Крепкий орешек (джен)

— У тебя на меня ничего нет.

Сказал, как отрезал, Альфред приоткрывает рот, пытаясь подобрать слова, но у него не выходит, и оп падает на стул, до этого так эффектно поставленный ловким движением напротив подозреваемого.

Убийца напротив скалит зубы, в его глазах читается какой-то детский азарт и даже сочувствие. Агент Джонс сжимает кулаки и разжимает, немного успокоившись и начиная собирать разрозненные мысли в кучу. Он ждёт, когда ему принесут доказательства, материальную базу расследования, и само дело. Без бумаг он, как без рук.

— Вы обвиняетесь в похищении человека, грабежах, насилии, запугивании и массовых убийствах. У меня есть все доказательства вашей вины.

— Так предоставь их, Альфред, — Брагинский улыбается, любовно проводя кончиками пальцев по цепочке наручников, которыми он пристёгнут к металлической ножке стола. При желании этот фетиш не помешает ему уйти отсюда, но смотреть на беспомощные потуги Джонса обвинить его и подвергнуть наказанию гораздо интереснее.

«Давай поиграем. Ты будешь меня обвинять, называть убийцей, а я развею все твои обвинения в прах…»

— Я предоставлю их, мистер Брагинский, не сомневайтесь. И, поверьте, что сейчас чистосердечное признание для вас будет лучшим выходом из сложившейся ситуации. Я даже обещаю в этом случая снять с вас наручники и устроить встречу с родными.

Брагинский не может сдержать усмешки. Родных у него с недавних пор стало на одного меньше, а стол, к которому его приковали, едва держится на шурупах, ввинченных в пол. В комнату для допросов входит пожилой солидный мужчина, что немало удивляет подозреваемого.

— Это ваш адвокат. Поскольку вы не позвонили своему личному адвокату, вас будет защищать он.

— Мне не нужен адвокат, — единственный раз в его глазах Альфред замечает эмоцию отличную от постоянной усмешки. Что-то такое, что он не может объяснить.

— Вы отказываетесь? Но почему?

— Потому что у тебя на меня ничего нет.

— Как это нет? — наконец, Джонс вспылил, Иван был готов зааплодировать, когда он вскочил, размахивая своим айфоном. — Ты прячешь у себя беглого преступника! За это я могу наказать тебя…

— Не увлекайся, Альфред, — Иван поднял свободную руку в жесте, способном любого заставить замолчать, и усмехнулся, когда вздрогнул секретарь, знакомый парень, прежде исправно работавший на него. — По международному законодательству я имею на это полное право, поскольку в соответствии с нормами Конвенция ООН от тысяча девятьсот пятьдесят первого года о статусе беженцев и Протокола к ней от тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, касающегося статуса беженцев, лицо, которое находится вне страны своей гражданской принадлежности или вне страны своего прежнего постоянного места жительства, имея вполне обоснованные опасения стать жертвой преследования по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений и, не желая вернуться в неё, вследствие таких опасений, может претендовать на предоставление статуса беженца или другого вида международной защиты.

Пока Брагинский говорил, Джонс злился всё больше, желая заткнуть ему рот хоть чем-нибудь. Так долго молчать для него было самым страшным наказанием.

— Я знаю законодательство! — наконец, воскликнул он и сел обратно, успокаиваясь, несколько лениво поправил очки, хотя дрожь в руках не осталась незамеченной. — Он был преступником по моему законодательству. И я сам должен был решать его судьбу, — ответил он на всё это уже гораздо спокойнее, будто сдулся, как сдувается шина мотоцикла. Но куда же мы теперь поедем? Любопытства во взгляде Ивана было хоть отбавляй.

Достав телефон, Альфред сделал жест рукой, чтобы охранники не сводили с подозреваемого глаз, и вышел.

— Эй, Торис, пс… — Брагинский позвал секретаря по имени, но тот лишь сделал вид, что не слышит, задрав нос ещё выше, чем раньше, ну хоть как-то отреагировал. — Он в последнее время всегда такой?

— Какой? — буркнул прибалтиец и нахмурился, делая вид, что он ничего не говорил.

— Неорганизованный… нормальных доказательств не может сфальсифицировать. Мне показалось, что он даже не знает сам, в чём меня обвиняет, — последние слова Брагинский проговорил особенно громко, чтобы слышали все, кто мог услышать.

— Мне запрещено разговаривать с обвиняемыми. A? nesuprantu, Russian*. — безэмоционально ответил Торис и принялся вновь стучать по клавишам новенького ноутбука. Дома у него такого не было.

— Ну не очень-то и хотелось, — совсем по-детски огрызнулся Иван, на что прибалт лишь сильнее напряг спину.

Вернулся Джонс совсем скоро с толстой папкой, наполненной какими-то бумажками, железяками, документами, сел обратно за стол и довольно улыбнулся своей голливудской улыбкой.

— Итак, потерпевшая требует от вас возвращения своего законного мужа, которого вы похитили и насильно удерживаете у себя. Так же потерпевшая выдвинула исковые требования о компенсации за учинённый в её доме разбой, пожар и беспорядок, то есть ежегодную контрибуцию в размере установленном законом.

— А как же массовые убийства? — Брагинский подавил лёгкий зевок и подпёр подбородок свободной рукой.

— Мы до этого ещё не дошли, — стёкла очков сверкнули зловеще, на что Иван лишь покачал головой и расслабился на своём до ужаса неудобном стуле.

— Закурить дашь?

— Нервничаешь? — Альфред кинул на него пронзительный взгляд, и Брагинский трагично вздохнул. — Может быть, всё-таки напишешь чистосердечное признание, посыплешь голову пеплом, как раньше, и всё будет по-старому?

— Смысла нет сознаваться в том, чего не совершал. Ни у тебя, ни у твоей потерпевшей нет доказательств моей вины.

— Ты стал невыносим!

— Я знаю, но за это не предусмотрено наказание в уставе ООН.

— Ты будешь давать показания или нет? — возмутился агент, вновь вскочив и нависнув над страшным преступником, каким он считал своего оппонента. — И что ты скажешь мне по поводу… Боинга? — почти прошипел он, прищурив глаза.

Брагинский, не моргнув глазом и даже не отстранившись, всё так же расслаблено сидел на своём месте.

— Пожалуй, сперва я хочу услышать доказательства, в связи с наличием которых я подвергаюсь этим бессмысленным обвинениям. Поищи-поищи в своей папке. Я знаю, что ничего кроме лжесвидетельств моей дорогой сестры у тебя нет, — если до этого Иван ещё усмехался, пытался что-то доказать, то теперь он лишь устало вздохнул, зная, что доказывать нет необходимости, что в этом нет смысла, — Я поумнел Альфред. Вернее, я просто увидел твою сущность, каждая моя клеточка видит, что ты делаешь последние семьдесят лет. Я больше не верю тебе и твоим людям и никогда больше не предам своих, как сделал это двадцать лет назад, за что сейчас очень сожалею. Кончай играть в эту игру. Я хочу домой.

Игра и впрямь закончилась. Как разбаловавшийся ребенок, почувствовав серьёзный тон старшего, замолкает и становится тихим, так и Альфред замолчал, упрямо тараща глаза в наскоро слепленные доказательства, разбросанные на столе одним неуклюжим движением.

На этот раз не вышло? Блицкриг не удался, война затянулась, в отделе лишь Артур поддерживает его беспрекословно, остальные смотрят, как на умалишённого и лишь боятся сказать «нет», боятся быть наказанными или уволенными, на всех повлиял кризис, мать его. Говорят одно, но думают ведь другое, понимают, что обвинение высосано из пальца, но молчат или поддерживают, хоть и не скрывают осуждающих взглядов. Проигрывать очередное дело с участием этого изворотливого проходимца не хотелось.

А ещё не хотелось признавать, что с каждым днём он отдалялся, и никакая тюремная решётка не могла его удержать. Больше всего Альфред боялся, что, когда Иван станет ему равным по силе, то сбросит его с пьедестала, как когда-то поступил он, снова наступит черёд драться, и он никогда уже не сможет сделать его своим как раньше. Когда от него отвернулись все, он боялся и шагу ступить без его разрешения, даже не посмел помочь собственному брату или забрать к себе сестру, ослеплённый своей любовью, как мальчишка поддался соблазнам.

Теперь был только один беспроигрышный вариант.

Брагинский понял, что Альфред что-то замышляет с самого начала. Он напрягся, когда увидел, как тот подозвал к себе тихо стучавшего до этого по клавишам парня, развернул к себе спиной и вложил в его руки пистолет. Торис делал это беспрекословно, будто был под гипнозом, что не мало напугало Ивана, и он напрягся, готовый к броску.

Альфред прижимал к себе подчинённого и зловеще улыбался. Рука Ториса поднялась и, щёлкнув затвором, он навёл дуло пистолета на своего бывшего хозяина. В глазах потемнело, кажется у обоих. А тишина, в которой всё это происходило, давила на виски напряжением.

— Видите, мистер Брагинский, он тоже готов выстрелить в вас, если я скажу ему, что вы агрессор и хотите снова забрать его к себе. Он ненавидит и вас и ваш язык, и ваших людей. Ещё немного, и он начнёт избавляться от них. Это его право уничтожить оккупантов на своей территории, разве я не прав, Торис? Торис?

— Правы… — лёгкий шёпот сорвался с губ парня, немигающим взглядом вглядываясь в глаза Брагинского, он медленно повернул оружие к себе и приставил дулом к самому сердцу.

Альфред вздрогнул, когда увидел это.

— Долбанный ты ублюдок! — вскрикнул он, отшатнувшись от Литвы, но глядя на Ивана. — Ты заставляешь его!

— Прости меня, Россия… — прошептал Торис и зажмурился, силясь выстрелить.

Но Иван не сидел, сложа руки, Одного рывка ему было достаточно, чтобы выдрать металлическую ножку стола, к которой он был пристёгнут, в секунду русский метнулся к бывшему подопечному и вырвал из крепко сжатой руки пистолет.

Испуганно распахнув глаза, Литва смотрел на оружие в руке русского. Альфред нашарил кнопку вызова охраны.

Брагинский встретился с испуганным взглядом Ториса, перевёл глаза на ухмыляющегося Американца и опустил их на пистолет в своей руке.

— Помогите! Он убьёт меня! — закричал прибалт, впадая в панику.

А вот и доказательства для новых обвинений.

Не дожидаясь возвращения охраны, чей топот уже был слышен в коридоре, Иван разбил окно, и выпрыгнул оттуда, хватаясь за карниз и перебираясь по нему на пологую гладкую зеркальную поверхность небоскрёба. Благослови Бог тех, кто его построил таким образом, что при желании вниз можно было скатиться, как по ледяной горке. Пока он перебирался, рассекая руки в кровь, в него уже начали стрелять. Но что пули для страны, и, получив несколько ранений, Ваня только сдавленно вскрикнул и покачнулся, вовремя хватаясь за очередной карниз. В окне показалась чуть взлохмаченная голова Джонса, он тоже пытался прицелиться, но будто нарочно стрелял мимо. Нет, убить его он не хотел. Сердце Америки пропустило удар, когда Брагинский чуть не сорвался с огромной высоты на убийственно твёрдый асфальт.

— Крепкий орешек… — проворчал он себе под нос и поморщился от своих сравнений, исчезнув в комнате из поля зрения Ивана.

— Другого ты любить бы и не смог, не правда ли? — сержант Уильямс поглаживал по спине захлёбывающегося слезами Ториса, подавая ему воду. Охрана уже покинула оставленную допросную и теперь спешила на улицу, чтобы перехватить беглеца там, но его и след простыл.