Как я перестал бояться и полюбил молнии (гет)

Когда Курт в первый раз увидел способности Ороро в действии, как гром повиновался ее голосу и молнии плясали меж ее тонких пальцев, он понял, что никогда в жизни до этого не видел настоящей красоты. Он смотрел со страхом и трепетом, как, должно быть, первые люди наблюдали за буйством природы, не в силах ни понять, ни остановить его. Она воздела руки к нему в легком, изящном жесте, способном пристыдить самого лучшего танцора, и разделила их.

Руки — слабая защита против безжалостно хлещущего дождя, он поднял их в попытке защитить глаза, чтобы увидеть просвет меж тяжелых грозовых облаков. Поток мягкого теплого солнечного света все расширял этот просвет, пока женщина — нет, богиня! — из поднебесья повелевала им.

Усмиренный, если это слово вообще можно применить к дождю, который грозит сбить тебя с ног, ливень отступал. Оглушительный свист ветра понизился до шепота, а крупные капли воды превратились в мягкий туман, а затем без следа исчезли.

Курт моргнул и наконец нашел в себе мужество опустить руки по швам. Он стоял оглушенный, и звуки окружающего мира возвращались к нему постепенно, как и солнце дюйм за дюймом возвращалось, чтобы озарить лужайку перед Академией Ксавье. Но это не могло отвлечь его от той единственной, что безраздельно владела его вниманием.

Если она и была польщена его практически благоговейным взглядом, то это никак не отразилось на ее лице, она терпеливо ждала его реакции.

— Unglaublich, — было единственным словом, которое ему удалось из себя выдавить. И хотя Ороро никак внешне не отреагировала на него, он догадывался, что ей польстило восхищение, с которым он это произнес.

— Спасибо… наверное, — ответила она, и Курт заметил, как Ороро наклонила голову и слегка нахмурила брови, пытаясь прорваться сквозь трудности перевода. — Хотя я боюсь, что не знаю, что это значит.

— А, — кивнул он, пытаясь подобрать слова, — это значит… Удивительная. Невероятная. Прекрасная.

Он не сказал ей тогда, что эти слова относились не к ее силе, а к ней самой.

Это был просто знак доверия, привычный ему и остальным, Курт с удовольствием обнимал других людей, если была такая возможность. Были, конечно, люди, к которым он не рискнул бы подойти с такими намерениями, например, Логан, в случае с которым это означало немедленную смерть; Скотт или Профессор, к которым он относился с уважением, и едва ли когда-нибудь мог надеяться преодолеть дистанцию, которую они сами установили между собой и другими членами команды. Пытаться их обнять не было чем-то смертельно опасным, но все же настаивать не стоило.

Была, например, Китти, которую он обнимал с удовольствием, когда ей требовалась поддержка или радость била через край. После долгого изматывающего сражения они, бывало, обнимались с Петром, на волне адреналина, вне себя от радости, что вообще остались в живых.

И, наконец, была Ороро, к которой он чувствовал гораздо больше, чем хотел показать. Он все время боялся совершить бестактность по отношению к ней, что заставило бы ее отвергнуть его объятия, какими бы невинными они ни были. И хотя в том, чтобы обнять ее не было ничего предосудительного, он все равно боялся разрушить хрупкое равновесие этих отношений: уже не друзья, но еще не любовники; ближе, чем семья, но все еще недостаточно близко.

Он все еще не мог определиться, когда выпустил из объятий Китти, вернувшуюся в Академию после праздников, проведенных с семьей, и обернулся к Ороро, которая привезла ее. Он раскинул руки и, не задумываясь о том, к каким последствиям могут привести его действия, обнял Шторм.

Сначала она напряглась, и на бесконечно долгое мгновение у Курта перехватило дыхание, когда он понял, что она ему не отвечает.

Но как легко и быстро меняется ветер на море, так и Ороро расслабилась и тоже обвила его руками, поддерживая нежно и мягко.

— Добро пожаловать домой, Ороро, — едва выдохнул он ей на ухо, и позволил себе еще несколько мгновений подержать ее в объятиях, прежде чем опустить руки.

— Спасибо, Курт, — она блаженно улыбнулась ему и отстранилась с удивленным, но очень довольным выражением лица, — но я отсутствовала всего около часа…

Оу.

Упс.

Тревога взвыла и помещение наполнилось всполохами проблесковых огней сигнализации, едва Курт успел сделать пару нетвердых шагов через зал. В бормотании, которое срывалось с его губ, с трудом угадывалась молитва к единственному Богу, в которого он когда-либо верил. Сейчас он мог видеть только одним глазом, второй медленно заплывал уродливой гематомой, и все же Курт отчаянно оглядывал пустое помещение в поисках дверного проема, означавшего свободу или хотя бы очередной шаг к ней. Ночной Змей закашлялся, с мерзким бульканьем из горла хлынула кровь и потекла по подбородку, но руки дрожали так сильно, что он не стал даже пытаться вытереть ее.

Единственное, что мешало ему поддаться парализующему страху, так это то, что он был здесь не один, а вместе со своей спасительницей. Шторм освободила его из камеры, но они оба все еще оставались пленниками.

— Давай, Курт, — сквозь рев сирен услышал он голос Ороро за своей спиной, обнадеживающий и нежный, но все равно напряженный под давлением ситуации, — мы почти у цели.

— Ну, отлично, — исковерканный, скрипучий голос превратил в жестокий сарказм то, что должно было быть дружеской шуткой, — а то я уж было начал скучать…

Через несколько мучительно долгих секунд, наполненных болью, они вдвоем достигли двери, и та распахнулась, явив взгляду бесконечное пространство океана. Над водой, оглушительным грохотом взрезая ночь, парили вертолеты. С огромной высоты скалистого выступа, на котором они находились, пытаться спуститься мог только безумец.

К счастью, кроме них там никого не было — звуки тревоги и резкие выкрики солдат, потерявших из вида свою добычу, остались далеко позади. Никто не заметил, как они подошли к самому краю.

— Mein Gott! — Прошипел Курт, всматриваясь в пропасть единственным оставшимся в его распоряжении глазом. — И ты действительно не можешь вызвать ветер, чтобы помочь нам?

— Нет, — ответила Шторм, и он знал, чего ей стоило признать это, — но Скотт сказал, что они должны быть внизу вместе с Джин и Логаном. Он сказал, они сумеют подхватить нас.

— А что, если они еще не успели выбраться?

— Тогда будем надеяться, что отчаяние откроет скрытые резервы моих способностей, — спокойно ответила она.

Быстрый взгляд на ее израненное тело и мучительные воспоминания о ее криках под пытками всего в нескольких шагах от его камеры быстро развеяли эту маленькую ложь, призванную защитить ее гордость. Все, что она перенесла в этих стенах, только увеличивало шансы погибнуть, разбившись у подножия этих скал.

— И я не могу телепортироваться, — ответил Курт и добавил уже более жестко, — придется прыгать.

Он взвешивал варианты — телепортироваться вслепую и вслепую прыгать вниз — и никак не мог решить, какой из них хуже.

— Мне очень жаль, — сказала Ороро, и сознание того, что она не способна предложить ничего, кроме своих извинений, разрывало ее на части.

Курт ничего не ответил. Сирена продолжала монотонно выть где-то за их спинами. Ночной Змей подал руку Шторм и помог ей взобраться на парапет вслед за ним. Минуту они стояли, рука в руке, с мрачной обреченностью глядя в темную бездну под ногами.

В конце концов, в этом мире не было больше никого, кого он взял бы с собой, собираясь совершить прыжок веры.

— Что ты видишь, когда смотришь туда, Ороро? — спросил Курт и указал на прозрачную, эфемерную поверхность воды в фонтане, гладь которой изредка нарушалась дуновением ветерка. В воде отражались, разумеется, они сами: то, как она посмотрела на него, посмеиваясь над его попытками философствовать, а затем схватила струю и запустила влажную руку ему в волосы.

— Я вижу тебя.

— А что еще ты видишь? — спросил он, указывая на фонтан еще раз, и она изогнула бровь, не желая поддаваться на его уловки.

— Я вижу назойливого экзистенциалиста, который раздражает своего собеседника, — спокойно ответила она, и выражение ее лица оставалось безмятежным, но ровно до тех пор, пока она не встретилась с ним взглядом в отражении, и предательская улыбка тронула ее губы.

— Ой, — сказал он, с легким смущением потирая затылок, — мне постричься надо, да?

— Как можно скорее, — с улыбкой кивнула она, и тут же перехватила инициативу.

— Ну, а что вы видите, когда смотрите в отражение, мистер Вагнер?

Через некоторое время молчаливого созерцания, когда он, потирая подбородок, беззастенчиво тянул время (зная его, она готова была поклясться, что так и есть), он окинул задумчивым взглядом мир вокруг и издал самое глубокомысленное «Хммм», на которое только способен человек.

— Ну, мисс Монро, я вижу женщину, которая была бы прекрасна, если бы не была так остра на язык, — с усмешкой сказал он и добавил: — И мужчину, которому повезло находиться в ее присутствии.

— Льстец! — бросила она и, закатив глаза в шутливой гримасе, пошла прочь от фонтана, ожидая, что Курт присоединится к ней. Несколько мгновений он смотрел на свое синее лицо в отражении, но перед тем, как уйти, он отвернулся, и его тонкий гибкий хвост хлестнул по неподвижной поверхности воды, чтобы разрушить этот образ.

— Кто она? — шепотом спросил Курт у Шторм, когда они вслед за остальными вошли в командный пункт, куда срочно вызвал всех Скотт. Команда собралась вокруг хрупкой девушки, которая говорила спокойно, с расстановкой, несмотря на то, что чувствовала себя явно не слишком уютно из-за повышенного внимания к своей персоне.

— Гостья из будущего, — так же тихо ответила Ороро, чуть наклонив к нему голову, чтобы убедиться, что эти слова останутся между ними двумя. — Как обычно, со страшными известиями о последствиях наших ошибок.

— Что-то они зачастили. — Легкомысленный тон Курта явно противоречил серьезной речи гостьи, но уже через секунду он решил присмотреться к ней повнимательнее. Вдруг в ее облике ему почудилось что-то знакомое, и Ночной Змей чуть прищурил свои золотистые глаза, пытаясь понять, что именно.

— Очень важно успеть мобилизовать все силы до нападения тринадцатого марта, — продолжала она, и Курт готов был поклясться, что уже где-то слышал похожие интонации, но никак не мог вспомнить, где именно. Девушка склонила голову и он заметил, как прядь ее белоснежных волос открыла кончик острого уха, темно-синего, как и вся ее кожа. — …или я не смогу вернуться в свое время!

«Синяя кожа, заостренные уши, как у меня…» — он снова и снова перебирал в уме знакомые черты, неумолимо приближаясь к единственному возможному выводу.

— Но как нам собрать всех в срок? — перебил девушку Скотт, и Курт бросил на него негодующий взгляд, потому что вывод опять ускользнул от него.

— Verdammt! — выругался он себе под нос, и Ороро озабоченно обернулась к нему.

— Курт?

— Nein, nein, ничего, — отмахнулся он, и продолжил смотреть на девушку, не вслушиваясь в слова, но полностью сосредоточившись на ее внешности. — Так откуда эта девочка?

— Она только сказала, что она из будущего, обо всем остальном можешь спросить Скотта, — услышал он в ответ, и снова принялся рассматривать девушку, медленно приходя в бешенство от отсутствия доказательств своей теории. Но в тот момент, когда Ороро подняла на него свои прекрасные голубые глаза, которыми он так часто восхищался, отвела взгляд и моргнула, в голове у него что-то щелкнуло.

Не говоря ни слова, Курт уставился на Ороро с внезапным пониманием и, почувствовав что-то, она снова обернулась к нему, давая прекрасную возможность рассмотреть глаза, так похожие на глаза юной гостьи из будущего.

— Курт, ты уверен, что с тобой все в порядке? — Шторм нахмурилась, заметив это беспокойное выражение в глазах своего собеседника, который, казалось, в этот самый момент теряет последнюю связь с реальностью, и она видела, что беспокойство это с каждой секундой растет. С радостью, которую невозможно было скрыть, он кивнул, и спустя пару секунд уже владел собой достаточно, чтобы найти подходящий ответ.

— Да, — спокойно сказал он и снова повернулся навстречу своему будущему, — в полном.

— Как вы думаете, мы выживем? — когда-то давно спросила его Ороро, приоткрывая страх, о котором обычно молчала. За окном самолета размытые пейзажи проносились так быстро, что их смену практически невозможно было заметить.

— Ja, — торжественно ответил он, и Ороро повернулась к нему, удивленная такой непоколебимой искренностью.

— Почему вы так уверены?

Он пожал плечами, несколько пренебрежительно, но Ороро предположила, что это была скорее защита. Будь они знакомы немного лучше, он не отводил бы взгляд.

— Вопрос веры. Я верю, что Господь защитит меня и всех вас.

Ороро восприняла это утверждение спокойно, хоть она и не принадлежала к этой религии, она ее уважала. Однако, вскоре она нахмурилась, поскольку этого объяснения было недостаточно. Она провела годы, будучи провозглашена богиней жителями Кенийской саванны, так что не удивительно, что она знала так мало о других религиях. Даже сейчас резкий переход от божества к простой смертной время от времени давал о себе знать.

— Да, я вижу, вы…

— Католик, — добавил он с усмешкой, и Ороро было подумала, что он осведомлен о ее прошлом гораздо лучше, чем она предполагала до этого. Но она оставила эту мысль, когда он закатал рукав своей униформы, и из-под него показался ряд облупившихся от времени и частого использования четок с кроваво-красным металлическим распятием; достаточно маленьким, чтобы спрятать его под формой, и использовать в случае необходимости. — Это мой розарий.

— Красивый, — сказала она, любуясь контрастом между кроваво-красными бусинами и его темно-синей кожей. Шторм подняла на него глаза, и едва успела заметить, что он снова отвел взгляд, как если бы он любовался ею, пока она любуется его украшением. — Но я не понимаю, как он может нас защитить.

— Он связан с моей верой. Одна бусина — одна молитва, которую я возношу к Господу. — Объяснил он. — И в каждой из них я прошу сохранить меня и моих спутников в путешествиях и надеюсь, что это немного повышает наши шансы на выживание.

Курт пожал плечами снова, на этот раз более плавно.

— Не так важны сами четки, как то, что они олицетворяют. Они соединяют нас с Богом и напоминают, что он рядом с нами всегда. Может, я объясняю не очень хорошо, но так я понимаю это.

— Нет, все в порядке, — успокоила его Шторм и уже собиралась спросить еще что-то, но внезапно самолет вздрогнул, коснувшись земли, и ей пришлось на некоторое время отложить свои намерения.

— Спасибо, — ответил он и прежде, чем отвернуться и уйти, он подождал, пока Ороро к нему присоединится, чтобы выйти вслед за остальными.

И пока она шла за ним по узкому проходу между кресел, она спрашивала себя, сможет ли она когда-либо говорить о чем-то с той же непоколебимой верой. Сейчас же вся ответственность за исход сражения лежала на ней, и все же, практически неосознанно, с этого дня она стала делить ее надвое.

Во многих смыслах они были несвободны.

С точки зрения философии фанатиков чистоты человеческой расы, они были заложниками генетики; статус мутантов делал их своего рода неприкасаемыми.

В некоторых районах города Ороро приходилось держать Курта под руку, поскольку он практически ничего не видел, одетый в огромную шляпу и удушающий шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи. Необходимо было скрывать синий оттенок кожи и заостренные уши, которые лично она считала прекрасными, а также клыки, способные пронзить кожу и разорвать человеческую плоть на куски, хотя никогда и ни при каких обстоятельствах он не пустил бы их в ход. Кроме того, он носил пальто, чтобы скрыть тонкий гибкий хвост, завидев который, любой сторонний наблюдатель в ужасе заорал бы, цитируя те самые молитвы, которые Курт так нежно шептал перед сном. Интересно, сколько плевков в лицо от своей религии он может вытерпеть прежде, чем окончательно откажется от нее?

Люди смотрели на него, но никогда не видели. И до тех пор, пока они не смогут смотреть на него без страха, он не будет свободен.

Иногда он мог использовать голографический индуктор, чтобы выглядеть нормальным и быть принятым обществом, но тогда наступала очередь Ороро вспомнить о своих «социальных недостатках». Быть черной в этой стране означало страдать от предубеждений гораздо более старых и укоренившихся, чем те, что приходились на долю Курта. Если бы они шли, держась за руки, по улице, она слышала бы эти тихие шепотки за своей спиной. Если бы она захотела купить билет в кино, вполне возможно она узнала бы, что места забронированы для кого-то с более светлым оттенком кожи, кто принят в этом обществе дольше, чем она. Она слышала бы это в молчании, видела в осуждающих взглядах людей, проходящих мимо; они рассматривали бы ее молча, и молча отвергали.

Ороро обладала непоколебимым самолюбием, но все чаще Курт замечал, что это все же задевает ее. Иногда он мог убежать от себя, но она не могла, и смотреть на то, как кто-то настолько тебе близкий несет столь тяжкое бремя, было невыносимо.

Он знал, и она знала, что они не свободны. И никогда не будут свободны вплоть до того самого дня, когда смогут оба, рука в руке, пройтись по улице без того, чтобы быть осужденными за свою внешность, которую они не выбирали. Вплоть до того самого дня, когда люди на улицах станут улыбаться им, как самой обычной, ничем не примечательной паре, которой они не были и, возможно, никогда не будут.

До того самого дня…

— Силы небесные! — выдохнула Ороро, остановившись в дверях его спальни. — Что здесь произошло?

Курт бросил на нее смущенный взгляд поверх своего последнего эксперимента и улыбнулся, будто извиняясь. Ороро тем временем окинула взглядом комнату во всей ее нездоровой пестроте, которую ей придавало бесчисленное множество листков блестящей бумаги, смятых и сложенных самым замысловатым образом. В эпицентре этого взрыва на фабрике конфетти находилась кровать, на которой сидел, скрестив ноги, Курт Вагнер, и смотрел на нее.

Он тяжело вздохнул и, оглядев комнату так же, как это только что сделала она, выпустил из руки темно-лиловый лист блестящей бумаги. Наблюдая за тем, как лист, кружась, падает на пол, Курт сокрушенно произнес:

— Пора признать свое поражение…

Ороро сделала очень-очень осторожный шаг в комнату, стараясь не помять ни одну из этих ярких фигурок. Она подняла с пола одну из них, смутно напоминающую ей что-то, чего она никак не могла вспомнить:

— Что это?

— Китти сказала, что ей нужен кто-то, кто смог бы сделать оригами к ее дню рождения сегодня вечером. Логан объяснил мне, что это: ты берешь лист бумаги, складываешь его, придавая ему форму животного, футболки или человека. Их делают на удачу или просто для украшения комнаты.

— И… это должно было быть животное? — вежливо осведомилась она, проворачивая в тонких пальцах нечто зеленовато-желтого цвета.

Плечи Курта поникли, он опустил голову еще ниже и произнес:

— Журавлик. Это было первое, что я нашел. — Он отвернулся и зашуршал бумагой в поисках инструкции, но не нашел ее и решил просто объяснить: — Где-то здесь были инструкции, которые я нашел в интернете. Они казались такими простыми, но ты только посмотри на комнату!

Ороро так и сделала, она снова окинула взглядом комнату, которая была усыпана яркими листками, словно птичья клетка перьями, и повернулась к нему опять:

— И… кхм… ты пробовал сделать что-нибудь другое?

— Ну, — сказал он, доставая еще менее узнаваемую фигурку, — это должны были быть рыбы.

— Невероятное сходство, — совершенно ровным голосом солгала она, жестоко подавляя рвущийся наружу смех, чтобы сохранить хоть какие-то остатки гордости своего собеседника.

— Да, я так и подумал! — заметно оживился он, когда кто-то по достоинству оценил его работу. — По крайней мере, они вышли гораздо лучше, чем журавли.

— И в самом деле, — глубокомысленно подтвердила она. — Что если я предложу тебе помощь?

— О, я приму ее с удовольствием! — улыбнулся Курт, и вселенская скорбь в его глазах тут же улетучилась в неизвестном направлении. Он протянул ей стопку блестящей бумаги. — Дай мне минутку, я найду инструкции, мы сможем сделать множество рыбок и как раз успеем к началу праздника…

И пока он продолжал бормотать что-то, разговаривая скорее с самим собой, чем с ней, погруженный в поиск новых инструкций на планшете, Ороро, наконец, позволила себе улыбнуться. Непрошенная улыбка слегка тронула ее губы, чтобы затем осветить все ее лицо и, в конце концов превратиться в мягкий смех. Так они начали долгий путь к тому, чтобы спасти Курта от неизбежного провала.

Она проснулась, судорожно глотая ртом воздух, перед глазами все еще метались призраки ночных видений, взгляд блуждал по комнате в поисках света, путь которому преграждали плотные шторы на окнах. В полумраке она едва различила его фигуру, Курт лежал на животе, погруженный в «Философию экзистенциализма», которая в данный момент была явно за пределами ее понимания.

— Плохо спалось? — спросил он, и тишину темной комнаты нарушил мягкий шорох страниц. Курт перевернулся на бок, чтобы взглянуть на нее своими необыкновенными глазами, сияющими в темноте тепло и мягко. Он протянул руку, чтобы убрать пряди волос, которые упали ей на глаза, и осторожно вернуть их к другим, обрамляющим смуглое лицо. И то, как он при этом смотрел на нее, могло бы заставить ее покраснеть и залезть под подушку, будь она чуть более стеснительна. Это был взгляд, благоговейный и немного испуганный, как у глухого человека, который услышал музыку в первый раз в жизни.

— Ты прекрасна, — сообщил он тоном, не терпящим никаких возражений. Ороро смотрела, не шевелясь, как его силуэт, окутанный тенью, приближался к ней до тех пор, пока не заслонил собой весь остальной мир. И тогда она почувствовала нежное прикосновение губ ко лбу, как подтверждение связи, что установилась между ними.

— Курт… — единственное слово, которое ей удалось произнести. Если бы она проснулась не только что, это прозвучало бы умоляюще, но, смягченный недавним сном, ее голос понизился до шепота, и потому следующая фраза была больше похожа на приказ ему, оставаться здесь, в тишине ее темной комнаты. — Останься со мной.

— Твое желание для меня закон, — вслед за хриплым смешком последовал ответ, и она протянула руки, чтобы обнять его, чтобы держать его и знать, что если она снова уснет, он будет здесь, в отличие от теней ее прошлого.

— Все в порядке, — снова заверил он ее, точно ребенка, и по голосу она поняла, что он улыбается. — Я так и сделаю.

— Хорошо, — со всей серьезностью подтвердила она, чем вызвала еще один короткий смешок, и дала ему повод поцеловать себя еще раз.

"Я останусь".