Guardian (гет)

You, you in the chaos feigning sane

You who has pushed beyond what's humane

Them as the ghostly tumbleweed

And where was your watchman then?

— Глаза девочки закрыты, и она не видит то, что впереди неё. И то, что позади, тоже не видит. Девочка чувствует преграду и ничего с ней не делает.

Девочка, что тренировалась с мечом, сердито фыркнула, и с раздражением сдула со лба прилипшую прядь волос.

— Волосы мешают мне, — пожаловалась она. — От них одни только проблемы.

— С длинными волосами девочке будет легче изменить внешность. Девочка должна это понимать.

Девочка сердито бросила меч и прошла мимо, мазнув человека волосами по лицу — но он успел уловить её улыбку. Острую, едва тронувшую губы, бликом сверкнувшую на ее прекрасных зубах.

Волчью улыбку.

Человек только вздохнул, провожая её взглядом.

* * *

Безумие владело им. Днем и ночью, утром и вечером, в час зари и в самый тёмный час, что случается только перед рассветом. Он уже и забыл, каково это — и новое-старое знание обожгло, словно он напился из пригоршни ночной тени.

Он привык наблюдать за ней. Он долго следовал по её пятам, узнавал её шаги, слышал дыхание и мог различить её запах. На какое-то безумное мгновение он сам превратился в волка, рыщущего по следу — но иначе не получалось. Девочка завладела его мыслями и разумом, и случилось это впервые за много лет. Странное, щекочущее под ребрами, полузабытое чувство. Приятное донельзя, отдающееся сладостными толчками где-то пониже горла, у самых у ключиц.

Когда-то у человека была женщина. Когда-то у человека была мать. Когда-то у человека была сестра... или не была? Человек не помнил ничего из того, что происходило с ним до того самого момента, когда он отказался от своего лица, своих мыслей и своих чувств. В тот самый момент, когда он оставил все своё прошлое у ног Многоликого, он оставил и свои воспоминания. Даже чувства, которые когда-либо были испытаны, он тоже оставил — и теперь то, что творилось с ним, он не мог описать. Он словно бы снова стал мальчишкой-подростком, мятущимся и больным — и это не делало ему чести, как Безликому.

— Что не так? — спросила его девочка, и он выпрямился.

— Всё не так, — ответил Безликий и подошёл к своей подопечной поближе. — Чему я учил девочку, пусть она вспомнит. Она очень уж много думает, это мешает, — он взял ее за запястья и прижался к ее спине. — Человек управляет движениями, и девочка напряжена. Легче, аккуратнее, внимательнее, — он управлял ее руками, а она, задержав дыхание, не сопротивлялась ему. — Пусть девочка оставит свою силу. Это не тот случай, где она должна применяться. Пусть девочка танцует. Выпускает воду из тех, кто недостоин этой воды. Нужно плясать, как девочка делала это раньше. Человек знает, что девочка может. Повтори, человек будет держать тебя.

Девочка выдохнула и сделала выпад. Ткань на манекене вспучилась от укола мечом, порвалась и из нее посыпались опилки.

— Хорошо, — прошептал Безликий. — Так и надо. Девочка быстро вспоминает. Пусть же она вспоминает об этом почаще.

Она рассмеялась и мягко отстранилась, пырнув манекен еще пару раз, легко отскочила, приняв стойку водяного плясуна. Манекен, который она рубила, словно бы жалобно застонал под градом ударов, и упал набок, осыпаясь содержимым.

— Всё правильно. Всё верно. Урок закончен, и девочка может идти. Как твоё имя, дитя?

— Никак, — девчонка залихватски присвистнула и подбросила свой меч. — У меня нет имени.

Она ушла, пританцовывая, напоследок взглянув Человеку прямо в глаза, и её шаги стихли в гулком лабиринте коридоров.

Безликий остался один и закашлялся. "Арья, Арья моё имя", — говорили ее глаза. "Оно перекатывается на языке четырьмя чёрными жемчужинами и слетает с уст легко и плавно, словно морская волна. Арья моё имя, человек, запомни и повтори, запечатай его в своём сердце — скоро о нём не будет знать никто, кроме тебя".

Только сейчас он понял, что возбуждён, и это удивило его так, как ничто прежде не удивляло.

* * *

Он называл её Девочкой или Волчонком. Привык, да и прозвище как нельзя лучше характеризовало эту маленькую злючку, родившуюся в свое время благородной леди, наследницей одного из Великих Домов Вестероса. Все те годы, пока она была в обучении, она была Девочкой — безымянной, как и множество других.

Он звал ее так всегда — до того самого дня, как почувствовал идущий от ее тела запах, которого не было прежде. Тяжелый, земляной запах, непохожий на все остальные, пробирающий до самых костей. Запах крови.

— Девица пришла к человеку, и человек приветствует ее, — сказал он ей на следующий день. Она насупилась, посмотрела исподлобья.

— Почему ты назвал меня девицей?

— Вчера уходила девочкой, а сегодня пришла девицей, — ответил он и увидел, как в ее глазах плещется страх. — Девочка больше не дитя, и человек это чувствует.

— Я не хочу так, — от отчаяния, промелькнувшего в ее голосе, ему стало не по себе. Волчонок обняла себя за плечи, сгорбившись и мигом стала похожа на маленького воробья с перебитой лапкой. — Я не хочу быть женщиной. От этого одни только проблемы, я не хочу, слышишь? Называй меня девочкой. Прошу тебя. Пожалуйста.

— Как девочке будет угодно, — сказал он тогда, и она выдохнула, слабо и благодарно улыбнувшись. — Время для занятий. Девочка должна задуть свечу — беззвучно, чтобы никто не смог этого услышать.

Он наблюдал за тем, как она старается. Он наблюдал за тем, как она складывает губы в трубочку, как аккуратно выдыхает, стараясь, чтобы ее дыхания не было слышно. Наблюдал за ее руками, за волосами, за каждым движением пальцев — и ему чудилось, будто внутри извивается клубок скользких и мокрых дорнийских змей. Клубок сворачивался и болезненно давил, отдаваясь в паху.

Человеку это не нравилось — полузабытые чувства не вызывали у него доверия, заставляли замирать и настороженно прислушиваться, зорко следя за тем, чтобы никто не заметил его смятения.

Никто — и девочка в первую очередь.

* * *

Женщина, к которой он пришел поздно ночью, занималась домашними делами. Она протирала деревянные поверхности и мыла посуду, она пила из чашки тонкого фарфора, она напевала, тихо и хрипло, и, казалось, что ей нет дела до того, что происходит вокруг — но когда он, тихий, словно тень, проскользнул в ее окно, она замерла и улыбнулась самым краем губ — он почувствовал эту ее усмешку даже стоя за ее спиной.

— Человек пришёл к женщине, — выдохнула она, не отрываясь от своего занятия. — Женщина рада приветствовать Безликого. Пусть ее дом будет гостеприимным для него — возьми хлеб, он на столе.

Безликий взял краюху хлеба и надкусил — только после этого женщина повернулась к нему. Молодая женщина, с короткими вьющимися волосами и глазами странного оттенка, она наблюдала за каждым его движением и в её позе, расслабленной и непринуждённой, читалось истинное спокойствие. Она не боялась его — даже несмотря на то, что он мог бы быть её убийцей.

— Женщина получила право носить имя, так почему же она им не пользуется? — спросил Безликий насмешливо.

— Человек тоже получил это право, — ответила она ему с серебристым смешком, от которого волосы на затылке встали дыбом. — Почему же он не называет его?

Он оставил этот вопрос без ответа. Женщина вздохнула.

— У человека бьётся сердце. У него слабы колени и немеют ладони, человек не может есть и пить, и в его голове мечутся мысли, — заметила она тихо. — Женщина знает, зачем человек пришёл. Женщина не может ему помочь.

— Может, — отозвался он. — Человек привел к женщине того, кого нужно обучить пляске воды.

— Женщина не помнит пляску воды, — отозвалась его собеседница довольно резко. — Единственное, что может сделать женщина для этого дитяти — научить её варить лунный чай.

— Женщина сделает это, — сказал человек с нажимом, и из-за его спины вышла девочка. — И сделает прямо сейчас. Или женщине следует напомнить о том, что она забыла помимо пляски воды?

Тишину, повисшую между ними, можно было разрезать напополам и распродать на базаре. Женщина смотрела в глаза мужчины спокойно, но губы ее скривились в презрительной усмешке.

— Женщина сделает то, что говорит Безликий, — прошептала она горько и прикусила большой палец правой руки. — Слушай внимательно, дитя. Женщина никогда никому не рассказывала об этом, и расскажет только один раз.

Она отвела девочку в сторону. Они говорили долго и тихо, а Безликий наблюдал за ними, полуприкрыв глаза.

— Она выполнила то, о чем ты просил, — произнесла девочка через какое-то время, и подошла к своему наставнику. — Нам пора идти. Спасибо тебе.

— Именно так, — отозвалась женщина тихо. — Дитя еще придёт к женщине, и дитя знает, когда придёт то время.

Человек кивнул и поклонился. Женщина поклонилась в ответ.

— Валар моргулис, — прошептала она и поднесла три пальца к щеке. — Больше женщина Безликому ничего не должна.

* * *

Девочка училась и умела куда больше, чем умел он сам в её годы. Чужие личины словно бы прирастали к ее лицу самостоятельно, она распознавала яды по цвету и запаху, она изменилась за годы обучения так, что никто не смог бы узнать ее там, где она родилась — даже родные отец и мать. Походка девочки стала плавной и кошачьей, она словно бы сливалась с тенями на стене и земле — и порой она могла даже застать Безликого врасплох.

Он смотрел на неё, смотрел как и долгие годы до того, он наблюдал за ней неотрывно, минутами и часами, он смотрел на её изменившуюся фигуру и длинные волосы, он смотрел на её лицо, что она отказывалась менять на чужое в редкие часы досуга, он наблюдал за её движениями, чувствовал её дыхание всей кожей — и вспоминал. Вспоминал о том, как однажды, еще до того, как посвятить себя Многоликому, будучи мальчишкой, попал на турнир в Харренхолле. Вспоминал и женщину, что увидел тогда, женщину, что стала яблоком раздора для всех Семи Королевств в тот самый момент, когда белокурый и белолицый принц положил на её колени венок из индигово-синих роз. Человек не помнил её имени, но помнил лицо — и это же лицо он видел перед собой каждый день.

С первого взгляда, девочка походила на женщину как две капли воды. Словно бы мёртвая родилась снова и отдала ей свою личину, пожертвовав её, как и многие безымянные, что приходили в Храм за великим даром. Однако, цепкий взгляд вылавливал все новые и новые черты, что никак не могли принадлежать той женщине, что была на турнире в Харренхолле. Округлый лоб. Светлые серые глаза. Подбородок, что был острее, чем у той, кого он видел. Девочка походила и не походила на женщину одновременно — она была красива, но красота ее была диковатой и резкой, словно у той самой синей розы, что была вплетена в венок королевы любви и красоты.

— Лианна, — прошептал человек пересохшими отчего-то губами. — Лианна Старк. Вот какое у красавицы было имя.

"Девочка не Лианна", — отозвался внутренний голос. "Девочку зовут Арья. Арья Старк из Винтерфелла, Арья-надоеда, Арья-лошадка, Арья-Волчонок. Милая девочка, светлая девочка, славная девочка, восемь-и-десять лет, как же быстро она стала девицей".

Имена и прозвища приходили из ниоткуда и уходили в никуда — человек не мог сказать, откуда он все это знает, как и не мог объяснить болезненного напряжения в паху. Ему не нравились эти ощущения, они напрягали его и не давали спокойно размышлять — словно бы в его теле снова поселился истеричный, гордый и охочий до женского тела подросток. Такого он не ощущал очень давно, несмотря на то, что и был мужчиной.

Ничего поделать с собой, тем не менее, он не мог.

— Я была у той женщины, — раздался вдруг совсем рядом ее голос, и человек про себя порадовался, что ряса и плащ надежно скрывают его конфуз. Девочка стояла совсем рядом и подкидывала большое красное яблоко. — Она сказала, что я уже готова.

Человек прикрыл глаза и улыбнулся.

— Так и есть, милая девочка, — ответил он. — Девочка готова к посвящению. Но прежде...

Он не договорил — она протянула ему яблоко.

— Что прежде? — спросила она.

— Прежде девочка должна принести три жертвы, — Безликий принял яблоко, едва заметно коснувшись пальцами её ладони. — Ей нужно впервые поменять то, что она имеет, оставить то, что ещё к ней вернётся и отдать то, с чем она родилась. Когда она это сделает, она будет Безликой.

— Отдать? — переспросила маленькая Волчица. — Кому и что я должна отдать?

— Девочка сама должна понять, — ответил ей человек. — Важно, что это добровольная жертва. Это свободное решение.

— Я подумаю. Спасибо тебе за подсказку, — волчица хмыкнула, и танцующей походкой удалилась в сторону статуи Неведомого.

Человек повертел яблоко в руке. Полюбовался глянцевым отблеском кожуры, протер и надкусил.

Яблоко оказалось сладким.

* * *

Минуты покоя тянулись невыносимо медленно.

Человек недовольно хмыкнул и потянулся — затёкшие позвонки многообещающе хрустнули, и шея на долю секунды сделалась ватной. Безликий поморщился от неприятного ощущения, и, дернув за веревку, подлил горячей воды в огромную бадью, предназначенную для мытья.

Вода исходила паром, и человек опустившись по самую шею, прикрыл глаза. Ему не хотелось думать и видеть, ему не хотелось слышать и чувствовать — ему хотелось только утекать вместе с водой вдаль — отрешившись от всего, что держало его на земле. Стать быстрым, как река, неслышным, словно поток, тихим, как тень — и плыть... плыть...

Шорох рядом не заставил его открыть глаза — хоть волнение и прошлось по позвоночнику колючей волной, удивление было сильнее.

— Зачем девочка пришла сюда? — спросил Безликий тихо. — Зачем она нарушает покой человека?

— Я принесла тебе кое-что, — ответила ему девочка, и только тогда он открыл глаза.

Она стояла перед ним — остриженные волосы разметались и прилипли к шее, глаза словно бы заволокло паром, а губы приоткрылись от жары. Обнаженная, неожиданно маленькая и хрупкая без одежды, растерянная и беспомощная, она, тем не менее, сверкала на него глазами, и в этих глазах плескалась отчаянная, почти болезненная решимость.

— Милая девочка, — голос неожиданно отказал своему владельцу, и человек захрипел. — Славная девочка, добрая девочка. Человек не согласен. Он не просил об этом, и девочке не стоит...

— Это не тебе решать, — отрезала она, наклоняясь над ним и упираясь руками в бортики бадьи, отрезав все пути к побегу. — Это не обсуждается, — она залезла в бадью и встала на колени, нависнув над Безликим. — Ты говорил, что я могу отдать то, с чем родилась. Подарить то, с чем шла всю свою жизнь. Я приняла решение и выбрала того, кому преподнести этот дар. Не смей мне возражать! Многоликий Бог знает о том, и принял мою жертву.

"Валар дохаэрис", — успел только подумать человек отстранённо, прежде чем захлебнуться собственным дыханием — девочка опустилась на него сверху, коротко застонав.

"Многоликий Бог принял жертву", — подумал он зло, и впился пальцами в ее ягодицы. Волчица лишь шире раздвинула ноги и подалась вперед, тягуче, протяжно застонав. Человек коротко выдохнул, и двинулся в ответ, проникая в неподатливое тело — грубо, очень грубо. Девчонка лишь улыбнулась — по воде поплыли бледные кровавые разводы.

Он плохо помнил ту ночь. Помнил только то, что в какой-то момент девчонка укусила его за плечо. Помнил и то, что весь пол оказался залитым водой, когда они, мокрые, обессиленные и дрожащие, наконец оторвались друг от друга. Он не давал ей передышки, она не желала уступать, они измучили друг друга и самих себя, и думать об этом было отчего-то стыдно, горячо и мокро. И змеи в его животе наконец-то сыто заурчали, принимая бесценную жертву, напитываясь её кровью.

— Я уже стала никем? — спросила она, кутаясь в плащ и болтая ногами, пока он собирал тряпкой с пола пролитую воду. — Я стала Безликой?

Новым, совершенно незамутнённым взглядом — всепонимающим, всеобъемлющим, всепрощающим.

— Нет, — ответил он тихо, и коснулся губами округлого, белого лба. — Девочка всё ещё Арья Старк.

В тот момент, как ее имя выскочило из его уст чёрными жемчужинами, ему показалось, что с ними выскочила и его душа. Девочка, что подарила ему то, с чем родилась, сама того не зная, приковала его к себе своей кровью.

Девочка приняла эту душу в свои руки и прижала к груди.

I'll be your keeper for life as your guardian

I'll be your warrior of care, your first warden

I'll be your angel on call, I'll be on demand

The greatest honor of all as your guardian.