Орбита (гет)

Шар Неземных Наслаждений (прилагательное «неземной» оставалось в ходу, хотя мало кто из посетителей Шара бывал на Старой Доброй Земле хоть раз) рекламировался как место, предоставляющее вашей жаждущей наслаждений душе что угодно. Разумеется, из ассортимента вещей полностью законных и добровольных — а к услугам тех, кто хотел попробовать нечто более рискованное, были симуляторы. Как говорила пословица, в Шаре есть все, что вам нужно, а кому хочется большего, тому одна дорога — на Архипелаг Джексона.

К несчастью, навязчивое сравнение с Архипелагом Джексона Марку было совсем не по душе (точнее, не по душам). Из своего последнего визита на Джексон он привез кое-что лишнее: четыре добавочные личности, кучу проблем с сексом и навязчивую манию всегда быть полностью, абсолютно уверенным, что свою жизнь он контролирует сам (или все четверо вместе контролируют ИХ общую жизнь... насчет терминологии они дискутировали до сих пор).

Именно последнее стало причиной того, что он сидел сейчас в катере, курсирующем между бетанской столицей, Силикой, и спутником, где располагался Шар (всего три буквы — ха! — и сколько сексуальных ассоциаций), с терпеливой Карин под боком. Точнее, НАД — она возвышалась над ним на добрый фут.

Карин, как и следовало ожидать, самой идеей искусственного спутника была очарована. Она выросла на одной из самых закрытых планет в галактике, на имперском Барраяре, для обитателей которого еще два поколения назад никаких межпланетных путешествий просто не существовало. Для нее было в новинку то, что люди могут селиться и жить не только на поверхности планеты.

К привлекательности этого места служили также яркий свет, жизнерадостная музыка и приветливые встречающие, окружившие их, едва они сошли с катера. "Короче, Шар оказался похож по духу на саму Карин", — подумал Марк, прижимаясь к ней и прячась за ее роскошным бюстом (который тоже поразительно подходил к слову "шар"). Он чувствовал щекой, как стучит ее сердце — не слишком быстро или медленно, но ровно и успокаивающе.

Карин, которая про содержимое его (их) мозгов была осведомлена лучше, чем кто-либо из живущих, обняла Марка за плечи и заставила его стронуться с места.

— Найдем наш номер и устроимся на ночь, — решила она. Высокая брюнетка из местного персонала вытягивала шею и глядела на Карин обожающе; та рассеянно прошла мимо, не заметив. — Зарегистрируемся, расслабимся, получим удовольствие...

Карин смолкла, изумленно оглядываясь, скользя взглядам по световым рекламам и толпе.

Марк что-то буркнул и плотнее прижался лицом к декольте Карин, благо она позволяла. Он был раздосадован. Нет, он нервничал.

В свое учеба на Колонии Бета стала на удивление легким выбором. Марк осознавал, что на Барраяре у него есть дом и семья — невиданные прежде вещи, но как-то легче было воспринимать эту идею издалека, в трех неделях космических перелетов через несколько П-В переходов. Хотя лишь бог и графиня знают, где сейчас Майлз — он запросто может обнаружиться вот прямо за тем углом... Марк придушил эту мысль в зародыше. Последнее, о чем ему (им всем) надо сейчас думать — это о его брате-породителе.

Так вот, хотя решение отправиться на Бету было простым, сам отъезд доставил массу сложностей. На полпути к кораблю Марк уверился, что был бы вполне счастлив, засев в особняке Форкосиганов еще лет на сто, словно черепаха в несоразмерном панцире. А если он наберет достаточно веса, то и панцирь сядет на него точно по фигуре. (Марка на мгновение совершенно пленил собственный образ размером с дом: руки и ноги торчат из окон, голова — из дымохода). Но он не мог поджать хвост и удрать, как бы сильно ни хотел этого. Потому что рядом шла Карин, которая в жизни не летала на скачковых кораблях, которая прильнула к нему, как к опытному галактическому путешественнику. Он не мог ее бросить, и так, прижавшись друг к другу, точно в шутливом беге, где бегунов связывают парами, они дохромали до Беты. Где и устроили свою студенческую жизнь под озадаченным, но доброжелательным покровительством доктора Элизабет Нейсмит, бабушки Майлза (нет, бабушки самого Марка. То есть их общей).

Они с Карин протискивались сквозь толпу в Шаре, люди пялились на них, и Марк весь съежился, хотя куда уж больше. Ему захотелось исчезнуть. Он нервничал. Ладно-ладно, он был в ужасе.

На Бете он лечился у терапевта, грыз гранит науки в колледже и проводил свободное время с Карин. И из этих трех пунктов именно Карин больше всего притягивала и одновременно пугала его.

В колледже он был умным, компетентным и уважаемым сам по себе. Во время лечения он слушался знающего специалиста, которая помогала ему разобраться с самыми разнообразными неврозами. И то, и другое занятие было структурировано и по сути обезличено — или, наоборот, предельно потакало его эгоизму, он сам не мог решить.

Но Карин... Она заставляла его ощущать себя совершенно открытым. Выставленным напоказ. Словно с него содрали кожу и оголили нервы (что для Марка не было абстрактной метафорой). Он хотел навсегда остаться в ее невероятном тепле, свернуться в ней клубочком и дать себя окружить. И в то же время ощущал себя с нею рядом чересчур голым. Уязвимым.

Он жаждал ее присутствия, но когда она была рядом, не мог вынести этого присутствия на слишком близкой дистанции.

"Кое-какой прогресс все же наметился", — мрачно прокомментировал Марк, пока Карин регистрировала их прибытие в отель, Месяцы, проведенные на Бете вместе, сгладили амплитуду его метаний между "иди сюда" и "оставь меня".

Он беспокоился за Карин, когда она познавала нечто новое в этом мире — и особенно в тот вечер, когда она обменяла барраярскую девичью добродетель на бетанскую женскую осведомленность. Пока Марк ждал ее возвращения с сексуальной инициации (умная девочка, она наняла лицензированного бетанского гермафродита, чтобы он облегчил ее дорогу в мир противоположного пола), то места себе не находил в страхе, что она кардинально изменится. Он боялся одновременно двух вещей: что опыт окажется болезненным, повредит ей, испугает — или что она полностью адаптируется, станет другой, что пережитая физическая страсть сделает ее лучше, чем он (чем они все). Рева обсасывал эту тему с упоением, пока не встрял Убийца, молча уверив их, что вырвет сердце любому, кому достанется любовь Карин.

Но когда она вернулась, она оказалась... просто Карин. Счастливой, довольной, но все той же Карин.

После этого у нее было несколько любовников — мальчиков из ее школы. Марк дергался, задавался вопросом, не собирается ли она найти себе кого-то получше него (Убийцу этот вопрос тоже интересовал). И в конце концов, как сурово ни предостерегала его от этого терапевт, он сдался страху быть брошенным Карин. Он стал опускать голову, жмуриться, и его боязнь секса только прогрессировала.

Но и эта боязнь разродилась… ничем. В постели с Карин совершенно ничего не напоминало ни ужасные приступы гнева, которые обрушивал на него Гален, ни изысканные пытки из ассортимента барона Риоваля. Карин была... самой собой, полностью и безоговорочно, и никого не смущалась. К несчастью, это не означало, что в любви они наслаждались друг другом на всю катушку. Тепло и близость — это прекрасно, но им не хватало чего-то, что трудно выразить словами. Как, например, страсть. Как желание. Как оргазм.

Вступая во взрослую сексуальность, Марк не рассчитывал, что та окажется скучной, словно стакан теплого молока на ночь. Можно получить некое странное утешение в том, что твое бытие теперь ровное и прозаичное, а не состоит из драм, странностей и боли, но почему это должно относиться к его сексуальной жизни?

Карин никогда не жаловалась. Казалось, она была полностью счастлива, обнимая его и целуя, а если финал оказывался вовсе не фееричным, то она вроде бы и не возражала.

Возражал Марк. Что вылилось в его разговор с терапевтом и эту поездка в Шар. Подойдя к делу вдумчиво, врач даже устроила им скидку, что порадовало сердце Марка-финансиста. И хотя изначально терапевт была против его физической близости с Карин, сейчас она была готова любым способом помочь им ради прогресса в лечении (и ради того, чтобы не спровоцировать у Марка полный и окончательный ментальный срыв).

И здесь, в Шаре, где сексуальность была полностью доступна и свободна, Марк вдруг почувствовал, что его мозг рвется на части. Обжора скучал, Пыхтун был в восторге, Рева — перепуган до смерти, Убийца... этот держал начеку сразу дюжину глаз (у Убийцы могло быть столько метафорических глаз, сколько надо), чтобы никто не причинил вреда 1) Карин, и 2) лорду Марку и остальной Черной Команде. Шар Неземных Наслаждений предполагал прежде всего даровать удовольствия телу, но тело Марка всю его жизнь было его маской и тюрьмой.

Когда они добрались до своего роскошного номера, Марк сразу же с глубоким вздохом рухнул навзничь на кровать, признательный уже за то, что на него больше не пялится столько глаз. Пока он валялся, Карин осматривала комнату: проверяла мебель, шкафы, потайные дверцы. Марк с комфортом валялся и взирал на все это поверх своего объемистого пуза, Карин же мелькала в его поле зрения туда-сюда, точно на горизонте садилось и вставало его личное маленькое солнышко.

Он был бы рад, если бы этот миг можно было бы продлить навсегда. Быть рядом с Карин, в одном помещении, и все. Не надо принимать опасных решений, сомневаться, бояться. Ничем не рисковать... и ничего не выиграть. Проклятье, он слишком хорошо соображал, чтобы тут же вспомнить, что застой — это скука.

Белокурое солнце шевелюры Карин, кажется, вошло в фазу затмения и больше не восходило над округлостью его живота. И звуков от нее никаких не доносилось. Марк наконец заставил себя сесть на кровати и увидел, что Карин стоит перед стенной панелью, послушно открывшейся по прикосновению к пульту. Стоит, распахнув рот при виде чего-то, что хранилось за дверцей.

Убийца настойчиво пнул Марка, и тот соскользнул с кровати.

Внутри элегантно отделанного стенного шкафчика оказались выставлены ряды игрушек: с перьями, с выпуклостями и шариками в самых интересных местах, механические модели половых органов, совпадающие с оригиналом лишь в самом пикантном смысле. И все же большую часть этого шкафчика занимало... оружие. Явно специально спроектированное и используемое для того, чтобы получать наслаждение, но несомненно оружие. Начиная от хлыстов — продуктов высокой технологии с бархатными ремнями — и до парализатора, который, как с тошнотворным ощущением в желудке понял Марк, способен обездвижить мускулы, не причиняя боли — и не лишая чувствительности.

Сначала Карин в полном смятении уставилась на всю эту выставку широко открытыми глазами, а потом, когда поняла, что все здесь предназначено для них двоих, ее взгляд просто остекленел. Она потянулась к пульту управления, чтобы задвинуть дверцу и убрать приспособления для эротического мучительства с глаз долой. Но рефлексы у Марка были достаточно быстры, чтобы он успел перехватить ее руку — на ощупь, не отводя взгляда от всего этого инвентаря.

Рука Карин дрогнула в его руке, и она сдалась. Она посмотрела на Марка, открыла рот, чтобы что-то сказать, но лишь с третьей попытки выговорила:

— Ты хочешь... с этим поиграть?

Сосредоточенно прищурясь, Марк сделал шаг к витрине с оружием. Он не до всего мог дотянуться, но ему удалось провести пальцами по кончикам хлыстов и просто насладиться видом механических и электронных фиксаторов. У него ладони зудели от нетерпения, словно он уже ощущал у себя в руках синтекожу и сталь.

Карин молча сняла со стенки пару наручников. Они были сделаны на старый манер, без электроники, почти барраярские в своей простоте. Просто кольца, обтянутые чем-то похожим на замшу, с обычным ключом. Она повертела их в руках. Длинные пальцы на фиолетовой ткани смотрелись просто потрясающе. Пыхтун сразу вылез и обратил всеобщее внимание на то, как Карин, сама того не замечая, поглаживает мягкую ткань, наслаждаясь ее текстурой под кончиками пальцев. «Назад, парень!» — прикрикнул Марк.

Не выпуская из рук наручники, Карин повернулась и взглянула Марку в лицо — в первый раз с той минуты, как она открыла шкафчик. Может быть, даже в первый раз с тех пор, как они ступили на палубу Шара. Она протянула вещицу ему:

— Хочешь надеть их на меня? — спросила она с глубокой неуверенностью в голосе.

Марк протянул руку. Он представил эти наручники на запястьях Карин. Она связана, беспомощна; он в состоянии сделать с ней все, что угодно, взять хлыст или парализатор, наносить удары, пока не потечет алая кровь...

Его мгновенно замутило. Наручники полетели в стену и повисли там, зацепившись за длинный, гибкий хлыст. Он не сразу понял, что странные звуки, которые он слышит, издает он сам, но Карин в ту же секунду бросилась к нему и обняла, опустилась с ним вместе на пол и принялась баюкать в объятиях.

Наконец к нему вернулся дар речи, и он понял, что монотонно воет: «Нет-нет-нет...» Карин успокаивала его, как мать — зареванного ребенка, склонившись над ним, ее светлые волосы рассыпались по его лицу. Наконец Марк сумел судорожно втянуть в себя воздух и произнести:

— Я не могу... не буду... я не могу сделать тебе больно!

Карин повернула голову к стене.

— Я знаю, что некоторым людям, ну, нравится играть с этими штуками.

Марк не понимал, спрашивает ли она его сейчас или пытается приободрить, но яростно замотал головой:

— Я не хочу сделать тебе больно!

"Я слишком хорошо умею это делать, я могу причинить тебе вред и без всяких игрушек, я могу убить тебя, но если ты умрешь, мое солнце закатится навсегда, и я останусь в темноте…"

Карин наконец-то высвободилась из его хватки, поднялась на ноги и закрыла дверцу. Марк не отрываясь смотрел, как панель задвигается, все еще завороженный элегантными рядами секс-игрушек.

Они легли в кровать и уснули, слишком измотанные, чтобы заниматься любовью. Но посреди ночи Марк проснулся. Он тихонько подошел и открыл шкафчик, содержимое которого никак не мог выбросить из головы.

Рева, и это было понятно заранее, совершенно не желал использовать какие-нибудь из этих игрушек на Карин, зато был не прочь, чтобы Карин сделала это c ним / с ними (с холдингом «Лорд Марк Пьер Форкосиган и Ко, ограниченное партнерство»), и пытался убедить Пыхтуна, что это здорово. Убийца, что удивительно, просто дремал где-то в глубине, такой же тихий и безмолвный, каким был до того, как получил свое имя. Обжора от высказывания своего мнения воздерживался, лишь бы в процессе ему был гарантирован завтрак.

А чего хочет лорд Марк?

Марк хочет все контролировать. Он хочет свою собственную жизнь и свое место.

И где-то глубоко в душе он хочет, чтобы Карин его связала.

Рева с ликованием принялся вопить и прыгать, да и Пыхтун заметил, что интерес Марка достиг пика. Марк постарался заткнуть их обоих. Этого хочется вовсе не ему, а Реве.

Хотя нет, это не совсем правда. Желание Ревы обусловлено его природой: он ищет боли, физической или эмоциональной, без которой его существование бесцельно.

А желание Марка происходит от того, что... он не знал, от чего. Но желал.

Ему потребовалась целая вечность, чтобы подойти к кровати с того боку, где лежала Карин. Три шага вперед, четыре назад, два вперед, один назад, бросок в целых пять шагов и долгая нерешительная пауза. Что она ему ответит? Что подумает? Не испытает ли отвращение? Ужас?

Рева пихнул его в бок с настойчивым вопросом: а что если ей это понравится, нельзя ли тогда будет устраивать эти игры почаще, ну, пожалуйста? Марк приказал ему заткнуться и попытался собраться с мыслями. Пыхтун терпеливо ждал.

— Марк, твои мысли мне слышно аж отсюда, — сообщила Карин спокойно, села в кровати и скинула одеяло. Она пригвоздила его к месту своим фирменным взглядом и ждала.

— Я подумал про... — Майлз неловко показал на открытый шкафчик, и на выставленные в нем инструменты... чего? Пытки, удовольствия или того и другого вместе?

Карин оперлась подбородком на руку и спокойно его разглядывала.

— Но ты не хочешь делать этого со мною, верно?

Марк поежился:

— Ну да. Я хочу, чтобы ты... сделала это со мной.

Карин выбралась из постели.

— Я тоже не знаю, смогу ли сделать тебе больно, — предупредила она, снимая наручники со стены.

Двигаясь медленно, словно под водой, Марк протянул руки, и Карин защелкнула на них наручники. В стену было вделано несколько крюков специально для этой цели, но Карин учла рост Марка и пристегнула цепочку к кольцу в полу. Сердце Марка отчаянно билось, но он сам не знал, от похоти или от тревоги. Возможно, от всего сразу. Адреналин в крови заставлял его чувствовать себя обостренно живым.

Карин, со спутавшимися со сна белокурыми кудряшками и в сбившейся шелковой ночнушке, купленной ею специально для этой поездки, не выглядела ни таинственной, ни опасной. Она выглядела отрадой для глаз. Но сам факт беспомощности Марка перед лицом ее свободы заставлял его метаться от страха к восторгу.

— Карин… — пискнул он.

— Да, Марк? — Карин, которая в эту минуту стояла, уперев руки в бока, и с легким беспокойством изучала содержимое шкафчика, обернулась.

Марк тяжело дышал.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что обещала.

Она опустилась на колени рядом с ним и коснулась его лица. "Я бы мог убить ее сейчас. Я же со связанными за спиной руками убил барона Риоваля". И то, что он прикован к полу, никакой проблемы не составило бы.

— Все что угодно, Марк. Клянусь.

Просто неприлично с ее стороны быть такой рассудительно ласковой, когда он просто не в состоянии не думать о том, насколько опасен! Марк потряс головой, стараясь изгнать из нее подобные мысли.

— Я хочу, чтобы ты пообещала мне не останавливаться. Даже если я попрошу тебя. Даже если буду умолять.

Рука Карин дернулась к цепочке наручников.

— Но я не могу пообещать тебе такого, Марк! — в панике воскликнула она. — Я не могу... Я не знаю, как...

Выражение на ее лице было Марку прекрасно знакомо: сексуальная неуверенность, боязнь оказаться "не такой". Просить Карин быть жестокой — значит причинить боль не себе, но ей, поразить ее в самое уязвимое место, оставить шрамы.

Марк попытался овладеть своим дыханием и мыслями.

— Тебе не нужно делать мне больно. — Рева взвыл, но Марк упрямо продолжал: — Я просто... не хочу постоянно контролировать всю Черную Команду. — Слова полились из него все быстрей, словно на допросе под фаст-пентой: — Я хочу держать их под контролем, заставлять их вести себя культурно, потому что не желаю попасть в психушку. Хочу контролировать мой собственный мир. Но не хочу быть обязанным к этому ежесекундно. Хочу просто... быть.

Карин, склонив голову, смотрела на него пристально, меж ее бровями пролегла морщинка. Она пыталась понять. Под этим взглядом Марк чувствовал себя так, словно его череп очистили, как апельсин, и разобрали на дольки. Наконец ее взгляд смягчился.

— Я хочу... — проговорила она, мечтательно понизив голос. — Хочу сделать тебя счастливым. И не беспокоиться о том, как именно это сделать.

— Я тоже хочу сделать тебя счастливой, — торопливо подхватил Марк, чувствуя, что разбит наголову.

Карин рассмеялась и покачала головой.

— Прекрати рефлексировать, Марк. Ты контролируешь разум, а все эмоции отдал в руки Черной Команде. Забери их назад, хотя бы ненадолго.

Она склонилась к Марку и поцеловала.

— О‘кей, — прошептал Марк, когда смог хоть что-то сказать. Карин просто рассмеялась и продолжала трогать его, целовать, делать то, что сама хотела. Не то, что она считала нужным сделать, или что, по ее мнению, он от нее ждал. Но то, что хотелось ей самой.

А хотелось ей, очевидно, удушить его нежностью. Она обвила его, пользуясь преимуществом длинных рук и ног, захватила в объятия столько, сколько могла, и целовала его всюду, куда могла дотянуться. Только ощутив ее вольные, не связанные никаким условностями касания, Марк осознал, насколько осторожна она была прежде с ним. А он — с нею. Каждый из них так хотел угодить другому, что игнорировал свои собственные желания и оставался не вовлеченным сам.

А теперь он тонул в Море Карин, до полного обожания. Он расслабился в своих путах, поплыл.

— Мне так нравится, — прошептала она ему на ухо и поцеловала туда же, — нравится получить шанс хоть раз взяться за тебя как следует. И нравится знать, что ты мне это позволяешь.

— Хм-м, — радостно промычал Марк, не желая отвлекаться на какие-либо слова. Карин просто рассмеялась ему на ухо и продолжила.

Позже, много позже, когда они доползли до кровати и уже задремывали, Карин пихнула его в бок.

— Мпф? — невнятно выдал он, зарывшись в ее грудь.

— Мы же... мы не должны устраивать такое каждый раз, верно?

Марк обдумал вопрос. Поднял глаза, смерил ее сладострастным жадным взглядом и признался:

— Не каждый.

А потом накинулся на нее.

Этой ночью Пыхтун был очень, очень доволен.