Небо становится ближе (джен)

С каждым днём небо все больше наливается серой, промозглой слякотью, и, подняв голову, уже нельзя увидеть бесконечную прозрачно-голубую высь. Небосвод затянули тучи, безликие, безжизненные, и кажется, что кто-то положил там, сверху, огромную свинцовую плиту.

И она вот-вот рухнет прямо на нас.

Люди низко опускают головы, поплотнее запахивают одежду — неважно, плащи или мантии — и превращаются в толпу одинаковых чёрных фигур, которые, словно предчувствуя опасность, жмутся поближе к стенам. И над каждым, будь то маг или маггл, висит это свинцовое небо, точно занесенный над головой меч, и приводит в отчаянье.

Дементоры разносят туман. Холодно.

Люди гибнут ещё и ещё, и их лица с остекленевшими глазами сливаются в бесконечный ужасающий хоровод. Багряная кровь чёрным пятном застывает на заваленном обломками паркете. Навеки искаженные страхом образы заколачивают в гробы и опускают поглубже в промерзлую землю.

Начинается дождь.

Липкий страх — не за себя, за друзей, которые ближе семьи — пробирается к самому сердцу. Хочется обернуться собакой и бежать, пока не собьётся дыхание, на восток, в надежде увидеть солнце. Бежать по резному золоту, которое сбрасывают тонкие клёны, по побуревшим звёздам и липкой грязи, но снова начинается бой.

Зелёный луч срывает с чьих-то губ последний вздох.

Кажется, когда-то давно — в другой жизни — он перечеркнул всё, оставив позади и прежнюю жизнь, и прежнюю семью, и даже частичку прежнего себя. Свобода наполняла каждую клеточку тела и хотелось петь и смеяться. Казалось, он оторвал от себя всё старое и выбросил, как ненужную заразу. Только свобода из радужной сказки превратилась в жуткий кошмар, разноцветные яркие галстуки и белые рубашки сменились грязными, пропитанными потом и кровью мантиями, а у кого-то — меткой и серебряной маской в придачу. Но уже нет смысла искать в толпе знакомые серые глаза, и всё реже мимо воли вспоминается без вести пропавший брат.

По венам расползается страх.

Предчувствие чего-то ужасного закрадывается в тёплый домашний уют. В такой знакомой гостиной маленького дома Поттеров, где они собираются, уже нет ощущения безопасности. Сириус держит на руках маленького крестника, который весело лопочет о чём-то своём, и смотрит на своих друзей. Питер выглядит худым, посеревшим и каким-то несчастным; на лице Ремуса прибавилось шрамов, он стал вспыльчив и всё чаще, сжимаясь в кресле, молчит.

Воздух пахнет виной.

Это свинцовое небо давит даже в здании, за закрытыми окнами и полузадёрнутыми шторами, словно вот-вот треснут балки и перекрытия. Хочется оттянуть воротник колючего свитера и вдохнуть глубоко, вобрать в себя весь кислород, чтобы перестать, наконец, задыхаться от этого отчаянья, чтобы прошло это отвратительное предчувствие в груди.

Не помогает.

Прошлое кажется диковинным сном. Мир точно раскололся на яркую, светлую, беззаботную юность и что-то, что будет после. Только что после — никто не знает, и каждый надеется, что эта бесконечная карусель смерти когда-нибудь остановится, что именно для них завтра всё же наступит.

Приближается конец октября.