Только заново (джен)

Будь ты сто раз оригиналка — но развалины родного дома будут вызывать вполне определённые чувства. Если, конечно, он действительно был родным.

Луна любила свой дом и любила своих родителей. Она приняла случившееся, как принимала всё, что судьбе было угодно ей послать, и всё же, всё же…

Луна смотрела на вытащенный из развалин сейф, и ей хотелось заплакать. Этот сейф она помнила с раннего детства. Им пользовалась мама, после её смерти его пытались открыть, но пароля никто не знал, а вскрывать силой отец не позволил. Да и смысла не было — наверняка при этом содержимое бы сгорело, если не чего похуже. Так он и стоял в углу кабинета. Отцу было вообще-то всё равно, что там — исследования жены его не очень интересовали, куда меньше, чем экспедиции по отлову морщерогих козляков. И крокозябр. Или крокозябров?

— Как правильно «крокозябр» или «крокозябра»? — спросила себя Луна не заметив, что спрашивает вслух.

Мелодичный звон отвлёк её от размышлений. Сейф, много лет простоявший закрытым, выдержавший взрыв в лаборатории, и разрушение дома, доверчиво распахнул перед ней дверцу и словно подмигивал голубоватым глазком внутренней подсветки.

Луна Лавгуд сидела на развалинах своего дома и увлечённо читала письмо, написанное много лет назад её мамой её папе.

«Дорогой, если ты читаешь это письмо — значит, что-то пошло не так. Я-то уверена, что ничего подобного не произойдёт… ну да ладно. Помнишь, мы с тобой обсуждали глобальные вопросы бытия, и ты сказал, что ничего никогда нельзя вернуть? Верно. Нельзя. Зато можно создать заново и я, вернее, мы постарались это доказать. Если хочешь — попробуй, я оставляю тут подробные записи и все необходимые артефакты. А если у меня всё сегодня получится, как надо, то будет ещё и выбор. Но не стану загадывать. Целую, милый! P.S. Я тебе пароль не сказала, но ты же догадался, правда?»

Луна дочитала и вздохнула. Ну конечно, мама была уверена, что муж догадается. А он — не догадался. И что теперь делать? Он, судя по всему, знал, о чём речь, но сейчас не спросишь… стоп! «Глобальные вопросы бытия», «нельзя вернуть»… но ведь это может означать...

Луна была решительной девушкой.

Впрочем, она была не только решительной, но и достаточно разумной девушкой, что бы кто по этому поводу не думал. Именно поэтому спустя два часа инструкцию из сейфа (действительно подробную) изучала самая образованная из близких знакомых Луны — Гермиона Грейнджер (почти уже Уизли).

— Материализация биологического объекта, — подтвердила её вывод Гермиона. — По заданной матрице. Видишь, вот эти преобразования? А это — стабилизация, вообще-то здесь обычно кровь используют... но, возможно, в этом контейнере она и есть...

— А проверить? — Луна не стала дожидаться и сама произнесла тестирующее заклинание. Конечно, предположение Гермионы оказалось верным — Луна очень удивилась бы, окажись иначе.

— А амулеты?

— Этот, насколько я поняла — защита от случайных влияний, этот — усиление магической составляющей... или, скорее, концентрация. Эти два... разобраться надо, но предположительно регулирование температуры и катализация... а вот этот — совсем не знаю. Ты что, собираешься проводить этот опыт?

— Конечно! — удивилась Луна.

— Может, стоит всё же обратиться к специалистам?

— Зачем? Тут всё очень подробно описано. А точно всё равно никто знать не может, это же мамины разработки! Вот если ты поможешь...

Гермиона вздохнула. Будь это в школе — она бы тотчас пошла к декану с требованием остановить и запретить. Но сейчас они не в школе и никто не может запретить проведение опыта, если не доказано, что он опасен для окружающих.

— Помогу. Если не очень долго. Потому что у меня через три недели свадьба, — обречённо согласилась почти уже миссис Уизли.

Она хорошо знала подругу. Луна была разумной, но очень любопытной, а иногда ещё и исключительно упрямой девушкой.

Первую неделю занял сбор ингредиентов, среди которых, по счастью, не попалось слишком уж дорогих. Вторую — варка зелий и изготовление сложного агрегата из нескольких разнокалиберных, затейливо соединённых контейнеров (для их добычи пришлось основательно тряхнуть знакомствами, в обычных лавках сосуды нужной формы не продавались) Гермиона увлеклась и принимала самое живое участие в подготовке эксперимента, откровенно свалив свадебные приготовления на родственников. Будущая свекровь, хоть и ворчала для вида, была этому только рада — она не любила возражений и предпочитала всё сделать сама, но именно так, как считала нужным. Жених обижался, но по привычке терпел, взвалив на свои широкие плечи основной груз по обеспечению экспериментаторш крышей над головой. Не говоря уже о стенах. Развалины, по его мнению, были романтичным, но далеко не самым удобным антуражем для занятия наукой.

Наконец всё было готово: зелья разлиты по нужным ёмкостям, амулеты разложены и закреплены в указанном порядке, заклинания выучены, жесты отработаны... Луна подумала, что следует что-то сделать особенное — может, речь произнести? — но ввиду малого количества слушателей отказалась от этой мысли и только спросила, обращаясь к потолку:

— Надеюсь, мамочка, мы всё сделали правильно?

Ответа не последовало, но Луна на него и не надеялась. По крайней мере, до окончания эксперимента. Она ласково погладила свою волшебную палочку, сосредоточилась и начала читать заклинания. Гермиона следила по записям, чтобы если что вовремя подсказать, а присутствующий тут же Рон — просто следил, ожидая невесть чего, поскольку опыт должен был продлиться девять суток.

Час спустя все заклинания были наложены, проверены и перепроверены. Теперь оставалось только ждать.

В записях было указано, что во время «созревания» агрегат не нужно и даже нежелательно трогать, а вот при окончании опыта присутствие человека обязательно. Поэтому за два часа до расчётного времени Луна уселась рядышком с тёплым боком главного котла и приготовилась ждать. Как минимум одним неоспоримым качеством исследователя — терпением — она обладала в полной мере.

Точно в расчётное время стенки главного котла (бывшего, собственно, и не котлом вовсе, а почти полностью закрытой ёмкостью) пошли трещинами и медленно раскрылись, словно бутон.

— Ой, мамочка! — ошеломлённо прошептала Луна, уставившись в сердцевину невиданного цветка. Фраза получилась скорее эмоциональной, чем логичной — на дне бывшего котла в остывающей лужице лежал младенец, причём «мамочкой» он определённо не был. Поскольку это был именно «он».

С минуту они с равным недоумением смотрели друг на друга. Потом младенец поступил так, как и положено поступать младенцам: заорал. Луна растерянно взяла его на руки, и минуту спустя ей пришлось спешно вспоминать очищающие и высушивающие заклинания. Девушка задумалась. О младенцах она знала гораздо меньше, чем о нарглах или морщерогих козляках. И очень теоретически. А проблема явно требовала практического решения.

Признав собственную некомпетентность, Луна пошла по пути наименьшего сопротивления: через камин вызвала Гермиону Грейнджер, то есть уже три дня как Уизли. Выслушав несколько сбивчивый рассказ, Гермиона пообещала быть минут через пять и действительно появилась, причём не одна, а в сопровождении свекрови. И верно: кому и разбираться с внезапно появившимся младенцем, как не матери семерых детей?

Молли повела себя решительно: потребовала сию же минуту организовать тёплую воду, полотенце и простыню на пелёнки, после чего занялась осмотром младенца. Получив требуемое, проворчала что-то на счёт бестолковой молодёжи, трансфигурировала таз в ванночку, вафельное полотенце — в махровое, лёгким взмахом палочки раскроила простыню на четыре части и приступила к собственно купанию. Младенец восторга по этому поводу не выказал, и вообще имел вид особо закоренелого грешника, опускаемого в котёл с кипящей смолой. Но молчал.

Отработанным движением обтирая извлечённого из воды детёныша, миссис Уизли вроде бы рассеянно поинтересовалась:

— Где ты его взяла?

— Подбросили, — быстро ответила Луна.

— Да-а-а? — Молли выпрямилась и столь же отработанным движением упёрла руки в бока. — Интересно, с какой это радости? Обычно младенцев мужикам подкидывают! А ну, девоньки, рассказывайте всё честно! Малец-то необычный.

— Почему — необычный? — удивилась миссис Уизли-младшая.

— Да посмотри же! — миссис Уизли-старшая ткнула пальцем в животик младенца. — У него же нет пупка!

Девушки ошеломлённо уставились сначала на младенца, потом друг на друга и начали каяться.

В сравнении с разразившейся пять минут спустя бурей десятибалльный шторм выглядел бы лёгким бризом. Выражение «вопиющая безответственность» было среди сказанного практически самым мягким. Безответственность, безусловно, имела место, но в данный момент она была отнюдь не самой «вопиющей».

Положение спас сам младенец, предпочитавший, видимо, быть объектом внимания, а не причиной конфликта. Он со второй попытки перевернулся на животик, попробовал встать на четвереньки, не преуспел и не счёл нужным скрывать от общества своё возмущение этим фактом. Услышав требовательный писк, разъяренная тигрица мгновенно обернулась мурлычущей кошкой. Детёныш благосклонно позволил напоить себя подогретым молоком и полчаса спустя мирно посапывал в уголке кровати, за импровизированной баррикадой из подушек.

Покончив с первоочередным, Молли уже спокойно вернулась к обсуждению ситуации, сообщив новоявленной мамаше интересную подробность: её «новорожденный» сын выглядел отнюдь не новорожденным. Месяцев примерно на шесть, может, семь. Хотя... чему тут, собственно, было удивляться? От магически появившегося младенца можно ждать и не таких чудес.

— Я назову его Полом, — сказала Луна.

Возражать никто не стал. Старшая миссис Уизли уселась составлять подробную инструкцию по уходу за младенцами, отослав младшую закупать продукты и предметы первой необходимости, а Луна осталась наводить порядок в обернувшейся роддомом лаборатории.

В ближайшие дни Луна обнаружила, что очень любит детей. Раньше ей как-то не приходилось задумываться на эту тему. Оказалось — исключительно приятно держать на руках это маленькое, но довольно увесистое существо. А крохотные пальчики и гладенькое пузико просто невозможно было не расцеловать! Малышу это не нравилось, он пытался отбрыкиваться ножками, что вызывало у нечаянной мамочки новый приступ умиления, и она принималась ловить и щекотать розовую пяточку. Пол сперва реагировал возмущённым воплем, но потом смирился и позволял себя тискать безнаказанно. А через некоторое время явно вошёл во вкус и уже ждал причитающиеся порции ласки, забавно подставляя щечки, животик и попку под поцелуи. Луна наслаждалась ролью. И даже самые неоднозначные действия по наведению чистоты вопреки опасениям не вызывали у неё ни малейшей брезгливости.

Правду сказать, младенец ей попался неординарный.

За пару дней он выучился садиться, а через две недели начал делать попытки встать — с каждым днём всё более и более удачные. Он никогда не будил свою вольно-невольную «маму» по ночам. Он крайне редко улыбался, зато вообще не плакал — только требовательно и, надо признать, весьма громко вопил, если ему что-то было нужно. И очень быстро научился с помощью простейших жестов уточнять, что именно.

Однажды девушке пришла в голову фантазия причесаться, держа Пола на руках. Увидев себя в зеркале, он скорчил гримасу, достойную примадонны, перед выходом на сцену обнаружившей вскочивший на носу прыщ. А на умилённое: «Кто там у нас такой хорошенький?..» вздохнул так выразительно, словно с трудом сдержал желание покрутить пальцем у виска. Когда она в следующий раз подошла с малышом к зеркалу, он демонстративно отвернулся и принялся с огромным вниманием рассматривать облупившийся кусок ванны. Луна так и не поняла, чем ему столь не угодило собственное отражение.

Если бы Луна больше знала о младенцах, она поняла бы, что такое поведение было более чем неординарным, даже если доверится опыту Молли и считать «жертву эксперимента» не новорожденным ребёнком, а семимесячным. Но единственным младенцем, с которым Луне прежде приходилось бывать в одной комнате, была она сама в детстве, а с той поры у неё сохранились слишком смутные воспоминания. Так что сравнивать ей было просто не с чем.

В материнских заботах незаметно пролетел месяц и девушка начала задумываться о перспективах. Унаследованный от отца журнал требовал внимания никак не меньше, чем малыш, причём каждый из них — гораздо больше, чем половина времени, отведённого на бодрствованье. И это не считая прочих проблем. В результате Луна хронически не высыпалась, а когда всё же добиралась до постели — разбудить её могло разве что извержение вулкана под кроватью. Ну, или требовательный вопль Пола.

Вот на этом он и прокололся.

В эту ночь девушка, несмотря на усталость, никак не могла заснуть — мучила духота и мысли о налогах, которые следовало уплатить никак не позже конца месяца. Уйдя в невесёлые размышления, она не сразу обратила внимание на тихое бормотание, доносившееся со стороны детской кроватки. А когда обратила и прислушалась...

Младенец писклявым шёпотом цитировал оглавление учебника по зельеварению за третий класс. Временами он запинался на сложных звукосочетаниях, сердито хмыкал и несколько раз повторял слово, пока оно не начинало звучать чисто и правильно. После чего переходил к следующему параграфу.

Пока онемевшая от изумления девушка пыталась понять, с чего ей вдруг снится столь диковинный сон, младенец покончил с оглавлением и перешёл к рецепту Уменьшающего зелья. Это убедило Луну в реальности происходящего — сама она помнила из этого рецепта только три ингредиента, а уж повторить его наизусть не смогла бы и под пыткой.

— По-о-ол? — позвала она слегка неуверенно. Кроватка затихла, и это послужило куда более весомой уликой, чем продолжение пересказа.

— Почему ты скрыл, что умеешь говорить? — девушка была так возмущена самим этим фактом, что даже позабыла о странной тематике его высказываний.

Ответ прозвучал весьма невнятно, но та часть, которую Луна разобрала, заставила её покраснеть.

— Как тебе не стыдно?! — обиделась она. — Я же всё-таки девушка!

— Когда я соглашался на этот эксперимент, — мрачно сообщил её невидимый в темноте собеседник, — то совершенно не подумал о некоторых аспектах. Например, о том, что физическое развитие данного тела весьма ограничивает его самостоятельность.

Не будь голосок, произнёсший эту тираду таким тоненьким и писклявым, Луна наверняка решила бы, что кто-то забрался к ней в комнату. Но она слишком хорошо успела изучить тембр, чтобы теперь сомневаться в личности говорившего. Хотя с личностью-то как раз сомнения возникали и весьма обоснованные!

— А разве нельзя было создать тело постарше? — удивилась она. — Ты же не совсем новорожденный получился. То есть... наверное, следует говорить «вы»?

— Как угодно, — буркнул он, — мне уже не привыкать! А старше — нельзя, более зрелый мозг не примет матрицу сознания, это мы просчитали точно. Даже такая степень развития была риском!

Теперь Луна поняла смысл ночной декламации: речевой аппарат младенца был столь же неразвит, как и прочие мышцы и требовал тренировки. Пока что часть звуков выходила нечётко. Что не мешало, впрочем, чёткости изложения.

— А что такое «матрица сознания»? — спросила она и тут же предположила. — Душа?

— Ну что за неумение делать выводы! — возмутился её собеседник. — Ты что, никогда живых портретов живых людей не видела? Матрица — это матрица, понятно? Слепок. Я даже не знаю, жив ли сейчас мой «оригинал».

Последнее слово он явственно взял в кавычки.

— А кто твой оригинал? — Луна уже оправилась от удивления, и теперь её грызло любопытство.

— Потом, — отмахнулся он. — Я, собственно, и собирался с тобой поговорить, но попозже, когда восстановил бы нормальную дикцию. Этого дурацкого писка вполне довольно, а когда ещё и половину букв не выговорить... Но, раз уж так вышло... расскажи для начала, что интересного произошло в Англии после фиксации моей психоматрицы. Ты ведь, судя по всему, дочка миссис Лавгуд? В таком случае тогда тебе было лет семь, кажется. Конечно, если моя уважаемая коллега не завела второго ребёнка.

— Не завела, — печально вздохнула Луна. — Она погибла.

— Когда?

Луна назвала число. Он неопределённо хмыкнул:

— Почти сразу... неужели это оказалось даже опаснее, чем я думал?

— Что — это?

— Она собиралась снять матрицу с себя самой. Я предупреждал, что это может быть опасно, но она хотела проверить. Кажется, допроверялась, — он немного помолчал, возмущённо сопя, и добавил недовольным тоном. — Прости, я должен выразить со-бо-лез-но-ва-ни-я. Но стоит ли? Судя по твоему виду, лет прошло немало. Кстати о прошедших годах — я, кажется, задал вопрос? Впрочем, — перебил он сам себя, — мы поговорим об этом завтра. Это пакостное тело устаёт просто невероятно быстро!

Он завозился, устраиваясь поудобнее и минуту спустя засопел, игнорируя возмущённое требование собеседницы назвать хотя бы имя. Будь на месте Луны кто-то другой — например, её однокурсница Джинни — обманный младенец немедленно познал бы всю силу «материнского» гнева. Но Луна, как уже говорилось, была хоть и любопытной, но очень терпеливой девушкой. Поэтому она пожала плечами и последовала доброму примеру.

Утром её уже привычно разбудил возмущённый голосок. Правда, разоблачённый «младенец» перестал играть в «дитя неразумное» и выражал теперь своё недовольство жизнью вполне членораздельно.

Луна зевнула:

— Ой, ну зачем так... конкретно? Я вот подумала: ты теперь будешь стесняться, наверное?

— А ты не подумала, что поздновато мне стесняться? — парировал он. — Ну, можешь отвернуться, если хочешь, и навести потом чистоту заклинанием, но стоит ли, теперь-то?

Луна подумала и решила, что не стоит. И, правда, поздно стесняться. Так что утренние процедуры были проделаны обычным путём, а вот с ложкой мнимый младенец попытался управиться сам. Получилось не очень. Перемазанная кашей мордашка была столь умилительной, что Луна потянулась было его расцеловать, но не решилась. Вместо этого спросила, обтирая ему личико:

— Так как тебя на самом деле зовут?

— Как назвала, так и зови, — его попытка пожать плечами тоже выглядела забавно. — Как-никак я стал другим человеком, хотя бы в силу жизненных обстоятельств. И расскажи, наконец, что произошло за время моего «отсутствия»?

Луна предпочла бы слушать, а не говорить, но решила, что требование справедливо. И добросовестно принялась рассказывать.

Даже в кратком варианте рассказ занял несколько часов. Плюс перерывы на кормление и сон «младенца», плюс его требования уточнений и нечастые, но ядовитые комментарии... в общем, историю Великой Последней Битвы девушка излагала уже при свете лампы.

— Ну, хоть встреча с «оригиналом» не грозит, — подвёл итог её заинтересованный слушатель. — Всё меньше проблем.

— А кто всё-таки «оригинал»? — снова попыталась уточнить Луна, но он сделал вид, что не расслышал и, как ни в чём не бывало, продолжил:

— Ну вот, теперь можешь спрашивать сама.

Луна хотела было обидеться, но любопытство пересилило:

— Вы с моей мамой вместе работали?

— Она обратилась ко мне по поводу расшифровки одного места из старинного трактата. Оно касалось состава «материнской среды» — за последние полтысячи лет названия некоторых ингредиентов поменялись, и она не могла понять, что имеется в виду.

— Так это не она придумала?

— Нет, рецепт очень старый, просто прочно забытый. Я слышал, что маглы пытаются в последние годы что-то такое сотворить своими методами, у них это называется «клонирование». Создание генетически точной копии — такой вот брат-близнец. Магическими методами, как ты видела, можно создать и «подрощенного» ребёнка. Граница — примерно три года, при этом сознание его будет всё равно на уровне новорожденного. Так что методом, несмотря на его древность, пользовались редко. Но пользовались. Есть, например, сведения, что ребёнок, рождённый Игрейной от Утера Пендрагона, умер в возрасте полутора месяцев от дифтерии. А тот, кого мы знаем как короля Артура — его магически созданный близнец. Но это так, к слову.

— А «матрица сознания» — это что?

— А вот это уже наше с твоей мамой усовершенствование. Собственно, сам метод зафиксировать в амулете личность человека известен давно, он не слишком отличается от создания портрета. Но до сих пор было непонятно, как и для чего это можно использовать — более «взрослому» клону матрицу наложить невозможно, его мозг при этом просто «перегорит» и получится уже не младенческое сознание, а полное и необратимое отсутствие всякого сознания. Мы же выяснили, сначала теоретически, что матрицу можно наложить на младенца. Соединили два давних метода, получив нечто совершенно новое. Хотя вообще-то наложить матрицу сознания можно на любого младенца в первые минуты жизни. Но наш метод, согласись, предпочтительнее.

Вот с этим Луна была совершенно согласна.

— А что случилось с моей мамой?

— Откуда мне знать? Могу только предположить. Она собиралась проверить, можно ли снять матрицу самостоятельно. Я предупреждал, что это может быть опасно, но она была весьма упряма. Видимо, не послушала.

Несколько минут они молчали. Потом Пол — Луна решила продолжать звать его так, раз уж он сам хочет — недовольно сказал:

— Если ты уже удовлетворила любопытство, так может, покормишь меня? У этого тела весьма ускоренный обмен веществ.

— Да, конечно! — спохватилась Луна и побежала варить кашу.

Он снова ужасно перемазался. Луна взяла его на руки и потащила умываться. По привычке потянулась было чмокнуть свежевымытый носик, но смутилась и поторопилась вернуть «дитя» в кроватку. Он хмыкнул:

— Я вызываю у вас брезгливость, мисс? Монстр, не так ли?

— Ну что ты! — искренне возмутилась Луна. — Просто... ну, это как-то странно. Я подумала, что тебе не понравится, если я и теперь буду с тобой как с младенцем, когда знаю.

Он хмыкнул и некоторое время молчал. Потом проговорил несколько неуверенно:

— Но ведь мы не планируем прямо сейчас оповещать всех и каждого? Значит, тебе всё равно придётся на людях обращаться со мной именно так, иначе это покажется подозрительным. Так стоит ли отвыкать?

— Не стоит, — облегчённо согласилась Луна, подхватила его на руки и расцеловала непривычно зардевшиеся щёчки.

Если бы Луна владела легилименцией... но она не владела. И, возможно, в данном случае это было к лучшему. По крайней мере, на ближайшие семнадцать лет.