Глупая книга (гет)

— Рас-свет, — по слогам прочитала Этта, а потом увереннее повторила: — Рассвет!

— Правильно. — Уинтроу одобрительно кивнул. — Читай дальше.

Он на протяжении двух недель учил её читать и писать, и, если с первым, выучив алфавит, Этта хорошо справлялась, второе у неё никак не получалось. Буквы выглядели кривыми, покорёженными и совершенно не хотели складываться в слова. Этта злилась, ругалась и называла всю эту затею глупостью и пустой тратой времени, но не бросала.

Уинтроу знал, что она хотела показать Кенниту, на что способна. Хотела впечатлить его и заслужить похвалу. И в этом прекрасно ее понимал, потому что, как и Этта, тянулся к капитану пиратов.

— Девушка вышла на те-р-ра-су и увидела прек-рас-ные цветы в фар-фо-ро… фарфоровой вазе. Они были похожи на спя-щих птиц. Глупость какая! — фыркнув, Этта отложила книгу и потянулась к яблоку, лежащему на блюде. Уинтроу ловко отодвинул его и приказал:

— Дочитывай до конца.

— Не хочу! Глупая книга. Разве цветы и птицы — это одно и то же?

— Нет, конечно. Это сравнение, — терпеливо объяснил ей Уинтроу. Взяв яблоко, он надкусил его и спросил: — Когда девушку сравнивают с цветком — это глупость?

— Смотря кто сравнивает.

— К примеру, капитан Кеннит? — Уинтроу внимательно наблюдал за выражением лица Этты. При упоминании пирата её щёки окрасились лёгким румянцем — совсем как у девчонки! — и она покачала головой.

— Нет, не глупость. Только он такого никогда не скажет.

Уинтроу ощутил лёгкий укол зависти. О нём Этта никогда так не говорила: нежно, с грустью, любяще. Всё чаще кричала и обзывала святошей.

— Почему?

— Кенниту нравятся женщины в красивых платьях — я таких не умею шить. — Этта протянула руку и выхватила у Уинтроу надкушенное яблоко. Оно было сладким и сочным, и, пока она его ела, сок стекал по пальцам и ниже, на ладонь и запястье.

Сглотнув, Уинтроу отвернулся, прогоняя навязчивые и совсем неблагопристойные мысли. Он не хотел смотреть, не хотел чувствовать, но нет-нет да и бросал искоса взгляд на загорелую кожу и тонкие кисти: у Этты были очень красивые руки. И сильные — царапины на его груди, оставленные после ночной тренировки с кинжалами, всё ещё болели.

— В последнем грузе, захваченном у джамелийских торговцев, я видел платья. — Уинтроу улыбнулся и предложил: — Не хочешь примерить одно?

Этта подозрительно посмотрела на него, ожидая, что он рассмеётся и скажет, что пошутил, но Уинтроу был серьёзен.

— Я не знаю, как их правильно надевать, — нехотя призналась она.

— Я помогу, пошли? — Уинтроу встал и направился к выходу из каюты.

— Откуда монах знает, как надеваются женские платья? Или, — Этта хитро прищурилась, — в монастыре Са послушников учат не только святым писаниям?

— У меня есть младшая сестра, и она страсть как любит наряжаться. — Уинтроу снисходительно улыбнулся и кивнул в сторону двери: — Пошли.

* * *

В трюме пахло сыростью и рыбой, а ещё пряностями и ароматными маслами. Это сочетание запахов было необычным, но приятным. Дразнящим, совсем как Этта. Хотелось чихать и одновременно вдыхать воздух полной грудью.

— Может, это? — она держала шёлковое платье нежно-розового цвета. С рюшами и яркими лентами — оно даже со стороны создавало впечатление приторно-сладкого десерта, который так любят маленькие дети.

— Лучше это. — Уинтроу протянул ей платье глубокого зелёного цвета, украшенное золотистой вышивкой в форме птиц и цветов.

— Думаешь, ему понравится? — Этта с сомнением посмотрела на наряд.

— Уверен, — солгал он, не моргнув и глазом, и отдал ей платье.

По правде говоря, Уинтроу понятия не имел о предпочтениях капитана Кеннита, зато точно знал, что зелёный цвет подойдёт Этте лучше, нежели розовый.

Отвернувшись, он стал терпеливо ждать, пока она переоденется.

Шорох ткани, тихий вздох.

Уинтроу при желании мог представить, как Этта стоит обнажённая в полумраке, возится с крючками и застёжками и тихо ругается.

— Уинтроу, — позвала она. — Не получается.

В тусклом свете масляной лампы кожа Этты выглядела удивительно нежной. Она стояла к нему спиной, придерживая на груди платье, которое так и норовило сползти вниз. Крючков и завязок оказалось действительно много, и Уинтроу пришлось изрядно повозиться, чтобы правильно застегнуть их все. Это было похоже на работу со стеклянными витражами, завораживающую, требующую ювелирно точных движений. Ведь нужно иметь достаточную сноровку, чтобы не порезаться об острые края.

Этта не была стеклянной. Живая, тёплая, с гладкой золотистой кожей, к которой невыносимо хотелось прикоснуться. Но нельзя: сразу порежешься, ведь она такая же острая, как и лезвия столь излюбленных ею кинжалов.

Застёгивая крючки, Уинтроу невольно касался кожи Этты. Краснел, задерживал дыхание, чтобы не дай Са она не заметила его смущение. И желаний, которые пугали его самого.

Но вот последний крючок был застегнут, и Этта повернулась к нему лицом.

Растрёпанные волосы, отросшие до плеч, платье, сглаживающее угловатую мальчишечью фигуру, и лицо, простоватое, но сейчас кажущееся удивительно красивым.

— Ну как? — Этта нервно расправила складки на юбке.

Уинтроу покраснел, кашлянул и сказал:

— Ты очень красивая.

— Да ну? — она недоверчиво оглядела себя, вздохнула и сказала: — Поднимусь на палубу — Кеннит наверняка сейчас рядом с Проказницей.

В её голосе слышалась ревность и обида. Последние несколько дней капитан всё свободное время проводил рядом с носовой фигурой, часами разговаривая с ней и никого не замечая вокруг.

Кивнув, Уинтроу последовал за Эттой, но возле лестницы в нерешительности остановился. Он не хотел видеть, как она, улыбающаяся, прекрасная, столь желанная, будет идти к капитану Кенниту, который даже не посмотрит на неё. У него теперь есть живой корабль — настоящее чудо. Разве Этта могла сравниться с ним?

Могла, ещё как могла.

Уинтроу зажмурился, глубоко вздохнул и поднялся на палубу.

Этты нигде не было видно. Капитан Кеннит по-прежнему разговаривал с Проказницей. Носовая фигура была чем-то расстроена: Уинтроу ощущал её смятение и обиду, разливающуюся липкой патокой по коже, как свою. Всё же связь с кораблем была слишком сильной, и как бы он не пытался разорвать ее, отдалиться — не получалось.

Уинтроу направился в каюту капитана. Постучал, но ответа не последовало. Толкнув дверь, он вошёл внутрь. Этта сидела за столом, закрыв лицо руками. Платье валялось на полу, а она вновь переоделась в штаны и свободную белую рубашку.

— Этта? — тихо позвал Уинтроу.

— Давай читать дальше! — отрывисто бросила она, хватая книгу. Движения были резкими, порывистыми, больными, как у раненой собаки.

Собаки, которая никогда не заскулит и не пожалуется, никогда не укусит руку хозяина, как бы жестоко тот с ней не обращался.

Кивнув, Уинтроу сел напротив и указал, с какого места стоит начать. Этта нахмурилась и прочла:

— За окном занимался рассвет. Девушка вышла на террасу и увидела прекрасные цветы в фарфоровой вазе. Они были похожи на спящих птиц. Яркие, при-тя-га-тель-ные и фаль-ши-вые, как и чувства… чувства её возлюбленного.

Этта невесело рассмеялась и прошептала:

— До чего же глупая книга.

В этот раз Уинтроу не стал спорить, лишь крепко сжал её руку.