Память о (джен)

Перья в этом доме были отвратительными. Если покойный граф Ларак писал такими и был доволен, легко представить, что творилось в замке. И как выглядел Надорский замок, если учитывать, что, по слухам, герцогиня Окделльская была куда более скупа и куда больше нуждалась.

Граф Манрик, изрядно постаревший и поседевший за последний год, поморщился и выбросил очередное перо в корзину для бумаг. Кабинет Эйвона Ларака буквально давил и мешал сделать вдох поглубже. Постоянно чувствовалось чьё-то присутствие, и это делало Манрика, который после смерти среднего сына стал озираться на каждый шорох, ещё более подозрительным.

Рукой с заметно выступающими суставами он схватил колокольчик и позвонил. В дверях бесшумно возник слуга, привезённый из Олларии, и поклонился.

— Ещё шадди, — приказал Манрик, пряча в рукава халата зябнущие, несмотря на тёплое время года, пальцы. — И принесите наконец нормальные перья, этими невозможно писать!

Слуга молча исчез. На кухне будут знать, что хозяин совсем разошёлся, ругается и брюзжит из-за каждой мелочи, но какое ему дело до слуг. Главное сейчас — справиться с Надором, который встал на дыбы, как обезумевшая лошадь, и в прямом, и в переносном смысле. Где-то ещё хоронили мёртвых и разбирали завалы, но нельзя было терять ни дня, и в уцелевший Ларак, где обосновался наместник провинции, стекались донесения и описи.

Он давно говорил Сильвестру, что Надор нельзя оставлять нищим, что при должном управлении он может приносить огромный доход, сопоставимый с доходом всей соседней Гаунау. Но кардинал не слушал, искал прознатчиков в собственном доме, засылал своих в спальню королевы — и где теперь всемогущий Квентин Дорак? А он, Манрик, всё ещё жив и всё ещё прав, да только кому от этого становится легче?

Принесли шадди и перья, но слуга не уходил.

— Что ещё? — резко спросил Манрик. Его ждали письма.

— Мы осматривали дом и нашли драгоценности, которые, по-видимому, принадлежали графине, — ответил вышколенный слуга. Кто только приучил его отвечать так пространно, неужели сам Манрик? Не может быть.

— Принесите сюда, я посмотрю.

Такую мелочь можно передать короне, но с другой стороны, может, там есть что-то по-настоящему ценное? Впрочем, не позволит же он внучкам и невестке носить украшения, принадлежавшие покойнице, а вот продать…

— Ещё есть отрезы ткани, меха, посуда, — монотонно перечислял слуга. Однако Лараки не так бедствовали, как хотели показать. И зимой кутались не в одеяла, как Окделлы, а в настоящие меха. Интересно, Мирабелла знала об этом, когда её дети синели от холода?

— Отрезы хорошие? — поинтересовался Манрик.

— Не слишком… — замялся слуга. — Кое-где поедены молью.

— Раздать слугам и дело с концом, не хватало мараться об эту гадость, — поморщился Манрик, как будто в самом деле держал в руках пыльный кусок ткани. — Меха вычистить, если дырявые — также пожертвовать во благо людям и Создателю. Если посуда годная и старинная, то оставить. Всё ясно?

Вскоре принесли шкатулку, в которой хранились драгоценности графини. Оставшись один, граф медленно перебирал лежащие на зелёном бархате серьги и ожерелья. Металл и камни поблескивали в неровном тёплом свете, им было всё равно, кто будет их носить — или не будет вовсе.

Их хозяйка лежала похороненная под развалинами замка, и ей тоже было всё равно.

Пожав плечами, Манрик убрал драгоценности и вернулся к работе. Мёртвых следовало оставить в покое, особенно если они не потрудились оставить после себя достойную память.

Он ещё никогда не изменял этому своему убеждению.