Испачканные крылья (гет)

Ранней весной небо загоралось особенным чарующим восходом и, переждав холодную ночь, окрашивалось причудливым, фантазийным омбре. По нежно-голубому небесному полотну вальяжно плыли розоватые пышные, словно сладкая вата, облака. И только солнце не торопилось показываться из-за могучих гор-исполинов.

Стинг часто приходил к карстовому озеру у их подножья. Обмельчавшее, изредка покрытое тонким слоем потрескавшегося льда, оно манило, настойчиво звало в свои холодные безжалостные объятья. Вдохнув утренний туман полной грудью, Эвклиф слабо улыбнулся. Ему бы с головой уйти под воду, укрыться бы одеялом из почти растаявших льдин и вместе с ними, как только весна окончательно вступит в свои права, стремглав нестись по горным ручьям. Ему бы сбросить с плеч тяжкую окровавленную ношу и, утопив её в потускневшей синеве вод, подобно гордой птице, взлететь… Вот только берег не пускает.

Безжизненная промёрзлая земля цепко сковала белоснежные крылья, даря осознание неизбежного. Сегодня тридцать тысяч воинов пойдут за ним.

Пойдут, чтоб умереть.

Озарённый первыми солнечными лучами, Стинг всматривался в даль, словно мог разглядеть в редком тумане что-то неподвластное человеческому глазу. Никогда прежде доспех не казался ему таким тяжёлым. Позолоченный нагрудник больше не оттенял блестящие блондинистые волосы, а инкрустированные драгоценными камнями эполеты будто и вовсе померкли. Однако, больше всего глаза резали светлые рукава нательной рубахи, изредка видневшиеся из-под брони. Чистые, немного помятые, как и его душа. Сегодня они окрасятся багровым ядом чужой крови.

Будучи наследником княжества Света, Стинг уже который год оборонял свои земли от вторжения посланцев Тьмы. Нагловатый, уверенный в себе, слегка вспыльчивый и до невозможности смелый он любил помахать кулаками и часто устраивал дружеские спарринги с кем-то из своего войска, вот только в этот раз беззаботные дни обратились хмурыми грозовыми облаками, и они вовсе не намерены были уплывать по небу. Но им недолго осталось ждать, чтоб оросить землю своими слезами.

Война неутомимо гналась за Эвклифом по пятам, протянув огненные лапы. И не от кого ждать помощи: горный хребет без доли жалости захлопнул клетку. У Стинга есть лишь письмо от Великого князя Фиора, обещающее поставку союзных сил в течении недели, и пару часов, чтоб привыкнуть к весу иллюзорного камня из тридцати тысяч жизней, который всё сильнее затягивал привязанную к горлу веревку.

Внезапно сзади послышались осторожные, кроткие шаги. Невесомые, словно ступни и не касались земли, но тем не менее, медленные, пышущие усталостью, будто каждое движение давалось с невероятным усилием. Спустя мгновение бледные нежные руки коснулись спины, слегка обнимая. Родные. До дрожи знакомые.

— Доброе утро, Юкино, — Эвклиф шумно выдохнул, плавным неторопливым поворотом разрывая объятья.

В ответ лишь протяжный тяжёлый кашель.

Она для Стинга легкая, неуловимая, воздушная. Окутанная серебристым мерцающим туманом. Кажется, сейчас зачерпнёт немного в руки и тонкой кружевной шалью накинет на худощавые плечи, скрытые от посторонних глаз дорогой сияющей парчой. Вот только Эвклифу так не нравится. Измученная, томная, с едва ли не прозрачной кожей, сквозь которую сеткой проступают капилляры. В этом призрачном одеянии Агрия казалась ему до боли далёкой, словно, сорвись с водной глади ветер, и она, блеснув на каплях росы, растворилась бы, как мираж.

Страшно. Шершавые, покрытые шрамами руки дрожали, а на лбу проступила обжигающая холодом испарина. Стинг уже и сам не помнил в который раз мысленно проговорил заученную наизусть молитву.

«Проживи ещё неделю, — и внутренний голос слабый, взволнованный, словно сам Эвклиф — солнце, пред небесной дланью склонившее колени. — Прибудет подмога, и я найду способ изгнать хворь, пожирающую твоё тело.»

Ради этого ему, как ни мерзко осознавать, не жаль бойцов. Лукавым предприимчивым торговцем жизнь предложила сделку, от которой он не в силах отказаться: три десятка тысяч невинных жизней в обмен на семь, словно кислород, необходимых дней. Миг, и Стинг, удручённый игрой собственных мыслей, опустился на опустошённую морозом землю, преклоняя перед Юкино колено. А голова, некогда украшенная гордым, высоко поднятым подбородком и победной ухмылкой, поникла под давлением зажимающего её в тиски выбора. Вот только он давно сделан.

Душа у князя Света очернённая, давно превратившаяся в кровавое месиво, прижжённое слабой свечой совести. Стоя на иллюзорной шахматной доске, Эвклиф не верил больше, что играл за белых. Ведь сними дешёвую краску — все фигуры тёмные. Как и он сам.

Совсем скоро «король», рыдая, начнёт восхождение по головам собственных пешек, выстроит неприступную скалу, и безвольно сорвётся вниз.

Ради «королевы».

Излишние пояснения отпали по ненадобности: в пронзительном хмуром взгляде прищуренных карих глаз читалась глубокая, бездонная печаль. Казалось, в них, отражаясь, проплывали посеревшие косматые тучи.

— Возвращайтесь, Стинг, — в её хриплом, давно сорванном голосе играла какая-то хрупкая, почти незаметная нежность. — Я буду ждать.

В свете мягкого утреннего солнца Агрия так же изящно и безжизненно, как всегда, склонилась над Эвклифом, украдкой касаясь его лба бескровными пересохшими губами.

Какая мелочь.

Вот только призрачные крылья Стинга, опалённые собственным светом, снова становились белыми.