Джордж. Депульсо (гет)

Комнату заливало ленивое августовское солнце. Джордж Уизли валялся на кровати и грыз яблоко. Яблоко изначально принадлежало Фреду, который стянул его у матери (пирог, который она печёт, точно не обеднеет от одного фрукта), но Фред проспорил его и теперь отправился на кухню — добывать что-нибудь ещё. Спор был пустяковым: им решительно нечем было заняться, а игра в слова отлично подходила тем, кто мается от скуки, но не хочет работать в саду или кормить куриц. Непременным условием было называть клёвые слова на первую букву своего имени. Ничего серьёзного, длинного, занудного. Никаких словечек из репертуара Перси. На этом Фред и погорел: что есть клёвого на букву «ф»? Это ж серьёзная буква, к ней прилагаются всякие филантропии и фолианты, фламинго и флио… флуро… в общем, какие-то странные лампы, о которых с придыханием рассказывает папа. Джордж заранее знал, что выиграет, ведь на его стороне такие силачи: дракон, драккл, драка, дудка, джинсы, дубль, дохляк (а также «Пушки ПеДДл» и АнДжелина Джонсон — хотя Фред, конечно, скажет вам, что это не считается). Теперь Джордж наслаждался триумфом и поджидал брата. В голове крутились словечки, которые он по той или иной причине не использовал в игре. Вот, например, «Депульсо». Это, конечно, не совсем слово — вроде как заклинание, зато как звучит! Вжик — и рассекает воздух! Вжик — только свист в ушах. А какой результат! В прошлом году Джордж так приложил им слизеринца Монтегю, что тот врезался в старые доспехи на третьем этаже. Вообще-то на втором курсе не положено знать Депульсо и, тем более, применять его на людях — не для того оно предназначено (об этом ему позже сообщил вопиллер от мамы), но Джордж не зря рос с кучей старших братьев. И о поступке своём он ни капельки не жалел: нечего называть гриффиндорскую сборную по квиддичу кучкой слабаков. Подумаешь — у них нет хорошего ловца. Зато играют они честно, а Вуд — самый классный капитан в мире (даже в те дни, когда гоняет их по дождю и вообще ведёт себя, как настоящая задница). Джордж уверен: Вуд найдёт им ловца, который приложит Хиггса, Монтегю и всю их шайку без всякого Депульсо.

— О чём думаешь? — Фред ввалился в комнату и щукой бросился на кровать.

Старые пружины отчаянно заскрипели.

— Депульсо, — Джордж многозначительно взглянул на брата.

— Поздно спохватился.

— Есть идея.

— Что за идея?

— Помнишь, ты предлагал отомстить Филчу за то, что он сорвал наш эксперимент с Блевательным зельем?

Фред скорчил страдальческую мину:

— Это могло быть великим открытием, брат мой. Итак, твой план?

— Предлагаю захват вражеской территории.

— Пробраться к Филчу?

— Именно! — просиял Джордж. — Вендетта!

— Так неинтересно, — Фред извлёк из кармана полупустую и страшно мятую упаковку «Берти Боттс» и закинул пару драже в рот.

— Клёво, со вкусом клюквы.

— Это та, которая на деревьях? — уточнил Джордж. Он не был уверен, но кто-то говорил ему, что клюква бывает развесистой. Интересно, насколько? Как заросли в конце маминого огорода? Или как Гремучая Ива?

Фред важно кивнул.

— Так почему ты не хочешь пробраться к Филчу? — переспросил Джордж.

Фред ухмыльнулся:

— Нет, я как раз хочу. Только чтобы не на отработке, понимаешь?

— То есть втихаря?

— Да! Он должен понять, что это совершили мы… и не иметь доказательств.

— И?

— Мы что-нибудь стащим. Мелочь. Какие-нибудь бумаги, безделушку — то, что у него лежит на видном месте, чтобы он заметил. Будешь конфету?

Несколько секунд они молча жевали, потом Фред скривился:

— Мерзость. Похоже на варёный лук.

— А лицо у тебя, будто ты козявку проглотил.

— Козявку?

— Из носа.

— Заткнись… Нет, стой, — лицо Фреда озарила лукавая улыбка.

— Что? А, Ронни?

— Именно!

Они переглянулись и одинаково ухмыльнулись.

— Прикинь, какое у него будет лицо.

— Да ладно тебе, — глаза у Фреда хитрющие, ещё хитрее, чем у брата. — Он ведь, поди, не только поверит, но ещё и кому-нибудь расскажет.

* * *

Если вы шутки ради спросите Джорджа Уизли, счастлив ли он, он сделает каменное лицо и спросит: «Вы хотите об этом поговорить?». Если, упаси вас Мерлин, вы не планировали такого сценария и начнёте торопливо объяснять, что просто пошутили, то обязательно пропустите момент, когда серьёзная мина превратится в привычную усмешку, а половина гостиной (или коридора — смотря насколько вам не посчастливится) будет давиться притворным кашлем.

Если вы серьёзно заговорите с Джорджем Уизли о счастье — где-нибудь в укромном уголке, где вас никто не увидит и не услышит, он выслушает вас от начала и до того места, где, как вы думали, он вас перебьёт, а в ответ на повисшую паузу только приподнимет бровь. Такую картину почти никто не видел, ибо желающих поговорить с Джорджем о счастье (если не подразумевать под счастьем Амортенцию, приколы из «Зонко» и новости о том, что Биннс, кажется, окончательно умер, а Снейпа застукали в момент превращения в летучую мышь) можно сосчитать по пальцам. Эти немногочисленные счастливчики знают, что после той самой паузы Джордж похлопает вас по плечу и задаст всего один вопрос: «Приятель, я могу тебе чем-то помочь?» От него расходится тепло и участие — это не пуффендуйское мягкое сочувствие, это истинно гриффиндорская горячая волна. Желание защитить. Желание помочь. Эта волна похожа на любимое заклинание Джорджа. Этакое мысленное Депульсо — и все беды, печали, сомнения меркнут. Самую малость. Он не может заставить их отступить полностью, но может протянуть руку помощи и никогда не гнушается этого, если в нём действительно нуждаются.

Если бы кто-то рискнул допросить Джорджа Уизли под Сывороткой правды и ненароком спросил о счастье, то ничего хорошего из этого не вышло бы. Во-первых, действие Сыворотки заканчивается, а Уизли — не из тех, кто прощает подобное. Во-вторых, Джордж ответил бы, что счастлив, несмотря на старые учебники и потёртые мантии, издёвки слизеринцев и пристрастие мамы к песням Селестины Уорлок. Более того, раз уж вы рискнули развязать Джорджу язык, он во всех красках вам опишет, что научиться можно по любой книге, что друзья любят его не за накрахмаленные манжеты, что в жизни можно достичь всего, начиная с нуля, а педанты-чистюли (да ещё и вооружённые волшебной палочкой!) вообще потенциально опасны для окружающих. Всё, что Джордж поведает о слизеринцах, заранее приготовьтесь вычеркнуть из протокола. В таких случаях принято говорить «не сошлись характерами». А что до миссис Уизли… Джордж может вечность напролёт подкалывать маму (они с Фредом иногда даже соревнуются в этом) насчёт её хобби, но миссис Уизли — фигура неприкосновенная. В конце концов, вопиллеры вопиллерами, а стыдиться матери — последнее из преступлений. По крайней мере, так считает Джордж — ну, и ещё сотня-другая гриффиндорцев. И пуффендуйцев, которые горой стоят за свою семью. И, вероятно, когтевранцев, которые от кого-то наследуют свои гениальные мозги. И, к сожалению, даже слизеринцев — тех, кто помешан не только на чистоте крови, но и на каких-то там принципах. Напоследок приготовьтесь услышать всё, что Джордж Уизли хочет сказать о вас лично. Возможно, речь его будет недолгой (ведь — напоминаем — действие Сыворотки не вечно), но страстной и, вне всяких сомнений, искренней.

Выслушайте этого замечательного парня. А потом бегите.

Бегите, друг мой, потому что допрашивать Джорджа Уизли под Сывороткой правды — полбеды. Настоящая беда в том, что своим вопросом вы заставите его вернуться к тому, что похоронено глубоко в его памяти, сознательно стёрто с собственного предела воображения. Когда Джорджу было шестнадцать, он поклялся никогда не возвращаться к чудовищному вопросу, который посетил его лишь однажды и о котором он не раз вспоминал впоследствии, вспоминал с неясным привкусом горечи и вины.

Одним погожим декабрьским деньком тысяча девятьсот девяносто четвёртого Джордж, насвистывая, спустился в гостиную Гриффиндора. Народу было немного, и это только упрощало поставленную задачу.

— Анджелина, на минутку, — он подмигнул.

Руки в карманы, мантия валялась где-то в спальне. Была суббота, и Джордж считал, что маггловских джинсов и свитера хватит. В конце концов, это просто вопрос. Согласится — хорошо. Не согласится — не очень хорошо. Девчонок много, его любят.

Но Анджелина — особенная.

Признавать влюблённость в шестнадцать лет всегда неловко. Будто купил новые ботинки — красивые, блестят и стоят, как папина месячная зарплата. Ногам в них мягко, а на душе — тяжело, вроде как обокрал нищего или ребёнка. Такая вот ноша — и лёгкая, и тяжёлая. Глупость. Джордж вообще-то любит глупости — но одно дело, когда ты сам их придумываешь. Всем весело, тебе — в первую очередь. А вот когда рискуешь оказаться дураком на самом деле, всё совершенно иначе.

Анджелина подходит со своей вечной полуулыбкой. Настроение у неё хорошее.

— Пойдёшь со мной на бал?

Всего-то. Простой вопрос. Он не мямлит и, кажется, даже не краснеет. Он не хочет придавать этому большое значение.

Улыбка примерзает к лицу Анджелины. Она молчит, наверное, минуту, и даже бледнеет, что практически невозможно разглядеть при её-то цвете кожи. Плохо дело. Нет, беда не в том, что, кажется, её уже пригласили. Беда в том, что Джордж научился определять, когда Анджелина бледнеет и по какой причине. Вот в данный момент ей страшно.

Очень интересно.

— Джордж, ты прости меня. Прости, пожалуйста, — она уже не улыбается. — Меня пригласили, буквально час назад. Прости.

Джордж только плечами пожимает:

— Не повезло мне. А кому повезло, кстати?

Она опускает глаза:

— Фреду.

Вот оно как.

И мир Джорджа Уизли распадается, раскалывается на множество крохотных частиц. И голова, судя по ощущениям, тоже. В ушах шумит кровь, имя брата гремит в ушах, и Джордж понимает, что должен сбежать из гостиной. Немедленно.

Он уходит на границу территории Хогвартса, к озеру, и надеется, что его не побеспокоят.

— Депульсо! — огромный камень с шумом плюхается в середину озера. — Депульсо!

Через пару минут Джордж выдыхается и прекращает досаждать обитателям озера. Ему нужно время. Надо просто прийти в себя и решить, что делать с навязчивой мыслью, которая грызёт его изнутри: какой была бы его жизнь без Фреда?

Он задумывается об этом впервые и, откровенно говоря, ему жутковато.

Снейп как-то сказал, что у него есть три важных для зельевара качества: внимательность, логика и способность мыслить творчески. Правда, после этого он смешал Джорджа с грязью, заметив, что с таким набором качеств решительно ничто не может помешать волшебнику сварить приличное зелье, и всё же «мистер Уизли проявляет чудеса бездарности», но в данном случае желчь Снейпа можно списать со счёта.

Итак, Джордж будет рассуждать логически.

Предположим, Фреда никогда не существовало.

Фигня.

Зайдём с другой стороны. Есть Фред и Джордж Уизли. Кстати, их всегда зовут именно в этой последовательности. То есть Фред важнее? Или он просто постоянно лезет на рожон? Если вдуматься, зачинщик их проделок — обычно Фред, хотя Джордж и сам не прочь покуролесить. Но он никогда бы не стал взрывать унитаз, чтобы раздобыть сиденье и прислать его в Больничное крыло в качестве подарка Гарри Поттеру. Джордж предпочёл бы что-нибудь более изящное — например… Вот оно. Фред — генератор идей. Джордж — прекрасный исполнитель. Ну, и, возможно, он слегка направляет брата, когда того совсем заносит. Не будь Фреда, Хогвартс никогда не узнал бы их шуток (или никогда не оправился от разрушительной силы Фреда-одиночки), а это уже непоправимая потеря.

Дальше.

Джордж не любит метафору про «две стороны одной медали», она кажется ему слишком напыщенной. Да и вообще, не надо про деньги. Вот, например, квиддич. В нём есть два загонщика — таковы правила (и они с Фредом, кстати, уже который год играют на этой позиции). Что будет, если убрать одного загонщика, оставив остальных игроков на местах? Хорошо, если бладжер не вырубит кого-нибудь из участников в первые же пять минут. А потом следующего. И всё из-за чего? Из-за того, что убрали одного полезного парня с битой. Так же и в жизни. Они с Фредом вечно плечом к плечу — и в шалостях, и в драке, и в квиддиче… Они всегда вместе. Они как яблоко. Точно! Может, Снейп и не оценил бы всю логику этого сравнения, но ведь это очень точное определение — по крайней мере, на взгляд Джорджа. Если отрезать от яблока половину, то сочный и яркий фрукт пожухнет, засохнет и начнёт подгнивать. Не будь в этом мире Фреда, Джордж стал бы как раз таким яблоком.

Эта мысль посылает по телу Джорджа миллион мурашек. Мордред и Моргана, всё элементарно: ведь и Фред без Джорджа станет такой же пожухлой половинкой яблока. А это уже не дело.

Фрукты должны быть целыми, а загонщиков должно быть двое.

Славься, Снейп.

Джордж поднялся с камня, на котором сидел, и направился в сторону замка. В конце концов, так и зад отморозить недолго.

Мир медленно собирался воедино. Слишком медленно, но ничего. Он Уизли — он справится. И в этом новом мире всё будет по-другому. Он, Фред, Анджелина — всем им найдётся место.

Хогвартс улыбается ему — ослепительно прекрасный в сиянии декабрьского солнца. Во внутреннем дворике толпятся студенты, кто-то перекидывается снежками. Джордж подходит ближе.

— Эй, Алисия, можно тебя на секунду?

* * *

На улице начало апреля, льёт дождь, и приличные волшебники предпочитают сидеть по домам, а не ходить по магазинам. Джордж раскладывает на витрине новую партию колдопаззлов, когда над входом в магазин звякает колокольчик.

На пороге стоит миссис Уизли, которую теперь называют Большая Мамочка — для неё ведь и зятья, и невестки, и внуки — просто дети. Её дети.

— Желаете что-нибудь купить, мэм? Могу предложить превосходные туфли-хамелеоны. Меняют цвет в зависимости от вашего наряда. Представители «Твилфитт и Таттинг» умоляли меня продать им лицензию, но я отказал. Твой сын продаёт туфли, мама! Это же почти серьёзное дело! Что такое? Откуда эта гримаска недовольства? Ах, я забыл предложить вам чаю, мэм!

— Не суетись, — миссис Уизли поджала губы. — Я знаю, что заявилась неожиданно. У меня к тебе есть разговор, — она медленно опустилась в кресло для посетителей.

Джордж облокотился о стойку. Он не любил, когда разговор начинался таким образом.

— Слушаю.

— Анджелина.

— Мама…

— Нет, не мама! Сначала будь добр меня выслушать, — в голосе почтенной волшебницы прорезываются знакомые Джорджу нотки. Сейчас его будут воспитывать.

— Ладно, я весь твой.

— Вам надо пожениться.

Джордж закрывает глаза.

Он снова видит всё это. Снова и снова — во сне и наяву. Воспоминание сбивает его с ног.

Депульсо. Депульсо. Депульсо.

Вот Перси с непривычной ухмылкой насылает проклятье на Пия, вот хохочет, как ненормальный, Фред, а Джордж вторит ему (конечно же, вторит!).

— Ты и правда шутишь, Перси… По-моему, я не слышал от тебя шуток с тех пор, как… — голос Фреда звучит в ушах, ясный и молодой, такой непохожий на нынешний голос Джорджа — хрипловатый, особенно когда он смеётся. Сигареты и Огденское сделали своё дело. Постоянные сквозняки в старом доме, где он снимал квартиру первое время после войны, тоже внесли свой вклад.

Оглушающий взрыв, грохот, земля, уходящая из-под ног. Обмякшее тело Фреда — ещё тёплое. Улыбка, замершая на приоткрытых губах. Искажённое яростью и гневом лицо Перси, рыдающий Рон и высокая тёмная фигура, исчезающая за поворотом. Руквуд.

Тёмный свод Большого зала, тела, укрытые простынями. Анджелина, смотрящая в пустоту, сжимающая бледную руку, почти синюю, такую чужую на фоне её смуглых пальцев.

— Ты вообще меня слушаешь?

— Нет, — мать знала его, как облупленного, и Джордж не хотел юлить. Он это перерос, пусть и с трудом.

— Тогда я повторю. Девочка любит тебя, ей тяжело видеть тебя так часто, быть твоим другом и не иметь возможности даже надеяться на большее!

— Мама, мы говорим об этом в сотый раз. Анджелина любила Фреда. Всегда. Я похож на него, только уха недостаёт, но с нынешней причёской это даже незаметно. Я его близнец, почти копия, родственная душа. Назови, как хочешь. Но это не одно и то же, мы с ним всё равно разные люди! Спроси Гермиону…

— Нет! — глаза миссис Уизли нехорошо загорелись. — О Гермионе я поговорю с другим сыном. Кроме того, Рон младше тебя на два года, и я хотя бы в них уверена.

Джорджу показалось, что он ослышался.

— Ты сказала, что уверена в Роне? Или, прости, в Гермионе?

— Разумеется, — женщина степенно расправила складки на мантии. — Поверь моему опыту, сынок, если они терпели друг друга неуклюжими подростками, если они прошли через войну и выжили, то обязательно доведут всё до конца.

— Звучит трагично.

— Я имею в виду традиционную свадьбу и внуков, обормот! Главное, чтобы я не умерла, пока они решают свои жутко важные дела, которые «остались им в наследство после войны».

Интонации нельзя было изобразить точнее.

— Теперь об Анджелине, — строго произнесла миссис Уизли. — Ты должен сделать ей предложение.

— Нет.

— Тогда будь добр, объясни ей — чётко и ясно — что ваше дальнейшее общение будет неуместным и невозможным, — она поднялась с кресла и направилась к двери.

— Мама, я не буду делать этого просто потому, что ты решила, будто так лучше! Ты вообще понимаешь, как это будет выглядеть со стороны? Как это рассматривать по отношению к…

— К Фреду? — она задержала дыхание, но уже через несколько секунд взяла себя в руки. — Это тебя волнует?

Джордж молчал.

— Мальчик мой, не думай, что скажут другие. Думай, как легче тебе самому, — голос женщины смягчился.

Джордж посмотрел на мать. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, среди разноцветных игрушек и блестящих витрин. Одинокая, размытая фигура в неясном свете, проникающем через маленькие окна. Положа руку на сердце, Джордж должен был признать: он любил мать, а она частенько оказывалась права в своих советах. Вот только он никогда не говорил ей об этом, и осознание этого простого факта било под дых.

Депульсо.

Дракклово заклинание.

— Вы с Анджелиной стали единым целым. Я не уверена, что мне это нравится, — он не видел материнского лица, но, кажется, она была собой недовольна. — Как всякая мать, я предпочла бы видеть рядом с тобой другую девушку, которая сделает тебя прежним, а не будет напоминать всей семье о нашей общей трагедии одним своим существованием. С другой стороны, все мы пострадали в той или иной мере. Тот же Тедди всегда будет для нас напоминанием о Ремусе и Тонкс. С этим ничего не поделать, — она помолчала. Слышно было, как шумит дождь и звенят невидимые китайские ветерки в углу магазина. — После войны вы с Анджелиной сумели вернуть друг друга к жизни. Вы оба медленно угасали. Как будто половинки разломанного целого. А потом вы стали друзьями… или кем там ещё, это не моё дело. Так или иначе, вы излечили друг друга, назовём это так. Но пришло время определиться, Джордж. Если вы были друг для друга временным лекарством, пора попрощаться и отпустить друг друга, — знакомый с детства голос дрогнул. — Если же нет, надо двигаться дальше. Вместе. Это будет честно.

Миссис Уизли взялась за ручку двери.

— Знаешь, — вдруг заметила она. — Ты никогда не думал, что, возможно, не только Анджелина нашла в тебе свою версию Фреда? Может, ты тоже нашёл его в ней?

Джордж замер, уставившись на закрывшуюся дверь.

Вы оба медленно угасали. Как будто половинки разломанного целого.

Как яблоко. Как загонщики.

Фрукты должны быть целыми, а загонщиков должно быть двое.

Ох, мама.

* * *

У Анджелины Уизли есть слабость — она любит путешествовать. И тут им с Джорджем по пути. Новые страны, незнакомые языки, странные люди — маги и магглы — со своими культами, религиями и законами. Всё это в новинку.

Анджелина прекрасно смотрится и в ярком купальнике на берегу океана, и в цветном платьице на берегу моря, и в лыжном костюме посреди заснеженных гор, и в модных мехах на оживлённой рождественской улице Парижа. Анджелина прекрасна и на фоне белоснежных простыней огромных маггловских отелей, где они останавливаются, — кстати, в этом случае ей не требуется ровным счётом ничего, чтобы казаться Джорджу богиней.

Люди разных стран улыбаются супругам Уизли — таким молодым, белозубым, остроумным. Люди не замечают, что даже когда эти двое держатся за руки или в обнимку стоят на пристани, между ними всегда есть крохотная искра напряжения. Не того, какое бывает у молодожёнов. Не того, какое свойственно азартным игрокам или соперникам. Это напряжение — как крошечное заклинание.

Депульсо.

Это воспоминания о Фреде. Это Святочный бал на шестом курсе. Это предложение в крошечном маггловском ресторане и скромная церемония через полгода после помолвки. Это счастливые воспоминания, но они отталкивают их друг от друга. Это — причина, по которой Анджелина часто повторяет имя своего мужа, обращаясь к нему в свете дня, но никогда не произносит его в горячей ночной мгле.

В один прекрасный день Джордж решает, что с него хватит. Он покупает билеты в Прагу. Анджелина удивлена. Они останавливаются в крошечной гостинице в центре города в номере с яркими подушками и мягким ковром. Из окна виден парк. Гостиница тихая, с виду неприметная, и Анджелина не сразу понимает, зачем муж привёз её сюда.

Она понимает позже. Понимает, заходя в церкви и соборы, сглатывая на входе в старинные замки. Они ведь не волшебные, обычные, но в них есть что-то, подчиняющее дух, заставляющее сравнить себя с ними и понять, что такое настоящее величие.

Она понимает позже. Понимает, сменяя красивые туфли на старые кеды, наблюдая за движением фигурок на Пражских курантах. «Пора умирать», — напоминают ей часы скелета. Она вспоминает войну. Турок качает головой. Он не хочет умирать. Она тоже не хочет.

Бьют часы, кричит петух, разношёрстная толпа туристов беснуется, фотографирует, разные языки сливаются в общий гомон.

Анджелина сжимает руку мужа так, что костяшки пальцев обоих белеют. Джордж молча ведёт её к Карловому мосту. Анджелина долго рассматривает фигуры и просит случайного туриста, который, слава Мерлину, понимает по-английски, сфотографировать их с мужем на фоне Влтавы. На обычный маггловский фотоаппарат. А Джордж и не знал, что она его прихватила.

Они благодарят туриста, обедают в ресторанчике, а потом Анджелина прерывается на середине фразы и тихо произносит:

— Я хочу домой. Пожалуйста.

Из ближайшего переулка они аппарируют в отель, а на следующее утро вылетают в Лондон.

Фред Уизли II рождается через девять месяцев, как по расписанию. У него глаза цвета чешского эля — карие и глубокие, а волосы тёмные, как ворота старых замков. Он мулат и обещает вырасти красавцем, а на курносом носу рассыпалась горстка рыжих, почти незаметных веснушек — будто черепица пражских крыш скрылась в густой листве.

Если вы спросите Фреда Уизли II, счастливы ли его родители, он, конечно, скажет, что да. И не надо спорить, что маленькие дети ничего не понимают. Даже те, кто освоил только «агу» и «ха», вполне способны понять, что никаких Депульсо больше нет, даже если и не знают, что это такое. Так что Фреду видней.