Химера для Гарри Поттера (гет)

— Зеркало Еиналеж теперь стоит в Отделе Тайн.

Гарри замер с полным ртом непрожёванной фасоли.

— Что ты сказала?

— Зеркало Еиналеж теперь стоит в Отделе Тайн. Ненавижу повторять, — Гермиона отпила из высокого стакана и постучала ногтём по стенке. Стекло звякнуло.

— Отлично. И зачем ты мне это говоришь?

— Я подумала, ты захочешь взглянуть.

Гарри хмыкнул:

— Хочешь проверить, насколько я счастлив?

Раньше Гермиона, вероятно, вспыхнула бы и ответила, что просто хочет поставить его в известность. Теперь она только улыбнулась:

— Что-то в этом духе.

— Давай начистоту. Что оно вообще делает в Отделе Тайн?

Она пожала плечами. С годами у Гермионы появился целый набор таких неопределённых движений. Гарри никогда до конца не понимал, что означает половина из них.

— Его изучают.

— Изучают. Хорошо. А почему главный аврор узнаёт об этом последним?

— Не думай о себе так плохо.

— Хорошо, позже тебя.

— Потому что меня пригласили принять участие в исследованиях.

Фантастика.

— И ты, разумеется, согласилась.

— Я попросила время на размышления.

— Но согласишься.

— Вероятно, — она окинула полупустой министерский буфет скучающим взглядом. — Гарри, я устала. Мне нужно сменить род деятельности.

— Что? — он в неверии уставился на подругу. — Ушам своим не верю! Гермиона, ты половину жизни положила на защиту прав разнообразных магических популяций! Ты вообще заметила, что бумаги с твоей подписью даже не читают? Их почти сразу утверждают, если только это не требует созыва Визенгамота или приглашения делегации кентавров!

— Ты не мог бы понизить голос? — она слегка поморщилась. — Я слышу достаточно восторженных речей в свой адрес. Пожалуйста, не поддавайся общим настроениям.

— Ладно. Хорошо. Ты устала… От чего ты устала? От власти? От лести? Почему именно сейчас?

— Я устала обедать под куполом Заглушающего заклинания, как сейчас. Я устала, что никому и в голову не придёт посоветоваться со мной или дать мне совет.

Гарри расплылся в улыбке.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— Не думаю, — лицо Гермионы по-прежнему ничего не выражало. — Гарри, ты глава Аврората, административное лицо и стратег. Однако ты ездишь с Оперативным отделом на каждое третье задание. Каждый вторник ты заходишь к аналитикам и проверяешь их работу. Предлагаешь свои планы. А в прошлом месяце только чудо уберегло тебя от Непростительного заклинания.

Гарри принялся за еду, чтобы чем-то занять руки. Раньше Гермиона сказала бы «от Авады» и, скорее всего, добавила бы «дурака такого». Если бы она знала, что происходит с бумагами, на которых стоит его подпись.

— Главное отличие между мной и тобой, Гарри, состоит в том, что ты жив.

Если бы она знала!

— Я, значит, жив, а ты нет, — он сощурился. — Гермиона, давай начистоту.

— Повторяешься.

— Неважно. Какие именно исследования будет проводить Отдел Тайн? Они хотят уничтожить зеркало?

Из горла Гермионы вырвался смешок. Она принялась поглаживать витой ободок обручального кольца.

— Нет, Гарри. Они не будут его разрушать. Впрочем, даже если во время эксперимента его разрушат… — она откинулась на стуле, и её лицо оказалось в тени. — Это будет не слишком большая потеря для волшебного мира.

— Но Гермиона, ему несколько тысяч лет! — Гарри нахмурился. — И оно причиняло людям не только зло, если помнишь.

Она слегка наклонила голову, что при наличии должного воображения можно было бы принять за кивок, и невозмутимо промокнула губы салфеткой.

— У меня великолепная память, Гарри. Благодаря ей я осознаю, что Еиналеж не несёт ни знаний, ни истины. Это просто артефакт — не переоценивай его значение.

Что ж, цитата была… цитатой, даже не вольным изложением. Гарри вспомнил, как когда-то давно в погоне за Квирреллом Гермиона Грейджер на память зачитывала им с Роном абзац из учебника по Травологии. Не то чтобы они жаловались — дьявольские силки были тем ещё удовольствием. Тогда Гермиона ещё удивлялась волшебству. Теперь она просит его не переоценивать.

— Взять тебе чай?

— Что? — он вынырнул из воспоминаний.

— Чай. Или кофе.

— Нет, я лучше тыквенный сок. Джин ругается, что я порчу желудок, а по мне, нет ничего вкуснее тыквенного сока после сытного обеда, — он неловко улыбнулся.

— Как поживает Джинни? — светским тоном спросила Гермиона, размешивая сахар в крошечной чашке.

— Нормально. У неё в последнее время много заказов. Иногда приходится работать в редакции.

— Вот как? — Гермиона вздёрнула тонко очерченную бровь. — Признаться, я не слишком интересуюсь спортивными новостями. Мне приходится следить за общим рейтингом команд и результатами последних матчей, а ещё за светской хроникой — это ужасно утомляет. На прошлой неделе чуть не забыла поздравить Флинтов и Ноттов. Они объявили о помолвке Амадея и Констанции гораздо раньше, чем я предполагала.

Гарри фыркнул, всем своим видом выражая весёлое неодобрение.

— Гермиона, зачем тебе это? Если бы ты хотела произвести впечатление на кого-то из Министерства, я бы понял, а так… — несколько секунд он сосредоточенно цедил сок через трубочку, потом глаза его округлились. — Нет, — пробормотал он. — Герм… зачем?

Она слегка вздрогнула — после развода с Роном он ни разу не называл её «Герм».

— Как ты уже сказал, Гарри, документы с моей подписью даже не читают. Их сразу утверждают, — она отставила чашку и поднялась из-за стола. — Доброго дня. Была рада с тобой повидаться.

Она уже уходила, когда он окликнул её:

— Гермиона, ты видела его?

— Зеркало? Да.

Гарри почувствовал, что не знает, как задать вопрос.

— И? — в итоге выдавил он.

Она чуть поджала губы и взглянула на него тем самым взглядом. На секунду закружилась голова, и главный аврор Поттер был вынужден вцепиться в столешницу. На него смотрела Гермиона Грейнджер — пусть повзрослевшая, но знакомая до боли в груди. Она не улыбалась, просто смотрела, а у него в голове пронеслась сотня вопросов.

Что она видела?

Видела ли она саму себя?

Видела ли она себя вместе с Роном? С Розой и Хьюго?

Видела ли она себя с Малфоем — даже, может, ещё с молодым, ещё с тем белобрысым мальчишкой, который хвастался новой метлой и верил, что Волдеморт не вернётся? Или, может, в зеркале Еиналеж у Скорпиуса были каштановые волосы?

Видела ли она себя светилом науки вроде Фламеля? Поэтому она согласилась на исследования Отдела Тайн?

— А, Гермиона! Как хорошо, что я вас застал, — к ним приближался Теодор Нотт, слегка располневший за последние годы, но сохранивший и былое хладнокровие, и былой капитал.

Подкрашенные магической помадой губы леди Малфой сложились в улыбку, в глазах снова появилось выражение вежливого интереса.

— Доброго дня, Гарри, — повторила она и повернулась к Нотту.

Нотт приподнял старомодную шляпу, кивая начальнику Аврората, и предложил Гермионе руку. Они медленно двинулись к выходу из буфета, беседуя о подготовке к свадьбе, о том, что Флинты настаивают на торжестве в шатрах, по старой традиции, а Дафна предлагает провести церемонию в мэноре для большей торжественности, хотя самому Теодору абсолютно всё равно. О том, что Констанция решила заказать платье у маггловского модельера, что по этому поводу был скандал, что Амадей составил список тех, кого хочет сделать шафером, и каждый день вычёркивает по одному имени…

Они уходили всё дальше, а Гарри, как зачарованный, смотрел на мягкие складки светло-сиреневой мантии Гермионы. Он подождал, пока серебряное шитьё сверкнуло в искусственном освещении помещения в последний раз, а потом неверным шагом двинулся в сторону лифта.

* * *

Он еле дождался конца рабочего дня. Слова Гермионы — обманчиво легковесные — тянули его ко дну. Гарри трижды подумывал воспользоваться Омутом памяти и трижды менял своё мнение. В какой-то момент он решил аппарировать в магазин Уизли и попросить Рона применить Заклятье забвения. Впрочем, тогда пришлось бы объяснять, в чём дело, и вряд ли лишнее напоминание о Гермионе могло вызвать у Рона что-то кроме раздражения. В последний раз бывшие супруги встречались на праздновании совершеннолетия Розы, которая отчего-то была убеждена, что пригласить всех родственников и друзей — блестящая мысль. Мысль была отвратительной (Гермиона провела на празднике не более часа, а Рон весь вечер методично напивался вместе с Джорджем, пока Анджелина со скандалом не увезла мужа домой). Видимо, страсть к праздникам в широком кругу Роза унаследовала от Уизли. Собственно, она вообще была больше Уизли, чем Грейнджер, но Гарри предпочитал об этом не думать. Как и о том, почему Хьюго, всеми силами стремившийся показать, что уж он-то точно попадёт на Гриффиндор (на голове Розы Шляпа была вынуждена поразмыслить), оказался на Слизерине. А потом сдружился со Скорпиусом Малфоем, которому с самого начала туда была дорога.

Гарри зарычал и сжал виски.

Сейчас он выпьет воды, умоется и переместится домой. Расскажет всё Джинни. Они вместе обсудят ситуацию. У них будет хороший вечер. Хороший. Потому что у Гарри и так есть всё, что нужно для счастья — любящая жена, трое замечательных детей и друзья. И работа, которую он любит, несмотря ни на что.

Точно.

Решено.

* * *

Его терпения хватает на три дня.

Он спускается в подвальные помещения, и его шаги гремят в пустом коридоре. Плиты здесь старые, но всё время блестят, как новенькие. Гарри предпочитает лишний раз сюда не спускаться. Отдел тайн — не проходной двор, так он говорит своим подчинённым, и не стоит нарушать те правила, которые сам же устанавливаешь.

Кроме того, в каждом его шаге — визг Беллатрикс Лестрейндж и отчаянные крики Невилла, в каждом вздохе — шёпот Арки, в которую падает Сириус.

На входе он произносит только одно слово — «Еиналеж», — и его пропускают без возражений. Гарри, оглядываясь, проходит через череду комнат и, наконец, находит, что искал. Зеркало стоит в Комнате Смерти.

Фантастика. Просто фантастика.

Оно даже поставлено ровнёхонько напротив Арки.

Гарри мнётся в паре шагов от цели. Он ведь знал, что придёт сюда — знал, мантикора задери, с того момента, как Гермиона ничего не значащим тоном сообщила ему про зеркало.

Стерва.

И она тоже знала — знала, что всё так будет.

Гарри мотает головой — ему отчаянно не нравятся мысли, которые приходят в голову. Гермиона — его подруга и точка. Возможно, ей просто хотелось поделиться новостью. Возможно, она ему завидует. Да, скорее всего. Он сжимает кулаки и шагает к зеркалу.

Он ожидает увидеть родителей и Сириуса. И, наверное, Ремуса с Тонкс.

Несколько минут он смотрит в отражение, а потом заходится смехом — воющим, нездоровым смехом. Он почти прилипает к стеклу, водит по нему рукой, оставляя жирные разводы.

Ничего не меняется. Он действительно видит себя — пятнадцати— или шестнадцатилетнего подростка в форме Хогвартса, неряшливого и неловкого, с горящими глазами и растрёпанными вихрами. Очки, как всегда, сломаны. И он действительно не один. Напротив него стоит высокая фигура, закутанная в чёрную мантию. Человек поднимает палочку — и Гарри бросает заклинание в ответ. Они кружат и кружат в темноте зеркала, и глаза того Гарри, Гарри из зеркала, полны ярости и надежды.

Гарри чувствует, как оседает, а во рту почему-то становится солёно.

Издалека, словно из другой вселенной, доносятся голоса, стук каблуков, а он всё не может успокоиться.

Я показываю не твоё лицо, но желание твоего сердца.

Какая ирония.

— Мистер Поттер! Мистер Поттер! Посмотрите на меня, мистер Поттер!

Он не смотрит. Его поднимают несколько человек, пытаются усадить спиной к зеркалу, но увиденное уже навеки запечатлелось в памяти.

— Разойдитесь! — он не спутает этот властный голос ни с кем. — Гарри! Гарри Поттер, очнись немедленно! — пощёчина Гермионы Малфой приводит его в чувство.

Оказывается, он плакал. Дьявол. Вокруг — несколько невыразимцев. Они всё видели. Отвратительно.

— Гарри, сосредоточься, — голос у Гермионы встревоженный. — Что произошло? Что ты видел?

Он смотрит ей в глаза, медленно проводит пальцем по ухоженной щеке.

— Волдеморт, — произносит он нараспев и видит, как расширяются глаза Гермионы. — Он там, со мной. Гермиона, я был так счастлив, — он проваливается в блаженную темноту и, кажется, улыбается.

* * *

— И как мы себя чувствуем сегодня? — спрашивает целитель Тики.

Он полуседой и вечно улыбается, отчего его узкое лицо приобретает совершенно иные очертания. Имя у него смешное — Янус — и походка тоже смешная. Вразвалочку.

Гарри пытается сесть в кровати, но ему не позволяют.

— Нет-нет, не торопитесь. Вот, потихоньку, — целитель опускается на стул возле кровати больного. — Вам хорошо спалось?

— Я… — Гарри мнётся. — Как я здесь оказался?

— А что последнее вы помните?

— Отдел Тайн, — теперь Гарри морщится. — Мне сказали, там стоит зеркало Еиналеж.

Лицо Тики остаётся безмятежным. Он призывает пергамент, самопишущее перо и спрашивает:

— Наверное, вам захотелось взглянуть на зеркало?

Гарри вынужден задуматься. С чего бы ему захотелось смотреться в зеркало? Вообще, что это такое — зеркало Еиналеж?

— Не знаю. Не помню.

— А что вы вчера ели на завтрак, помните?

Конечно, Гарри помнит! Овсянка была липкой и приторной, а он хотел шоколадных лягушек и тыквенного сока. О чём и сообщает.

Целитель Тики смотрит на него поверх очков:

— А кто вам рассказал про зеркало? Говорят, ему несколько тысяч лет. Я бы взглянул, а вы?

Гарри снова погружается в размышления.

— Я помню женщину.

— Она вам снилась?

— Нет. Я помню, как мы разговаривали. В буфете… или в кафе. Она такая… — он отчаянно ищет нужное слово.

— Красивая? — подсказывает Тики. — Умная? Пожилая? Молодая?

— Сломленная, — Гарри так и не может вспомнить её имени. — А ещё она очень богатая. Наверное. У неё была мантия с шитьём и кольцо с бриллиантом.

— Вот как, — целитель задумчиво кивает. — Вам нравилась эта женщина?

Гарри смотрит на него несколько секунд и чувствует, как по щекам начинают течь слёзы — позорные, обидные.

Целитель протягивает ему платок, но Гарри отпихивает руку.

— Не смейте никому говорить! Я главный аврор! Никто не должен знать! Никто!

— Не переживайте, — заверяет его Тики. — Никто не узнает. Вам надо поспать. Вы совсем не выспались, — он накладывает мягкие чары, и веки Гарри тяжелеют.

— А я ведь был счастлив рядом с ним, — бормочет пациент сквозь сон. — Я даже не думал. Мне так жаль…

Он замирает, а через несколько секунд уже мирно посапывает. Целитель Тики тяжело вздыхает и взмахом палочки убирает ширму, стоящую в углу палаты. За ней стоят трое подростков. Кареглазая девушка плачет. Она не хлюпает носом, не устраивает истерику. Слёзы просто текут по осунувшемуся лицу. Вторая — рыжеволосая, худенькая — сидит на единственном стуле. Глаза у неё закрыты. С ними парень — долговязый и широкоплечий. Он первым нарушает молчание.

— Спасибо, целитель Тики. Это было… честно с вашей стороны.

— Это ведь не навсегда? — тихо спрашивает кареглазая девушка.

Колдомедик разводит руками.

— Я не знаю, мисс Грейнджер. Каждый день он выдаёт что-то новое.

— Но сегодня он впервые вспомнил про Еиналеж, — замечает Гермиона.

Тот кивает.

— Будем надеяться, к нему возвращается память. Но я предупреждаю вас: не стоит радоваться преждевременно. Иначе потом будет ещё больнее.

— Ещё больнее? — Джинни Уизли пересекает палату и в дверях поворачивается. — Вы серьёзно считаете, что может быть ещё больнее?

Она выходит, Гермиона и Рон следуют за ней, скомкано прощаясь с колдомедиком. Они приходят в Больницу Святого Мунго каждый день. Целитель Тики считает, что это мазохизм. Они называют это преданностью.

В глубине души они знают: Гарри не оправится. Неизвестно, что он увидел в зеркале Еиналеж, когда они разгребали завалы после Битвы за Хогвартс. Мало кто знал, что оно вообще всё ещё в школе. Каким бы ни было отражение, оно что-то сломало в Гарри Поттере, которого, как считали многие, сломать нельзя.

— Гермиона, тебе нельзя домой, — Рон гладит подругу по волосам. — Переезжай в Нору. Хотя бы на время.

— Но твоя мама…

— Гермиона, — Рон смотрит на неё спокойно и серьёзно, так, как никогда не смотрел раньше. — Мы нужны друг другу. Понимаешь?

Они выходят из больницы и аппарируют.

* * *

Девятнадцать лет спустя

— И как мы себя чувствуем сегодня?

Агнес — прекрасная медсестра, одна из лучших в Мунго, и работает здесь уже давно. Её ничем не испугаешь, ничем не удивишь. Поэтому она и назначена личной нянькой пациента из палаты в дальнем углу на пятом этаже.

— Хорошо, спасибо! — молодой мужчина на кровати улыбается.

Ему нравится «старушка Агнес», как он её мысленно называет. Она разговорчивая, но не надоедливая, не смотрит на него с жалостью, любопытством или страхом (в отличие от многих других) и разрешает иногда навестить его друга Златопуста из палаты на том же этаже.

А ещё она приносит ему книги и шоколадных лягушек, говорит, что это передают друзья. Однажды Гарри спросил, почему друзья не заходят сами, но Агнес сказала, что они живут далеко, а гостинцы пересылают по почте.

Гарри рад, что у него такие друзья.

Он вообще доволен своей жизнью, только иногда, причёсываясь перед зеркалом, ловит себя на мысли, что когда-то давно всё было иначе. Наверное, это было до того, как друзья уехали в другой город (или даже страну?), до того, как к Златопусту перестали ходить толпы поклонниц. Иногда они дают автографы вместе. Впрочем, Гарри делает это без особой охоты, а вот его друг просто наслаждается.

У Гарри даже есть тайна. Он знает, что раз в год, под Рождество, к нему приходят четыре человека. Он не знает их имён. Он всегда засыпает, когда они входят в палату (что очень обидно), а наутро никак не может вспомнить их лиц. Зато он всегда находит под своей личной ёлкой книгу, цветок в горшке, целую гору сладостей и вязаный свитер.

Так что, в общем-то, Гарри счастлив.