Опороченная (джен)

У Флёр — душа светлая, чистая, невинная в своём совершенстве, и даже крылья есть за спиной, размашистые, широкие. Такими — только тучи разгонять свинцовые в тяжёлом небе, что, кажется, вот-вот упадёт на плечи хрупкие. С такими — только подниматься ввысь, ближе к солнцу, ближе к сиянию, только темнота не пускает. Когда-то белоснежное оперенье укрыла мгла тёмной паутиной, мрачными сгустками, похожими на смолу облепляя идеально-светлое полотно крыльев, пачкая его, очерняя. Флёр вынимает черноту из сердца, но перьев очистить от давящего мрака не может — силы не равны, оттого ей и хочется метаться, уподобляясь тем безумцам, которых она, как спасения дева, забирает с грешной земли в Царство Всевышнего, оттого так хочется царапать грудную клетку и рвать опорочившие её нити, оплетающие крылья, будто колючей проволокой сдавливающие.

Тут, среди крылатых облаков, скрывающие свои занавесы тайн и судеб, что ангел умело сплетает в витьеватый гобелен, изредка царапая хрупкие пальцы, Флёр чувствует почти-что-свободу. Черные цепи умело обхватывают горло — не давая вздохнуть чистый воздух, руки — дабы не сделать случайно узор не тот, атласные ленты разных цветов чуть соединить не так, крылья — взлетать почерневшей душе негоже, синева неба и кристально-чистые облака не любят темноту. Флёр не тёмная, почти исправившийся ангел, которому так хочется взлететь туда, где сам Создатель проводит нежной рукой по земле, накрывая ту снегом и льдом, по деревьям, снимая листья и готовя к зиме, по людям, сохраняя их. Но Флёр любит людей и этот чистый воздух. Ведь с каждым вдохом ей остается совсем чуть-чуть. Но небо хранит свои тайны и тёмный маг — даже не демон — всякий раз уголками кривых уст печалится — ангелы от зла избавляются всё чаще.

У Флёр сердце чистое, живое, огненное — ангел даже не ангел, а сгусток пылающего пламени, чистого, слепящего и обжигающего. Словно исчадие Ада, только куда чище изнутри, там, где отсчитывает своё с каждым ударом механизм, там, где никому не достать. У Флёр пальцы ледяные на диво — ими она плетёт узоры на небесах, рисуя из перистых облаков витееватые линии и белоснежные завитки, пушистые и воздушные, похожие на овечью шерсть, — и тьма, заполняющая вены изнутри подобно чуме. Корона готова глотку себе рвать, забывая о крыльях за спиной, лишь бы снять с себя эту чернь, скинуть мрачную вуаль, что набросили на лицо, заслоняя обзор. Мир окрашивается в чёрный, когда тонкая материя словно сливается с бледным ангельским ликом, въедается в кожу — теперь не спасти, мгла засела внутри, разрослась, будто сорняк, оплетаясь шипастыми ветвями вокруг хрупкого сосуда души, выливаясь в него тёмной жижей. Эта почти-что-свобода больно давит на грудь.

Зереф смотрит сквозь искряще-черные сгустки и горячий обжигающий огонь — Ад не чужд — по венам течет злоба к миру сему и ангелам. Он — не демон, а почти что лжи и тьмы Создатель, сам себе господин. Зереф ухмыляется — ангел падает вниз, душа гаснет под огненными цепями, сковывая юное тело прекрасной девы. Флёр не дышит — сил не хватает. Флёр почти что кукла в его холодных руках. Зерефу хочется громко смеяться — ангел пуст и повержен, но демон рукой по алым волосам проводит, на секунду от сей злобы отвлекаясь — шелк локонов не темнеет. Пеплом осыпается на сизо-белые облака черная душа и крылья.

Небо расцветает алыми разводами крови, пятная белоснежные облака — Флёр, затаив дыхание, почти мертва, и огонь внутри медленно угасает. Тёмные пальцы, очернённые злобой и ненавистью, смыкаются на тонкой шее, не дают вдохнуть, отнимают последние песчинки кислорода — Зереф смеётся, окутывая павшего ангела непроглядной мглой, укрывая ею словно пледом, и Корона почти-не-противится, почти-не-цепляется за жизнь. Хрупкий сосуд души под напором заполнившей его желчи даёт трещины, разрушается медленно и мучительно, осыпается прахом на землю окрасившегося в чёрный мира, больше не годного — здесь только пепел и руины рухнувших стен.

Души у Флёр больше нет — сгнила она, пеплом осыпались крылья — атласные ленты судеб упали далеко в кристально-чистый облака.

Флёр больше нет.

Есть лишь тьма.