Двадцать восьмой рейд (джен)

Оставалось всего несколько поворотов для выхода из этого чертового лабиринта, когда на Макса выпрыгнул падальщик.

Ему удавалось их избегать на протяжении шестнадцати суток — ровно столько ему потребовалось для выполнения этого заказа. Но везение рано или поздно заканчивается, в общем, как и вода, которая иссякла полтора дня назад. Но Макс искренне верил, что он сможет отсюда выбраться. Ведь проходы стали шире, стали видны верхние мосты-переходы злополучного лабиринта, да и блеклый огрызок, оставшийся от некогда Солнца, уже временами выглядывал из-за стен. Да и фонариком он в этот раз почти не пользовался. Да и зачем? За двадцать семь рейдов он выучил свой путь через лабиринт — у каждого ходока были свои тропы и повороты.

Это был двадцать восьмой раз, когда он согласился зайти в лабиринт. Вообще Макс клялся себе, что прошлый раз был его последним. Становилось уже даже как-то неприлично возвращаться с заказом — слишком часто везло. Но в этот раз заказчик был не прост. Точнее слишком прост, слишком обыденный, именно такой, каким всегда хотел быть сам Макс: иметь неприметную работу, чтобы рядом была жена и обязательно ребенок. Мужчина, этот заказчик, просил подобрать в этих забытых «прошлыми» катакомбах старые игрушки — хотел порадовать дочку, мол, ко дню рождения... Как бы смешно это не звучало, но, не смотря на все изобретения «новых», игрушек никто не создавал — считались ненужным хламом, в общем-то, как и многие другие житейские мелочи. Тогда Макс отказался, сразу понял, что придется идти до «города», а это слишком рискованно — каким бы одиноким он не был, но жить хотелось. Но мужчина не сдавался, он находил его каждый день, и каждый день безмолвной тенью следовал за ним. Потом Максу это надоело, он спросил про плату… Заказчик предложил курицу. Ходок долго недоумевал, потом смеялся, а потом прогнал того мужчину вновь — за эту плату он не ходил в лабиринт даже за ближайший поворот. Потом мужчина не приходил. Спустя время, Макс как-то парил по поселению, маясь от тоски, и увидел… Того самого мужчину и маленькую девочку. В груди у него заныло от зависти. Она была такой, какую он всегда хотел себе: хрупкая, с кудряшками и большими глазами. А еще с такой широкой улыбкой… Самой прекрасной улыбкой в мире. И Макс согласился. Он не знал почему. Но согласился. Нет, это точно было не из-за призрачной мечты о тихой жизни — он распрощался с ней слишком давно. Здесь было что-то еще, ведь да?

За все время хождения в лабиринт, Максу доставались самые разные заказы: он таскал трупы падальщиков, искал медальоны и провода, подбирал упаковки от еды из прошлого, доставал "глобус" и мелкие медяки — деньги от некогда живущих здесь людей. И он всегда выполнял заказ. Макс был одним из лучших ходоков. А все потому, что, когда он только начинал, то пропал на год. Позже, когда вернулся, то говорил всем, что отошел от основной тропы, свернул не туда, мол, заблудился. На самом деле он дошел до конца лабиринта. Нашел путь до старого "города" — поселения из далекого прошлого! И именно оттуда каждый раз приносил всякие мелочи прошлого, ведь там всего этого было в достатке — просто валялось на улицах. И тогда-то он понял, что это был не просто лабиринт, это была километровая в толщину стена, которую построили прошлые. Вот только от чего? Зачем им это было нужно? Помогло ли?.. Но Макс был даже не второго поколения «новых». Кажется, в его карте ходока было написано пятнадцатое поколение. Сейчас уже не знали или не помнили, что тогда произошло.

Тогда он провел там примерно год. Макс скитался по широким пустынным улицам, поражался гигантским высоким постройкам, некоторые из которых были причудливо украшены. Порой встречались совсем чудные здания, первые этажи которых были со стороны улицы без стены, а лишь со стеклом. Первые несколько недель Макс обходил их стороной, боясь встретить там падальщиков, но потом питаться стало абсолютно нечем, и он все же забрел внутрь. Сначала ему не повезло, он наткнулся на большие комнаты, завешанные разными цветастыми тряпками. Тогда он их не стал рассматривать — слишком сильно хотелось есть. К вечеру следующего дня отыскал… Внутри было все заставлено полками, на которых нетронутыми лежали разные банки и пакеты. Ходок нашел тогда знакомый ему по расцветке пакет, один из заказчиков как-то просил его принести эту блестящую шуршащую бумажку, и с опасением вскрыл. Внутри пакета не было плесени и, кажется, было вообще таким же, как и раньше. Но Макс все равно долго принюхивался, потом рассматривал странный предмет, а потом положил в рот. На зубах что-то хрустнуло… Было остро, не сытно, но вкусно. Так он подтвердил еще одну из своих теорий — здесь время текло странно, по-другому. Предметы до сих пор были не до конца истлевшими, а многие и просто в хорошем состоянии…

Много раз Макс заходил в здания с крышами-куполами и резными крестами наверху. Когда он такое впервые увидел, то решил, что это общее захоронение, ведь сверху был крест. Каково же было его удивление, когда внутри не оказалось ни то что трупов, но даже костей. Внутри было так красиво, что Макс подумал, что попал в "рай". Местечко, в которое верили прошлые. Сейчас-то все знали, что после смерти ты окажешься в одном из сотен параллельных миров. А тогда люди придумывали себе сказки и верили в них. Внутри было местами пыльно, но к его удивлению не везде, а отверстия в стенах были выделаны цветным стеклом. Но что самое интересное, так это то, что падальщики никогда не подходили близко к таким сооружениям. И внутри все оставалось нетронутым. Пару раз в таких местах Максу доводилось даже найти парочку толстых тетрадей. Они зачем-то были в твердом переплете, а сверху на языке прошлых было что-то написано, кажется «Библия». Потом он там оставался ночевать, все же безопасно.

Еще видел почти истлевшие железные коробки, которые стояли на улицах то тут, то там. А еще видел те самые "сказочные" мосты — они были перекинуты с одного берега на другой. Многие из них были обрушены, но некоторые еще оставались все такими же хитроумными плетениями из железа. Вживую это смотрелось величественно и странно. Вообще весь "город" выглядел величественно и странно, словно все его жители просто ушли, а само поселение законсервировали, чтобы не менялось.

Сейчас-то никто не заморачивается подобным: у каждого свой приземистый серый блок с автоматической дверью, там и живут. Да и дорог, как таковых, нет. Все планируют на небольших ступеньках, которым только и нужно, что задать координаты.

Максу всегда казалось это, если не кощунством, то мировой глупостью уж точно. Потому-то, наверное, и решил податься в ходоки: в лабиринте не работают эти серые платформы, нужно ходить самим, самим спасаться. Так было лучше. Интереснее, что ли?.. Ведь, если за тебя все делают, то зачем тогда жить? И все же точного ответа на вопрос "зачем стал ходоком" он уже не помнил, наверное, это было что-то юношеское. Просто со временем забылось, остался лишь азарт от выживет/не выживет, неплохой заработок, да и какая никакая известность — льстило.

Макс усмехнулся и тут же выставил вперед руку, за которую и ухватился падальщик, раскрывая пасть и грозясь впиться в шею. Макс словно на учениях выхватил старый фонарик из кармана и посветил падальщику в морду. Эти твари, некогда люди, которым так и не удалось выработать иммунитет — официальная информация, питались кровью и человеческим мясом, но боялись света. Поэтому-то и жили глубоко в лабиринте, где всегда было темно. Секунда, другая... Ничего не происходило. Падальщик все сильнее стискивал руку. Макс начинал паниковать. За все двадцать семь рейдов на него вот так близко нападали ровно двадцать раз. Но каждый раз тварь сбегала, спустя первые несколько секунд. А этот... Его серая морда уже дымилась. Пожелтевшие десна начинали тлеть от света. А он все не отступал. Тогда Макс посветил тому в глотку. Падальщик утробно зарычал, но руку так и не отпустил. А потом мертвяк дернул ходока на себя, метя вонючей пастью в шею. В панике Макс замахнулся рукой, которой как раз держал фонарик, и впечатал монстру в висок. Падальщик завыл на одной ноте. Макс, как в замедленной съемке, видел мгновенно лопающуюся и отваливающуюся кожу. Там, где кожного покрова не становилось, струилась липкая желтоватая жижа.

Макс рванул руку на себя, вырываясь из лап обезумевшего почти-мертвяка. И в последнюю секунду, совершенно случайно задел острые зубы, царапая голую ладонь, заражая себя... Но сейчас не время было об этом думать. Макс бежал вперед, держась за лямку рюкзака, где лежал злополучный заказ, и светил фонариком назад, чтобы падальщик не смел его преследовать.

Поворот. Уже видны высокие створки выхода и всегда серое небо. Он начал задыхаться. Ребра распирало от нехватки воздуха. В боку нещадно кололо. Хотелось остановиться. Привалиться к стене. Отдохнуть. А еще хотелось позорно разрыдаться: зачем он согласился? Зачем?! И черт бы с этой девчонкой, не умерла бы она без этих игрушек! А он, идиот, глупец, дурак, продал свою жизнь за курицу!.. Но ходок старался гнать эти жалкие мысли от себя, плотнее стискивал зубы, сильнее хмурил брови, не давая скатиться слезам жалости к себе. Да и к тому же, почему-то Максу казалось, что он обязан, во что бы то ни стало, бежать. Бежать на свет.

Когда оставалось всего несколько сотен метров, ходок почувствовал, как правая рука перестает двигаться. Порез давал о себе знать. Нервные окончания начали отмирать. Безысходность и злость на самого себя с новой силой накрыли его. Но Макс вновь отогнал эти мысли. Ходок знал, что же не жилец, но продолжал про себя повторять как мантру: «лишь бы хватило времени! Лишь бы успеть»! Макс выкинул фонарик — теперь он ему уже был не нужен. Ведь падальщик не нападает на падальщика. Но он еще не до конца мертвяк... Пока еще нет.

Макс не сбавлял темпа. Он с остервенением рвался вперед. Главное успеть. В какой-то момент он запнулся, остановился и почти панически скинул рюкзак со спины, достал оттуда двух грязных медведей. Ходок смотрел на них пустым взглядом. Они были небольшими, мягкими, набитыми чем-то искусственным, поэтому-то, наверное, еще и не свалялись. Швы почти все истлели. Девчонке придется их обновить. Тот, что был некогда коричневым, был с оторванной мягкой лапой. Она болталась, обнажая нутро игрушки. Другой, серый с заплатками, был лишен глаз. Игрушки-уроды. Но так необходимые обычной девочке... «А необходимы ли?», — но Макс уперто зажал их зубами и, прихрамывая, бросился вперед. Не думать, лишь бежать… Где-то на периферий ходок для себя отметил: «заразить не успею — зубы меняются лишь через сутки после перевоплощения».

Постепенно он переставал ощущать свое тело, но мозг еще продолжал работать, заставляя идти вперед, на свет. Внутри него что-то тихонько шевелилось, пыталось противиться…

Он уже видел две фигуры — заказчик и его дочка. Девочка была маленькой, годков пять-шесть. Она теребила отцовскую куртку, не понимая, зачем папа привел ее в это страшное место. А отец нервничал, в его руках была зарезанная курица, обещанная плата за задание. Макс сделал над собой последнее усилие. Мысли метались в голове, хотелось назло выбросить эти игрушки здесь, в темноте, и выйти с пустыми руками и сдохнуть… И все же на самой кромке света и тьмы, он остановился, привалился к косяку, скрылся в темноте. Не стоило маленькой девочке видеть, во что он превращался. С усилием ходок пнул ближайший камушек, привлекая внимание двоих. Девочка вскрикнула и спряталась за папу, который внимательно и серьезно всматривался в темноту. После долгих секунд он заметил очертания Макса, и было шагнул ему на встречу, но ходок, слегка выйдя на свет, с трудом покачал головой. Мужчина все понял. Он присел к девочке, что-то сказал ей, после чего она побежала назад.

Когда ее фигурка отдалилась на приличное расстояние, Макс вышел. Он сделал два неуверенных шага, с усилием выплюнул игрушки и рухнул на колени. Вот и все. Заказ был доставлен. Ходок не собирался идти назад, не хотел скрыться в темноте, не желал становиться монстром. Хотя внутри все выло, его что-то так и толкало подняться с колен или хотя бы отползти в лабиринт. Но Макс держался, стоял на своем — слишком много ужасов с участием этих трупов он видел за свою жизнь. Лучше умереть.

Мужчина был в ужасе. Макс постарался улыбнуться. Его лицо нещадно дымилось. Так и хотелось раскрыть рот и с сарказмом сказать: «радуйся, с днем рождения». Но за место этого:

— Не... опасен... ещ… — еле прошамкал Макс мужчине, и тот его понял. Он медленно подошел к ходоку, к тому, что от него осталось. Мужчина долго и внимательно смотрел на него, после чего неловко подобрал игрушки и протянул курицу. Это выглядело, словно продуманная издевка. У Макса от иронии защипало глаза. Нервные окончания в веках одеревенели. Слезы полились. Внутри ходок почти бился в конвульсиях — ему хотелось смеяться и орать матом одновременно. Он же становится падальщиком, зачем ему птица? Видимо до мужчины это тоже дошло, поэтому он убрал руку за спину и что-то попытался сказать, но Макс его не слышал. У него оставались последние секунды в разумном состоянии. И он совершенно не хотел их тратить на глупый треп. Максу хотелось увидеть, наконец, то, чего никогда не имел, но о чем всегда мечтал. — Пр... Ме... — рот переставал его слушаться, но мужчина его понял.

Он вскочил от почти истлевшего тела с еще пока живым мозгом и окликнул свою дочь. Макс звуков уже не разобрал. Просто видел, как она вернулась... Как отец протянул ей игрушек-инвалидов, как она прыгнула ему на шею, как он закружил ее. Максу казалось, что она улыбалась той самой, самой красивой улыбкой в мире, и искренне смеялась.

Теперь он вспомнил свою глупую юношескую мечту: Макс хотел приносить интересные вещички из лабиринта для своей маленькой девочки… Ради смеха и улыбки той, кого у него никогда не было и не будет. Ради вот такой вот обычной, человеческой радости в мире безликого техногена, в мире серых капсул и парящих платформ.