Заветный экспонат (гет)

Темнокожая девчонка с фиолетовыми волосами издает протяжный свист, когда демонстрация голографической проекции подходит к концу.

— Ух ты. Он и правда был просто отпадный.

Несколько других ребят из группки студентов хихикают, и, очевидно, тоже с этим утверждением согласны. Музейный гид — дружелюбная, круглолицая блондинка с бледной кожей и серебристыми глазами — неохотно улыбается.

— Определённо, Финник Одэйр не без оснований считался одним из самых желанных мужчин в Панеме. К сожалению, его физическая привлекательность сослужила ему плохую службу, когда его Игры закончились. Как выяснилось позднее, его телом торговали — против его воли и по очень высокой цене. Хотя документальных свидетельств по этому вопросу не много, те бухгалтерские записи, которые до нас дошли, говорят о том, что, с поправкой на инфляцию и курс валют, на средства, полученные в обмен на внимание мистера Одэйра, мог бы целый год просуществовать целый небольшой город. Или, как их называли в старину, один из беднейших дистриктов. Агитационные материалы того времени, — она делает жест в сторону плакатов, выставленных под стеклом. — представляли его в роли своего рода повесы, но в действительности все его так называемые «победы» были ему навязаны.

Высокий блондин с кожей цвета корицы морщит нос от отвращения.

— Это просто мерзко.

— И очень печально, — вставляет крошечная рыжеволосая девушка, — То, как он читал это стихотворение! Казалось, что он на самом деле кого-то любил.

— Отличное наблюдение, — женщина приподнимает брови. — Дело в том, что, пока на публике разыгрывалась история Несчастных Влюбленных из Дистрикта Двенадцать, за кулисами складывалась совсем другая любовная история.

Пока некоторые из студентов блаженно вздыхают от того, как все это жутко романтично, некоторые из них переглядываются и смотрят на гида скептически.

— Да как вы можете это знать наверняка? — спрашивает один из них. — Это было сотни лет назад.

Глаза гида загораются.

— Ну, ответ на это сможет дать нам следующий экспонат, один из самых ценных в нашей коллекции.

Сделав жестом знак двигаться вперед, она подводит их к большому приземистому темному цилиндру. Сначала на нем ничего не видно, но, когда отстающие подтягиваются и его окружают, она нажимает кнопку и на поверхности появляются проемы. В мягком голубом освещении внутри цилиндра обнаруживается невероятно древний лист бумаги.

— По понятным причинам, до Третьей Квартальной Бойни существовало очень мало письменных свидетельств о закулисной жизни Победителей за пределами Капитолия. Их жизнь проходила под строгим негласным надзором, и, можно сказать, почти что непублично. А представленный здесь экспонат — уникальное доказательство еще и того, что восстание было организовано отнюдь не только с подачи Дистрикта Тринадцать.

Она делает паузу и дарит им печальную улыбку, прежде чем нажать очередную кнопку.

— И это заставляет меня плакать каждый раз, когда я это слышу.

Ломкий женский голос так неожиданно доносится из динамиков, заключенных в цилиндре, что заставляет студентов подпрыгнуть.

— Не могли бы вы, пожалуйста, представиться и рассказать, почему документ, который вы собираетесь прочесть, так много для вас означает? — произносит этот голос бодро.

— Меня зовут Маркус Картрайт, — отвечает серьезно голос пожилого человека, — И я собираюсь прочесть то, что мой пра-пра-пра дедушка написал моей пра-пра-пра бабушке.

— Вы можете начать, когда будете готовы…

Моя ненаглядная Энни,

Я пишу это, зная, что через два дня отправлюсь на Голодные Игры в самый последний раз. Хотя есть надежда, и есть определённый план, вероятность, что я буду убит, весьма высока. Я отдаю это письмо Хэймитчу, он же передаст его повстанцам, которые уже спешат забрать тебя в Тринадцатый, где ты будешь в безопасности. Ты должна пойти с ними, Энни. Ты должна.

Я пытался написать это письмо десятки раз с момента, как сел в поезд, который унес меня от тебя. Я смотрел из его окна на морские волны, которые разбиваются о скалы в нашем дистрикте, в надежде найти в них вдохновение. Но все, о чем я мог думать, это только твое милое лицо. И о том, что бы я сделал, окажись ты еще хоть на день в моих объятьях. Эта мысль неотступно преследовала меня и отвлекала.

Но среди всего этого ужаса было нечто, что вело меня вперед, позволяло мне есть и даже спать. Не важно что случится со мной на арене, Энни, ты будешь свободна.

Если я погибну, ты Сноу будешь больше не нужна. Ты сможешь жить в своем маленьком домике у залива, ходить каждое утро по песчаному пляжу и солнце будет сиять в твоих волосах. И не будет никаких камер, чтобы приглядывать за тобой, когда ты покидаешь дом. Никакого страха, что тебя подслушают. И не останется больше никого, что захочет тебе навредить. А ты будешь счастлива, Энни. И ты будешь продолжать жить без меня, ведь мы оба знаем, что из нас двоих ты — бесконечно сильнее.

А если я останусь жить… о, моя сладкая Энни, если я буду жить, ни один человек из ныне живущих и из живших прежде на свете не может себе представить радости, с которой я снова тебя увижу.

Но прямо сейчас, за два дня до моей возможной смерти, я хотел бы, чтобы этот день уже настал.

Несмотря на то, что мне известно, и на абсурдную жестокость ситуации, в которой он находится, я обнаружил, что невыносимо завидую Питу Мелларку. Тебе бы он наверняка понравился. В мире он видит лишь разные грани прекрасного, так же, как и ты, и в вас обоих есть это не сразу заметное глазу истинное мужество. Это мужество позволяет ему разыгрывать на публику фальшивый роман с женщиной, которую он действительно любит, зная при этом, что, пока их насильно заставляют быть вместе, они никогда не смогут быть вместе на самом деле.

А то, что я решился тебе написать — случилось лишь оттого, что я видел его только что.

Они сейчас на крыше Тренировочного Центра, вдвоем, и, когда я увидал их через окошко в двери, ее голова покоилась у него на коленях. Она спала. А ее волосы, сплетенные в десятки крошечных косичек, расползлись вокруг точно щупальца медузы. У него же на голове был пышный венок из цветов, перетянутых темными виноградными лозами. Хотя его вид кто-нибудь (ну, конечно, не ты) мог бы счесть дурацким, я в жизни не видел человека, который выглядел бы так же абсолютно царственно.

Я не мог оторвать глаз, хотя и знал — то, чему я стал свидетелем, для них обоих совершенно ново, не похоже на все их прежние взаимоотношения. На моих глазах рождалась невыносимо прекрасная трагедия. Солнце опускалось за горизонт, и его волосы превратились в чистое золото.

Когда он ее разбудил, она так взглянула на него, будто прежде никогда не видела, они прильнули друг к другу и вместе смотрели на оранжевый закат. Я видел, как трепещут ее руки, так, будто она хотела обвить их вокруг его талии, но сомневалась, как это сделать, потому что прежде с ней такого — по ее собственной воле — не бывало. В конце концов она, просто потянулась и убрала несколько примятых цветов прочь от его лица.

И он был королем, пусть и не долго, королем этого сияющего всеми оттенками заката, ускользающего дня.

Оно ведь все же существует, Энни, то место, где день и ночь встречаются и в результате этой встречи все в мире наполняется покоем, любовью и невыразимым счастьем, утекающим в бесконечность.

Где бы оно ни находилось — именно там я буду вечно ждать тебя.

Твой каждой частичкой моего сердца и души,

Финник.