В пустоте (джен)

Говорят, для обычного человека воспоминания представляются чем-то эфемерным. "Похожими на сон", вот как их описывают. Но поскольку его собственные сны были всегда четкими и ясными, то лишь по потускневшим воспоминаниям времен до установки чипа он мог догадаться, что имелось в виду.

Стоило бы им посочувствовать. Свои сны, просыпаясь, он помнил всегда: помнил природной, естественной памятью. Но эти события и образы быстро улетучивалась. Если данные не поступали к нему в реальности, чип их не сохранял, и они оставались лишь эфемерной тенью.

Он всегда мог положиться на эту двойственность. Это было важно, когда он вдруг просыпался посреди ночи, не в силах различить сон, память и реальность. Сны ускользали, как вода сквозь решето, а воспоминания оставались, и в бодрствующем состоянии было нетрудно их различить. Бывали случаи и похитрее, когда воспоминания вплетались в сны, перепутавшись настолько, что сливались с ними. Бодрствуя, он мог от этого беречься. Зато во сне... У него в голове не было выключателя для чипа, не то, бог свидетель, он бы дернул этот рубильник давным-давно. Чип работал непрерывно, записывая и воспроизводя данные, даже когда Иллиан закрывал глаза и опускал свою защиту. Не обузданное дисциплиной бодрствующего мозга, подсознание принималось тащить из чипа данные случайным образом, увлекая Иллиана во вселенные сновидений, где заново воссоздавало то, что давно прошло.

Сегодняшний сон был воспоминанием: солнечные лучи играли на склоне зергиярского холма, и Иллиан смотрел вслед Корделия Нейсмит с Форкосиганом, исчезающим в отдалении. А еще на него наложилось обескураживающее воспоминание о втыке, который потом учинил ему Негри, едва узнав об этом. Предложение руки и сердца, еще бы. "Вот мы и "чуть-чуть беременны", да, лейтенант? — сардонический голос Негри прозвучал у него в ушах. — Позволили личным мотивам повлиять на свои суждения?"

Он улыбнулся — сама неловкость этого выговора и голос его начальника не подходили к залитому солнцем склону, и это было еще одним свидетельством, что сцена перед его глазами — всего лишь воспоминание. Точно пассажир с мягкого заднего сиденья, он наблюдал, как его он—сам-только-моложе начинает беспокоиться все сильней, срывается с места, идет на поиски охраняемого объекта, который упустил, и застает их с капитаном Нейсмит — теперь она леди Форкосиган — целующимися, и их силуэты на одно ослепительное мгновение обрамляет солнечное сияние.

Пронзительный звук комм-пульта вырвал его из сна. В одно мгновение солнечный свет сменился на полумрак его собственной спальни; над платой комма виднелось перепуганное лицо лейтенанта Калриса, кричащего, что он нужен здесь немедленно. Ночь. Семнадцать минут первого. Не нужно быть аналитиком, чтобы догадаться о случившихся неприятностях. Он моментально оказался на ногах, подхватив наручный комм и наушник раньше, чем потянулся за мундиром.

— Где случилось, что? Подробности, лейтенант!

Его резкий голос привел младшего офицера в чувство, однако то, что составляло содержание его запинающегося доклада, оказалось кошмаром само по себе. На Форкосигана запланировано — нет, совершено! — покушение...

"Разумеется, нападавшего перехватили прежде, чем он смог добраться до Регента — мы же усилили меры безопасности после того случая с акустической гранатой..."

— Нет, сэр! — В голосе Калриса слышался ужас. — Нападавший проник внутрь охраняемого периметра и выстрелил солтоксиновой гранатой в окно.

Как странно, что он не ощущает ничего. Может, кто-то выстрелил в него из нейробластера, пока он спал? Он выплевывал один приказ за другим, пальцы летали над клавиатурой комм-пульта, ему нужны были новые, более свежие, данные.. Изображения и слова мелькали перед глазами быстрей, чем мозг успевал их воспринять — они складировались в память чипа, чтобы быть прочтенными позже. Он не смел задержаться. Из своего дома он был в состоянии сделать слишком мало — если вообще мог что-то сделать сейчас, постфактум. Начальник охраны уже должен растянуть оцепление и задерживать всякого, кто окажется на проверяемой территории. Его подчиненные не владеют достаточной информацией, чтобы быть полезными. Противоядие везут из Имперского госпиталя — нет, лучше из дворца. Несомненно, уже приняты меры по минимизации урона, и сделано больше, чем может Безопасность... Натянув сапоги, он бросился к поджидавшему аэрокару. На улице дождь, ну, конечно же, так и должно быть... Тем временем доклады поступали непрерывным потоком. Противоядие доставлено вовремя, регент жив, его жена жива, все под контролем...

Противоядие. Это противоядие — тератоген. Слова выскочили из памяти, словно по собственной воле; его подсознание искало и устанавливало информационные ссылки даже тогда, когда сознание было занято чем-то другим.

Он все еще не чувствовал никаких эмоций — шок, должно быть? — хотя часть мозга, ответственная за логику, подсказывала, что сейчас он должен ощущать цепенящий ужас. Страх. Аэрокар остановился. Немеющими пальцами он дернул за ручку дверцы, выскочил наружу под дождь и побежал по ступенькам особняка. Там... там был лорд Форкосиган, и рядом с ним — Корделия. В безопасности. Хорошо. Он только открыл рот, чтобы окликнуть их...

...когда Корделия взглянула на него в упор. Обвинение в ее серых глазах прожигало его насквозь так же верно, как яд добирался сейчас сквозь ее тело к еще нерожденному ребенку. Сила этого чувства чуть не заставила его попятиться, вот только ноги точно обратились в камень. Лишь сейчас его настиг ужас вместе с виной, накатил сокрушительной волною. Все, что он сдерживал до этой минуты, выплеснулось на него единым махом.

— Саймон... — произнесла Корделия, делая шаг вперед, и спокойная печаль в ее голосе резала его как бритвой. Весь прочий мир исчез, затянутый в вихрь черноты. Остался лишь он — обвиняемый — и стоящая перед ним обвинительница с печальными серыми глазами. «Можно утонуть в этих глазах». Это Форкосиган сказал, да? Женские пальцы обхватили его подбородок, вздергивая голову, и он бессвязно подумал, что будь у него хоть толика таланта допрашивать людей, какой сейчас демонстрирует Корделия, то тысяча проведенных им допросов дали бы свои плоды, и ничего бы этого не случилось....

— Зачем ты убил моего ребенка, Саймон?

Он не видел, что она делала другой рукой. Должно быть, она погрузила пальцы в его грудь, чтобы вырвать сердце — иначе почему весь мир расплющился под сокрушительным весом боли и эмоций, и он услышал свой собственный вопль...

— Сэр! Сэр!!!

Его удерживали под водой. Легкие были готовы разорваться. Он извернулся в держащих его руках, безуспешно пытаясь вырваться, и сделал невольный вдох. Нет, вокруг него воздух. Воздух, а не вода. Он был в сознании. Но ничего не сознавал. Ничего не понимал.

— Форкосиган...

"Зачем ты убил моего ребенка?.."

— Сэр? — в поле его зрения маячило чье-то лицо. Не Форкосиган. Совсем не похож. Хотя на воротнике правильные петлицы. Лейтенантские. Лейтенант-фор. Фор-как-его-там... он отчаянно пытался сохранить над собою контроль, вспомнить информацию сам, не обращаясь к чипу. Слишком легко это сделать и снова упасть в трясину, которая затянет его с головой, заставит затеряться в хаосе собственного разума. Ему нужно нечто внешнее, реальное, за что можно уцепиться, нечто, во что он мог бы поверить. Однажды его предупреждали об этой опасности, да? Врачи. Это были врачи. Они ему говорили...

"... нет, не перепроверяй, даже не пытайся..."

Что-то там про множественную реальность. Остальных это свело с ума, но у него никогда не было с этим сложностей. Он был стабилен. Он умел сохранять контроль. Достаточно хорошо, чтобы разделять свои реальности. Но что пошло не так?

— Форберг, — просипел он, сам не зная, откуда вынырнула эта фамилия. — Приведи Форкосигана.

"Зачем ты убил моего ребенка?"

Он не в состоянии больше этого выносить. Он увидел, что к нему приближаемся вооруженный пневмошприцем санитар. Черт! Он не должен попасть в эту ловушку снова, как эти ублюдки не понимают? Он заорал, чтобы санитар убирался прочь, но тот смотрел решительно и явно не намеревался подчиняться. С силой отчаяния он дернулся в ремнях, и, слава богу, почувствовал, как хрустнула защелка. Коленом он двинул санитара в живот, и тот рухнул на колени. В ту же секунду на запястье медика сомкнулись пальцы, и одним резким движением пневмошприц выдернули у него из руки. Шприц, разбитый о стену, рассыпался крошевом осколков. Множество осколков. Они падали у него из руки, словно разбитые фрагменты реальности.

Возможно, это ад. Да нет, какие там "возможно". Он совершил ошибку. Он провалился.

"Зачем ты?.."

"Я не..."

— Сэр... — Позвав на помощь, Форберг оставался маячить поблизости. Но откуда придет помощь для него самого? Осталось только наказание. Серые, как море, глаза. И этот голос в его голове, снова и снова. Санитар неуклюже поднялся на ноги, ощупывая свои ребра и ругаясь. Санитар. Медик. Ангел милосердия. Что за милосердием могут они его одарить?

— Форкосигана, — прохрипел он пересохшим горлом. Прошипела, открываясь, дверь. Еще охранники. И медики. Он отдан им во власть, предан их милосердию. Ему оставался только один источник милосердия. И он бросился к нему. Лучше сюзерен казнит его собственной рукой, чем так.

"Что, лейтенант, теперь убегаем? Это называется трусостью..."

— Графа, сэр? Или его сына? — беспокойно переспросил Форберг, слава богу, все еще не отошедший.

— Его... — "Сына?"

"Зачем ты?.."

Нет.

Он застыл. Медтехники осторожно приближались. Волчья стая или стервятники? Не важно, все равно они здесь, чтобы его добить. У него осталось совсем немного времени. Сама мысль о том, чтобы обратиться к архиву чипа, была противна, но выбора не было. Или это, или он затеряется навеки. Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза и нырнул в водоворот памяти, глубже, глубже...

Данные плыли перед ним, их было бесконечно много. Он не знал, что ему делать с таким изобилием. Спешка ему всегда мешала. Он смутно расслышал шаги, разобрал голос Форберга, который кричал на медтехников: "Отойдите! Дайте шефу хоть несколько минут!"

"Молодец. Рекомендую его тебе, Эйрел..."

И тут он достиг самого дна, самого источника воспоминаний. Они рассыпались фонтаном, все до единого хрустально прозрачные и четкие, как умел только чип. Корделия. Эйрел. Имперский госпиталь. Маточный репликатор. Майлз.

— Майлза, — выдохнул он, когда его швырнули на кровать и снова пристегивая ремни. Раздался щелчок наполняемого пневмошприца. Он зарычал, заставив санитара отпрянуть еще на пару драгоценных секунд. — Приведи мне Майлза!

Нечто реальное. Нечто вещественное в том мире, где больше ни в чем нельзя быть уверенным. Его окатило волной облегчения, когда Форберг кивнул, подтверждая, что понял. Даже страх, что ему вкатят еще порцию успокоительного, почти отступил. Если Майлз жив, значит, это не приговор, не особого рода расплата за его преступление. На мгновение он успокоился, что больше нет необходимости бежать, и тут до него дошло.

Если это не его личная форма ада, значит или сломался его чертов чип, или он сам наконец-то спятил. А в этом случае у него нет никакой надежды на освобождение, ни раньше, ни потом. На этот раз он сумел выкарабкаться из пропасти безумия, но как насчет следующего? И еще, и еще? Сколько времени пройдет, прежде чем он снова все забудет? Как скоро его кошмары станут реальностью? Нет, не существует легкого пути спасения. Это будет длиться и длиться. Вечно.

"Это не бегство, капитан Негри. Это все равно, что перерезать горло человеку, которого подстрелили из нейробластера, а он почему-то выжил..."

Хотя он в состоянии попросить об этом Эйрела — у того на совести и так слишком много крови. Бремя еще и этой вины он ему не добавит. И все же ему нужен Голос Графа, чтобы освободить от клятвы, которую он некогда дал.

Майлз.

Это Форкосиганы создали его. И только одному из них он может доверить покончить с этим кошмаром.

Пневмошприц ужалил его в предплечье, и снотворное хлынуло в кровь. Ментальная защита заколебалась, растворяясь; больше ничего не разделяло его и то, что на него накатывалось. Воспоминания. Сны. Кошмары. Чудовищный мутант-гибрид одного, другого и третьего сразу. Они обрушились на него, ясные, как свет дня, и мрачные, как самая темная ночь. Прошлое. Настоящее. То, чего никогда не было. Он больше не мог отличать одно от другого.

Но очень скоро это будет уже не важно.