Забытое поколение: зима 1923 года (джен)

Февраль 1936 года.

Зилла тревожно посмотрела в окно. Поезд мчался мимо тихих каналов Лейдена. Возле домов качались на воде старые деревянные лодки, а в тихих заводях плескались степенные утки. Глубокое темно-синее небо отражалось в полосках воды, аккуратно изрезавших поле. Где-то за дымкой, дающей синий цвет, должно быть, мерцают в черноте пустоты звезды, и среди них — та, что светила однажды им с Брэнуэллом в рождественскую ночь. Покойный Ликаон всерьез уверял, что с этой звезды на них смотрели родители. Она перевела дыхание: сердце сжималось при одной мысли о том, что сделали с её другом, и о том, что она никогда не услышит его звонкий голос и мальчишеский смех.

Внутри все дрожало от горя и той надежды, от которой не светло, а до крика больно. Девушке пришло в голову, будто то же самое, наверное, чувствовала её мать, когда ждала от дяди Альбуса известий об отце. Зилла стиснула платок. Она не должна была выделяться из толпы ничем, ей следовало оставаться в глаза окружающих безобидной англичанкой на отдыхе. А потому она достала письмо кузины Лидии, которое перед отъездом из Кале не успела распечатать, и стала читать.

«Здравствуй, дорогая.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Эйлин, несносный ребенок, опять чем-то заболела. Сирил бранится, что столько болеют только маггловки. Как вернешься, посмотри, что с ней не так.

У нас все судачат об одном: Осборн Крауч добровольно написал заявление об отставке. Линни Аппас, его содержанка, ищет себе патрона — помоложе да побогаче. Крауч, ходят слухи, совсем слег, а его сын, Каспер, окончательно порвал с отцом после его интрижки с Линни. Впрочем, его гулянки и мотовство также довели Осборна до белого каления. Одна у старого Крауча отрада — его внук.

Полагаю, тут не обошлось без Дамблдора. Он в последнее время сильно копал против Крауча. Но кто знает...»

— Дельфт, пассажиры, Дельфт... — пошел по коридору высокий проводник.

«На дядю Альбуса опять польется грязь», — горько подумала Зилла. Ему не привыкать, увы. Он и сам её учил: если считаешь свои поступки правильными, будь готова терпеть последствия. Падение Крауча не обрадовало девушку, как могло бы когда-то: ненависть, которую она питала к убийце отца, давно перешла в презрение и отвращение. Ей было, по сути, все равно, что с ним станется — родителей этим не вернешь. Хотя дяде, конечно, она была благодарна.

— Отправляемся... Через двадцать минут — Гаага! — снова раздался голос проводника.

За окном мелькнул мостик над каналом. Невдалеке, отражаясь в воде, высились две башни со шпилями. Пробежав глазами письмо, Зилла уткнулась в предпоследний абзац:

«Сирил ворчит, будто все министерство сейчас говорит о каком-то «восходе новой звезды» — Гекторе Трэверсе. Сейчас он замминистра, но скоро вроде бы может сам стать министром. Правительство называют кабинет «Фоули-Трэверса». Сирил говорит, Трэверс хочет с Гриндевальдом соглашение заключить или что-то вроде того. Мол, не такой уж этот Рейх опасный.

Все ненавидят жену Трэверса, Клементину Бэрк: взлетела так высоко, как не могла и мечтать...»

Зилла потерла лоб и снова посмотрела в окно. Стрелки начали сходиться, возвещая о начале большой станции. Пальцы дрожали, так что она поспешила засунуть руки в рукава: якобы от холода. Следовало хотя бы до конца пути заставить себя думать о маленькой племяннице, Эйлин, дочери Лидии и Сирила: бедный ребенок, тихая умная девочка, она постоянно чем-то болела, потому что явно страдала от пренебрежения родителей. Может, Брэнуэлл с ней позанимается, когда… Что же ему сказать?

Брэнуэлл Принц сидел в кресле у окна и наблюдал, как перекатываются по небу серые тучи. Берлинер-штрассе стыла от пронзительного ветра, который, впрочем, благодаря заклинаниям в квартиру не проникал. Гнулись и метались нагие липы. Вдалеке упирался в низкое небо шпиль Шарлоттенбургской ратуши. Интересно, понравился бы такой вид кузине Бланш? Брэнуэлл усмехнулся, представив, как она зарисовывала бы ратушу в альбом, и тут же мотнул головой: Бланш умела видеть только открытую красоту, а в этой серой башенке, беззащитных липах и сером небе не было на первый взгляд ничего прекрасного.

Не так давно ушел его научный руководитель, герр Штрассман: он любил по выходным навестить своего протеже. Разумеется, болтали они не о разных глупостях: в жизни, как усвоил Брэнуэлл, каждому человеку отведено слишком мало времени, чтобы еще тратить его на пустяки. Даже в выходные следует думать о деле.

…Вильгельм Штрассман откинулся в кресле, аккуратно отпил из чашки. Он был лыс, худ, со слабыми, вечно согбенными плечами. На пугающе-худом лице поблескивал монокль. Кожа странно обтягивала череп, так что молодые сотрудники их института за глаза называли Штрассмана «Мертвой Головой». Брэнуэлл не участвовал в зубоскальстве, он был слишком благодарен человеку, который два года назад смог то, что не удавалось ни магическим, ни маггловским врачам: избавил юношу от истерических припадков и развивавшегося костного туберкулеза. С появлением с его жизни Штрассмана связано и обретение, наконец, занятия, соответствовавшего способностям Брэнуэлла. До того он вынужден был вести кружки в Хогвартсе и прозябать, отправляя статьи в журналы: большую часть — в тот, где работала его сестра. Сына государственного изменника, несмотря на протекцию со стороны Альбуса Дамблдора, не спешили привечать в научных кругах. Что же, теперь он нашел своим способностям практическое применение.

Мертвая Голова, отпив чаю, кажется, отбросил всякое уныние, с каким вошел к Брэнуэллу. Прикрыв глаза и улыбнувшись, он откинулся на спинку кресла и, помолчав секунд десять, неожиданно перевел разговор:

— А я вам еще не рассказывал эту историю, герр Принц? Сколько, вам кажется, мне лет?

«Точно за восемьдесят», — подумал Брэнуэлл, разглядывая тонкую, изборожденную морщинами пергаментную кожу и почти бесплотные тонкие кисти ученого.

— Семьдесят пять? — спросил он осторожно.

— Мне нет и сорока, — тожественно улыбнулся Штрассман и открыл действительно молодые, цепкие и внимательные карие глаза, смеющиеся удивлению Брэнуэлла.

Тот потрясенно молчал, и Штрассман продолжил:

— Результат чрезвычайно сложного эксперимента с магией жизни и времени, который пошел немного не так, когда я был в вашем нынешнем возрасте. Впрочем, я благодарен судьбе — старость тела лишила меня мыслей обо всем, о чем думают юные, оставив лишь страсть к науке и познанию, а о болезнях нам, высшим из людей, беспокоиться не приходится.

Брэнуэлл восхищенно и немного самодовольно улыбнулся. Он внезапно ощутил превосходство над наставником: ему, чтобы ничто не отвлекало от познания, не пришлось ставить над собой эксперименты. В двадцать пять лет он еще ни разу не пожелал женщины, а слабое здоровье отвращало его от вина и обжорства. Тем не менее, он не мог не отдать должное эксперименту руководителя.

— То, о чем вы говорите, очень удобно, герр Штрассман. Мне кажется, стоит вычислить, где именно опыт пошел не так, записать эти отклонения и в дальнейшем использовать. Единственное… Приближение старости — это и приближение смерти. Не только болезней, — Брэнуэлл невольно поморщился, вспоминая ранние годы, когда болезненность лишала его почти всех детских радостей, — но и смерти. Против этого есть решение?

— Против смерти есть много решений, герр Принц, — улыбнулся Штрассман, — я знаю о четырех, и знаю также, что их намного больше. Придет время, и я поделюсь с вами теми знаниями, что у меня есть.

— Вы говорите, что знаете о четырех решениях против смерти. Скажите, можно ли из них хотя бы одно, наиболее простое, применить массово?

— Очень верно мыслите, герр Принц, у вас потрясающая научная интуиция! Действительно. Один из моих проектов — так называемая эссенция жизни. На эту мысль меня навело созерцание призраков — воплощаясь, они забирают эктоплазму из всего живого вокруг. Если взять достаточно живого материала и подвергнуть определенной цепи превращений, мы сможем получить субстанцию невероятно мощной силы, концентрированную жидкую энергию! Доверяйте своей интуиции — она способна проникнуть вглубь тайн мироздания, слиться с его энергиями, постичь их изнутри... Используя эссенцию жизни, мы сможем делать все — подчинить законы природы своей воле, управлять силой грозы, фокусировать свет в лучи, режущие металл как бумагу, и, как вы уже догадались — давать мертвым вторую жизнь. Некромантические заклинания мне известны, но волшебник использует свою собственную энергию для поддержания жизни нежити. С помощью же эссенции жизни, мы можем одним заклинанием поднять целую роту солдат! Чем больше врагов падет от наших рук, тем сильнее мы будем!

Брэнуэлл некоторое время восхищенно молчал.

— Грандиозно, — прошептал он наконец. — Вы знаете, я пытаюсь себе представить способ получения этой эссенции. Допустим, призраки берут эктоплазму из всего живого... Но у них есть какой-то свой, особый процесс, с помощью которого эктоплазма поддерживает в них жизнь. Узнать подробности этого процесса, воплотить его в заклинании или обряде... — юноша возбуждено потер лицо руками и ахнул. — Да, — осекся он, — а направлять эту роту солдат можно будет все тем же массовым Империо?

Брэнуэллу уже случалось накладывать массовые Империо на толпы, собиравшиеся на выступлениях, и занятие казалось ему чрезвычайно любопытным: ментальное воздействие вообще было одной из его любимых тем для изучения.

— Потребуется доработка до версии для управления нежитью, но с этим вы справитесь без труда, — улыбнулся Мертвая Голова. — Что же насчет извлечения этой эссенции, я бьюсь вот над какой задачей: моя цель — создать такие заклинания, которые бы не просто высасывали жизненную силу (это уже есть) и превращали ее в сжиженную форму, но к тому же, позволяли делать это с наибольшей эффективностью, не с потерей объема энергии, но с ее увеличением. Это, в конечном счете, позволило бы нам открыть дверь между нашим измерением и миром мертвых и брать силу напрямую оттуда. Но это дальний расчет, а ближайшие цели лежат прямо перед нами.

— Да, конечно, — кивнул Брэнуэлл. — Я так понимаю, потребуется достаточно много биоматериала? Его будет хватать прежде, чем появятся пленные?

— У нас есть те, кто может быть использованы для этого. Но их не так много, чтобы мы могли расходовать эссенцию жизни свободно. Поэтому мы и должны научиться не просто не терять энергию, но и преобразовать подопытных целиком так, чтобы энергия умножалась. Кроме того, в Альпах еще живут великаны. Когда мы создадим новое оружие, мы водрузим чудо-оружие им на спину, чтобы они использовали фокусированный свет, молнии и плазму против наших врагов. Мы возьмем великанш и скрестим их с потомками наших врагов — ускорив процесс взросления полувеликанов, мы сделаем из них суперсолдат, защищенных и от магии, и от пуль, оснастим их оружием, основанном на эссенции жизни — и будем уничтожать врагов сотнями и тысячами!

— Так я пока займусь усовершенствованием Империо, — поклонился Брэнуэлл. — Думаю, оно должно действовать таким образом, чтобы даже смертельное ранение не помешало подвергнувшемуся заклятию исполнить волю заклинателя. Иными словами, стоит усилить его мощь, сделав так, чтобы оно давало не просто ощущение комфорта, а подъем духа. Придать эффект бодрящего зелья... — он задумался, скрестив пальцы. — Кстати, про полувеликанов. Только сейчас вспомнил: давно, еще году в тридцатом, сестра писала мне, что у них в Англии один такой появился на свет.

— Полагаю, английская нация в лице своей элиты уже достаточно разжижила себе мозги, чтобы принять его в свое общество? Или все же ему не позволяют ходить среди людей? — казалось, Штрассмана искренне занимал не столько сам вопрос, сколько верность его догадки относительно англичан.

Брэнуэлл хохотнул.

— Вы представляете, волшебное перо записало его в реестр новорожденных волшебников! У мальчишки есть какие-то способности. Мой добрейший названный дядюшка, кажется, собирался принять в нем участие, а если так, то будьте уверены: его примут в общество хотя бы на правах садовника. Жаль, у меня уже не те отношения с дядей Альбусом, чтобы я мог выманить у него мальчишку для опытов.

— Что ж, у нас будут свои экземпляры для опытов.

Мертвая Голова вновь задумался, на секунду обиженно нахмурившись.

— Все же это возмутительно! Эти проходимцы из Аненербе добились включения еще пятерых способных выпускников в свои ряды, а мне достались только двое! Как можно верить этим пустым мечтателям, воздыхателям по старине? Они ищут германские руны и старые заклинания, поглядел бы я, как они пойдут с боевыми топорами против танков и пулеметов! Если прогресс шагает в будущее, то и магия должна — а эти недоумки тянут нас назад, в прошлое! Боюсь, как бы не было упущено драгоценное время и силы! Подумайте, они хотят оживить Генриха Первого и его рыцарей! Что толку, если он и был темным волшебником, не больше ли в разы мы получим, бросив все силы на передовые исследования, на подчинение самой природы, на раскрытие ее законов и тайн? — Мертвая Голова пришел в такое воодушевление, что вспрыгнул со стула и гибко зашагал взад-вперед по комнате, нетрудно теперь было поверить, что ему нет и сорока лет.

— Поверьте, все, чему я служу — это наука! Наука — единственная вещь в мире, что оторвала человека от дикости и мифов, от мракобесия, суеверий, нечистот и звериной жестокости! Как же глупо погружаться в бессмысленные пучины духа, прошлого, мистических тайн, когда мы стоим на пороге раскрытия законов, управляющих вселенной? Недолог час, когда мы создадим такое общество, где наука наконец станет во главе всего. Управляться нами будет не склонная к необъективным симпатиям и пристрастным заблуждениям человеческая воля, а точный, выверенный научный закон! Место каждого будет определено, функции всех окажутся раскрытыми до предела! Все будет просчитано и отрегулировано заранее! Представьте, с какой невероятной скоростью взлетит прогресс! Как исчезнет глупость, жестокость и все, что люди называют "злом"! Ведь все это от незнания, от неоптимальности решений, от уверенности в существовании каких-то высших сил, которые принимают ответственность на себя. Представьте себе этот мир, герр Принц, мир, где все разумно и эффективно, где все ошибки учтены и предотвращены еще до того, как сложится сама возможность их совершения...

Мертвая Голова закончил говорить так же неожиданно, как и начал, усевшись на подоконник и болтая ногами, недостающими до пола добрых полметра. Штрассман открыл форточку и с наслаждением вдохнул морозный февральский воздух, зажмурившись.

— Благословим же Разум, что нам довелось жить в этом прекраснейшем из миров, и Эволюцию, давшую нам глаза, способные наслаждаться его красотой!

— Я благословляю их каждую минуту, — искренне выдохнул Брэнуэлл, удивляясь перемене в облике Штрассмана: тот, с запрокинутым лицом и мечтательно сиявшими глазами, выглядел почти ровесником своего собеседника. А минуту спустя Мертвая голова тяжело сполз с подоконника и кашлянул:

— Теперь мне пора идти, герр Принц. До свидания. Жду вас завтра на работе.

Сухо кивнув, он старческой шаркающей походкой двинулся к двери. Брэнуэлл запер за ним, опустился в кресло и погрузился в задумчивость. Глупо было представлять сейчас осуждающие лица Зиллы, дяди Альбуса, доброй и набожной тети Клем. На секунду они все же встали перед глазами — и исчезли.

Он некоторое время размышлял над усилением магической формулы Империуса, потом поежился: в комнате ощутимо тянуло холодом. Закрыл форточку — и услышал, как в квартиру тихо вошли. Он резко обернулся, вскинув палочку.

Посреди комнаты стояла, опустив глаза, блондинка в черном пальто и кокетливой шляпке с вуалью, худенькая, но со странно одутловатыми щеками. Несколько мгновений Брэнуэлл разглядывал её, затем кивнул.

— Неплохо, Зилла. Чары изменения внешности ты освоила достаточно, однако и скомпрометировала меня серьезно. Завтра все на работе будут знать, что меня посещала девица непристойного поведения. Прими обычный облик, мы все же давно не виделись.

Девушка кивнула, направив на себя палочку. Волосы блеснули глубоким каштаном, глаза из голубых сделались черными, одутловатость и краснота щек пропала. Тоненькая Зилла Принц, откинув темную косу, с горечью смотрела на брата.

На самом деле не виделись они около года, но и до того встречались нечасто. Через год после того, как Брэнуэлл окончил Хогвартс, у него обнаружили костный туберкулез. Начались его странствия по больницам и курортам Британии, пока наконец не удалось отправить его в хороший санаторий в Австрии. Сестра навещала его, едва появлялось свободное время, но все же не могла постоянно быть рядом. А болезнь прогрессировала… Тогда-то в его жизни и появился Штрассман, достаточно смелый, чтобы использовать те методы лечения, которых трусливо и лицемерно избегали врачи из Мунго и о которых не слыхивали магглы в санатории.

Разумеется, за услугу требовалась плата, но то, о чем попросил Штрассман, было для Брэнуэлла не повинностью, а скорее шансом начать жизнь, о которой он всегда мечтал. Зилле он для начала предпочел написать, что уехал лечиться в Америку. Однако сестра, похоже, быстро стала что-то подозревать — а потом их общие знакомые довершили дело, выложив ей, где он теперь живет и на кого работает.

…Молчание длилось недолго. Зилла, с неприязнью стерев помаду с губ, подошла и схватила брата за руки.

— Бежим, Брэнни. Я пришла за тобой.

— Бежать? — раздельно спросил он и удобно устроился в кресле. — Куда? Зачем? Мне тут хорошо. Сядь, Зилла, не говори ерунды. Хочешь чаю?

Зилла нависла над креслом; Брэнуэлл различит, что она крупно дрожит.

— Ты не можешь здесь оставаться. Я уведу тебя силой.

— Попробуй, — зевнул он. — Но сначала ответь мне на два вопроса. Если убедишь, я и сопротивляться не буду. А нет… Я был тебя всегда искуснее, ты это знаешь. Да, пожалуйста, отсядь, мне неприятно, когда ко мне подходят так близко.

Зилла отступила, но садиться не стала. Брэнуэлл вздохнул:

— Итак, вопрос первый. Почему я не могу оставаться здесь?

Зилла прижала ладонь к горлу.

— Ликаон… Ты знаешь, что с ним произошло?

Брэнуэлл пожал плечами:

— Он предал свою сторону и поплатился за это.

— Он осознал свое заблуждение, — мучительно проговорила Зилла; меж бровей залегла болевая складка. — Но ведь с тобой будет то же самое. Я знаю, ты не можешь считать нормальным, когда людей изгоняют или убивают за национальность и взгляды.

— Со мной этого не случиться, — Брэнуэлл вольно положил руки на подлокотники. — Я не столь глуп и сентиментален, чтобы верить, что идеальное общество можно построить без жертв. Цена, Зилла, меня не волнует. Но здесь я наконец занимаюсь любимым делом и прилично живу. Я не сын изменника, а уважаемый ученый. Так что не бойся: со мной ничего не случится.

— Тираны непредсказуемы, Брэнни, — ответила Зилла тихо.

— О да, — важно кивнул её брат. — А скажи мне, какой непредсказуемый тиран отправил нашего с тобой отца на виселицу? И, кстати, дядя Альбус, я слыхал, страшно ему отомстил? Поймал на взятках и заставил — через своих людей, конечно — уйти с поста председателя Визенгамота? А Линни Аппас, из-за аппетитов которой Крауч и утратил чувство меры, ищет любовника помоложе и повлиятельнее? Какой ужас! Лишиться поста и юной содержанки! По сравнению с этим двадцать минут удушья — конечно, ничто. Да, Зилла, двадцать минут удушья. Как именно умер наш отец, ты никогда не задумывалась?

У нее слегка дернулся подбородок, глаза затуманились. Прошло несколько минут, прежде чем она овладела собой и негромко ответила:

— До этого, Брэнни, он тоже был уважаемым ученым. А у вас уже сейчас вешают и расстреливают тайно, без суда…

— Положим, клевета…

— А что будет, когда начнется война? Она ведь неизбежна. Ты иностранец. Твое положение будет непрочно.

На секунду Брэнуэлл задумался. Он не давал себе труда представлять, что же с ним будет через несколько лет, видя впереди лишь безостановочное развитие возможностей магии. Но сейчас шевельнулась трусливая мыслишка: да, он иностранец, а таким всегда не верят.

— Возможно, это так, — кивнул он. — Тогда вот мой второй вопрос, сестренка. Куда мне идти?

Она непонимающе на него посмотрела. Он пояснил.

— Видишь ли, в Англии я для всех окажусь чем-то вроде предателя. Пусть мне и не предъявят официального обвинения, но будут требовать, чтобы я рассказал все, что мне удалось узнать за время работы, то есть предать людей, которые мне доверились. В противном случае никто и ничто не помешает упрятать меня в Азкабан. Долго ли я там проживу? Здоровье мое остается слабым.

Зилла снова приблизилась к нему, села на пол возле кресла, положила голову ему на колени.

— А если не в Англию? Если тебе просто бежать в любую страну, подальше отсюда?

Брэнуэлл провел рукой по её плечу.

— Тогда меня сочтут здесь предателем и везде найдут, чтобы наказать. А наказание за предательство — смерть.

Еще несколько минут оба не шевелились. Брэнуэллу вспоминались всякие глупости из детства: кажется, однажды зимой, когда он учился на первом курсе, а Зилла — на втором, их друг, уродливый шестикурсник Ликаон Кэрроу, попал в Больничное крыло. Из-за сестры же и попал: в шутку применил к Зилле сонные чары, и его за это выпороли. Сестра, едва проснувшись, поспешила развлечь приятеля чем-то и притащила в палату астрально-спектральные очки — старую модель, ими еще отец играл с обоими детьми. Помнится, Зилла тогда сидела с ногами на подоконнике, Ликаон с перебинтованной спиной опирался на спинку стула, они глядели на зимний поздний рассвет, ало-желтый, и смеялись. Брэнуэлл оставался в стороне: он знал, насколько это глупая забава. Но они оба были довольны…

Брэнуэлл вздрогнул: он должен был вспомнить кое-что раньше. Сестра тревожно подняла голову.

— На дверях моей квартиры сигнальные чары, Зилла. Чужак сюда не войдет, не спровоцировав прибытие члена ордена СС. Странно, что он еще не появился. А ведь тебе есть, что скрывать? Я почти уверен, что ты, пред тем, как зайти ко мне, передала нашим врагам несколько фальшивых паспортов, или порталов, или бутыль оборотного зелья… А может, все сразу? Решила продолжить дело Ликаона?

Сестра, вся белая, но спокойная, спешно поднялась и взмахнула палочкой перед креслом Брэнуэлла, и он оказался связанным. Так было, пожалуй, правильно: пусть думают, что она пыталась его похитить. Юноша предпочел имитировать обморок: так он смог бы избежать вопросов о том, почему не помог арестовывать родную сестру. Кажется, она установила щит перед его креслом и попробовала убежать на кухню. Но в квартиру ворвался эсэсовец. Брэнуэлл слушал свист вспышек, потом пол вздрогнул от падения чего-то тяжелого (шкаф, вероятно). Когда его начали толкать, все было кончено: Зилле удалось уйти.

Август 1938 года.

В узкие и высокие окна замка стучал по-осеннему холодный дождь. Альбус Дамблдор и Саид Раджан снова сошлись в комнатах профессора трансфигурации. Каникулы еще не кончились, но ни тот, ни другой не чувствовали себя дома вне стен школы. Пока здесь царила тишина, нарушаемая лишь шелестящими разговорами призраков и изредка — ворчанием портретов, но оба учителя уже ждали, когда их дети вернутся домой — в Хогвартс.

Сейчас Альбус и Саид как раз сверяли списки магглорожденных, к которым предстоит отправиться, чтобы рассказать им о волшебстве и новом мире. Закончив с этим, они решили перед тем, как идти к будущим ученикам, немного подкрепиться — и тут взгляд Раджана упал на газету, валявшуюся в кресле, словно отброшенную сердитой рукой. Повинуясь проснувшемуся любопытству, индус развернул номер. С первой полосы глянуло молодое худое лицо, обрамленное прямыми черными волосами; черные глаза устало и холодно смотрели на собеседника. Без сомнения, то было лицо Брэнуэлла.

— «Позор Хогвартса», — забывшись, Раджан стал читать вслух. — «Один из самых талантливых учеников Хогвартса за последние десятилетия поступил на службу к Гриндевальду. Брэнуэлл Принц, выпускник факультета Рейвенкло…»

— Я читал статью утром, Саид, — резко одернул друга Дамблдор. — Если вам интересно, возьмите номер с собой, он мне не нужен.

Раджн решил про себя, что так и сделает, но все же взглянул на подпись. Стояли только инициалы: «Р. Б.»

— Рейчел Брокльхерст, — пояснил Альбус. — Жена Джереми. Она журналистка. Зилла так просила не публиковать, что стало с Брэнуэллом, и вроде бы уже уговорила… А оказывается, Джереми притворялся. Его понимание справедливости оказалось нарушено, и он не мог быть спокоен.

Профессор Раджан грустно повертел в руках газету. Затем, поднявшись, подошел к другу и положил руку ему на плечо:

— Вы сделали для них все, что могли, Альбус. Но Принцы есть Принцы. Тяга к темному у них в роду.

— Я уже говорил вам, что не разделяю теорию Ломброзо, Саид, — досадливо покачал головой Дамблдор.

— Но ведь она верна, Альбус, — профессор Раджан протянул другу свежий номер "Пророка". На третьей странице стояла маленькая заметка: "Новая выходка Морфина Гонта".

— Потомки Слизерина... — грустно покачал головой индиец.

— За свои действия отвечает только сам человек,- отрезал Альбус.- Ни к чему навешивать чужие грехи на старые кости. А Ломброзо писал ерунду: вспомните хотя бы его рассуждения о проститутках. "Порядочная девушка скорее умрет с голоду, чем пойдет на панель". Видимо, ему не приходилось самому умирать с голоду.

Он вздохнул и опер голову на руки.

— В той же семье Принц родился Лэмми, у которого никогда не было тяги к темному. Не было её и у Айлы, хотя она из Блэков. Зилла никогда не увлекалась темной магией, Джереми тоже — а ведь он Блэк фактически. Где же наследственность? Нет. Воспитание — еще могу допустить. И то, странно все было бы валить на старших. Кто знает, что обуславливает выбор человека в конце концов?

— Конечно, исключения есть... — кивнул Раджан. — Но это ведь именно исключения! У Лэмми не было тяги к темной стороне, верно. Но много ли таких, как Лэмми, на все семейство Принцев?

Тусклый солнечный лучик, ворвавшись в окно, нервно забегал по пергаменту Альбуса.

— Я не изучал семейство Принцев нарочно, а потому не могу ответить на ваш вопрос, Саид. В любом случае, мне довольно Лэма и Зиллы. Судить о человеке по его родственникам — верх глупости. Как и снимать с него ответственность за его поступки, перекладывая её на предков. Выкиньте вы уже Ломброзо на свалку, с ним вам не стать хорошим педагогом, — он потер переносицу. — Брэнуэлл и его сестра никому не были нужны с тех пор, как умерла их мать. Покойный Ликаон Кэрроу сказал мне правду: мы играли ими, как в мячик, а об их чувствах не думали вовсе. Они всем были неудобны, всем мешали, страдали от чужой предвзятости. Я давал им читать книги, развивал ум... А что-то вложить в сердце, видимо, забыл. Я не знаю, как мне надо было поступать, но знаю точно: наследственность тут не при чем.

Дамблдор развернул пергаментный свиток, просматривая фамилии будущих студентов Хогвартса.

— Мы заболтались, а мне пора идти. На сегодня у меня Риддл, Том Марволо. Лондон, приют Вул.

Прим. авторов: разговор Брэнуэлла и Штрассмана написан совместно с Truly_Slytherin.