Змеиное гнездо (джен)

Деревенька на краю пустоши провожала охотника на бестий возбуждённым гулом голосов. Были и пожелания удачи, и проклятия в адрес колдуна, и пессимистичное «да сгинет он там, зуб даю», и детская болтовня о том, какой у него большой топор. Йорм (вообще-то его имя было несколько длиннее, но жители этих земель обычно считали полный вариант слишком сложным) слышал всё, но молчал. Время для разговоров прошло, и ему не нужны были ни причитания баб, ни напутствия скупого старосты, ни ханжеские благословения жреца. Особенно без надобности — последнее: Четыре бога для северянина были чужими. Он верил в другое. Сейчас в основном в свою секиру и лук. Хотя и пара новых метательных ножей с серебряной нитью в лезвиях, пожалуй, заслуживала доверия.

Обычно Йорм, прозванный Змеем, не брался за решение подобных проблем. Его профилем были бестии и химеры, безмозглые хищные твари, а не разумные существа. Но уж очень сильно уговаривали его крестьяне, измученные мерзостями, творимыми тёмным магом. То проклянет скот или урожай, или вот свадьбу недавно… так что у жениха потом в постели полный конфуз вышел (хотя этот пункт вызвал у охотника сомнения: ну какое колдуну дело до мужской силы мельникова сына?). То из его замка ползёт зелёный туман — хорошо ещё, боги уберегли, ветер в тот раз в другую сторону повернул. То он мантикору ручную на деревню натравит, и тогда всё, остаётся запираться в домах, пока тварь не уйдёт. Или сам заявится — тоже только по домам и прятаться. Лицом злодей, говорят, так страшен, что дети плачут, даже сквозь щёлку в ставнях его увидев. В черное всегда одевается, а известно, что Четырём богам неугодно, чтобы люди… Тут Йорм слушать перестал, потому что и внешность колдуна, и разглагольствования жреца его волновали мало. Толку от этого не было. А что-нибудь полезное вроде того, какой магией, кроме проклятий, владеет чернокнижник, крестьяне сообщить не могли.

Впрочем, даже со всем перечисленным — не взялся бы, если бы не мантикора, труп которой вчера сожгли на краю пустоши. Её Змей встретил на подходе к деревне. Её, стадо коров и подростка-пастушонка. Мальчишку спасло только то, что его придавило растерзанной коровьей тушей, и он не кинулся бежать. Мантикоры сильнее всего реагируют именно на бегущую добычу — как кошки. Охотнику повезло: первую стрелу он сумел всадить твари в глаз, а шипастую кисть на хвосте отрубил одним из первых ударов секиры. Полуослепшая и лишённая возможности метать костяные иглы мантикора была уже не столь опасным противником. Если так можно сказать о бестии весом с ломовую лошадь, с широченной клыкастой пастью, внушительными когтями и крепкой чешуёй. Настолько крепкой, что не всякий удар её пробьёт. Впрочем, Йорма, рослого и жилистого, природа силой не обделила.

Мальчишка, вытащенный из-под коровьей туши, был с ног до головы залит кровью и бился в истерике. Внешний вид охотника, перепачканного не меньше, его спокойствию не способствовал. Да и само по себе сочетание загорелой кожи со светло-русыми, почти добела выгоревшими волосами, а особенно — с бледно-голубыми, будто прозрачными глазами — некоторых пугало. Так что подросток только плакал и бормотал, что «так далеко она обычно не заходит». Тащить его к домам пришлось, замотав в плащ, чтобы не отбивался.

Уже в деревне Йорму объяснили, что мантикора — это была сторожевая кошка тёмного мага; она начала тревожить людей вскоре после того, как он объявился в этих краях. И вообще объяснили всё, что знали, про обитателя мрачного, большего похожего на руины, замка на холме (про сам замок тоже сказали: что он раньше принадлежал какому-то то ли барону, то ли маркизу, но тот разорился, род его пресёкся… в общем, имение в глуши стояло без хозяина уже добрую сотню лет). Разницы между охотником на бестий и магоборцем крестьяне не видели, а видели только человека с оружием, который убил тварь, мучившую их много лет. И упрашивали его разобраться с колдуном… К ним в глушь очень редко добирался кто-то, кто мог бы взяться за подобное.

Магоборцем Йорм не был, но кое-что против магии у него в арсенале имелось. Так что он, немного поразмыслив, согласился. И теперь шагал к краю пустоши, готовый столкнуться и с чудовищами, и с ловушками, и с самим чернокнижником. Хотя последнего он собирался поприветствовать так же, как его «кошечку»: стрелой в глаз. Или ножом туда же.

Там, где живёт мантикора, другие хищники не задерживаются, но когда имеешь дело с колдовством, можно ожидать чего угодно. Тут всё оказалось так, как должно быть в природе: на пустоши Йорму встретилась только всякая мелочь, для вооружённого мужчины не представляющая опасности. Всех более крупных зверей мантикора выжила. Или сожрала.

Ловушек не было. Хотя, может, это и не удивительно, потому что он шёл не по изрядно заросшей, но всё же дороге, соединяющей деревню и замок, а напрямик. По диким землям Змей находился столько, что особых неудобств ему отсутствие дороги не доставляло. Да и кто на охоте думает об удобствах? Он только чуть заметно скривился, когда где-то на середине подъёма на холм почувствовал непонятно откуда берущуюся вонь. На всякий случай задержал дыхание и миновал этот участок побыстрее.

Замок впереди выглядел нежилым. Совсем. Чем ближе, тем больше он походил именно на руины. Массивные стены частично обрушились, из четырёх башен стояли только две, по каменной кладке вился плющ, затягивающий дверные и оконные проёмы. Было тихо. Очень тихо, и сколько Йорм ни прислушивался, он не мог различить ни звука, указывающего не то что на присутствие чернокнижника с его «мерзостями», но и вообще на присутствие кого-то живого. Это его не пугало, но заставило насторожиться. Возможно — вполне возможно, ведь пустошь хорошо просматривается сверху — его приближение уже заметили. Возможно, его ждут. Пальцы левой руки будто сами собой потянулись к висящему на шее амулету: кость, изрезанная рунами, защитит далеко не от чего угодно, но всё-таки не просто безделушка. Пальцы правой — сжимали рукоять метательного ножа.

Йорм ступал по земле и камням бесшумно, не нарушая царящую в пустых коридорах тишину и не зажигая факел, хотя в большинстве помещений царил полумрак. Здание было невелико, особенно его более-менее целая часть, так что поиски негостеприимного хозяина должны были стать только вопросом времени, причём не слишком долгого. А во что выльется встреча с ним — не ведает никто, даже боги (во всезнание высших сил Змей не верил точно). Но чем дальше, тем большее недоумение испытывал охотник. Было совсем непохоже, что здесь кто-то живёт. Самым заметным признаком жизни оказались метки от когтей мантикоры кое-где на стенах первого этажа. Он остановился, чтобы их рассмотреть, и обнаружил, что они уже явно старые, кое-где полускрытые мхом и плющом. Следов мантикоры во дворе не было, как, впрочем, и человеческих. Конечно, обувь не могла оставить на камнях следов, в отличие от когтей твари.

Закончив с первым этажом и убедившись, что вход в подземелье завален, Йорм поднялся наверх по самой прочной из лестниц. Тут ему встретились первые признаки жизни: обгоревшие факелы в стенных кольцах явно были оставлены не сотню лет назад. Так что по коридору второго этажа он шёл ещё более осторожно.

Пожалуй, только поэтому Йорм различил за одной из дверей тихий стон. Он бесшумно приблизился и прислушался. Звук не повторился, но, кажется, слышалось неровное, с хрипами, дыхание. Охотник толкнул дверь рукоятью секиры (трогать что-либо в доме тёмного мага стоило с осмотрительностью) и вошёл.

В комнате было почти темно, потому что единственное окно закрывали доски, а свечка у изголовья постели еле теплилась. Впрочем, коллеги Йорма болтали, что он видит в темноте не хуже кошки. Судя по тому, как уверенно он прошёл от двери к нише в стене, где лежал укутанный в какие-то тряпки человек, хотя бы доля правды в этих слухах была.

Незнакомец был, очевидно, болен. Черты необычного, южного — совсем южного — лица заострились, потеряв свойственную уроженцам жарких земель плавность, а смуглая кожа посерела и будто выцвела. На полу рядом с постелью стоял кувшин с водой. Тяжело пахло затхлостью, потом и мочой.

Похоже, Йорму случилось отыскать пленника колдуна. Он всмотрелся в осунувшееся лицо, пытаясь понять, в сознании ли мужчина, когда тот медленно открыл глаза и с трудом сфокусировал на нём мутный взгляд. В чёрных глазах мелькнуло непонятное, затравленное выражение.

— Не бойся, я разберусь с тёмным магом и вытащу тебя отсюда, — пообещал Змей, надеясь, что человек на кровати способен его понять. Сейчас тратить время на то, чтобы забрать его из замка, он не хотел. Нет смысла бросать его на пустоши, а тащить в деревню — слишком долго.

Измождённый мужчина пару секунд смотрел будто сквозь него, а потом неожиданно расхохотался — громко, хрипло, то и дело сбиваясь на рваный мокрый кашель. Можно было подумать, что он болен не только физически, но и душевно.

— Я — хозяин замка, — наконец выговорил он. — Пришёл по мою голову, а, герой? Хотя какой ты герой, — он прищурился, пытаясь разглядеть фигуру в потёртом кожаном доспехе. — Даже меча нет.

То, что Йорм молчал почти полминуты, прежде чем ответить, могло многое сказать о том, насколько он был удивлён. Да и короткое:

— Я не герой, а охотник, — на самом деле не было обдуманным ответом. И после этого он снова замолчал.

— Собрался убивать — так чего ждёшь?

Только после с издёвкой заданного вопроса Йорм наконец заговорил. Спокойно и взвешенно сказал:

— В том, чтобы убить противника, когда он беспомощен, нет никакой чести.

Чернокнижник глухо закашлялся, хотя, может быть, это снова был смех — ломанный, рваный.

— Тогда заходи, когда я поправлюсь. Если поправлюсь.

— Если? От простуды так запросто не сдохнешь.

— Зато от осложнений — вполне.

Йорм некоторое время пристально его рассматривал (особо нервные девицы обычно шарахались от таких взглядов, но не чернокнижника пугать неестественно-светлыми глазами, так что на эффект он не рассчитывал). Как-то даже оценивающе. Потом бесцеремонно положил ладонь ему на лоб, проверяя температуру, покачал головой и сообщил:

— Ладно, пусть так. Лечить я немного умею.

— Что? — хриплым шёпотом удивился колдун.

— И, когда ты выздоровеешь, мы сразимся.

Теперь молчал уже чернокнижник, похоже, просто не находя слов. А может, даже короткий разговор измотал его настолько, что он был на грани обморока.

— Воды дать? — для начала предложил Змей, и больной маг, не разжимая губ, кивнул. Охотнику пришлось помочь ему приподняться, потому что иначе вода в основном стекала по подбородку; но и так к моменту, когда он закончил пить, подушка была насквозь мокрой.

Он, похоже, не вставал уже несколько дней, так что его одежда и соломенный матрас пропитались потом и мочой. Йорм никогда не страдал излишней брезгливостью (да и не излишней, на самом деле, тоже), так что нашёл в сундуке рубашку и штаны и переодел его, а потом переложил на свой плащ, расстеленный на полу, и занялся постелью.

— Что ты возишься? — зло прошипел чернокнижник.

— Избавляюсь от грязи. Мне придётся провести какое-то время в этом свинарнике.

— Свинарник? Сам бы попробовал поддерживать порядок, когда от каждого движения… — он повысил голос и тут же закашлялся, — будто гвозди в виски забивают.

Йорм только пожал плечами, игнорируя возмущения. Свой опыт болезни в разных условиях он показателем не считал, потому что знал, что изрядно выносливее среднего человека.

— Здесь уборная есть?

— Только ведро, — сообщил чернокнижник с долей злорадства.

Змей только пожал плечами ещё раз. В случае, когда речь идёт о лежачем больном, неудобно будет в первую очередь самому больному…

 

— Как тебя зовут? — спросил колдун вскоре после того, как проснулся. Вчера он ещё некоторое время пытался комментировать процесс уборки, но добился только того, что охотник влил ему в рот какое-то зелье из своего запаса, имевшее снотворный эффект то ли в качестве побочного, то ли в качестве основного.

Йорм в ответ молча покачал головой. Сообщать своё имя чернокнижнику считалось неосмотрительным что на севере, что на юге. Тот, похоже, не удивился такой реакции, потому что переспросил:

— Как мне тебя называть?

— Не важно.

— Тогда будешь Бродягой, — после кратких размышлений сообщил колдун. Сон прибавил ему бодрости, но, судя по следующей фразе, не убавил злости: — По тебе видно, что спать под кустом тебе привычнее, чем в постели.

Йорм пропустил оскорбление мимо ушей. Да просто не посчитал его таковым. Хмыкнул:

— Не важно. Я всё равно не буду отзываться.

Он был занят: возился с камином. Отсыревшие ольховые дрова всё никак не разгорались, и он наконец сдался и пошёл искать что-нибудь более подходящее, оставив мага переваривать последнее заявление. Хотя тому, пожалуй, было на это так же плевать, как самому Змею — на все ремарки насчёт внешнего вида. Он и так знал, насколько потрёпанная у него одежда (зато прочная, а что ещё надо?), что волосы, отросшие почти до плеч, не помешало бы подрезать, и бороду подровнять поаккуратнее…

Боевой секирой дрова обычно не колют, но больше было нечем, так что завалившаяся на стену замка сушина была разделана именно секирой. Хотя сухими получившиеся поленья тоже было трудно назвать, но, по крайней мере, это не ольха, плохо горящая в любом виде.

Над разведённым огнём Йорм сразу повесил котелок с водой, в котором собирался готовить, а на каминную решётку пристроил жестяную кружку, чтобы заварить травы. То, что травы, будучи брошенными в горячую воду, пахли весьма гадостно, ему аппетит не отбивало. В результате не выдержал чернокнижник:

— Зельевар хренов! Ни одно целебное зелье не может так вонять.

— Это белый корень, он всегда так пахнет, — Змей поболтал в кружке можжевеловой палочкой, отчего мерзкий запах только усилился. — В конце добавлю чабрец, привкус он забьёт.

— Белый корень ни от чего не помогает, — больной выразительно скривился.

— Помогает.

— Чушь. Сто лет назад бабки в деревнях так считали.

— Если правильно собрать, помогает, — пояснил Йорм. Зельеваром он себя не считал никогда, но умение готовить простейшие целебные отвары, не требующие, собственно, магии, уже не раз спасало ему жизнь. И он всегда был уверен в том, что делает. А когда уверен — чужих сомнений в своих действиях не терпел.

— Время сбора ни на что не влияет.

— Место.

— И место тоже.

— В ваших землях, где не бывает нормальной зимы, это так. Белый корень нужно собирать только из-под снега, и только когда солнце не поднимается над горизонтом. Здесь такого не дождёшься, — он коротко усмехнулся и добавил: — Не спорь со мной, чернокнижник, о том, в чём не разбираешься.

— Это я-то не!.. — тот захлебнулся долгим приступом кашля и потом ещё несколько минут не мог отдышаться, так что так и не договорил то, что собирался. Йорм успел забросить в кружку что-то ещё, и запах стал слабее — перестал заглушать насыщенный аромат мясного бульона.

Впрочем, сперва Йорм всё равно заставил колдуна выпить чуть остуженное лекарство — тот снова выразил сомнения в эффективности белого корня — и только потом снял с огня котелок с бульоном.

— Какого хрена ты собрался делать? — поинтересовался маг, когда он присел на край кровати, поставив котелок на притащенный из дальнего угла табурет. — Проваливай.

Змей продемонстрировал ему ложку, судя по виду — сегодня же выструганную из первой попавшейся деревяшки (свою он всякой заразе давать не хотел). И «объяснил»:

— Мне заплатили за то, чтобы я сразился с тобой и защитил деревню.

— А не за то, чтобы ты меня с ложечки кормил!

— Что непонятного в том, что я не собираюсь сражаться с больным?

— Всё! Не зря говорят, что северяне ненормальные.

— Если на юге, — Йорм называл «югом» все земли, где снег не лежит по полгода, — честь считается безумием, мне жаль тебя и твоих соплеменников.

— Знаешь, а зря ты рассчитываешь на честное сражение, — колдун снова разразился хриплым, каркающим смехом, нападавшим на него, казалось, без особой причины. — Я ведь алхимик, а не боевой маг. Почему бы тебе не перестать тратить время впустую и не зарубить меня прямо сейчас? Большой разницы не будет.

— Не прибедняйся, алхимик. Знавал я одну девочку…

— Меня не интересуют твои любовные похождения.

— Она получила звание мастера алхимии пару лет назад, — невозмутимо продолжил Йорм, — так вот, она могла при некоторой доле удачи уложить троих солдат. Не мечом, ясное дело, — тут он сунул собеседнику под нос ложку с бульоном, практически лишая того возможности возразить. Потому что даже тёмный маг после нескольких дней без нормальной еды предпочтёт есть, а не препираться.

* * *

Джельдра Саохв-иль-Денаи не любил людей, иначе не поселился бы в такой глуши; хотя для выбора места были и другие причины, в том числе примитивные материальные. Но и не ненавидел их. Обычно ему было плевать. Однако сейчас одного, конкретного человека он ненавидел всей душой.

Бродяга, который, как выяснилось, был охотником на монстров, с пугающей невозмутимостью взялся за его лечение. Готовил целебные отвары в камине; правда, потом Джельдра сообщил ему, что здесь есть кухня, точнее, отгороженный уголок в лаборатории, и «я тебя убью, не знаю, как, но убью, если тронешь что-то из реактивов». Просто затем, чтобы хоть на время избавиться от его присутствия. Кладовку с запасом продуктов — достаточно скромным, впрочем — тот нашёл уже сам, без спросу.

Иногда хотелось сказать этому светлоглазому ублюдку, что вся его честь на самом деле — только оттягивание казни, которое даёт жертве время в полной мере осознать своё положение. Хотелось довести его до срыва, чтобы действительно убил. Лучше уж сразу, чем ждать. Но каждый раз Джельдра прикусывал язык и молчал, потому что не хотел умирать (кроме моментов, когда становилось совсем невыносимо плохо)… и потому что надеялся. В бою он не выстоит против охотника на бестий, но до боя ещё нужно дожить. Обоим. Бывают случайности, бывают чудеса… бывают удачно подобранные зелья. Добраться бы до лаборатории.

Время то тянулось мучительно медленно, то целые дни сгорали в пламени лихорадки и не оставляли в памяти ни следа. А охотник зачем-то расспрашивал его о лаборатории и экспериментах. Джельдра язвил и огрызался, но нет-нет да говорил в запале что-нибудь лишнее — вроде дурацкой истории, когда ему четыре дня пришлось ждать буквально на улице, пока выветрится зелёная пакость, неведомым образом получившаяся из двух безобидных субстанций, — и тогда тот удовлетворённо усмехался. Самым обидным было, что Бродяга говорил только тогда, когда хотел говорить, а в остальное время на любые реплики, хоть оскорбительные, хоть по делу, отзывался пожатием плеч или жестами, а то и просто оставлял их без внимания.

Целебные отвары он готовил примитивные: Джельдра опознавал на вкус все компоненты, и ничего сложного там не было, — но они всё-таки действовали. Головная боль становилась терпимой, так что можно было заснуть. Маг много спал: и из-за слабости, и потому, что было безумно скучно. Когда он после долгих сомнений попросил «гостя» принести из лаборатории какую-нибудь книгу (тот принёс, похоже, даже не посмотрев на название… да и владел ли вообще грамотой?), то обнаружил, что читать не может. Почти сразу начинали болеть глаза и голова. Поэтому оставалось только думать.

Он разбирал в уме свой последний эксперимент, который так и остался незавершённым. Ничего сложного или опасного, но, похоже, пары литаниума оказали какое-то воздействие на начинающуюся простуду, потому то, что по всем признакам должно было остаться в рамках лёгкого недомогания, в итоге уложило его в постель в полуживом состоянии. Чем это состояние могло закончиться без лечения — неясно. Но Джельдра подозревал, что — насмешка судьбы, не иначе — не появись Бродяга, он бы умер от лихорадки.

А теперь умрёт чуть позже.

Эта мысль постоянно пыталась выбраться на первый план, но он её упорно отгонял. Когда самочувствие становилось получше — более-менее успешно. Вспоминал лабораторию, что где расположено, какие компоненты в каком количестве имеются, и что будет надёжнее… Пока он был ещё не в состоянии туда дойти. Но становилось всё более похоже, что это вопрос времени. По крайней мере, еда — всё тот же бульон, Бродяга то ли не умел готовить что-то другое, то ли не считал нужным — уже не вызывала тошноту, да и голова почти не болела, только кружилась.

Охотник иногда пропадал достаточно надолго, видимо, в холмах. Брал же он где-то мясо для готовки: в кладовой с этим было не очень. Уходил иногда на полдня, и, будь самочувствие Джельдры чуть получше, он обязательно наведался бы в лабораторию… но пока не получалось. Так что отлучки Бродяги его не удивляли и не огорчали.

Зато очень удивило, когда тот явился под вечер и невозмутимо объявил:

— Банный день. Ты уже в состоянии дойти до кухни, или отнести?

— Что? — искренне не понял Джельдра, в тот момент погруженный в мысли об экзотических ядах, которых у него не было, зато была очень интересная книга о них с его исторической родины.

— Мыться иногда надо. Умные люди говорят, что это для здоровья полезно. А я с самой Альграны разве что в ручьях умывался, и баня в деревне мне не обломилась... Да и тебе не помешает. Так идёшь или тащить?

Джельдра машинально вспомнил, что до Альграны пара недель пути. Даже карта перед глазами всплыла: он неплохо изучил эти места, когда искал себе пристанище. А вымыться правда было бы не лишним.

— Сам пойду, — он криво усмехнулся и добавил: — Вот если свалюсь, тогда потащишь.

До этого, конечно, доводить не хотелось. Ещё одно напоминание, насколько он сейчас зависит от человека, который собирается его убить. Отвратительная беспомощность.

Бродяга только пожал плечами и подал ему руку, помогая встать.

Каким-то чудом Джельдра не свалился: дошёл до лаборатории, одной рукой придерживаясь за стену, а второй опираясь на охотника. Даже разделся почти сам. Но в бадью с водой, — она стояла у перегородки с «лабораторной» стороны — после такого издевательства над организмом просто сполз с осознанием того, что больше всего ему хочется заснуть прямо здесь и сейчас. Тёплая вода ещё больше усиливала сонливость.

А вот пристальный взгляд Бродяги — наоборот, так что Джельдра хмуро поинтересовался:

— На что уставился?

— Шрам, — коротко отозвался охотник. — Пытаюсь понять, чем была нанесена рана.

Джельдра скривил губы. Он понимал, почему шрам — скорее шрамы, сетка кривых линий от середины груди до живота — привлекли внимание. Но не слишком хотел их обсуждать. Мало кто любит вспоминать о совершённых глупостях.

— Чем, чем. Когтями.

— Да я вижу, что когтями. Но не понимаю, чьими. Всякое когтистое — это моя специальность, вот и задумался. Странно выглядит: борозды узкие, а пальцы на лапе, похоже, расставлены широко…

— Суккуба это была, — после короткой паузы ответил маг.

— Ты демонолог?

— Нет. Вот это, — он тронул пальцами солнечное сплетение, где линии шрамов будто завязывались в узел, — отбило желание. Наконец прислушался к наставнику, который говорил, что тёмные искусства мне противопоказаны по складу характера.

— Как? — в глазах охотника, кажется, мелькнуло искреннее любопытство, и Джельдра зачем-то объяснил:

— Тёмные искусства не допускают сомнений и не предполагают вопросов. Я на своей шкуре проверил, что выходит, если во время ритуала хоть на мгновение отвлечёшься.

Он сам не знал, зачем это сказал: просто слова наставника всплыли в голове. Возможно, чуть-чуть сыграла роль ассоциация, потому что после общения с суккубом мастер Ифра выхаживал его несколько недель.

Бродяга, видимо, тоже не понял, к чему, поскольку прагматично спросил:

— В бадье не потонешь? — и, получив утвердительный кивок, собрался уйти. Правда, спохватился и ещё выдал Джельдре мыло. Предупреждению, что не нужно шарить по полкам в лаборатории, он явно не внял.

Хуже всего было с волосами. Косичка длиной до лопаток засалилась и свалялась, так что Джельдре с трудом удалось её расплести, и он даже малодушно подумал о том, что проще срезать. Но волосы было жалко: детство и юность он провёл там, где считалось, что короткая стрижка — удел слуг и рабов.

Из-за волос мытьё заняло немало времени, и вода успела остыть. Зато он проснулся. И, закончив, опрометчиво решил, что выберется из бадьи сам… Что опрометчиво, осознал только тогда, когда не устоял на ногах и со всего маху ударился плечом о бортик. Хорошо ещё, что не головой. Так и остался сидеть на полу, привалившись спиной к бадье и прижав к животу полотенце.

Охотник выглянул из-за кухонной перегородки на шум и покачал головой:

— А меня позвать не мог?

— Так ты же сам сказал, что не будешь отзываться на «Бродягу»… — вяло огрызнулся Джельдра.

Бродяга поднял его с пола и усадил на лавку у стены. Подобрал одежду и кинул туда же, видимо, считая, что одеться он в состоянии. Джельдра несколько сомневался, но просить помощи не хотел, так что начал медленно обтираться куском полотна.

— Змей. Имя не скажу, но Змей — это прозвище, на которое я отзываюсь, — с тенью усмешки сообщил охотник.

— «Бродяга» тебе лучше подходит.

— Посмотрим, — тихий, невнятный смешок.

«Змей. Гадина ползучая…» Но это Джельдра говорить вслух не стал. Не стоило слишком усердствовать с оскорблениями, потому что в своей способности самостоятельно добраться до постели он сомневался.

И правильно. Последний десяток шагов до комнаты охотнику всё-таки пришлось его тащить.

 

Неизвестно, была ли от помывки объективная польза, но субъективно Джельдра чувствовал себя лучше. Человеком, по крайней мере, а не выловленным из сточной канавы трупом. Трупы, правда, ничего не чувствуют, но ассоциация у него была именно такая.

Пошарить в лаборатории в этот раз не получилось, зато он убедился, что там всё так же относительный порядок, и чужак ничего не разгромил. Тоже хорошо. Как и то, что он почти мог держаться на ногах. Пожалуй, только сейчас Джельдра ощутил что-то, похожее на проблески оптимизма.

Шанс проверить, не оставила ли его удача, выдался через три дня, когда он уже убедился, что может ходить, придерживаясь за стенки, а Бродяга снова ушёл в холмы. Или «Змей». Джельдра правда усомнился, что подходит лучше, когда увидел охотника в отмытом виде. Тот подрезал светлые космы чуть выше плеч и переплёл косицы, от висков стянутые к затылку, да и бороду подровнял. Так что вид теперь имел более-менее цивилизованный. К тому же «змей» в смысле «гад», по мнению алхимика, пришлось к месту.

Змей ушёл в холмы, а Джельдра, убедившись, что действительно ушёл — сполз с кровати и добрался до лаборатории. Хорошо, что он помнил, где что у него лежит, а чужак ничего не перекладывал, потому что долго стоять перед полками, а тем более лезть на стремянку, сил не было. До кухонного закутка он дошёл уже с трудом; там свалился на табурет и долго сидел, прислонившись плечом к стене, прежде чем начать что-то делать. Алхимики чаще всего хорошо готовят.

Охотник вернулся раньше, чем он думал, но он всё-таки успел приготовить нормальный суп, вскипятить воду и начать заваривать травы. Не целебные, просто так. Не всё же пить лекарства и воду.

— Погода портится, — зачем-то сказал Змей. Мокрые волосы и плащ, впрочем, указывали на это и без комментариев. Джельдру погода интересовала мало. Гораздо больше его волновал маленький флакон, торопливо спрятанный в левой ладони. Не выронить бы: от слабости пальцы дрожали. Он только коротко обернулся к вошедшему, а после продолжил возиться с кипятком и чашками. Пряча движения за краем рукава, опрокинул в одну сразу всё содержимое флакончика. Резкий запах шалфея в отваре должен был скрыть даже высокую концентрацию. И просто не получилось бы точно отмерить дозу.

— Замёрз? — без особого интереса бросил Джельдра, чтобы отвлечь внимание от своих действий.

— Я хорошо переношу холод.

Несмотря на сказанное, голос охотника звучал устало. Видно, всё-таки Змей не железный, хотя иногда казалось, что именно так. Алхимик, убедившись, что отвар в чашке имеет вполне естественный цвет, взял её в руки (на всякий случай — в обе, чтобы не выронить) и обернулся.

— Держи. Шалфей, мята, липа. Второе простуженное тело в этом доме будет лишним, — он чуть заметно усмехнулся.

В бледно-голубых глазах кроме мутной усталости мелькнуло удивление. Охотник взял чашку и коротко кивнул:

— Спасибо.

Джельдра с трудом заставил себя отвести взгляд от того, как он пьёт. Помешал суп в пристроенном на край очага котле и выдержанно ровным тоном спросил:

— Есть будешь?

Змей оказался не только замёрзшим и уставшим, но и голодным. А для самого алхимика еда стала только способом занять время. И зачем готовил, спрашивается, если всё равно почти не чувствовал вкуса, ел механически, только про себя отсчитывая время. От десяти до пятнадцати минут, в зависимости от особенностей организма. Для рослого и здорового мужчины — скорее пятнадцать… Настой асфодели вызывает у человека сильнейшее удушье, практически мгновенный спазм дыхательных путей.

Змей выхлебал суп, ополоснул свою миску, а у Джельдры всё ещё оставалась почти половина, и он никак не мог заставить себя доесть. К горлу снова подкатывала тошнота; он вполне понимал, почему — нервы были напряжены до предела, и как только охотник этого не заметил?

Он отставил миску и, придерживаясь за край стола, встал с табурета. Нужно было возвращаться в постель: по-хорошему ему вообще не стоило проводить на ногах столько времени. Но отлучка Бродяги предоставила первую возможность попробовать. Было уже очевидно, что в чём-то он ошибся. Впрочем, в таком состоянии — мог и просто перепутать флаконы, как безмозглый ученик-первогодка. Или настойка выдохлась. Или дело в объекте?..

Пол ушёл из-под ног настолько внезапно, что он даже не успел осознать, что падает. Даже что от удара о край столешницы его спасли только сомкнувшиеся на воротнике пальцы, не осознал. Только то, что до комнаты охотник дотащил его на руках. Воссоединение с постелью тоже произошло где-то за гранью сознания.

 

Странно просыпаться закутанным в плащ своего предполагаемого убийцы, да ещё и с ним самим под боком. Первая мысль, которая посетила Джельдру, была о том, что, возможно, у него снова начались галлюцинации из-за лихорадки. Вторая — что будь у него при себе скальпель, стилет, да хоть что-нибудь острое, можно было бы одним точным ударом избавить себя от этой проблемы. Сил протолкнуть тонкое лезвие между рёбер ему бы хватило, а спал охотник без доспеха.

— Ты не хочешь пояснить, почему ты лежишь в моей постели? — за неимением чего-нибудь острого он пихнул Змея локтем. Не то, чтобы он мог запретить ему лежать где бы то ни было, но злость требовала хоть какого-то выхода.

Жесткие пальцы стиснули его руку, наверное, до синяков. Правда, ненадолго: охотник, как только проснулся окончательно, ослабил хватку.

— Не шебуршись. Ты проспал начало шторма. И я не знаю, как ты крепил доски в оконном проёме, но их вышибло порывом ветра. В комнате резко похолодало, если ты не заметил. Так теплее.

Алхимик неопределённо хмыкнул. Сейчас он уже обратил внимание и на шум ветра и дождя, и на то, что воздух действительно стал сырым и холодным. Последнее несколько скрадывалось тем, что на нём поверх собственного одеяла лежали ещё чужая рука и чужой плащ.

— Ты, помнится, говорил, что холод переносишь хорошо.

— Говорил. И говорю. А вот сырость не люблю: большая часть пола мокрая, и порывы ветра постоянно добавляют ещё воды. Тебе повезло, что твоя постель в боковой нише. Сюда капли не долетают. Так что спи и не мешай спать мне.

— Уснёшь тут, — Джельдра огрызнулся больше для порядка, потому что, во-первых, охотника не больно-то выгонишь, во-вторых — на самом деле он не мешал. Хотя тепла от него было немного. Скорее от плаща.

Змей не ответил, и алхимик, ещё немного помечтав о том, чтобы у него был при себе стилет, всё-таки вскоре заснул.

 

На следующий день шторм не утих. Окно Змей чинить не стал. Как отсмеялся по поводу того, что алхимик крепил доски к камню клейкой эмульсией, — сказал, что пока проще будет временно перебраться на кухню. Перетащил туда матрас, тряпки и больного и устроил у очага. Ходить, правда, в закутке стало практически негде, но он протапливался гораздо лучше, чем обширная лаборатория, а значит, спать удобнее было там. Сам охотник ложился вообще на полу, завернувшись в плащ, как и раньше. Похоже, недовольство Джельдры соседством он всё-таки не пропустил мимо ушей.

Джельдра, когда перестал злиться на его наглость, поблагодарил за ночной эпизод. Потому что уж что, а простудиться повторно поверх недолеченной лихорадки не хотелось совершенно. Шансы, судя по температуре в комнате с утра, на это были. Благодарить, правда, не хотелось тоже. Но глупое ощущение, что так будет честно, не дало промолчать. На секунду мелькнула мысль, что странно, должно быть, получить благодарность от человека, которого собираешься убить. Потом он осознал, что уже знает, каково это…

Несмотря на общую слабость, голова теперь была ясной, и в ней прочно поселился фатализм. Не изматывающий, убивающий способность здраво мыслить, — спокойный. Пока у него ещё было время. И это время можно было использовать. Хотя бы просто на то, чтобы жить.

Джельдра начал заниматься готовкой, потому что безыскусные «творения» Змея ему надоели, а готовить, сидя на матрасе у очага, было вполне возможно. И это занимало время, которое иначе уходило на пустые размышления и сожаления. Нет, думать, как вывернуться из сложившейся ситуации, он не перестал. Но нельзя думать только об этом.

Буря кончилась через три дня, но только через сутки он спохватился, что после ливней всегда требовалось принимать некоторые меры безопасности… Сейчас сделать это самостоятельно он был не в состоянии.

Поэтому пришлось обратиться к Змею.

— После такого дождя нужно обновить контур, — сказал ему Джельдра за завтраком, как только его посетила эта мысль. — У меня ещё осталось зелье: его требуется разбрызгать по камням на середине склона.

— Так вот что там так воняло, — без особого удивления вспомнил охотник. Спросил (кто бы сомневался): — Зачем это нужно?

— Мантикору отпугивать. Как поселился тут, всё лезет и лезет, дура чешуйчатая! — Джельдра в сердцах махнул рукой. — Сожрала мою лошадь. Намучился с ней, пока подходящее зелье не составил. Теперь она меня не беспокоит. А запах… не так уж часто я там хожу.

Змей задумчиво смотрел на него несколько секунд, а потом расхохотался.

— Лезет, говоришь? Ты её логово занял, болван. Не видел, что ли, метки на стенах? А я-то гадал, почему они только старые…

— Какие метки?

— Царапины на камне, на высоте, как мантикора на дыбы встанет. Ну ты даешь, алхимик! — в голосе снова промелькнул смех.

— У меня имя есть, — хмуро бросил Джельдра в ответ. Вообще-то сказать он собирался совсем не это, но так получилось… — Хватит уже меня как попало обзывать.

— И?..

— Джельдра Саохв-иль-Денаи, — он, пожалуй, рассчитывал удивить собеседника экзотическим звучанием слов. Но охотник без особых затруднений повторил конструкцию и только уточнил с усмешкой:

— Что, так и называть?

— Нет, — маг покачал головой, удивляясь своему ребячеству. Что за детские выходки? Да, привык, что в этих землях его полное имя вызывает недоумение. Но это не повод. — Первого будет достаточно.

— Джельдра, — послушно сказал Змей, — ну ты даёшь, всё-таки… Выселить мантикору и не заметить этого!

— Заткнись. Просто заткнись.

— Кстати, мантикору я убил.

— Всё равно заткнись.

* * *

Не было ничего странного в том, что алхимик хорошо готовит, но, несмотря на это, Йорм удивился. Скорее не самому умению, а тому, что тот решил этим заниматься. Сам он обычно рассматривал только один критерий качества пищи: съедобность, а с его точки зрения съедобным было даже сырое мясо… но вкусную еду всё же ценил. Так что был благодарен.

Доски к камню не приколачивались никак, хоть убей, поэтому окно в «спальне» так и осталось не заделанным. Джельдра теперь жил в кухонном закутке, но, так как готовкой занимался тоже он, то жизнь это усложняло не сильно.

С креслом и камином в лаборатории — отдельная история: алхимик был убеждён, что книгам на кухне не место, поэтому читать, сидя у очага, не хотел. Камин он летом не разжигал, чтобы не тратить дрова впустую, так что устраивался в кресле, замотавшись в одеяло. Иногда там и засыпал; лихорадка у него прошла, но спал он всё равно по двенадцать часов в день.

Йорм сидел на полу на сложенном плаще, прислонившись плечом к углу кресла, в котором расположился маг. Камин он растопил, заявив, что раз дрова рубит он — то имеет право с ними делать, что хочет. Джельдра на это хмуро ответил, что ему плевать, но, кажется, был рад теплу. Хотя обычно было трудно понять, что он на самом деле думает.

Алхимик читал, Йорм просто смотрел на огонь, впав в полудремотное состояние. Очнулся он, когда книга с грохотом хлопнулась на пол. Ситуация была вполне понятна: Джельдра тоже задремал и не удержал фолиант в руках. Шум, впрочем, разбудил и его.

Змей спокойно перевёл взгляд на книгу, как будто не было ничего необычного в том, что он только что чуть не получил по пальцам окованной железом гранью тяжеленных «Обитателей лесов, гор и рек северных земель, наделенных разумом или его подобием» (именно это причудливой вязью было выведено в верхней части каждого листа: видимо, автор опасался, что читатель позабудет название его монументального труда).

На раскрывшемся развороте за спиной у высокомерной красавицы расправлял крылья дракон, прорисованный детально, до чешуйки; витиеватая подпись гласила, что это не просто какая-то девица, а тот же дракон, только в человеческом облике.

— Слыхал я сказки о том, как драконы обращаются в людей, — хмыкнул Змей, рассмотрев гравюру.

— У деревенских бабок сказки, а это — научный факт, — хмуро и полусонно отозвался Джельдра, недовольный то ли своей неловкостью, то ли просто всем мирозданием. — Драконы могут принимать человеческий облик. Только их мало кто в нём видел.

— А ты видел?

— Нет. А может, и видел, но не распознал. Говорят, что драконы всегда очень красивы. Говорят, что кожа у них всегда горячая, как у больного лихорадкой, потому что в теле горит огонь…

— Тоже научный факт? — с явным сомнением перебил охотник, и Джельдра признал:

— Нет. Тут сведения противоречивые. Ведь наверняка знать, что имеешь дело с превращённым драконом, можно только тогда, когда наблюдал само превращение.

— Ясно… — уже без особого интереса кивнул Змей. Он бездумно перелистнул пару страниц и наткнулся на схожую гравюру, только с созданием белокожим и беловолосым. Ещё раз хмыкнул и захлопнул книгу одновременно со словами Джельдры:

— А вот это — сказка. Точнее, легенда… Уж «ледяных червей» точно не видел никто из ныне живущих, и даже из их отцов и дедов.

Йорм поднял фолиант и подал магу, никак не прокомментировав последнюю реплику. Интереса к легендам за ним до сих пор и не было замечено: всё-таки охотнику на бестий важнее и ближе твари реальные.

— У тебя постоянно холодные руки, — задумчиво отметил Джельдра, забирая книгу и нечаянно тронув его пальцы. — И вообще кожа прохладная.

— Да ну? — Змей хмыкнул. — Когда у человека такой жар, как у тебя, всё прохладным покажется.

— У меня уже нет жара, — покачал головой алхимик. — А руки у тебя всё равно ледяные. Сейчас обратил внимание, когда ты мне книгу отдал.

— После прогулок по этой «чудной» погоде… — Йорм скривился. — Впрочем, ты прав, такой уж я холоднокровный. Сам говоришь, все северяне ненормальные, — он откинул голову на подлокотник кресла, придавив затылком ладонь мага, и вытянул ноги к камину. Зажмурил глаза. — Люблю тепло.

Джельдре он сейчас напоминал мантикору, пригревшуюся у огня. Такого, конечно, ему видеть не случалось, но казалось, что хищница, решившая ненадолго притвориться домашней кошкой, выглядела бы именно так.

— Когда? — отрывисто спросил он.

— Что «когда»? — Йорм даже не открыл глаза.

— Когда ты собираешься меня убивать? Я уже не болен.

— А что, сильно хочется? Вообще-то не собираюсь. Ты что, ещё не понял?

— Да уж куда мне понять твою логику…— маг резко выдернул руку, так что Змей ударился затылком о деревянный подлокотник. — Сказать не мог, чучело отмороженное?! Знаешь, сколько я себе нервы трепал, думая, есть ли у меня хоть какой-то шанс с тобой справиться?

— Мне казалось, что это очевидно по моему поведению.

— Да неужели? Не заметил особой разницы! — он сердито замолчал и после длинной паузы спросил уже спокойнее: — Когда ты передумал?

— После разговора про мантикору, — Йорм чуть пожал плечами. — Когда убедился, что и это обвинение беспочвенно. Хотя и до того уже изрядно сомневался. Джельдра, ты что, действительно не понял? Думаешь, я стал бы есть то, что готовит тот, кого я считаю злобным колдуном? Да и вообще…

— Кто тебя разберёт, что бы ты стал, а что нет, — он всё ещё хмурился.

Змей вздохнул. Машинально подхватил «Обитателей», которые снова начали соскальзывать с коленей мага (тот забыл их придерживать), и спросил:

— И что мне дальше с тобой делать?..

Судя по интонациям, вопрос был риторическим, но Джельдра предположил:

— Оставить в покое?

— Покой люди обретают только под могильной плитой, — мрачно отшутился Йорм. — Ты ещё не забыл, с какой целью меня сюда присылали?

— Не забыл. Но ты сказал, что…

— Ни на какие мысли не наводит? — он бесцеремонно перебил собеседника. — Вижу, не наводит. Ладно. Скажи, зачем ты здесь?

— В смысле?

— Почему ты поселился в этом замке? В этом месте есть что-то особенное? Какая-то магия?

— Нет. Я просто здесь живу.

— Почему?

— Негде больше, — огрызнулся Джельдра, явно не понимающий, к чему эти расспросы. — Мои исследования Академия сочла бесперспективными, а на государственной службе я не задержался.

Йорм долго молчал, вглядываясь в огонь, как будто там мог найти ответы на свои вопросы; подбросил пару поленьев. Потом обернулся к магу и спокойно спросил:

— Пойдёшь со мной?

— Куда? — Джельдра не ожидал такой смены темы, и поэтому его голос прозвучал чуть растерянно.

— «Со мной» — это не «куда», — Змей коротко усмехнулся. — Это просто «со мной». Ты не ошибся, когда называл меня бродягой. Я ведь охотник на бестий, хожу из города в город… Если не боишься такой жизни — идём.

— Зачем?

— Что «зачем»? Зачем тебе идти, или зачем я тебя зову?

— И то, и другое, — варианты ответа на первый вопрос Джельдра мог бы придумать, если бы захотел. Но не на второй.

— Если ты здесь останешься, рано или поздно тебя убьют. Это ответ сразу на оба вопроса, — Йорм положил руки на подлокотники, и, глядя на него снизу вверх, проникновенно, как будто говорил с душевнобольным, спросил: — Ты о чём думал, когда крестьян против себя настраивал? Повезло, что они просто ко мне обратились. И что ты был… неспособен сражаться. А могли, например, собраться толпой и прийти замок жечь.

— Здесь нечему гореть.

— Для тебя они бы не пожалели масла и дров. Зачем ты довёл ситуацию до такого?

— Не тебе судить, — устало и зло ответил Джельдра. — Я пробовал договориться по-хорошему. Не вышло. Раз не захотели по-хорошему, пришлось по-плохому. Напугать, чтобы не мешали. Но я всегда оставляю деньги за то, что беру.

— Они считают эти монеты проклятыми и зарывают на пустоши, — хмыкнул Змей. Он помнил, как был удивлён, когда узнал, что страх перед чернокнижником сильнее жадности даже у скупца-старосты.— Тебя ненавидят. Считают виновным во всех происходящих с ними бедах. Ничем хорошим это для тебя не кончится.

— И что ты предлагаешь? — алхимик решил, что проще спросить.

Йорм усмехнулся. Казалось, он действительно высмотрел в огне какие-то подсказки. А может, раньше об этом думал.

— Как я понял, в деревне тебя в лицо не знают, потому что и не видели толком. «Богопротивную» чёрную одежду запомнили, им хватило. Кстати, почему чёрная-то?

— Пятна от реактивов меньше заметно.

— Действительно. Так вот, если переоденешься во что-нибудь человеческое и подстрижёшься так, как принято в этих краях, тебя наверняка не узнают. Я скажу, что вытащил тебя из темницы в замке. Ну, когда сам сбежал. Не просто же так я тут проторчал две недели — в плен попал, получается.

— А лгать тебе честь, значит, позволяет?— Джельдра понимал, что для издёвок не время, но ничего не мог с собой поделать. Привычка, злость, облегчение от того, что ему не придётся умирать…

— Ради спасения чьей-то жизни — да, — Змей будто не заметил резких интонаций. — И, знаешь, лгать в основном будешь ты. Придумай, как тебя, алхимика, злобный чернокнижник захватил в плен и заставлял готовить зелья для тёмных ритуалов. А мне достаточно сообщить, что тёмный маг их больше не побеспокоит… и это даже не ложь. Остальное они додумают сами. Люди видят то, что хотят видеть.

Они перешли к обсуждению того, как заморочить головы крестьянам, так, будто маг уже согласился покинуть замок. Йорм действительно считал, что согласился, потому что возражений по существу не последовало. Только в некоторый момент Джельдра упёрся, что косу обрезать не будет. Тогда в сундуке была откопана «академическая» квадратная шапочка, ужасно пыльная и слегка побитая молью, под которую можно было многострадальную косичку упрятать. Такие шапочки были объектом шуток уже многих поколений студентов Академии, а ректорский совет упирался рогом и заявлял: «Традиция». Но маг предпочёл архаичный головной убор тому, чтобы стричь волосы.

Вопрос, что делать с достаточно обширной лабораторией, немало занимал алхимика. Но, так как принципиальное согласие было получено, Змей придумывал решения для всего. Джельдра с удивлением осознал, что в деятельном состоянии он его ещё не видел…

— Будем грабить замок, — после некоторых размышлений сообщил охотник, а на недоумённый взгляд пояснил: — Подбить на это дело крестьян будет не так уж сложно. Ты только заранее разберись, что в лаборатории тебе действительно ценно, а что можно отдать на погром.

— Мне всё ценно.

— И колченогий табурет?

— Ну… нет.

— Вот и подумай, что действительно ценно и невосполнимо, а что тебе всё равно не понадобится в пути. На самом деле лучше всего иметь вещей не больше, чем можешь утащить на себе.

— Это невозможно, — отрезал Джельдра. — У меня книги.

— Отсюда-то заберём, но вот всё время таскать с собой… В Альгране можно поискать, где оставить на сохранение. Может, с кем-то из коллег договоришься.

— Ты всё уже продумал, — это прозвучало не как вопрос, а как обвинение. Джельдре не нравилось ощущение, что что-то в его судьбе решается, казалось, без его участия.

Змей только неопределённо пожал плечами, что можно было понять и как согласие, и как отрицание, и как "а какая, в бездну, разница?".

 

На подготовку ушло три дня. Могло бы и меньше, но Джельдра то впадал в мрачную задумчивость, почти апатию — так что Йорму приходилось чуть ли не встряхивать его за шиворот — то увлечённо перебирал реактивы и компоненты, забывая о конечной цели. Охотник занимался какой-то своей подготовкой, как он объяснил чуть позже — хотел, чтобы замок походил на место, где произошёл магический бой. Джельдра сперва смотрел на это с изрядным скепсисом, но потом подумал и выдал пару склянок, содержимое которых оставляло на стенах и пальцах красивые фиолетовые пятна. Светящиеся.

Однако оказалось, что Змей задумал нечто более масштабное, чем просто «декорации». Но о том, что собирается поджечь одну из башен, он сообщил магу только тогда, когда они уже собрались уходить. Джельдра снова скептически хмыкнул:

— Камень не горит, а все деревянные перекрытия уже давно сгнили.

— В обычном огне — нет, — Йорм провел кончиками пальцев по шершавой поверхности стены, отодвигая плющ со старинного барельефа: там какой-то рыцарь пронзал копьём отколотый угол. — Но ты ведь уже понял, что я не человек, правда?

— Правда. Ещё бы не понять, когда ты пятнадцать смертельных доз асфодели выхлебал и даже не поперхнулся.

У людей настойка цветов асфодели вызывала сильнейшее удушье.

— Когда это? — удивился охотник.

— Я тебя отравить пытался. Когда в первый раз до лаборатории дополз, — Джельдра сделал паузу и сухо добавил: — Полагаю, мне следовало сказать об этом раньше. До того, как ты позвал меня…

— Раньше, позже — какая разница? — Йорм фыркнул. — Я чего-то такого ожидал поначалу, присматривал. Вот один раз не углядел, значит. Ты давай, отойди. Сейчас тут будет жарко. Точнее, наоборот.

Маг без возражений отступил назад. Похоже, лёгкость, с которой Змей отнёсся к признанию в покушении на убийство, немного выбила его из колеи. Тот остался стоять на месте, слегка покачиваясь с пятки на носок и дыша глубоко и ровно. И так — пару минут. Задержал на несколько секунд дыхание, а после приоткрыл губы — и между ними хлынул поток синего огня, расплескиваясь по камню. Там, где не доставал огонь, по стене полз иней; холодом дохнуло даже на стоящего в стороне Джельдру.

Йорм остановился, сделал пару глубоких вдохов и шагнул к другой стене. Через мгновение по ней тоже потекло ледяное пламя, пожирая базальт почти так же быстро, как разросшийся на нём плющ.

Когда Змей ухватил мага под локоть и оттащил подальше от пылающей башни, тот не сопротивлялся: слишком сильно был шокирован увиденным. Синий огонь, поначалу полыхнувший ярко, уже начал затухать: он горел, пока была энергия, а не пока не кончится топливо. Особенность большинства видов магического пламени.

— Фрост-вирм. Легендарный ледяной червь… — голос прозвучал свистящим шепотом. Джельдра заговорил только тогда, когда они уже оказались на тропе, ведущей вниз, к пустоши. — Я считал — все считали — что фрост-вирмы вымерли. Сотни лет назад, — он ухватил Йорма за запястья, неожиданно сильно дёрнул, разворачивая к себе. С внезапно проснувшейся академической цепкостью рассматривал прозрачно-хрустальные глаза, только чуть обветренные от мороза губы — даже пальцами тронул, забывшись. — Кто бы мог подумать. Кто бы мог… Ледяное пламя, которое так и не удалось воспроизвести искусственно! Это же… для науки… — он резко оборвал себя и тряхнул головой. Сухо и коротко сказал: — Прошу прощения. Увлёкся.

— Я так и понял, — Йорм не выглядел ни удивлённым, ни возмущённым. Скорее можно было предположить, что его что-то забавляет. Точнее, кто-то. — Но только давай не сию минуту, а то заночевать нам придётся в пустоши, что мне не нравится. И не совсем фрост-вирм, на самом деле. Настоящих действительно больше нет. Я расскажу тебе эту историю и даже змеиную форму покажу в каком-нибудь спокойном месте, если захочешь. Впрочем, — он хмыкнул, — насколько я успел тебя узнать, захочешь.

— Захочу, — эхом повторил Джельдра. Отвернулся и, глядя на расстилающийся внизу безрадостный ландшафт, спросил: — Зачем я тебе, а, древнее мифологическое создание?

— Пойдём. Во-первых, вовсе не древнее. Во-вторых… — Йорм сделал шаг вниз по тропе, но остановился и оглянулся на мага, так и остающегося на месте. Коротко и просто сказал: — Нравишься, — после чего продолжил спускаться. — И напарник, между прочим, мне действительно нужен. То, что ты сейчас видел — это ведь не для боя. Сосредоточиться надо, успокоиться, а бестии обычно времени для медитации не оставляют.

Когда Джельдра догнал его, он улыбнулся краем губ и добавил:

— Захочешь — познакомлю с остальным выводком. Только, если согласишься, можешь потом пожалеть. Сестрёнки у меня… шебутные.