Вопреки всему (гет)

Габриэль стояла на берегу холодного моря, рядом с домом Флер, и размышляла о смысле жизни. Банально, скучно, неинтересно, но… так необходимо. Необходимо разобраться во всем. Понять. Сделать хоть что-то, чтобы сохранить тот мир, в котором Габриэль жила, к которому она привыкла. Который был ей близок. Когда-то.

Габриэль обняла себя руками, дрожа от холода. Она решила, что все равно не зайдет в дом до того момента, когда окончательно для себя не решит, что же ей важнее: семья или без году недельный роман с неизвестно кем. Хотя, почему это с неизвестно кем? Виктор Крам — весьма известная личность в мире волшебного спорта. Главная фигура в сборной Болгарии по квиддичу. Красавец. Холостяк. Это все, что знала о нем Габриэль. Ни больше, ни меньше. Только эти факты, которыми «кормили» спортивные газеты воздыхательниц Виктора со всего мира, были ей известны. Только это он позволял знать о себе.

А ей хотелось знать немного больше.

Горячая, соленая слеза покатилась по щеке Габриэль, смешиваясь с брызгами ледяного моря. Ей было ужасно холодно, обидно и стыдно. Холодно от пронизывающего до костей ветра. Обидно от того, что самый любимый человек — старшая сестра — не понял ее. И стыдно за одну только мысль о том, что будет, выбери она Виктора. Нет, она не может отказаться от семьи! Или может? Снова эта дилемма в голове Габриэль не давала ей успокоиться.

Она села на камни, влажные и холодные, устало прикрыв глаза. Сколько еще времени Габриэль пробудет здесь?! Сколько раз Флер будет бросать ей вслед грозные взгляды?! Сколько раз Габриэль проклянет тот день, когда поделилась своим счастьем с сестрой… и потеряла его.

Холодный ветер все так же проникал прямо в душу, бередя что-то в самой ее глубине. Заставляя плакать, кричать, звать помощь… которая не придет. Никто и никогда не поможет Габриэль разобраться в себе. Потому что единственный человек, который мог это сделать, больше никогда не будет таким как прежде. Флер. Она больше никогда не поймет Габриэль. Потому что малышку Габи не вернуть: она выросла, а Флер так и не успела привыкнуть к этому. Не поняла, что сестра уже не семилетний ребенок. Вопросы стали сложнее — ответы не найдены. Безобразие…

Габриэль снова встала, подставляя лицо ставшему еще яростней ветру. Будь что будет! Жизнь дана на один раз, а использовать его, сидя в уютной комнатке в «Ракушке», она не хотела. Комнат много в каждом доме, может, и для нее найдется место.

Громкий хлопок трансгрессии унес Габриэль в темноту, где не было ничего: ни чувства вины, ни страха, ничего. Пустота, темнота, желанный покой. Она бы хотела остаться в той темноте навсегда, но, как ей было известно, ничто не вечно. Что-то обязательно ослепит снова, заставляя терпеть. Заставляя видеть все, всех.

Габриэль не хотела видеть. Она хотела чувствовать, слышать… но не видеть. Ничто не волновало ее души так, как звуки. Прикосновения. Тихий шепот и страстные объятия. В темноте ее абсолютно не волновало, кто обнимал ее, утешал. Только прикосновения. Только.

Мягкий свет уходящего за линию горизонта вырвал Габриэль из пучины воспоминаний, мечтаний и боли. Чтобы причинить большую. Вот он — закат. Вот оно — небо, окрашенное в бордовые и светло-розовые линии. Вот она — жизнь. Жизнь, которую Габриэль хотела прожить счастливо. Без обид. Без слез. Без. Просто без. Она еще сама не решила, без чего.

Габриэль чуть прикрыла глаза. Она мечтала ослепнуть, забыться и жить.

Тихий шорох снова вернул ее с небес на землю. Кто-то тихо, едва касаясь ногами земли, садовых дорожек, усыпанных желтыми листьями, шел к ней. Неспешно. Неторопливо. Невесомо.

— Габриэль?

Это он. Человек, чье имя заставляло сердце Габриэль биться чаще. Человек, который одним взглядом был способен бросить ее в дрожь. Человек, чьи теплые, сильные руки доводили своими прикосновениями до высшей степени безумства. Он стоял так близко. Рядом. Всего в нескольких шагах. Но Габриэль не могла сдвинуться с места.

— Что-то случилось? — ладонь Виктора легла на ее плечо, чуть согревая. Стоит ли говорить, что этим ненавязчивым прикосновением он разбудил в Габриэль столько чувств и эмоций, что она не выдержала. Повернулась к нему, не сдерживая слез и слов, что эхом отдавались в ее душе, бередя воспоминания. Заставляя мучиться от неведения, от неприятного осадка внутри…

— Виктор… Ты единственный, кто меня понимает. Единственный, кто остался рядом. Ты же не уйдешь? Ты же не поступишь как они? Как все те, кого я считала родными? Виктор, ведь этого не будет?

Габриэль не могла успокоиться, находясь в объятиях Виктора. Он что-то тихо шептал ей, гладя ее совершенно неуклюже большими ладонями по спине. Обнимал, пытался успокоить, вытирал слезы с бледных щек и снова гладил. Это еще одна вещь, которую Габриэль не хотела бы прекращать никогда.

— Габриэль, милая… Ну, что ты? Конечно, я останусь. Я не смогу уйти. Не смогу оставить тебя одну. Не смогу… слышишь? И не хочу.

Габриэль кивнула, прижимаясь всем телом к Виктору. «Он не уйдет,» — шептало ее испуганное сознание. Что-то внутри сжалось от одновременного удовольствия и страха: а вдруг, это все сон? Вдруг, Виктор уйдет, оставив после себя только горечь во рту? Как после чашки крепкого кофе… Габриэль ненавидела кофе. Ненавидела море. Ненавидела закат.

* * *

Тишина. Он любил тишину. Любил подолгу сидеть в безмолвной пустоте кабинета, глядя в окно. Если Виктора спросили, за что он любит жизнь, то он ответил бы: за тишину. За те редкие моменты абсолютного спокойствия, которые дарит ему тишина дня. А еще он любил ночь. Потому что только ночью тишина достигает своего пика. Только ночью тишину можно не только услышать, но и почувствовать. Кожей. Душой.

Виктор стоял неподвижно посреди покрытого сумерками сада, стараясь не замерзнуть окончательно. Габриэль, почему-то, была мокрой, холодной, и ему, словно отцу, хотелось ее согреть. Хотелось поделиться частичкой своего тепла с кем-то другим. Особенно — с Габриэль. С единственной, девушкой, которая так же бескорыстно, как и он, делилась с ним своим миром. Собой. Многие желали только брать, не отдавая ничего в замен. А Габриэль была другой. Самым храбрым и нежным одновременно человеком, которого он знал. Человеком, который мог отдавать, не прося ничего в ответ.

— Дома есть теплый плед и горячий шоколад. — Прошептал Виктор, чуть отстраняя Габриэль от себя, чтобы взглянуть в ее лицо. Бледное, с остатками туши лицо юной девушки смотрело на него с испугом и покорностью.

— Я замерзла…

Она шептала, глядя на Виктора и чувствуя себя в безопасности. Он не даст ее в обиду. Он не позволит ей остаться одной в этом жестоком мире, где принципы одерживают верх над любовью.

— Я знаю.

Такой же тихий ответ Виктора вызвал улыбку на лице Габриэль. Она сама не поняла, почему улыбнулась, а он готов был отдать все, чтобы увидеть это снова.

Габриэль опустила голову на грудь Виктора, чувствуя, что поступила правильно, сделав выбор в его пользу. В пользу любви.

Любовь. Что Габриэль знала о ней? Все и почти ничего. Она знала, что этому чувству нельзя противостоять. Знала, что только любовь дает силы для жизни. Но не знала, как сохранить ее. Не знала, сколько живет любовь. Не знала, почему она любит именно этого человека.

— Виктор, ты когда-нибудь любил? — Габриэль задала один из волнующих ее сейчас вопросов. Вопросов жизни и смерти. Ее жизни и ее смерти. Ей было важно знать его ответ.

— Любил…

Сердце Габриэль забилось вдвое сильнее. Следующий вопрос смешался с тяжелым вздохом и порывом сильного ветра, унесшим его в закат.

— Кого?

— Тебя.

Его ответ, ее вопрос… Короткие, волнующие. Вопросы, которые, несомненно, окончательно убедили Габриэль в странной мысли, поселившейся в ней не так давно. Мысли о том, что ради любимого и любящего человека можно пойти вопреки всему. Даже вопреки семье. Даже вопреки самой себе.