Жизнь под одной луной (джен)

Тишину ночного неба прорезал грубый рев мотора и восторженный девичий визг.

— Ру-у-уди! У меня получилось! Ура-а-а!

— Ой, Ники, ну не ори же ты так!

В небе выписывал фигуры высшего пилотажа потрепанный самолет немецких ВВС. За штурвалом — девчонка лет пятнадцати, на месте второго пилота — ее младший брат. И сейчас Нику больше всего волновало то, что у нее наконец-то вышло сделать мертвую петлю в этом самолете.

— Ты представляешь, как дедушка будет рад! Я отрепетирую как следует, а в среду мы устроим ему авиашоу! — тараторила Ника, сияя задорной улыбкой и дергая штурвал.

— Девчонки ужасно пилотируют, — буркнул Рудольф. Он желчно завидовал сестре — в восемь лет все-таки за штурвал боевого самолета не пускают. Даже если самолет списанный. И лет тебе восемь с половиной, между прочим.

— Сам такой, — фыркнула Ника, поправляя кислородную маску. — Глянь лучше, какая сегодня луна сумасшедшая.

— И правда, сумасшедшая, — с удивлением согласился Рудольф. Они достаточно долго молчали, глядя на огромную белую луну, а курс был взят прямиком к ней. Нос самолета задрался под приличным углом, мотор гудел очень ровно, приборы показывали отличное состояние.

— Представляешь, в полнолуние оборотни превращаются в зверей, — восхищенно сказала Ника. — И у вампиров жажда крови. Мрачная романтика!

— Ага, а еще шизофрения обостряется! — съязвил Рудольф.

— Вот все ты норовишь испортить! — обиделась Ника.

— А ты все время лезешь вперед! И все потому, что ты старшая, и из-за этого всем все равно, что ты девчонка! — последнее слово звучало, как оскорбление.

— А ты маленький глупый мальчишка! — отозвалась Ника. Она обиженно сжала губы, вцепилась в штурвал и положила самолет на бок.

— Штопор? — деловито осведомился Рудольф.

— Бочка. А потом штопор. Потом еще раз мертвую петлю — и домой. Времени уже полно, — так же деловито ответила сестра.

— Да ладно, время еще детское! — Рудольф старался подражать тону отца, но прозвучало это забавно.

— У нас горючего маловато, — пояснила Ника, беззвучно хихикая.

Фридрих смотрел из окна на светло-серое ночное небо с россыпью звезд и роскошной агатовой луной. На ее фоне самолет казался маленьким, и его лихие выкрутасы заставили мужчину улыбнуться. Ники, конечно, не знает, что он уже давно наблюдает за всеми ее тренировками. Девочке так приятно делать любимому деду сюрпризы… Но ведь достойная летчица растет, что тут скажешь! На этой машине взлететь-то без проблем сложно, не то, что фигуры выписывать.

А луна, несомненно, хороша. Даже вдохновляет. Свет призрачный, холодный и мягкий. Самолет, делающий искусный штопор, кажется каким-то необычным мотыльком. Пять, шесть, семь… Семь с половиной витков. Отлично. И снова мертвая петля… Надо же, впервые на этом самолете. Первый раз попробовала — и сразу получилось. И все время попадает на фон луны…

Жаль, что ничто под ней не вечно.

Мотор был заглушен, и сонный техник закрывал машину брезентовым чехлом. Ника и Рудольф стояли на краю взлетной полосы, одинаково задрав головы и всматриваясь в луну.

— Помнишь, мама рассказывала, что если найти, куда упирается лунный луч, то там будет дверца к королю гномов, — сказал Рудольф. Ника небрежно обронила:

— Ну конечно, а если спрятаться в платяном шкафу, то можно попасть в далекую сказочную страну.

Но она не ожидала, что эта скептическая фраза вызовет такую реакцию. Рудольф нахмурился, надул губы и сжал кулаки. Он был всерьез обижен. И с губ сорвался не то шепот, не то мысль:

— Ты злая…

Ника покосилась на луну. Холодный агат смотрел на нее с укоризной. Мол, разве можно нарушать такое волшебство? И Ника осторожно обняла братишку за плечи:

— Да ладно тебе, Руди… Знаешь, если в полнолуние найти в лесу потаенную поляну, освещенную лунным светом, и спрятаться, то можно увидеть танец фей и дриад.

— А кто такие дриады?

— Это нимфы деревьев. Знаешь, дриада Ива — она тонкая, печальная и с длинными светлыми волосами. Дриада Орешник — невысокая, веселая и с взъерошенными рыжими кудряшками. А фея Ландыш все время как невеста. Правда-правда, Руди, — Ника с надеждой смотрела на мальчика.

— Я не верю. Это все сказки, — упрямо сказал Рудольф. Он часто-часто моргал, чтобы не заплакать от обиды.

— Нет, не сказки. Это правда бывает. Просто многие этого не видят, вот и все.

— А кто видит? — буркнул мальчик.

— Только те, кто верит, — сказала Ника так, чтобы Рудольф понял — это очень важно.

— А эльфы? — сдался Рудольф.

— А эльфы играют на флейтах, скрипках и колокольчиках...

Две фигурки смотрели на луну. Одинаковые мечтательные улыбки блуждали по лицам обоих. Мечты, живущие под одной луной, были совсем разные, но как никогда сильно сегодня верилось в чудеса. Вот и казалось Рудольфу, что он слышит легкую веселую мелодию флейт, на которых играют эльфы, а Ника грезила, что вот-вот ночное небо прорежет луч сияния, в котором спустится прекрасный белокрылый ангел и коснется ее своей нежной рукой. А значит, будут настоящие крылья и будет настоящий полет…

Но это были только грезы. А луна, далекая, холодная и неприступная, едва ухмылялась, глядя на мир, лежащий в ее власти.

— Шер-Хан теперь попал в историю, — сухо сообщил Эдик и уставился на приборную доску. Я покосилась на него: нет, сегодня наш штурман не шутил.

— А что случилось? — я постаралась говорить как можно отстраненнее.

— Ничего особенного. Во-первых, потерял сознание при тройной перегрузке. Во-вторых, заявил, что перегрузку ему поставили раза в два больше, чем положено, и виноваты во всем врачи. В-третьих, закатил жуткий скандал у комендаторе, — вкратце рассказал Эдик и отгородился от мира газетой.

— Так это ж его… Того… — выразительно присвистнул Андрис.

— Вот именно, — ответил Эдик. — Плюс его еще и в черный список занесли.

— Это что же получается, ему теперь прав не видать, как своих ушей? — дошло до меня.

— Ничто не вечно под луной, — Эдик пожал плечами, и в этом движении выразил всю оценку произошедшего: мол, сам виноват, раз вел себя, как мокрая курица. Андрис отреагировал презрительным хмыканьем, а мне ничего не оставалось, кроме как вздохнуть с таким видом, будто на моих плечах вся тяжесть мира.

— Стась, возьми-ка левее. Мы с курса сейчас собьемся, — сказал Эдик совершенно другим голосом.

— Есть, ваше благородие! — отозвалась я. — Сию минуту будет исполнено!

— Отлично, поручик, — привычно ответил Эдик.

— Гляньте, Луна! — возбужденно завопил Андрис. Мы бросили свои дела и прилипли к единственному иллюминатору. Луна, единственный естественный спутник нашей Земли, величественно проплывала мимо. Она была огромная и наполовину освещенная, а терминатор — граница света и тьмы — казался ужасно неестественным. Мы в торжественном молчании проводили Луну и вернулись по местам. Без управления корабль привычно скосил вправо на несколько градусов, и пришлось сразу же наставлять его на путь истинный.

— Слушайте, вот подлунный мир — это как? — вдруг спросил Андрис.

— Ну, который под луной, надо полагать, — язвительно ответил Эдик.

— Да я не о том, тьфу на тебя. Я же образно. Вот мы сейчас относимся к подлунному миру или нет? — кажется, потянуло нашего Андриса на философию.

— Нет. Мы сейчас лунатики, — ответила я прежде, чем успел съехидничать Эдик.

— А все-таки? — не унимался Андрис.

— Наверное, пока мы причисляем себя к землянам, мы все еще существуем в подлунном мире, — ответил Эдик почти серьезно. — Вроде как подлунные создания, родились-то и выросли под Луной.

— Ага, как же. «Земляне, идите на фиг, вас не спрашивали», — сказала я. — В таком случае, что ты можешь сказать о себе? Ты ж у нас на Луне родился, а вырос вообще черт знает где.

— У меня гражданство земное! — гордо заявил Эдик. — А вырос я не там, где ты предположила, а на околоземной станции «Сварог»!

— Ой-ой-ой, какие мы важные! — меня потянуло спорить. — Шер-Хан тоже такой важный был, пока усы не оборвали. Теперь вон сидит под Луной. Наблюдает за ней, как японец в день любования.

— Стасек, так я не понял, мы о чем спорим? — Эдик явно тянул время, придумывая ответ.

— Вообще-то речь сначала шла о принадлежности экипажа «Стрелы-14» к подлунному миру, — подал голос Андрис.

— Итак, Эдуардо, спрашиваю вас — считаете ли вы себя лунатиком? — после серьезного тона Андриса хотелось заржать в голос, поэтому я отвернулась и сделала вид, что шибко увлечена приборами.

— Невиновен! — быстро ответил Эдик. — Кстати, давай-ка курс на посадку. Пора.

— Ясно, — я проверила. И впрямь, пора на посадку.

— Вот сейчас приземлимся в подлунный мир и разберемся, кто лунатик, а кто нет, — сказал Андрис.

— А может, приколоться над диспетчером? Мол, прибывает к вам экипаж лунатиков… Если сегодня Ташка дежурит, будет весело, — предложил Эдик.

— Ну уж нет. А если не Ташка? — грозно спросил Андрис.

— Сдаюсь, — буркнул Эдик. Я доложилась диспетчеру, как обычно. Диспетчер был незнакомым парнем.

Посадка ничего так получилась, почти хорошо, если учесть толпу торговых суден на посадочной полосе.

Мы выгрузились, сдали все, что полагалось сдать, и были отпущены на волю. Уже стемнело, и здоровенная, по-глупому желтая Луна смотрела на нас сквозь рваные облака. Она напоминала мне старую деву, по привычке кокетливо прикрывавшуюся вуалью при виде кавалеров.

— Вот Луна. Вот мы под ней, — сказал Андрис и сел на край подстриженного газона.

— Может, как раз сейчас мы и являемся жителями подлунного мира, — отозвался Эдик и устроился рядом.

— Жителями… Да мы хоть живем тут? Так, прилетим раз в полгода, да и то все бегом, а потом снова в разнос, — проворчал Андрис.

— Задолбал ты меня, пессимист-неудачник, — беззлобно ответил Эдик. — Сам толком не знаешь, о чем хочешь знать.

Я села рядом с ними, а потом разлеглась на коленях у ребят и сказала:

— Итак, экипаж «Стрелы-14», сейчас, перед этой Луной и перед своим командиром, что вы можете сказать о себе?

— Мы — лунатики подлунного мира! — торжественно произнес Эдик и отсалютовал Луне.

— Аминь, — закончил Андрис, и мы рассмеялись.

Кусок сыра, по ошибке названный Луной, висел в небе, едва прикрытый рваной серой оберткой. И все равно этому куску сыра принадлежал мир. Бестолковый, суетливый, беспорядочный и веселый подлунный мир. Аминь.

В доме были волны возмущений. С четко определенным периодом возмущение приходило к нему, потом откатывалось, наступали полчаса тишины, и снова — волна.

— Когда ты займешься своей комнатой?

— Пап, я учусь. Не мешай, — Александр сделал умный вид и уткнулся в большой том «Общей физики».

— Ты учишься, как проклятый. Отвлекись на час и заодно прибери в комнате. У тебя тут жуткий бардак, — повторил отец.

— А ты знаешь, что если я буду делать уборку, хаос возрастет? — пробормотал Александр. Отец нахмурился, не расслышал тихих слов. Александр повысил голос: — Понимаешь, любой процесс, совершаемый в системе, в данном случае — в комнате, только увеличит термодинамический хаос.

Отец постоял, помолчал в дверях. Потом развернулся и вышел. Цикл закончился. Через полчаса волна вернется. Александр засек время и отодвинул книгу. Потом достал из ящика стола большую тетрадь и вооружился ручкой.

— Так, и на чем я там остановился?

Он пробежал глазами по уже написанным строчкам, кое-что вычеркнул, кое-что добавил и продолжил текст.

По воле Александра в далеком прошлом две армии сошлись в кровопролитном бою. Он почти слышал крики раненых и боевые кличи, видел, как свистят стрелы татар и как взмахивает мечом русский князь. Оторвавшись на мгновение от тетради, Александр посмотрел в окно.

Зимой темнеет рано. А напротив окна — пустота, край города и край земли. И луна. Небольшая, идеально круглая и ровная. И светит прохладно и свежо.

«Бой затянется до ночи, и над войсками взойдет луна… — подумал Александр и с новой силой застрочил. — Только не такая. Эта слишком четкая, как физическая формула. Там нужна большая, кривоватая и красноватая луна. Такая, чтобы сразу стало ясно — под ней ничто не вечно…»

Александр вовремя покосился на часы — момент волны неумолимо приближался. Тетрадь была спрятана в ящик, ручка отброшена в сторону, страницы учебника — немного пролистаны. Он уже давно все выучил.

— Так, ну что у нас с термодинамическим хаосом? — осведомился отец, встав в дверях. — Не вижу изменений.

— Разумеется. Зачем же нам хаос? — серьезно спросил Александр. Отец вошел, сел на диван и задумчиво посмотрел в окно. Александр заинтересованно следил за ним — волна стала другой. Возмущение пропало.

— Энтропия у тебя зашкаливает… — вдруг сказал отец. Александр поперхнулся:

— Чего?

— Что, до сих пор не выучил статистическое толкование энтропии? — отец подмигнул.

— Мера неупорядоченности системы… — на автомате ответил парень.

— Вот-вот. Эта система, — отец оглядел комнату, — просто образец неупорядоченности.

— Она у меня замкнутая, и энтропия возрастет, — попытался возразить Александр. Отец фыркнул:

— Где она у тебя замкнутая? Окно открой. И не дури. На улице, кстати, тепло. А мама скоро вернется. И тогда тебе уже будет не до энтропии и не до хаоса, Эйнштейн. Давай-ка, займись процессами в своей незамкнутой системе, а мне пора ехать на вокзал и встречать повелительницу упорядоченных систем.

— Ага… — тупо сказал Александр. Отец встал и неторопливо направился к выходу. — Пап, постой! А ты что, разбираешься в физике?

Отец снял очки, протер стекла, посмотрел на них и снова надел.

— Когда-то я очень увлекался физикой. Но потом пошел в журналисты. А вообще-то физику я до сих пор знаю получше тебя.

Александр так и просидел в глубокой задумчивости, пока не хлопнула входная дверь. Потом он встал, взял телефон и подошел к окну. Вот-вот должен был раздаться звонок.

Звонок все равно оказался неожиданным. Четкая луна-формула смотрела на Александра хладнокровно и выжидающе.

— Алло? — произнес он в трубку и почему-то воровато огляделся.

— Ты не поверишь! — вместо приветствия выдохнул голос. — Выпустили на день раньше, и полтиража уже расхватали!

— Шутишь? — недоверчиво нахмурился Александр.

— Сам такой, — обиделся голос. — Не веришь — проверь. Но ты, оказывается, уже знаменит! Помнишь, ты писал рассказы и вывешивал в Интернете?

— Ну?

— Какой-то парень растиражировал их по всей Сети, и ты стал дико популярен. А когда читатели узнали, что выходит твоя первая серьезная книга, то сразу стали готовиться к штурму магазинов.

— Что ж ты мне раньше-то не сказал? — возмутился Александр, но на самом деле он был безумно рад.

— Сю-у-урпри-и-из, — протянул голос. — Ты же родителям тоже сюрприз решил устроить, нэ?

— Сам такой, — мстительно сказал Александр и повесил трубку. Луна, белая с зеленоватым оттенком, удивительно четкая и ровная, без всякого интереса смотрела на него. Ее ничто не волновало — ни раскупленные книги, ни сюрприз, ни дурацкое словечко «нэ», ни энтропия, ни термодинамический хаос. Ее не волновал даже мир, лежащий под ней.

— Высокомерная же вы дамочка, — строго сказал ей Александр и открыл окно.

Луне было плевать. Она светила ровным, каким-то ненастоящим светом и отстраненно смотрела вдаль.

— К слову «любовь» есть хорошие рифмы, кроме «кровь»? — спросила Катя.

— «Морковь», — немедленно влезла Настя.

— Отвали, — обиделась Катя и уткнулась в свою тетрадь. Лиза перекатилась по зеленой траве и с интересом заглянула ей через плечо:

— А здорово выходит! И правда, «морковь»!

— Отвали, — и Катя обиделась на вторую подругу. Лиза встала, подошла к мосту через речку. Настя сидела на нем и болтала ногами в воде. Пикник на троих был в самом разгаре.

— И только ты — моя любовь, лишь ты, прекрасная морковь! — с чувством сказала Настя.

— Морковь прекрасна, спору нет, но все ж полезней… — Лиза задумалась и выпалила первое, что пришло на ум: — Шпингалет!

— Мне шпингалет не по душе, ведь он — избитое клише, — невозмутимо ответила Настя.

— Коль шпингалет тебе не гож, возьми сервант — он так хорош! — нашлась Лиза. Катя хихикнула, что-то записала.

— Ах, но ведь он так одинок! — Настя трагически заломила руки, придумывая продолжение. — Хоть это вовсе не порок…

— Смотри, Луна! Опять одна! — Лиза показала на небо. Там действительно висела бледная половинка Луны, как иногда бывает летом.

— Ни шпингалета, ни серванта, ни морковки, а в небе только звезды-полукровки, — ответила Настя.

— Почему «полукровки»? — вполголоса спросила Катя. Настя легкомысленно пожала плечами и ткнула Лизу. Та отозвалась:

— Если имя тебе Луна, оставайся всегда одна!

— Ты так жестока, как чертополох, услышь тебя Луна — какой переполох! — в игру вступила Катя.

— Чертополох не любишь ты? Что же, тогда тебе кранты! — Настя вопросительно уставилась на Лизу.

— Чума на оба ваши дома, уйду из этого дурдома, — сказала та. — Или это не считается?

— Не считается, плагиатчица! — Настя ущипнула подругу. — Давай-ка своими словами.

— Ладно… — Лиза призадумалась. — Постойте! «Нет» вражде скажите! И по цветку себе сорвите.

Катя открыла рот, чтобы сказать в ответ колкость, но тут грянул гром, и на них обрушилась неожиданная летняя гроза.

— До завтра, девчонки! — и Лиза нырнула в свой «Форд». Катя помахала и вприпрыжку побежала к дому — благо, жила неподалеку, а Настя неторопливо побрела к стоянке — она любила дождь.

— Профессор, вам факс странный пришел, — лаборантка влезла, как всегда, некстати. Профессор Валуйская оторвалась от микроскопа и взяла бумагу. На ней было всего две строчки:

«Ну что, опять ты, как Луна?

Опять работаешь одна?»

Откатившись на стуле к соседнему столу, Анастасия Валуйская написала чуть ниже:

«За что Луну мы так тревожим?

Совсем ведь это нам негоже!»

— Отправьте по этому номеру, — невозмутимо сказала профессор лаборантке и вручила ей факс и визитку. — Сейчас же. И ничего не спрашивайте.

От возвышенных и творческих размышлений о том, какой салат взять на обед, директора крупного туристического агентства оторвала секретарша:

— Екатерина Евгеньевна, вам факс.

На стол легла тонкая бумага. Екатерина Евгеньевна пробежала ее глазами, улыбнулась и взяла ручку. К четырем строчкам добавились еще две:

«Ну что ж, Луна нам не к лицу — согласна.

Но на пикник под солнцем не ходить опасно!»

— Отправь по этому номеру, — сказала Екатерина, возвращая листок секретарше. К листку была приложена визитка. Та недоуменно посмотрела на написанное и молча вышла.

Факс никто так и не удосужился починить, хотя по мнению Елизаветы Андреевны, это было в высшей степени позорно для такой организации, как министерство финансов. Поэтому каждый лист полз, как улитка по склону Фудзи. Елизавета терпеливо слушала кряхтение аппарата. Наконец, ей надоело ждать, и она вышла из кабинета. Двое девушек трудились над тем, чтобы аккуратно вынуть бумагу из факса.

— Ой, а это вам факс, наверное! — сказала одна из них. Елизавета присоединилась к борьбе с непослушной техникой, и вскоре листок бумаги был освобожден из плена. Прочитав ответы, она ухмыльнулась и вернулась в кабинет. Усевшись за стол и сделав серьезное лицо, Елизавета Андреевна призадумалась. Факс вряд ли примет еще одну отправку. Придется баталии прервать… Хотя, почему прервать?

Она решительно извлекла из сумочки мобильный и принялась писать SMS.

«Сегодня праздник лунный будет,

И нас никто за это не осудит.

Короче, в семь я у себя вас жду,

С вас — выпить, а с меня — еду».

— Главное, что сегодня полнолуние… — пробормотала Елизавета Андреевна, нажимая кнопку «Отправить». — И что завтра суббота.

Этим вечером бледная Луна наслушалась множество стихотворных шуточек о себе. А также о том, что к слову «любовь» есть только одна толковая рифма — «морковь».

— В полнолуние у нас должен быть голод, — назидательно сказала Вампирша.

— Ты консервативна, — возразил Вампир. — С какой стати луна должна влиять на нас?

— Это ты не у меня спрашивай, а у тех, кто эту легенду придумал, — Вампирша поправила кокетливую черную блузку и посмотрела вниз. С крыши небоскреба открывался замечательный вид на город.

— А мы, наверное, должны оборачиваться и рыскать по лесам, — поддакнул Веревольф.

— Ой, это же так банально и старомодно, — фыркнула Кицунэ и подвинулась к нему ближе. — И вообще, это европейская легенда.

— Ты уже сотню лет живешь в Европе. Почему бы не перенять традиции? — спросил Веревольф.

— А ты им следуешь? — контратаковала Кицунэ.

— Да ладно вам. Все равно всем нам плевать на полнолуние, — за спинами разговаривавших появилось Привидение.

— Наплевать. Но надо же о чем-то говорить, — сказал Вампир. — Впереди вечность, поэтому надо беречь темы. Вот и приходится говорить обо всем.

— Луна — это тоже вечная тема, — сказал Веревольф. — Поэты, художники… Многие смотрят на луну.

— Это всего лишь каменная глыба, висящая в пустоте, — Кицунэ пожала плечами.

— Ну, так это уже странно. В пустоте. Кусок камня. Ни на чем. И так сильно отражает свет, словно зеркало, — мечтательно сказала Вампирша.

— Мне довелось побывать там, — Привидение взметнуло клочок савана, отдаленно напомнивший руку. — Пустота. Пыль.

— А говорят, там американцы что-то ужасное увидели, — Кицунэ мечтательно потянулась, качнулась к краю. Вампир обернулся к Привидению:

— А ты-то что там делало?

— Иногда я бываю вдали от мира, — ответило Привидение. — Ищу.

— Что? — спросила Вампирша.

— Все, — коротко ответило Привидение. Клочок тумана переместился ближе к краю крыши, замер и добавил: — Сегодня в мире тихо.

— Полнолуние, — хихикнула Кицунэ. — Поэты и художники страдают, шизофреники обмотаны смирительными рубашками, а остальным людом обедают такие, как мы.

— Конечно, — согласился Веревольф. — Тогда мы-то почему сидим?

— А ты ненормальные, — сказала Вампирша, наклоняясь, чтобы ущипнуть Кицунэ.

— Ты — точно! — отозвалась та, потирая руку. — Сумасшедшая.

— И ты тоже, — добавил Вампир. — И я, и он. И Привидение.

— Верно, — глухо сказало Привидение. — Верно.

Четверка грелась в холодном лунном свете. Вампирша думала, что она иногда консервативна, но это романтично и привлекательно. Вампир думал о том, что у его спутницы глаза такие же светло-серые и холодные, как лунный свет. Кицунэ вспоминала Луну в Японии — огромную и почему-то всегда чуть розоватую. Веревольф украдкой любовался ее профилем.

А Привидение наблюдало за ними. Оно всегда искало судьбы. Вот еще четыре… Сумеречные судьбы, интересные, приправленные хитросплетениями интриг.

Луна же смотрела на них без всякого интереса. Она привыкла к ним за последние три века. Эти четверо часто спорили под ней, вместе и по отдельности. Что ж, можно сказать, что полнолуние на них явно влияет.