Шла Маша по шоссе (джен)

Маша шла по тёмной улице, чувствуя себя героиней дрянного бульварного романчика. Самого низкопробного. Сплошные штампы, затасканный сюжет: жена следит за мужем, чтобы... Убедиться в неверности?

Нет! Всё, что угодно, лучше, чем измена!

Маша выходила замуж по любви, а не от безысходности, как злословили некоторые её подруги. Серафим, хоть и немолодой, почти лысый и «подпорченный» детьми от первого брака, понравился ей с первой случайной встречи на выставке. Интеллигент, театрал, книголюб. Именно такого она и ждала все свои тридцать два года. И его стоило подождать.

Через пару месяцев после свадьбы она проснулась ночью от холода. Потянулась за одеялом — Серафим вечно перетаскивал его на себя — и нащупала рукой пустоту. Вторая половина кровати была пуста, и пуста давно — постель уже остыла. Маша едва успела подняться и обойти квартиру, как услышала щелчок замка входной двери. Не зажигая света, Серафим разулся, разделся, аккуратно сложив одежду, и нырнул под одеяло. От него пахло мылом — уютный, домашний, привычный запах.

Маша хотела притвориться, будто по-прежнему спит, но не выдержала:

— Где ты был?

— По работе вызвали, — сонно отозвался муж, обнимая её одной рукой.

Постепенно, исподволь, Маша выяснила, что Серафим примерно раз в месяц уходил из дома около полуночи. Всегда в пятницу или субботу, возвращаясь под утро и отсыпаясь потом почти до обеда. Казалось, он не уставал на этой сверхурочной работе, а, напротив, набирался сил: неделя после ночной отлучки становилась лучшей неделей месяца: они ходили в театр или кино, Серафим мог ни с того, ни с сего купить Маше шикарный букет роз или дорогое шампанское, которое она очень любила.

Спустя год, в один из таких «конфетно-букетных» дней её поразила страшная мысль: муж вел себя так, словно в чём-то виноват!

С тех пор Маша потеряла покой. Она накручивала себя, снова и снова припоминая подробности всех отлучек Серафима. И, в конце концов, приняла абсурдное, нелепое решение: проследить за мужем.

Глупо, глупо, глупо!

Маша начала издалека. В понедельник она будто бы невзначай обронила фразу о том, что давно не видела подругу Лену из Бреста. Во вторник пожаловалась, как устала всё время стоять у плиты: и почему это у домохозяек не бывает отпуска? В среду... В общем, в четверг Серафим предложил ей съездить в Брест на выходные. Утром пятницы Маша собрала сумку, раздала указания детям, поцеловала на прощание мужа и уехала на вокзал. Вещи она оставила в камере хранения, а сама к вечеру вернулась на родную улицу и засела в подъезде напротив собственного дома, ругая себя последними словами за паранойю.

Серафим вышел из дома, как всегда, около полуночи. Маша, выждав немного, осторожно двинулась следом. Из головы вылетели почти все мысли. Она думала лишь о том, как остаться незамеченной на практически пустой улице, отлично освещённой фонарями.

Вскоре стало ясно, что муж идёт к гаражу.

Наличие гаража всегда вызывало у Маши вопросы. Машину Серафим не покупал из принципа: работа в пяти минутах от дома, к чему плодить пробки на дорогах? Гараж, тем не менее, у него имелся: добротное сооружение из кирпича, забитое старым хламом, который жалко выбросить. Порой Серафим говорил нечто вроде: «Ухожу от вас в другой мир!» и шёл в гараж, где мог часами заниматься чёрт знает чем. Маша только хмыкала: в конце концов, у каждого должно быть какое-то хобби.

У входа Серафим замялся. Несколько раз нетерпеливо глянул на часы, явно ожидая кого-то. Оглянулся по сторонам, обрадовано махнул рукой. Маша невольно сжала кулаки, уже готовая в лучших традициях обманутых жён выскочить из укрытия с воплем: «Как ты мог?!» Но тёмный силуэт, приблизившийся к гаражу со стороны улицы Декабристов, оказался откровенно мужским. Серафим первым протянул руку, совсем как на деловой встрече. Обменявшись рукопожатием, мужчины вошли внутрь.

Маша замерла неподалеку, зябко кутаясь в плащ. От напряжения у неё дико заболела голова. Паззл не складывался, она так ничего и не узнала. Ну, гараж и гараж. И что теперь?

Маша постояла полчасика, почувствовала себя полной дурой и решила, что спросить напрямик — самое лучшее, что она сейчас может сделать. В конце концов, Серафим никогда не врал ей. Вроде бы.

Она собралась с духом и распахнула дверь.

Только бы не измена! Этого она не переживёт!

* * *

Верхний свет не горел, в гараже, среди завалов старого хлама, никого не было. Маша покружила среди санок, ветхой покосившейся мебели и мешков с тряпьём, пока не наткнулась на люк в полу. Потянула на себя — петли даже не скрипнули — окинула опасливым взором ведущие вниз ступени, и подавила желание развернуться и бежать, куда глаза глядят. Только зачем же тогда было затевать весь этот сыр-бор?! Она сжала кулаки и решительно сошла по лесенке в подвал. Когда Маша оказалась на последней ступеньке, что-то прошелестело, и люк захлопнулся.

В нос ударил настойчивый, сладковатый, въедливый запах. Так пахла курица, которой выросшая в деревне Маша однажды отрубила топором голову. Так пахли внутренности кролика, выпотрошенного вчера утром. Так пахла кровь. Знакомый, но очень неуместный запах. Откуда взяться крови в гараже Серафима?

Вместе с запахом пришёл звук — не то покашливание, не то сдавленный смешок. Или рыдание? Не поймёшь.

По периметру подвала шли стройные ряды деревянных полок, заставленных непонятными белыми шарами. Но Маша на них почти не смотрела.

Она пыталась заставить себя дышать, глядя на широкий кухонный стол — её старый кухонный стол, якобы выброшенный после ремонта! На нём лежала новенькая блестящая циркулярная пила. Почти в центре подвала, слегка покачиваясь над полом, заботливо застланным клеёнкой в весёленький цветочек, за связанные ноги был подвешен человек. Рядом стоял тазик, наполовину заполненный кровью, которая в полумраке казалась почти чёрной.

Человек. Вернее, уже труп. Да. Юноша. Не мальчик — с модной небритостью на щеках и трогательным золотистым пушком на груди. Лицо его не отражало ни испуга, ни удивления. Закрытые глаза и безмятежность. Казалось, он просто спит в столь неудобной позе, почти касаясь пола руками-плетьми с посиневшими ногтями. Аккуратный разрез на шее кривой ухмылкой выделялся на фоне мертвенно-бледной кожи. Почему-то огромная, по сравнению со сморщенным вялым пенисом, мошонка нелепо и нездорово торчала между стыдливо скрученных веревками ног. Волосы на лобке слиплись от засохшей крови.

Серафим с хлопком оправил на руках жёлтые хозяйственные перчатки и с наслаждением погрузил их во вспоротый живот трупа. С чавкающим звуком он извлек клубок кишок, осторожно перемещая масляно-склизкую массу в мусорный пакет.

Маша отстранённо подумала, что стоило бы уже упасть в обморок или хоть закричать, но горло перехватило стальным обручем, не вздохнуть. Нелепая, ужасная, невозможная картина! Сон, дурной сон! Сейчас она перевернётся на другой бок, проснётся и отправится готовить завтрак для своих дармоедов. И не станет задаваться никакими вопросами! Никогда!

Серафим ногой подвинул мешок с внутренностями и взял со стола скальпель. Двумя пальцами подхватил крайнюю плоть, брезгливо отодвинул пенис в сторону и сделал уверенный надрез. Гениталии влажно шлепнулись поверх остальной требухи, и Маша едва успела наклониться, прежде чем её вывернуло, да так, что желчь забрызгала туфли.

Туфли, которые ей подарил муж.

— Я всё надеялся, что ты не такая, как Алла, — укоризненно покачал головой Серафим, поворачиваясь. Он не выглядел удивлённым. Скорее, усталым и огорчённым. — А ведь я её любил. Почти так же сильно, как тебя. Я так и не смог с ней расстаться...

Он сосредоточенно протёр лезвие тряпочкой и близоруко сощурился, глядя на Машу. Губы его дрожали, на лбу поблёскивала испарина. А Маша вдруг поняла, что белые круглые шары на полках вокруг — и не шары вовсе.

Человеческие черепа.

Превращённые в чаши, покрытые лаком, инструктированные серебром и бирюзой, отполированные до блеска черепа, черепа, черепа...

Сколько же их тут?! И как никто до сих пор не нашёл это страшное место?! И где остальные кости?

— Мне очень, очень жаль, — ласково сказал Серафим. — Прости. Не волнуйся, больно не будет. Любимая...

Маша инстинктивно попятилась и почти упала в старую чугунную ванну, в которой теснились стальные канистры с маркировкой H2SO4.

Интересно, какой принадлежит Алле? Где череп девочки, месяц назад пропавшей в районе Цнянки? Как сурово Серафим говорил, что недоносков, способных поднять руку на ребёнка, становится всё больше...

Как же это, Господи? Как же так?!

Укол в руку. Маша даже не сопротивлялась, скованная ужасом знания. Она не могла отвести взгляд от огромной банки, стоявшей на резной деревянной подставке в глубине подвала. Черты лица, искажённые стеклом и мутной желтоватой жидкостью, уже почти не угадывались, но волосы... Прекрасные светлые волосы Аллы, первой жены Серафима, которые унаследовала его старшая дочь.

Последнее, что Маша услышала:

— Мне действительно очень жаль... Для тебя я сделаю подставку ещё лучше. Тебе нравится орех?..

В конце концов, больно и правда не было.