Скука смертная (джен)

Встреча со жнецом Смерти — первое, что помню в своей не-жизни. Покореженная груда металла, аритмичное мигание фар, залитый кровью асфальт… и белолицый седовласый парень в черном костюме рассеянно что-то черкает в записной книжке.

— Угу, итого три плюс один. Опять излишек, пожри тьма этих призраков! Вальдемар мне голову снесет, — бормотал он, качая прилизанной головой, отчего громоздкие очки сползли на самый кончик носа.

— П-прошу прощения!

Жнец отлепил взгляд от своей книжонки. Глаза у него оказались безжизненно-серые, как пасмурное небо, или голубиное перо, или чьи-то будни.

— Прощения просят в другой канцелярии, как любит говорить мой шеф, — снисходительно промолвил он, ткнув пальцем вверх. — Во-он в той… Ладно, приступим! Младший жнец Нестор, исполнительный отдел Канцелярии Смерти, порядковый номер 10348. Тебе чего?

Мне? Ох, мне бы понять, где я и что случилось. И почему только что меня насквозь прошел какой-то тип в белом? И… кто я? Разум будто затянуло туманом… да и я сам подозрительно напоминаю некую туманность. Вытянув руки, отстраненно замечаю, как хорошо просматривается сквозь ладони асфальт с белой полосой движения.

Выслушав все мои вопросы, Нестор пожал плечами и заложил за ухо авторучку.

— Что тебе сказать? Помер в неурочное время, в списках не значишься. Снова я облажался. Но только потому, что на этом дурацком мосту невозможно работать! Ох, слушай… я подам запрос в канцелярию, там тебя внесут в реестр немертвых и упокоят в соответствии с очередностью. А пока что… — он замялся, — иди, в общем, погуляй! Познакомишься с другими… хм, интересными личностями. Память скоро вернется, хотя бы частично. А теперь мне пора!

Жнец неуклюже всплеснул руками, обернулся вдруг огромной черной птицей и сгинул в неизвестном направлении. Что мне оставалось, кроме как последовать совету и пойти на все четыре стороны? Заодно познакомиться с «интересными личностями», чтобы не было так скучно ждать упокоения.

Ждать упокоения, как же! Ходят слухи, очередь в канцелярию Смерти расписана на четыреста лет вперед. По мне, так это преуменьшение.

Быть призраком — скука смертная. Два года спустя могу уверенно это сказать.

Нет, поначалу было забавно просачиваться сквозь любые стены, как просачиваются голоса соседей в квартиру с плохой звукоизоляцией. Ходи где душе твоей угодно! В буквальном смысле. Люди призраков не видят, разве только собака облает или нашипит какой-нибудь Барсик.

Но рано или поздно память начинает возвращаться. И вроде бы не так всё плохо! Сессию закрывать не надо, рыбок кормить — тоже; девушка не потащит по магазинам, чтобы показать семь кругов ада и «вот эту симпатичную кофточку». Увы, радости не-жизни мизерны в сравнении с невзгодами. Ты не ешь, не спишь, ничего не можешь взять в руки. Не чувствуешь запахов, не ощущаешь тепла и холода. Не-живешь, в общем. Только и остается, что бродить по улицам близ места смерти, ожидая упокоения и наблюдая за тем, чего больше не имеешь.

— …Карин, ну дай, пожалуйста! Я до завтра всё перепишу! — писклявое нытье знакомо-незнакомой белобрысой девчонки вызывает ассоциации с… комарами. Лето, глубокая ночь, полузабытые чувства духоты и свинцовой тяжести в веках; тихий звон комариных крыльев, бестолковое хлопанье руками в темноте. Вот уж по чему я не скучаю!

— Эту сказку я слышала уже раз двести, — отозвалась ее подружка без особого сочувствия, щурясь на летнем солнце, наверняка палящем. «Карина Швейкина» — всплыло в призрачной памяти, дырявой как решето. Мои бывшие однокурсники частенько ходят в пиццерию неподалеку, а я их порой провожаю от нечего делать. Если узнаю, конечно. — Там писанины на неделю. Янка, да ты у него на парах была раза четыре! Уж кто-кто, а Смолкин тебе трояк за красивые глазки не нарисует…

Смолкин? Ах, да. Он вел у нас химию на первом курсе.

А на второй попасть мне было не суждено. Ведь человек иногда бывает внезапно смертен, как однажды мудро заметил… Булгаков? Да, он.

Кажется, филфак при жизни подошел бы мне больше, чем фармацевтика. Скучаю по книгам до фантомного зуда в призрачных руках! Но могу лишь роиться мрачной тучкой в ближайшем книжном магазине, алчно разглядывать глянец обложек, вспоминая их гладкость, текстуру бумаги, ее шелест… Совсем отчаявшись, я обычно заглядывал через плечо покупателям — тем, кто проглядывает перед покупкой несколько страниц.

Будьте вы прокляты — и будьте благословенны — за эти несколько страниц.

— Холодает, что ли? Хоть бы дождя не было! — Пройдя прямо сквозь меня, Янка поежилась и скрестила на груди худые, до черноты загорелые руки. Воздух внутри меня наверняка не теплее хладного трупа.

— Да вроде не обещали…

Провожать девчонок не стал — не хотелось.

Навстречу мне степенно плыли еще две любительницы беседовать о погоде — порядком засахарившиеся кисейные барышни в пышных платьях. По платьям их и различаю — одно словно бы сшито из пары-тройки клетчатых пледов, а мелкие цветочки на втором напоминают издали что угодно, кроме цветов.

— Ах, погода сегодня чудесная, не правда ли? — осведомилась Клетчатая грудным голосом, на что Цветочная важно закивала.

— Ох, вы правы, дорогая. Прямо как в день моей смерти…

— Проклятые жнецы, заберите меня отсюда! — не выдержал я. — Вы, две клуши, померли лет двести назад! Какая теперь разница, хороша ли погода?!

— Юноша, ваше поведение неприлично! — Клетчатая погрозила сложенным веером, а ее извечная компаньонка попыталась изобразить обморок.

— Волосы лови, потеряешь!

Цветочная испуганно вцепилась обеими руками в свой огромный шиньон, но тот исправно держался на месте. Куда ему деваться — с мертвой-то головы? Злорадно посмеиваясь, уплываю направо, в глубину полукруглой арки. Пусть почтенные дамы поговорят о том, какой я «охальник» и «скверный мальчишка». Всё какое-то разнообразие.

Призраков не так уж много, уйти далеко от места смерти никто не может. Все друг друга знают, как в общаге какой-то.

Вот сидят двое моих знакомцев. Точнее, изображают сидение, зависнув над лавочными досками, что покрыты облупившейся краской цвета пожухлых салатных листьев. А как иначе, если ты проваливаешься сквозь твердые предметы? Бывало, задумаешься да в подземку рухнешь, а очнулся — через тебя уже вагон метро проезжает. Страшно, потом забавно, потом привычно, а в итоге всё та же скука смертная.

Совершить, что ли, путешествие к центру Земли? И как раньше никто не додумался?

— Кому из вас сегодня повезло? — не тратясь на приветы, интересуюсь у немолодого мужика в олимпийке. Откликается на Петровича, наружности запойной, физиономия вечно угрюмая, шутки идиотские.

— Володьке, паразиту! — пожаловался Петрович. — Ишь, научил на свою голову…

Смерть застала Володьку вихрастым мальчуганом лет десяти, в потрепанной куртке и куцых штанишках с прорехой на левой коленке. У Володьки шкодные глазищи карманника и робкая улыбка пай-мальчика.

Эта парочка только и делает, что играет в шахматы. Как же призраки перемещают фигуры по доске? А никак. Доска вместе с фигурами если и есть, то лишь в воображении этих двоих.

Каждый немертвый сходит с ума по-своему. И это немудрено — свихнуться, столько лет ожидая упокоения.

— Илюша, привет! — молодая женщина выплыла из ближайшей стены, радостно улыбаясь. — Ты не видел моего мальчика?

Ну да, некоторые благополучно свихнулись еще при жизни.

— Нет, Олесь, — качаю головой. Вздыхаю по идиотской человеческой привычке, Олеся вздыхает тоже, но затем улыбается снова. Она красивая, лет двадцати с небольшим на вид. Волосы светлые, повязаны детской резинкой в неряшливый пучок. Глаза как две плошки, при жизни наверняка были лучистые и светлые — скажем, голубые, серые или даже зеленые. А махровый длинный халат… ну, возможно, розовым. Или бледно-салатовым, как эта треклятая лавка.

— Дедушка, привет!

— Я не твой дедушка, — проворчал Петрович, делая ход невидимым миру конем, слоном или черт знает чем еще.

— Дедушка, ты не видел моего мальчика? Никак не могу его найти!

— Конечно, милая. Пробегал тут мимо… Шустрый у тебя пацан растет!

Олеся привычно радуется и кивает, не зная меры. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх… Я поначалу думал, что Петрович глумится, но он, похоже, просто не может ответить ей «нет». Словно бы его обман однажды станет правдой, и Олеся наконец разыщет своего сына. Мертворожденного.

Жаль, но чудес не бывает. Бывают немертвые вроде призраков, жнецов или никем не виденных ангелов… а вот чудес — нет. И всё тут.

Очередная встреча с Нестором — сомнительное счастье. Получив повышение, тот порядком зазнался и оскотинился. Образцовый жнец, циничный палач тетушки Смерти. В руках у него полосатое ведерко попкорна, на ведерке — смутно знакомая эмблема кинотеатра. При жизни я вроде как ходил туда со своей девушкой. Ее звали Илона, кажется.

— Разве жнецы едят?

Нестор взял одну кукурузину и подкинул на ладони.

— Не-а. Это для антуража. — Он криво усмехнулся, неотрывно глядя куда-то вниз, сквозь мелко дрожащую на сквозняке водную гладь, что ночами жадно ловит блеск городских огней. — В кои-то веки побездельничаю, пока другие работают.

— Что там? — спросил я.

— Утопленники, квартальный отчет по Центральному району. — Он словно бы озвучил нечто очевидное. — Чтобы не лезть лишний раз в проточную воду — фу, гадость! — извлекаем утопших партиями, раз в квартал.

— А сами они вылезти не могут?

— Они уже ничего не могут, — фыркнул Нестор. И тут же застонал при виде еще одного дымчатого силуэта. — Что, опять?! Тьма меня пожри! И как это указать в отчете?

Так тебе и надо. Уж кто-кто, а ты как-нибудь да укажешь.

Новый призрак — девочка лет тринадцати на вид. Во взгляде перманентное отсутствие мысли, кожа рябая от веснушек, жиденькие волосы заправлены за оттопыренные уши, тщедушная фигурка запакована в закрытый купальник… не придумаешь более нелепого вида на всю оставшуюся не-жизнь.

Девочка-призрак отмерла и обратилась к Нестору, как я когда-то. Жнец завел уже знакомую сказочку про очередь на упокоение и новых друзей. Я скривился, но промолчал. К чему рушить этот круговорот мнимой надежды? Пусть девчонка сама поймет, что такое не-жизнь. Пригоршня ничтожных радостей, ворох смутных воспоминаний, щепотка сумасшествия и целая уйма безделья. А на десерт — неизбежное осознание, что же это такое — быть призраком.

Иногда это смешно, иногда грустно, но чаще всего… да, скука смертная.