия? Дерек! Малия! Э..Э...

Стайлза охватывает истерическая дрожь. Он не может произнести имя — оно расплывается в голове, буквы рассыпаются песком, оседая пылью на ресницах и царапая глаза — иначе как объяснить, что ему так необходимо заплакать. Словно он пропустил тот момент, когда нужно было выпустить эти эмоции.

Паника подступает из глубины сознания — так бывает, когда ты знаешь, что что-то произошло, но не можешь вспомнить, что именно. Нужно отвлечься, нужно думать о хорошем, ведь здесь нет Лидии, которая снимет приступ одним поцелуем!

Крик Лидии всплывает в сознании яркой болезненной вспышкой, и Стайлз зажмуривается, чтобы всё это перенести. Лидия тоже знает, что произошло. Лидия всё знает.

Стайлз снова открывает глаза и видит следы крови на полу. Сначала хаотичные пятна, а дальше — смазанные полоски, словно кто-то полз. Спасался. Стайлз тут же срывается с места, ведь инстинкт ЧипаДейла — как его называет Скотт — срабатывает намного быстрее призрачной мысли, что уползали именно от него.

Стайлз бежит, спотыкается, падает, пачкая штаны в кровь, снова встаёт и продолжает бежать. Свет впереди всё никак не становится ближе, а лёгкие уже саднит от бега. Собственная беспомощность бесит Стайлза больше всего, ведь где-то есть раненный. Ведь на его руках кровь.

Внезапно он останавливается. Стайлз чётко понимает, что бежать больше незачем. Он слышит тяжёлые вздохи за своей спиной, но боится повернуться. Секунду назад там никого не было. Но пугает не это. Пугает то, что эти звуки, наполненные болью и отчаяньем, пробуждают внутри него какой-то извращённый восторг. Он медленно оборачивается и видит на полу её. Такую беззащитную, всю перепачканную кровью — её собственной кровью. В её взгляде столько презрения и страха одновременно, что губы сами расплываются в улыбке — неправильной, кощунственной улыбке.

— Странно быть в качестве жертвы, да, охотница?

— Ты чудовище! Ты не Стайлз!

Она пытается отползти, но ей очень больно. И его радует эта боль, питает.

— Может, ты просто плохо меня знаешь? Может, ты просто никогда не заглядывала в мои глаза — как и все остальные?! Слабый, наивный, добрый Стайлз! — Его трясёт от гнева, и в то же время её ужас — это самое прекрасное, что может быть. — Что, никто не ожидал, что мне может нравиться боль — чужая боль? Вы думали, я вечно буду прикрывать ваши спины, пока вы становитесь сильнее, увереннее и счастливее? Теперь пришла моя очередь наслаждаться жизнью!

— Не верю... — Она снова ползёт, размазывая кровь по полу, рисуя ужасающую картину — Стайлз знает, что последнюю. — Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ!!!

Она заваливается на спину и корчится от боли. Это почти оргазм — мысленный — когда тебя всего скручивает судорогой предвкушения огромной боли, ужаса и ненависти, которые захлестывают её с головой.

Стайлз опускается на колени и убирает с её лица волосы. Снова следы — всюду кровь. И это так будоражит.

— Ты когда-нибудь думала, что тебя убьют твоим же ножом? — Он резко вытягивает из её сапога нож и крутит его в руках. — Знаешь, что нужно, чтобы забрать чью-то силу себе? Съесть его сердце.

Он улыбается — очень мило. Её крик застревает где-то в горле, превращаясь в хрип. Во взгляде — затухающем с каждой секундой — непонимание. Почему она? Почему он? Почему так вышло?

Стайлз уже не смотрит в её глаза. Он погружает нож в её плоть, наслаждается звуками и запахом крови. Запах смерти — что может быть лучше? Он методично вырезает сердце — словно всю жизнь это делал.

Вот оно — ещё пульсирует. Стайлз восторженно хохочет, пока смех не переходит в истерические рыдания. Сердце — теперь уже точно мертвое — падает на пол с противным хлюпом. Стайлз трясёт ей, словно это может помочь мёртвому телу. Абсолютно мёртвому. Он кричит, кричит, но всё никак не может назвать её по имени. Он убил её. Убил. А главное — он хотел этого.

Стайлз всё не может успокоиться. Он размазывает кровь по лицу, утыкается лбом в её живот и рыдает. Вдруг свет начинает приближаться и поглощает их. Стайлз открывает глаза и понимает, что уснул прямо на уроке. Финсток — как всегда безумно сердитый — склоняется над ним:

— Стилински, ты совсем оборзел?! И что у тебя с лицом?

Стайлз дотрагивается до щёк и понимает, что они в крови. Кожу саднит — видимо, в приступе он царапал своё лицо.

Стайлз мгновенно вскакивает со своего места и бежит в коридор. Он не хочет ничего объяснять. Он не хочет видеть насмешки или сочувствия во взглядах. Её больше нет! И это он виноват!Он даже не может назвать её имя — ни во сне, ни в реальности! Стайлз ударяет кулаком по стене и старается не заплакать. Он устал. Он так устал...

— Стайлз.

Он оборачивается быстрее, чем понимает, кому принадлежит этот голос. Она стоит напротив, перепачканная кровью и слишком бледная. В протянутой руке — сердце. Оно ещё пульсирует.

Стайлз чувствует, как по его футболке расползается мокрое тёплое пятно и коридор заполняет запах крови. Он успевает подумать, что это его сердце так громко, так отчаянно стучит. В последний раз. А потом спасительная темнота всё же наступает.

— Эллисон.