Пыль на объективе (гет)

Малфою двадцать два, и он за эти годы хорошо научился только делать вид. Строить из себя человека с влиянием. Малфой появляется на пороге нарочито чистенький и выглаженный. Он демонстративно поглядывает на часы и затем поднимает взгляд на Луну, распахнувшую двери и свои глаза. Навстречу. Малфой вздёргивает подбородок, кривит губы и насмешливо спрашивает:

— Обрезала волосы?

Вместо приветствия. Луна знает, что Малфой никогда не станет нормальным.

Она проводит рукой по волосам. Короткие, до подбородка.

— Они мешали мне… — начинает Луна и осекается, понимая, что оправдываться незачем. Малфой слушает внимательно и даже кивает, продолжая на неё таращиться. Чуть наклонив голову вбок, Луна спрашивает: — Откуда у тебя этот адрес?

— Мой друг…

— Понятно, — кивает Луна, отмахиваясь.

Малфой хмурится. Он не любит, когда ему не дают договорить. И Луна об этом очень хорошо знает. Не знала бы, не воспользовалась бы случаем. Луна понимает достаточно. Например, зачем сюда притащился Малфой.

Луне двадцать один, она имеет всё, чего может пожелать. В небольшой личной студии, состоящей из одной комнаты, она показывается три раза на недели. В понедельник, среду и четверг.

Малфой объявляется в понедельник. Утром. Луне до сих пор хочется спать. И от его скучного вида — тем более. В это время никто не должен был приходить.

Она позволяет себя рисовать. Позволяет себя рассматривать. Луне нравятся некоторые из оброненных взглядов. Но Малфой смотрит липко, от его взгляда потом и не отмыться.

— Тебе так нужны деньги, что ты решила… — Малфой крутит пальцами у своей головы. В какой-то момент даже немного смущается, прекращая ухмыляться.

— О нет, — Луна улыбается, внимательно следя за выражением его стремительно меняющегося лица, — мне просто нравится.

— Нравится раздеваться перед кем-то? — хлестко спрашивает Малфой, глядя надменно, сверху вниз.

— Не перед кем-то, а для того, чтобы меня запечатлели на холсте.

— Не тебя, — говорит Малфой, злобно хмыкнув и одарив взглядом с ног до головы, — твоё тело.

Малфой кладет руку на косяк двери, всем нетерпеливым видом пытаясь донести, как ему надоело торчать у порога.

— Моё тело от меня неотделимо. — Луна пожимает плечами и позволяет ему пройти.

Он оглядывается по сторонам со смесью интереса и брезгливого недовольства, как будто прийти сюда его вынуждали. Долго. Пытками.

Рубашка застёгнута на все пуговицы. Манжеты застёгнуты дорогими запонками. Малфой весь насквозь застёгнут в себе.

Луна смотрит на него, не пытаясь скрыть свой взгляд. Луне интересно, как он будет реагировать на слова:

— А тебе стыдно за своё тело?

Малфою не стыдно. Он поправляет торчащий воротничок и приосанивается. Малфой напоминает Луне попугаев. Любых. Ярких, глупых, крикливых.

— Раздевайся, — говорит Малфой, задёргивая лёгкие шторы, и садится в кресло как в своё. Свет проникает через полупрозрачную ткань штор, и небольшая комнатка заполняется густым оранжевым. Тёплым, горячим. Малфой обжигается, когда кладёт руки на подлокотники. Малфой прилизывает волосы вспотевшей рукой и старается не моргать, расправляя плечи. Делает позу наиболее показной и неудобной.

Воздух в комнате встает ему поперек горла. Воздух в комнате тоже слишком густой.

Малфой просто позер. Луна знает об этом, легко выдерживая его изучающий взгляд. Луна думает одарить его взглядом потяжелее, но пока приглядывается к его поведению.

Малфой сглатывает образовавшийся ком, закидывает ногу на ногу и подпирает подбородок рукой. Смотрит, изучает, запоминает.

Луна плавно опускается на стул, кладёт руки на колени и выжидает. Примерная. Луна сидит против окна и смотрит, как силуэт Малфоя темнеет на фоне оранжевых штор. Луна ничего не говорит в ответ.

— Раздевайся, — нетерпеливо повторяет Малфой, приподнимая брови и постукивая пальцами о подлокотник. Делает вид, что сильно торопится.

Луна поднимается, аккуратно разглаживает складки на подоле своего аляповатого платья. Луна не собирается раздеваться, она только привстает на носки, потягиваясь и высоко поднимая руки. Дразнясь, выгибается в спине. Луна показывает всё свое деланное безразличие.

— В тебе нет красок, — говорит Луна, опуская руки, опускаясь на пятки, опуская в своих глазах Малфоя. Она собирается прогнать его, застывшего в кресле с горящим взглядом, когда он размыкает рот.

— Ладно, — послушно соглашается Малфой и уходит сам. Слишком послушно и легко для Малфоя. Он уходит, чтобы потом вернуться со всем необходимым.

Он на что-то ещё надеется, притаскиваясь без красок и без холста. И второй раз без них приходит. В среду. Приходит, держа в руках небольшой мешок.

— В первый раз я всегда остаюсь в одежде, — предупреждает Луна, сторонясь, чтобы Малфой мог пройти, её не коснувшись. Добавляет, когда он чисто случайно или всё же из вредности задевает её рукой: — Вдруг ты не умеешь рисовать.

— Я не умею, — спокойно говорит Малфой, нахально вглядываясь в её глаза.

Глаза у Луны и без того круглые, Малфой не замечает её удивления. Она пожимает плечами и показывает ему на дверь, раз он сам её не видит.

— Тогда уходи, — добавляет Луна, не дождавшись от него никакой реакции.

— Я заплачу. — Малфой лезет в карман, самодовольно прищурившись.

— Мне не нужны деньги.

Глаза Малфой округлять умеет.

— Тогда что ты здесь делаешь? — Он машет руками на предметы вокруг, надолго прилипнув глазами к дивану.

— Позирую.

Луна иногда ночует здесь. Со среды на четверг. Иногда она сама рисует здесь, имея все необходимое под рукой: и краски, и кисточки, и бумагу.

Малфой делает лицо злобным, морщит нос и даже будто втягивает щёки. Не хватает воздуха.

— Всё верно, — чеканит Малфой, — а я хочу сфотографировать тебя.

Чуть помедлив, Луна соглашается. Она помнит, насколько ему нельзя доверять. Но сейчас в его руках обычный фотоаппарат — маггловский. Луна привыкла к статике, что на картинах она всегда неподвижная.

Малфой распускается от её согласия. Не как цветок, но как силки, благо не дьявольские. Теперь Малфой разглядывает её ещё более цепко, пристально. Его глаза стеклянные. Его глаза — лупы. А руки — силки.

Малфой говорит, ещё даже не видя всего:

— Ты некрасивая, неидеальная, ты… святая.

Последнее слово звучит самым большим оскорблением, какое он только может себе позволить. Луна не обижается, она знает, что он только на это и рассчитывает. Малфой любит обижать словами. И он откровенно заметно ждёт результата, пытается оставить без кислорода и почвы под ногами.

Луна всё это игнорирует, смеясь внутренне от того, как он бесится. Малфой от каждого слова, сказанного поперёк ему, бесится. Бесится как мальчишка.

— Зачем ты пришел? — невинно спрашивает Луна, расслабляясь под его колким взглядом. — Хочешь увидеть меня голой?

Малфой молчит. Луна достаёт несколько тонких папок, в которых хранятся все рисунки, выполненные для неё или просто оставленные на память.

— Вот держи тогда, — говорит Луна, бросая всё это ему под ноги.

Малфой не медлит. Ему не стыдно и поднять. Ему не стыдно скользить взглядом по обнажённому телу. Ему стыдно только сидеть в этом старом кресле, и от этого он ёрзает, без конца оправляя рубашку. Малфой подчеркнуто спокойно скрывает дискомфорт.

— Неплохие наброски, — скучающе говорит он и откладывает очередную папку в сторону. Берет следующую.

Постоянно хмурится и кривит губы. Луне скоро надоедает за ним наблюдать, она скучает и закрывает глаза. Малфой скучный. Малфой предсказуемый. Луна за такими не любит даже наблюдать. И тогда он зовёт её обратно на землю из милых ярких полуснов.

Малфой говорит, откровенно повторяясь:

— Ты святая, тебе только нимб пририсовать. — Он тычет пальцем в голову на бумаге. Делает полукруг, смазывая черты лица. Всем видом даёт понять, насколько ему это не нравится. Тоном голоса, сердитым лицом, небрежными жестами — всем.

Малфой говорит, ударяя по лицу добрыми словами и встряхивая:

— Непорочная, целомудренная. — Расправляет пальцами нарисованную простынь у ног. Малфой давно научился обижать.

Малфой бьёт и злыми словами, всеми, какие только найдет в голове:

— Ты мертва на этих картинах, так давно уже просто не жива. — Поднимает взгляд холодных глаз, изучает, как камень с узорами. Под лупой. — Мёртвая, как кости моей прабабушки. — Отбрасывает от себя все оставшиеся нераскрытые папки.

Малфой считает, те работы не удались. Малфой считает, что сможет лучше. Луна перед ним открыта. Малфой так считает. И подходит к Луне. Подходит медленно, как к дикой зверушке — опасной и неуправляемой.

Малфой проводит пальцем по ключице Луны, смотрит, как кожа покрывается мурашками.

— Не прикасайся. — Луна отталкивает руку и отходит на шаг. Никто и никогда её не трогает.

Малфой за ней не следует. Он всё ещё держит руку навесу с чуть согнутыми пальцами. Сжимает их, прогоняя с кожи ощущение прикосновения.

Луна говорит:

— Ты непрофессионал.

Малфой усмехается. Луна думает, это оттого, что он никогда не работал в этой сфере.

Малфой усмехается, потому что непрофессионал. Потому что ему нужны деньги.

Луна говорит:

— Ты смотришь неправильно, смотришь… с желанием.

Малфой смотрит, смотрит жадно, смотрит нагло. Смотрит так, будто Луна уже перед ним раздевалась, будто он вообще может её знать. Малфой и обнимает так же. Порывисто, смело, так, что она и моргнуть не успевает.

— Мне жарко, — говорит Луна, поворачивая голову в сторону, чтобы иметь возможность вздохнуть. И вздыхает. Горячо. Прямо ему в висок.

Малфой оказывается рядом слишком стремительно. Он заключает в своих объятиях в замок.

— Ты горишь, отпусти меня.

Малфой так крепко прижимает Луну к себе, что она не может его оттолкнуть, руки зажаты между телами. Малфой так умело делает вид, что не замечает сопротивления, что Луна начинает сомневаться, насколько сама она против этого. Не расцепляя рук, обернутых вокруг талии, он отстраняется, чтобы поймать её губы.

— Открой рот, — выдыхает Малфой ей в лицо, а затем продолжает целовать в сомкнутые губы.

Малфой передаёт ей свой жар. Луна мокрая. Вся мокрая, как отсыревшая древесина. Луна не может гореть.

Она накрывает его руку своей, когда он гладит её по бедру, пробираясь под подол платья. Луна вздыхает и ёрзает. Малфой только смелеет, чувствуя, как она об него трётся. Он сжимает пальцы на её ягодицах, целует в шею, целует в ключицу и стонет. Он. Она. Луна ловит его скользящую повсюду руку, чтобы остановить, а затем кусает губу с такой силой, чтобы привести в чувство.

Малфой чувствует. Он отстраняется, примирительно показывая ладони, и отступает. Облизывает свою губу, прикасается пальцами, проверяя на кровь. Малфой берёт фотоаппарат и говорит:

— Покажи, как тебе жарко.

Луна отвешивает ему звонкую пощёчину и показывает всё, что он хочет. Камера остаётся в стороне, Луна не собирается распыляться.

Малфой приходит с цветами. С большим ярким букетом пошлых красных роз. Малфой попугайничает.

— Слишком много мёртвого для одной комнаты, — говорит Луна. Малфой не реагирует, он пытается пристроить букет в пустующей на тумбе вазе. Луна говорит: — Не ставь их здесь.

— Ставь сама, куда хочешь. — Он суёт ей букет, но Луна только отводит руки за спину.

— Просто выброси их.

Малфой выбрасывает. За дверь. На тротуар. Малфой больше не таскает Луне столь пошлых букетов. Она терпеть не может цветы. Они мёртвые, мёртвые, мёртвые. А сейчас Луна — живая.

Малфой запоминает. И что она живая в первую очередь.

— Раздевайся, — повторяет Малфой в третий раз. Его пальцы крепко сжимаются вокруг корпуса фотоаппарата. Глаза не отрываются от лица Луны.

— Только не для фотокамеры.

— Почему? — искренне недоумевает Малфой, вспоминая те прелестно-неумелые картины и невольно сравнивая их с моментами в своей голове. У него на лице всё написано.

— Картины и снимки не одно и то же, — говорит Луна, уставившись в окно, чтобы не видеть его лица.

Малфой ухмыляется, нагло пристраиваясь на диване.

— Ты раздевалась для меня, это разве не одно и то же?

— В отличие от тебя я достаточно профессиональна, чтобы не смешивать личное с работой.

Луна говорит ерунду, а Малфой не понимает. Луна сама нисколько не профессионал. Она позволяет ему себя целовать — непрофессионально.

— И ударила меня…

— Ты не должен был так делать. — Луна оборачивается и говорит не Малфою, а его пронзительно-испытующему взгляду: — Ты не имел права так делать.

— А потом… — Малфой самодовольно вскидывает брови, делая многозначительную паузу. Его пальцы поглаживают корпус камеры.

— Это не работа. — Луна пожимает плечами — лениво, безразлично, деланно.

Малфой поднимается, бросает фотоаппарат в кресло и широкими шагами пересекает небольшую комнатку. Малфой что-то понимает, когда кладет руки ей на плечи и приспускает лямки, не глядя в глаза.

Малфой понимает одно: она его личная. Он помогает ей раздеться. Работа снова ждёт.

Луна не ждёт, она выгибается ему навстречу, и он разлетается на пуговицы. Одну из них она обязательно припрячет себе. Как сувенир — на память.

Пуговицы не с рубашки, пуговицы с души.

Диван слишком узкий, а Малфой наваливается слишком тесно и толкается бёдрами — слишком порывисто. Малфой скоро закончится, весь, целиком. Запуская руку в его волосы и дёргая от себя, Луна задыхается и дрожит. Ей нечем дышать, а он только крепче впивается в губы, растрачивая в себе её стон.

А сам стонет — хрипло, протяжно, долго, запрокинув голову, и замирает. Малфоя скоро не останется, рассеянно думает Луна, улыбаясь. Она расцепляет ноги на его пояснице и прикрывает глаза, поглаживая его по лопаткам. Малфой валится на неё, не целует, тяжело справляясь с дыханием. Скоро совсем не останется. Луна пытается его ободрить. А он что-то лопочет тихо, очень тихо, она не может сосредоточиться на его голосе. Луне щекотно и хочется похохотать. Но это совершенно точно: он что-то пробормотал, уткнувшись в её плечо.

И, кажется, Луна говорит об этом вслух, потому что Малфой каменеет, как раскаленная на солнце тяжеленная горгулья. Луне горячо даже от воздуха, она отстраняется.

Малфой предсказуемый и непрофессиональный. Луна знает, что для неё он закончился.

Он прикрывается простыней, когда Луна поднимается и потягивается, не стесняясь. Потом она неторопливо нацепляет платье и разглаживает его на себе.

— Ты должен сейчас уйти, — говорит Луна, пока Малфой следит за ней долгим взглядом. Таким взглядом, будто что-то может по-настоящему понимать. Луна добавляет доверительно: — Я проголодалась, схожу куда-нибудь.

А потом расчёсывает волосы — дольше необходимого, и не спускает глаз с Малфоя, который стремится быстрее запрыгнуть в штаны. Луна только делает равнодушное лицо и пытается не смеяться.

Малфой тщательно застёгивается на все пуговицы и зализывает волосы. Малфой тщательно делает вид, что между ними никогда ничего не было.

Делать вид он не умеет.

Потому что потом он выходит одновременно с Луной и ждёт, пока она запрёт двери. Малфой идёт рядом, идёт, никуда не сворачивая. Малфой остается с ней до сих пор, и Луна решает испытать его ещё немного. Хватает его под локоть, безразлично оправдываясь:

— Я ногу подвернула.

— Врёшь, — сухо говорит Малфой, не глядя, сбавляет шаг и так и не отнимает руку. Луна даже не пытается прихрамывать.

Они садятся у окна, Луна заказывает рыбу. Любую, под соусом. Луна говорит, что давно не ела рыбы.

Малфой принюхивается, сделав кислую мину, когда приносят её заказ. Себе он берёт телятину и жует её с не менее постным видом. Малфой не разговаривает за столом и только однажды давится, кашляет, поменявшись в лице.

— Прости, — улыбнувшись, произносит Луна. Она болтает ногами под столом и продолжает ими болтать, задевая его легонько.

Малфой не прощает — злопамятный. И когда приносят счёт, медлит, невозмутимо допивая кофе.

Луна не медлит, достаёт кошелёк и кладёт на стол монету. Малфой неотрывно наблюдает за ней и тоже начинает копошиться в своём кармане.

— Мы не вместе, — говорит Луна, когда он вытаскивает такую же монету и кладет рядом.

У Малфоя в кошельке меньше денег, чем у Луны в карманах.

Малфой выходит.

— Я мог за тебя заплатить.

Луна выходит следом.

— Я могла и заплатила, видишь разницу?

Малфой не видит, но что-то, похоже, чувствует, когда горделиво ведет подбородком в сторону.

В следующий раз Малфой приходит холодный и сосредоточенный. Он делает вид, что огонь в нем кончился. Луна его чувствует — огонь, а не Малфоя. Чувствует через всю его наглухо застёгнутую одежду.

Он даже вид делать не умеет. И всё никак не научится.

Малфой говорит, делая лицо жёстким, как картон:

— Соблазни меня.

Его лицо становится лицом мертвеца. Луна морщится от понимания, что ей не нравится это лицо. Его нужно вновь выправить. И главное — не рассмеяться, пока он чудит.

Луна отходит на расстояние необходимое, чтобы избавиться от одежды. Малфой всегда стоит слишком близко, так близко, что легко прикасается к её руке и притягивает обратно.

Малфой останавливает Луну, говоря:

— Соблазни меня, не раздеваясь.

Луна не раздевается, приникает к его лицу, проводит языком по его губам и отстраняется. Малфой движется вслед за ней, его даже соблазнять не нужно, он уже горит. Луна хочет об этом сказать, но он уже не слушает, закрывает глаза и пятится к дивану, притягивая её за собой. Она медленно трётся об него бёдрами, и он хватает её за талию, распахивает глаза. Луна изгибается в спине, прижимаясь так близко, что Малфой остаётся без воздуха. Луна горячая, он чувствует это, опустив ладони ей на ноги.

Малфой дышит прерывисто, глаза горят. Малфой говорит, пока не поздно:

— Сможешь повторить на камеру?

Луна показывает жест у виска, что он совсем того — ненормальный. Понимая это, Малфой кивает. Понимает, что совсем запутался.

— Ты не сможешь, — говорит Луна и, улыбаясь, поднимается с его колен, — не сможешь сделать на этом деньги.

Малфой смотрит пронизывающе, слушает не отрываясь. Луна знает его так хорошо, что догадывается, в чем нельзя ему доверять. Луна сама дышит тяжело, но всё равно произносит с отстраненным спокойствием:

— Ты не сможешь сделать деньги на мне, Малфой.

— Тебе совсем не нужны деньги? — Он хмурится. Он конкретно не может понять, в чём соль.

А Луна солёная-солёная горчит на языке и костер тушит.

Малфой понимает.

— У меня всё есть, — говорит Луна, отталкивая его в плечо. — Всё.

Малфой не входит в её «всё». А костер тлеет. Ещё тлеет.

Малфой качает головой. Не хочет думать, что это всё. Он говорит:

— Тогда сделаем снимок…

Луна зевает в рукав. Показательно.

Но Малфой продолжает, делая вид, что не заметил:

— …снимок святой с дьяволом.

— Тебе им не стать. — Луна проводит ладонью по его лицу, закрывает глаза — мертвец. — Слишком бледный, острый, слишком…

— Я притворюсь. — Малфой ухмыляется. Не злобно — гадко. Как всегда умел. И глаза обратно открывает.

— Никто не поверит в твоё притворство. — Луна вздыхает. Вздыхает скучающе, так вздыхает, как это всегда бесило Малфоя. Нарочно. — Ложь постоянно остаётся на языке.

— Солёная, — выпаливает Малфой на одном дыхании.

— Да, — соглашается Луна, беззаботно хохоча.

Малфой приходит, а Луны нет. На календаре вторник, у Луны в голове всегда пятница.

Выходные.

Малфой приходит, а Луна с другим. Луна позирует.

Пятница.

Малфой не приходит, а Луна и не ждёт. Малфой предсказуемый.

А потом он притаскивает ей веник. В четверг. Абсолютно непошлый веник. Малфой притаскивает Луне цветок в горшке. Так как запомнил, что Луна живая, а розы — мёртвые.

Малфой тоже живой. Он не хочет делать на Луне деньги.

— Привет, — говорит он хриплым голосом, когда дверь наконец-то перед ним открывается.

— Это мне, — произносит Луна, протягивая руки и не здороваясь. Листья у цветка широкие и мясистые, глядя на них, Луна загадочно улыбается. — Мило!

Малфой трёт лоб и робко приподнимает плечи, пытаясь изобразить на губах приятную улыбку. И терпит крах. Луна опускает цветок куда-то на пол ради единственного — освободить руки. Отряхивает ладони от краски и поднимает на Малфоя взгляд. Он просто смотрит: не щурится, не улыбается, не говорит. Ожидание его заметно нервирует, даже волосы чуть растрёпаны.

— Придется отнести его домой, — говорит Луна, задумчиво растирая по щеке краску. — Он погибнет один без ухода.

— Погибнет, — вторит Малфой, решительно кивая.

Луна смеется ему в губы, прежде чем сгрести в охапку и крепко поцеловать, наставив оранжево-зеленых следов на чистой рубашке. Имеет право, которого Малфой в тот раз не имел. А он не замечает ни пятен, ни того, что двери за спиной захлопываются, а сам он оказывается втянутым внутрь. Малфой целует неистово, целует, сминая губы, так целует, будто скучал. Луна отстраняется, и Малфой тянется за объятием, не позволяя даже сдвинуться с места. И просто прижимает к себе, и просто остаётся рядом.

— Что рисуешь? — спрашивает он, ненадолго приоткрыв глаза, пытается заполнить паузу.

— Два солнца, — нараспев тянет Луна и повторяет, приблизившись к уху: — Два.

— Глупо, — говорит Малфой, растягивая гласные, — наивно.

Луна не отвечает и только проводит по лицу Малфоя пальцем. От переносицы до кончика носа, оставляя чуть заметную оранжевую полосу. Малфой совсем непохож на солнце — бледный. А у Луны уже есть одно: дома её всегда ждёт папа. А Малфой морщится, но терпит и даже не пытается стереть краску с лица пока Луна рядом.

Она думает, что не такой уж он и скучный, но предсказуемый всё же чересчур.

Малфою двадцать три, и он фотограф. Делает снимки для газет и журналов. Самые обычные снимки для самых обычных газет и журналов. Ксенофилиус Лавгуд всегда берёт их за полцены. Малфой не против, у Малфоя есть Луна, которая только ему и позирует, её волосы снова длинные. У обоих в карманах какие-то деньги гремят.