Раз, два, три, четыре, пять - Грейнджер мы идем искать! (джен)

— Раз, два, три, четыре, пять —

Грейнджер мы идем искать!

Сердце застряло где-то в горле и душит тяжелыми ударами. Направо. Снова направо. Шум шагов вдали заглушен прерывистым дыханием. Вспышка боли в пальцах ног — и Гермиона налетает на стену со всего маха, чудом не разбив голову. Содранная о камень рука саднит, но времени нет даже на то, чтобы остановить кровь.

— Шесть, семь, восемь, девять, десять —

Грязнокровку мы повесим!

Сдавленный всхлип, и, прихрамывая, Грейнджер кидается дальше. Голоса слизеринцев разносятся по гулким коридорам, заставляя каждый волосок на теле вставать дыбом от первобытного ужаса. Ужаса быть сожранной заживо сворой разъяренных волков. Загоняющих жертву, чтобы она, полумертвая, сама упала к их ногам.

— Помогите!

Кто услышит ее в лабиринте темниц? Кто услышит задушенный писк олененка, забравшегося слишком далеко в чащу леса? Горячие слезы срываются с щек, оседают на растрепанных волосах, застилают глаза снова и снова, и Гермиона опять спотыкается, падает, разбивая колени. Нужно вставать, нужно... Нужно спастись. Ее исчезновения никто не заметит до самого завтрака, а она просто погибнет здесь.

— Раз, два, три, четыре, пять!

Голоса и шаги змеиной компании так близко, что паника затуманивает голову. Выход. Где выход из этих чертовых подземелий?! Они не могут стать ее могилой, нет-нет, только не здесь... Гермиона поднимается, прижимая руку к кровоточащей коленке, шатается, бессильно рыдая. Бредет дальше, а легкие разрываются, не позволяя снова сорваться на бег.

— Шесть, семь, восемь, девять, десять! Вон она!

Дыхание замирает в горле, глаза распахиваются, полные ужаса и боли. Они близко, Грейнджер уже видит белеющие в темноте лица, их много, очень много. Ноги становятся ватными, в глазах мутнеет, и сквозь хохот она слышит:

— Глядите на эту грязную мелочь! Ее нужно хорошенько отмыть! Агуаменти!

Тугая, холодная струя ударяет Гермиону в грудь, попадает в рот, заставляя захлебываться и пытаться прикрыть лицо. В подземельях холодно, очень холодно, и из-за мокрой, почти леденеющей мантии Гермиону бьет крупная дрожь. Палочка выпадает из ослабевшей ладони, а гиений хохот слизеринцев просачивается истерикой под ребра. Им недостаточно? Всё еще недостаточно?

— Чего сжимаешься, маленькая мразь? Почему твои дружки не защищают тебя сейчас?

Так много издевки в этом голосе. Почему она? Чем она так провинилась, засидевшись допоздна в библиотеке? Они гнали ее до самого подземелья, будто устроив облаву на дичь, а теперь, когда она на их территории, могут измываться до смерти, ее смерти. Так некстати вспомнилось улыбающееся лицо мамы, когда она уговаривала хнычущую Гермиону, что ей понравится в Хогвартсе, что она станет великой волшебницей...

— Я жду ответа. Где твой дружок Поттер? Твой шрамированный дружок?

Гермиона лишь сильнее сжимается в комок. Мерлин, боженька, кто-нибудь, помогите. Иначе сердце разорвется от страха и обиды.

— А давайте-ка украсим ее грязную морду шрамом, как у Поттера, а? Грязнокровке он только пойдет!

Глухой всхлип. Не надо, пожалуйста, не надо.

— Сектумсемпра!

В последний момент слизеринец уводит палочку вверх, и лоб Грейнджер вспыхивает слепящей болью. Теплая кровь заливает лицо, смешиваясь со слезами, щиплет глаза, капает на руки. Она везде. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо больше.

Будто услышав ее мольбы, слизеринцы прекращают хохот и слушают своего "главного".

— Всё, оставьте грязнокровку, а то подохнет еще. Погнали, ребята, уже отбой. Не хочу нарваться на старика и его чокнутую кошку.

У Гермионы сил нет встать. Слизеринцы разворачиваются и уходят, топча ее растерзанную душу. А через... сколько она так пролежала, свернувшись жалким комком?.. будто во сне сильные руки подхватывают ее, заворачивают в сухую мантию и несут прочь из темных коридоров, в больничную сухость палаты, где она видит принесшего ее обеспокоенного Перси, а охающая мадам Помфри поит ее горячей перцовой настойкой, залечивая глубокий порез на лбу... И тогда Гермиона может позволить себе провалиться в горячее беспамятство.

А на следующее утро, идя, как ни в чем не бывало, на завтрак, Грейнджер слышит шипение от змеиного стола. О том, чтобы она никому и никогда не рассказывала, как прошла вчерашняя ночь. Девочка кивает, не смотря в их сторону.

Мама никогда не узнает, какой Хогвартс на самом деле. И откуда на лбу дочери едва заметная светлая ниточка шрама.