Белая кровь (джен)

Солдаты, разбившиеся по кучкам, оживлённо переговаривались в ожидании приказа. Страха или растерянности не было, зато желания покрасоваться друг перед другом — хоть отбавляй. Они, не видавшие ужасов войны, почти дети, просто не могли себе представить, что через день, а то и меньше, жизнь в Ишваре превратится в ад. Они горланили глупые песни, подшучивали друг над другом, потягивая из глиняных кружек кипяток, приправленный чем-то сладким, немного обжигающим язык.

— А у тебя девушка есть? — спрашивали у шутника, развеселившего своими рассказами собравшихся у костра товарищей.

— Конечно, есть! — с гордостью отвечал он, почесав заросший жёсткой щетиной подбородок. — И не просто девушка, а невеста!

Устроившийся рядом темноглазый брюнет, известный как Огненный, тихо хмыкнул. Хьюз ему все уши прожужжал о том, насколько его невеста прекрасна, какой хороший у неё характер и как чудесно она готовит. Хьюз, нашедший новых благодарных слушателей, с упоением рассказывал о своей любимой, довольно щурясь. Огненный слушал его в пол-уха, поглядывая на греющуюся у другого костра девушку и почти незаметно улыбаясь. Эта девушка, Лиза Хоукай, выделялась из всех его знакомых. Она была спокойной, собранной, ответственной; в свои неполные девятнадцать она уже была взрослой.

Внимание Огненного, в миру Роя, привлёк присоединившийся к их тесному и шумному кружку солдат. Светло-синяя, с золотистыми запонками, аместрийская форма сидела на нём как влитая, подчёркивая статную фигуру, ботинки сверкали так, будто их только что хорошенько налакировали. Волосы, перетянутые длинной прочной резинкой и собранные в хвост, спускались по правому плечу. Он смотрел снисходительно, с оттенком холода, прищуривая чёрные бездонные глаза. Всем своим видом он источал бросавшийся в глаза лоск. Рой вспомнил его: Зольф Джей Кимбли или Багровый. Поговаривали, что он помешан на взрывах, что он участвовал в тайной операции и использовал подобие философского камня. Использовал так удачно, что его сочли отличным живым оружием и прислали сюда для усмирения и устрашения ишваритов.

Солдаты отодвинулись, двое притихли, дав дорогу Багровому — они его побаивались. Притихли не только люди, казалось, даже весело потрескивавший костёр замолк. Кимбли присел на приплюснутый сероватый камень, покрытый корочкой подсохшего мха, сцепил пальцы в замок и с наслаждением потянулся. Лёгкий, невесомый хруст, отразившееся в двух чёрных безднах пламя, потянувшееся к нему.

— О чём болтаем? — дружелюбно спросил Кимбли. Они молчали. Багрового не просто побаивались, его не любили: он одним своим присутствием пробуждал самые мрачные воспоминания. Каждому из сидящих здесь хотелось, чтобы он поскорее ушёл. Кимбли, игнорируя возросшее напряжение, вытянул руки так, что пальцы почти коснулись огня. Как ни в чём не бывало, он продолжил: — Ишвариты баррикады строят. Думают, это им поможет… Ах да, Огненный, мы сегодня ближе к вечеру зачищаем западный район.

Голос Кимбли, мягкий и спокойный, резанул по ушам не хуже крика. Он говорил о грядущей зачистке таким тоном, будто вечером пойдёт в ресторан. Рою было неприятно его слушать: он гнал от себя мысли, что совсем скоро придётся убивать. Да, ишвариты — враги, но они тоже люди, чтобы там ни говорили. Кимбли же безжалостно разорвал тонкую плёнку уютного мирка, заставил вспомнить, что они здесь собрались не байки у костра травить.

Кимбли ушёл, оставив после себя неприятный осадок в душе каждого из них. У Роя из головы всё не шла брошенная Багровым фраза: «Я вернусь за тобой вечером». Одной этой фразой Кибли отделил его от остальных невидимой стеной; Рой больше не мог сидеть рядом с ними, шутить и обсуждать девушек — в душе поселился неприятный холод, не желавший уходить.

— Нет, я говорю, она такая ласковая! — восхищался своей невестой Хьюз. Говорил он преувеличенно бодро, стараясь отвлечь Роя от размышлений о Кимбли и грядущих убийствах. Огненный был ему благодарен: от неуклюжих попыток Хьюза на душе стало чуточку легче.

Несколько часов, отделявших мирное существование от первой крови, пролетели незаметно и совсем буднично, Рой даже не помнил толком, что он делал. Кажется, пил вместе с остальными. За девушек, за победу, за Аместрис. Помнил, что больше всех веселился забавный рыжий паренёк, усыпанный веснушками. Удивительные у него были глаза, похожие на два больших изумруда, окаймлённые агатом по-девичьи длинных ресниц. Совсем молодой, почти мальчик, ещё не обстрелянный, ещё не убивавший. Тоже алхимик, только-только успевший овладеть своим умением более или менее прилично.

Когда Кимбли вернулся в лагерь, рыжий алхимик, прозванный товарищами по оружию Ржавым, узнал об этом первым. Он, задыхаясь, влетел в палатку Роя, с порога, толком не отдышавшись, сообщил о том, что Багровый пришёл. Он, если честно, боялся Зольфа: ему казалось, что Багровый жаждет его подорвать и полюбоваться получившейся картиной. Он не мог совладать с липким, противным страхом, который накрывал его с головой каждый раз, когда он видел холодные, бездонные глаза Зольфа.

— Уже пожаловал, — нахмурился Хьюз. Откинувшись на скомканную бежевую ткань, он глубоко вздохнул. Весёлый блеск в чёрных, похожих на два уголька, глазах Роя мигнул на прощание и угас. Он провёл ладонью по лицу, снимая поднявшееся раздражение, нехотя поднялся, разглядывая бурый узор на безукоризненно белых перчатках. У незваного напарника тоже есть такой узор, только он въелся в ладони, выжег след в душе, оставив на этом рубце лишь лохмотья. Узор, несущий с собой смерть. Два лиловых круга, татуировки-символы Солнца и Луны, порождающие ужасающей мощи взрывы.

Лёгкая ткань нагревшейся за день палатки отлетела в сторону, пропуская Багрового. В прищуренных глаза блестела затаившаяся на дне зрачков радость, она же скользила в искривлённой, змеиной улыбке.

Они вышли, провожаемые долгим недовольно-настороженным взглядом Хьюза. Снаружи царила прохлада. Небо сливалось с темнеющей, встопорщенной землёй, белесые облака грузно нависли над палатками, забивая звёздный купол, словно вата. Кимбли неторопливо вдыхал густой воздух пустыни, на его тонких губах играла та же холодная, змеиная улыбка.

— Вон они, — длинный палец указал в сторону плоских невысоких крыш. В походке Кимбли появилось что-то по хищному плавное. Рука, засунутая в карман, сжалась в кулак, скрывая в складках переплетение лиловых линий.

Баррикады, выстроенные из того, что первым попалось под руку, казались спустившейся на землю тучей. За нагромождением камней, обломков крыш, кусков тканей и прочего сновали быстрые и ловкие ишвариты, красноглазые воины пустыни. Рой слышал тихое бормотание — они молились своему богу. Он горько усмехнулся, сделав вид, что смотрит в другую сторону. Ничего им не поможет — ни Ишвара, ни их недюжинная храбрость. Они ничего не смогут противопоставить разрушительной алхимии Аместриса.

Кимбли, вырвавшийся вперёд, медленно, оттягивая сладостный момент, разводил руки в разные стороны. Ветер упрямо бил ему в лицо, ерошил тёмные волосы. Кимбли остановился, похожий на большую хищную птицу. Его заметили: за баррикадами загудели. Около десятка вышло за баррикады; каждый из воинов, закутанный в светлые одежды, держал остро наточенный кинжал. Мерцали в темноте, подобно упавшим звездам, зазубренные лезвия, мерцали налитые кровью глаза.

Кимбли сделал ещё один шаг, прищурился, сосредотачивая взгляд на вышедших ишваритах. Руки его опустились резко, ладони с вытатуированными узорами Луны и Солнца коснулись друг друга, сливаясь в полный круг преобразования. Один из ишваритов успел броситься на алхимика, но не добежал — его поглотил из ниоткуда взявшийся взрыв. Короткий удивлённый вскрик утонул в дымном грохоте. Кимбли издал три коротких сухих смешка — так смеются, когда делают удачный ход и сбивают фигурку противника с доски; так смеются, когда услышали не совсем удачную шутку, но никак не убивая людей.

— Твоя очередь, Огненный, — окликнул Роя громкий, резкий голос. Прозвище полоснуло по ушам, лишний раз напоминая, что он — живое оружие. Глаза разъедал дым, в ушах всё ещё стоял полный удивления и зарождающейся боли крик не успевшего ничего понять ишварита. В серо-коричневой, медленно расступавшейся пелене ясно виднелся высокий худощавый силуэт, одной рукой закрывавший глаза. Рой сцепил зубы так сильно, что они заскрипели. Да, их призвали сюда подавить восстание, но наслаждаться убийством, смаковать каждый кровавый миг… На это способен только Багровый.

Ишвариты упорно прорывались сквозь пелену — они искали врага. Кимбли, очарованный громоподобными взрывами, снова развёл руки, быстро, но плавно и мягко. Часть группы кинулась к нему; Роя тоже обступали ишвариты. Жалеть их было некогда — они с радостью его самого разорвут в клочья только за то, что он — «армейский пёс». Белая перчатка голубем вспорхнула на уровень глаз. Выдох. Тихий, едва слышный в адском грохоте щелчок, вырвавшаяся искра, распустившиеся огненные лепестки. Суровое, дышащее желанием отомстить за убитых, лицо воина пустыни. Они несколько секунд смотрели друг на друга. Аместриец и ишварит, пёс на цепи и вольный волк, вынужденные пойти на убийство из-за того, что аместрийский офицер разжёг войну необдуманным поступком. В алых глазах зажглось смешанное с гневом понимание, но слишком поздно — огненная пасть поглотила его.

— Неплохо, — оценил Кимбли, когда грохот взрывов поутих, а фигуры больше не скрывал дымчатый кокон. — Штук пятнадцать за три раза!

Двух алхимиков окружали обезображенные трупы. Обгоревшие, покрытые жирной копотью, разорванные взрывами. Рядом с ногой Роя что-то мягко шлёпнулось в песок. Присмотревшись, он сглотнул и отпрянул: на почерневшем, спёкшемся песке лежала оторванная взрывом рука. От неё исходил светлый дымок, таявший в метре над покрытой запёкшейся кровью рукой. Из бурого мяса торчал желтоватый обломок кости.

— Красиво его разворотило, — продолжил Кимбли, с лихорадочным блеском в глазах оглядывая поле боя. У Роя к горлу подкатил комок, мешавший дышать. От отвёл взгляд от крепкой жилистой руки с почерневшими венами, часто задышал, глотая ртом воздух, но ничего не помогало: плеть огня выжгла всю влагу и такой нужный кислород, а в нос бил острый запах крови. Кимбли наблюдал за ним со снисходительной усмешкой; весь вид Багрового словно говорил: «Всё пройдёт, привыкнешь».

Рой бросил взгляд на свои руки, затянутые в перчатки. Они остались такими же: приятно прохладными и безукоризненно белыми, как будто и не вылетало из них оранжевых снопов ревущего пламени. Перчатки — единственное, что осталось белым в этом сошедшем с ума мире. Их души уже отравлены войной, и нет лекарства от этого яда.

Закатное солнце, расплывшееся на горизонте ядовито-красной полоской, бросило на землю прощальный луч и скрылось окончательно. Белые перчатки, как и сами алхимики, на миг окрасились в розовато-красный, а когда луч растаял в закатном сумраке, поймали мертвенный свет проявлявшейся на небе луны.