Вишнёвое вино (гет)

Грейнджер никогда не понимала нездоровой тяги к шалостям и хаосу, который так поощряли близнецы-нам-все-можно-Уизли. Мало того, они не просто поощряли этот беспредел, а становились творцами и королями почти всех подобных в замке происшествий.

Что, конечно же, жутко раздражало пай-девочку Грейнджер — как обожал называть её один из близнецов.

К своему седьмому курсу те совсем распоясались — чудили и творили беспорядки почти что на каждом углу, желая, видимо, оставить после себя как можно больший след в истории Хогвартса.

Это раздражало, бесило, выводило из себя и заставляло Гермиону буквально полыхать от гнева каждый раз, потому что она впустую тратила бесценные нервные клетки и время, которое, как точно знала Грейнджер, уже было никогда не вернуть.

Это время было отпущено ей чтобы учиться, постигать незнакомые науки, открывать новые горизонты и расширять свой кругозор, а не для того, чтобы попрекать и ловить близнецов.

Это отнимало много времени.

Драгоценного, чёрт подери, времени.

Фред и Джордж — после того, как первый находился при смерти — оставались неразлучны, восполняя те несколько месяцев, что Фред пролежал в коме, изводя не только своих родных, но и Гермиону, которая, почему-то, переживала за него, казалось, даже больше Рона.

Но после того, как утекло достаточное количество воды, замок был восстановлен, а все желающие снова были приглашены на учебу, и близнецы решили — их заставили — вернуться на свой незаконченный седьмой курс.

Дальше пошло по накатанной.

Всё вернулось в прежнее русло, правда состав курсов слегка изменился, и ученики вновь взялись за прилежную учебу, радуя своими успехами родителей и преподавателей.

А у Гермионы, как у старосты девочек, — от статуса старосты школы она отказалась, ссылаясь на экзамены — Макгонагалл попросила помощи в поддержании порядка и дисциплины в Гриффиндоре, что — из-за кое-кого — давалось Грейнджер с огромным трудом.

И вот сейчас, когда последние дни сентября безвозвратно утекали сквозь пальцы, Грейнджер сидела — кто бы мог подумать — в библиотеке, разбирая свитки по рунам и просто отдыхая от суматохи и проделок, которые уже успели натворить Уизли за столь короткий срок.

Когда последняя книга была отложена в сторону, солнце уже клонилось к закату, оставляя после себя лёгкую дымку тусклого света и розоватые разводы, толстой кистью оставленные на небесном полотне.

Послышались шаги, и в отражении на стекле появилась до боли знакомая фигура рыжего проказника, который, сверкнув своими голубыми глазами, прокашлялся, стараясь привлечь её внимание.

— Пс, Грейнджер, — шепнул он, слегка трогая девушку за плечо.

— Ну чего тебе, Уизли? — Гермиона повернулась, недобро упирая руки в боки, готовая в любой момент достать палочку или сделать ноги, — что было актуально среди учеников в последние время.

Она с удивлением заметила два розовых пятнышка, проступивших на щеках юноши и потупила взор, чувствуя, как сердце, почему-то, ускорило свою работу.

— Какое заклятье нужно для создания воды? — на одном дыхании выпалил Фред, тут же закатывая глаза на свою глупость.

Грейнджер, к счастью, этого не заметила.

— Агуаменти, — растерянно отозвалась она, искренне не понимая, зачем он спрашивает такие элементарные вещи.

— Благодарю, — Уизли шутливо откланялся, тут же спеша как можно быстрее ретироваться с места действия и пытаясь унять бешено бьющееся в груди сердце.

Он хотел спросить кое-что другое, на что у мастера шуточек и подколов просто не хватило смелости — стыд для Гриффиндорца — и решительности, так не вовремя покинувшей своего обладателя.

А Грейнджер всё так же стояла возле окна, совершенно сбитая с толку, и, почему-то, не могла убрать глупую и такую неуместную улыбку с лица, не в силах решить это, вроде бы, простое уравнение.

Девчонка встала прямо напротив него, яростно сверкая своими большими карими глазами, которые отдавали желтизной — нет, скорее золотом — тряхнула головой, еще сильнее взбивая и без того непослушные пряди, и слегка приоткрыла рот, наверняка готовясь сказать что-то отвратительное.

— Это возмутительно!

Да, он был безусловно прав.

— Вы подводите своего декана и весь Гриффиндор!

Фред уже не помнил, из-за чего, собственно, малявка на него злилась, зыркая глазищами и упирая руки в бока — он еще не знал, что будет наблюдать эту ее позу довольно часто — но ему было как-то абсолютно безразлично, что подумает эта зазнайка.

— Расслабься, — вальяжно ответил стоявший рядом Джордж, похлопывая ее по плечу. — Как тебя зовут?

— Гермиона, — она гордо вздернула подбородок. — Гермиона Грейнджер.

— Вот и славненько, Гермиона Грейнджер. А меня...

— Наслышана, — отрезала малявка-Грейнджер, слегка притопнув маленькой ножкой. Она снова повернулась к Фреду и, отчаянно пропитывая голос сарказмом, медленно и чётко проговорила, выразительно приподнимая правую бровь. — Фред и Джордж Уизли.

Браво, тону позавидует сама Макгонагалл.

— Вот и познакомились, — сладко пропел Джордж, хватая брата под руку и уводя его подальше.

— Надеюсь на скорую встречу, мисс Гермиона Грейнджер. — бросил Фред почти у выхода, наблюдая, как два розовых пятнышка расплылись по смуглым щекам первокурсницы.

Он видел копну волос, подпрыгнувшую у лестницы, и ухмыльнулся, полагая, что, пожалуй, это может быть довольно интересно.

А Грейнджер, быстрее поднимаясь по старым ступенькам, не могла нормально перевести дыхание; слушала своё ускорившее ритм сердечко, падая на кровать и закрывая лицо ладошками.

Неуправляемые, вздорные мальчишки, решившие, что им всё можно!

Она схватила первую попавшуюся книгу, бездумно листая страницы старого фолианта, и нахмурилась, замечая за собой эту возмутительную странность в поведении.

Это просто-напросто отнимало её драгоценное время, которое можно было потратить на изучение чего-то занимательно и полезного.

И не стоило думать о голубых сверкающих глазах, дразнящих ее хрупкий девичий мирок.

Ведь это же просто возмутительно!

Тренировка была в самом разгаре, и Гермиона, скучающе подперев щёку ладонью, наблюдала за происходящим, постоянно одёргивая руку, которая так и тянулась к учебнику, лежавшему рядом.

Тренировка оказалась довольно скучной, — кроме некоторых моментов — но Грейнджер усердно делала вид крайне заинтересованного болельщика.

Рон недавно упрекнул её в невнимательности к своим друзьям, и Гермиона — старательно подавляя раздражение — согласилась уделять им больше времени, решив, что посетит несколько тренировок, дабы разделить их интересы.

Но она даже подумать не могла, чем это обернётся для невинной и ничего не подозревающей Грейнджер.

День выдался на удивление солнечным и жарким, — погода явно радовала обитателей замка последними летними лучами — и вся команда, похоже решив, что так они только блеснут собой, поснимали свои футболки и принялись летать обнаженные по пояс.

О, Мерлин.

Гермиона старательно отворачивалась, рассматривала сидения, считала в уме, но ничего не помогало.

Взгляд снова и снова возвращался к рыжей макушке, — точнее, к телу этой макушки — заставляя Грейнджер мучительно краснеть и кусать губы в попытке сосредоточиться на чем-то другом.

А Фред — все, блин, понимающий, Фред — словно специально стал чаще пролетать рядом, будто случайно останавливаясь возле трибуны, на которой сидела староста, расправляя плечи и напрягая мышцы.

Да он издевается.

Позже, когда губы были искусаны, а страницы учебника изрядно потрёпаны, Фред опустился возле Гермионы, ловко соскочил с метлы, без спроса хватая бутылку воды, — тут же осушив половину — и, слегка ухмыльнувшись, внимательно посмотрел на Гермиону, — на её губы — делая шаг вперед.

— Итак, Грейнджер.

— М?

— Как тебе представление? — игриво начал Уизли, решив, видимо, совершенно выбить Гермиону из колеи.

— Х-хорошо летаешь, — пролепетала она, старательно отводя взгляд от Фреда.

Мерлин, какой позор!

— Что-то я раньше не замечал за тобой заикания, — задумчиво проговорил Фред, подходя еще ближе.

Гермиона почувствовала запах его тела, смешанного с каким-то парфюмом.

Мер-лин.

К счастью, Фреда кто-то окликнул, и он, шутливо откланявшись, оседлал свою метлу, улетая к остальным.

А Гермиона, хватая потрёпанный фолиант, гордо удалилась с места происшествия, решив для себя, что, пожалуй, на такие жаркие — во всех смыслах — тренировки она ходить больше не будет.

Было очень больно.

Досадно, душераздирающе и совершенно неправильно.

Она не зануда и уж точно не зазнайка!

«Неудивительно, что у неё нет друзей». — слова резали раскалённым железом, и Гермиона совсем не могла понять, чем же, собственно, она это заслужила?

Ведь просто хотела помочь.

Слезы, однако, не переставали течь из глаз, еще сильнее расстраивая свою хозяйку.

Гермиона не знала, зачем совершила поступок, добивший ее окончательно.

Грейнджер сидела в укромном — как ей казалось — уголке замка, тихо всхлипывая и постепенно успокаиваясь, убеждая себя, что книги, пожалуй, очень хорошие друзья.

Послышались голоса, и она, радуясь возможному собеседнику, вышла из укрытия, тут же натыкаясь на чертовски разочарованный взгляд.

— О, ну все, — выдохнул, похоже, Джордж. — Маленькая зазнайка уж точно выдаст нас старухе.

Близнец хмыкнул, уставившись в темноту, из которой, вальяжно передвигая ногами, вышел недовольный Фред.

— Ну же, Грейнджер, — снисходительно начал он. — Ты же не предаешь друзей?

Гермиона даже не знала, в чём, собственно, дело, — видимо близнецы решили, что она знает больше, чем должна была — но все равно ничего не смогла с собой поделать, по привычке подсчитывая возможные потерянные баллы.

— То, чем вы занимаетесь, может принести непоправимый вред, — тихо пробормотала Грейнджер, втайне радуясь, что темнота не позволяла разглядеть дорожки от слёз.

— Я так и знал, — разочарованно сказал один из близнецов. — Скучная и правильная заучка тут же побежит докладывать декану.

— Так беги, Грейнджер, — шепнул кто-то из них ей на ухо. — Беги и кори потом всех подряд в том, что у тебя нет друзей.

И Гермиона побежала так быстро, как только могла.

Запыхавшаяся и окончательно добитая, она закрылась в кабинке туалета, даже не пытаясь подавить рваные всхлипы и реку слез.

Она не видела удивленно-расстроенный взгляд Фреда, подумавшего, что она и вправду побежала жаловаться.

Она не видела, что он искал её глазами в толпе, когда в Большом Зале началась настоящая суматоха и паника.

Всё, что она наблюдала позже — это чумазые лица Гарри и Рона, ставших, наконец, её друзьями.

И это всё, что Гермионе было нужно на тот момент.

Он пел.

Его голос вибрациями расходился по гостиной, а пальцы, так мастерски играющие на гитаре, заставляли Гермиону нервно сглатывать и смущенно краснеть от непристойных мыслей, посетивших её именно сейчас.

Её глаза и слова холодны, о, но она пылает,

Мама, не трясись надо мной.

Его глаза игриво сверкнули, и взгляд, до это устремлённый куда-то в стену, переместился прямо на неё — смущенно-заинтересованную зазнайку-Грейнджер.

Как она говорит, что я её, а она моя —

Кровь не густа и сладка, как вишнёвое вино.

Гермиона знала, что Фред обожал вишнёвое вино. Однажды, когда она в очередной раз осталась на каникулы у Уизли в Норе, и ей совершенно не спалось, она спустилась вниз, планируя выпить стакан воды или посидеть на диванчике в гостиной, наблюдая за мерцающей рождественской ёлкой.

Но, к своему глубокому удивлению, на диване обнаружился Фред, спокойно попивающий вино из причудливого стакана. Он слегка приподнял бокал, кивая ей, и пригласил присесть рядом, дабы развеять скуку в это дивный вечер.

А Грейнджер согласилась.

Он аккуратно, совершено не по-фредовски налил ей красноватую жидкость в только что наколдованный бокал и протянул его Гермионе, приподнимая одну бровь — бросая ей вызов.

— Не порть такой замечательный вечер, — расслабленно кивнул он. — Наслаждайся.

Гермиона поднесла жидкость к губам — в бокале колыхнулось вино — и, словив очередной снисходительный взгляд, отпила немного, чувствуя странный, терпковатый вкус на языке, который превратился в горько-вишневый, но безумно приятный.

— Не бойся, — шепнул ей на ухо Уизли, оказавшийся в одно мгновение слишком близко.

Слишком.

После одного или двух бокалов — Гермиона, к стыду своему, не считала — разговор потёк плавно и приятно, раскрепощая ее сильнее, чем она могла себе предположить.

Конечно же, виной всему был алкоголь.

На меня обрушиваются обвинения,

Просто злодейство.

Грейнджер уже не помнила, в какой именно момент дружеская беседа приняла более интимный характер; когда воздух вдруг стал густым и вязким; когда его глаза вдруг начали мерцать совершенно по-другому, завлекая ее пододвинуться ближе.

Он поцеловал её.

Легко и так невесомо, словно в каком-то сне, завладел её губами, давая ей насладиться вином на его губах, и провёл языком по её нижней губе, заставляя Грейнджер шумно вдохнуть спасительный воздух.

Пламенны её побои и ярость, о, но она любит.

И это может достаться и мне на какой-то миг.

А потом послышались шаги миссис Уизли, и растерянная и раскрасневшаяся парочка, тихо смеясь, спряталась за шкаф, выжидая, когда минует опасность. После Фред, как самый галантный в мире джентльмен, проводил Грейнджер в её комнату, пьяно клюнул в щеку и удалился, помахивая непонятно откуда взявшейся шляпой.

Как она говорит, что я её, а она моя —

Кровь не густа и сладка, как вишнёвое вино.

Утром она проснулась, смутно вспоминая произошедшие и залпом выпила стакан — а может и больше — воды, сетуя на свое непозволительное поведение.

О, Мерлин, она вчера напилась с Фредом Уизли!

Спустившись к завтраку, Гермиона обнаружила приветливо махающего ей Фреда, который совершенно не подавал виду, что они, блин, вчера целовались, и плюхнулась на своё место, устало перебирая вилкой горох в тарелке.

Фред, пожалуй, выпил больше, чем она и напрочь забыл о произошедшем.

Эта мысль успокоила её, только слегка задев чем-то сердце, и испарилась в облегчении от ненадобности объяснений и неловкости.

И не важно, что, иногда, закрывая глаза, она чувствовал привкус вишнёвого вина.

А Фред, перебирая пальцами струны, в преддверии последнего аккорда, наблюдал за покрасневшей зазнайкой-Грейнджер и вспоминал сладостное ощущение её губ на своих.

День рождение Минервы МакГонагалл, ознаменовавшее собой четвертое октября, было решено отметить в выручай-комнате, и пусть декан даже не догадывалась о празднестве в её честь — или не хотела знать — ученики разошлись на полную.

Столы, так любезно предоставленные заботливой и всезнающей выручай-комнатой ломились от напитков: сливочное пиво, по настоянию Гермионы — тыквенный сок; огненный виски и несколько бутылок — чудом раздобытых близнецами — Эльфийского вина*, на которую с раздражении поглядывала староста, одна запыленная бутылка Старого стада Гампа** и медовуха, бутылки которой с веселым звоном сталкивались друг о друга, когда ребята начинали вести себя слишком бурно, и комната, кажется, вполне разделявшая веселье учеников, подпрыгивала вместе с ними, заставляя столы качаться.

И пока смельчаки пытались выпить хотя бы пинту Старого стада Гампа*, а остальные были увлечены танцами или увлекательнейшим занятием — поцелуями на креслах, Грейнджер шумно вздыхала, стараясь привлечь к себе — хоть чьё-то — внимание, и высказать своё недовольство происходящим.

Джордж колдовал с огромной вывеской, на которой появлялась надпись жёлтыми буквами: «Да здравствует МакГонагалл», а снизу черная кошка, грациозно помахивая хвостом, наслаждалась валерьянкой, забавно корча рожицу.

Точнее, это было бы забавно, не будь происходящее столь возмутительным!

— Ну же, Грейнджер, — раздался довольный голос где-то сзади, — не порть людям отдушину.

— Вряд ли МакГонагалл обрадовалась бы такому подарку, — отчеканила Гермиона, даже не поворачиваясь к собеседнику — она знала, её спину тщательнейшим образом рассматривал Фред.

— Понимаешь, Грейнджер, — пробурчал парень, и Гермиона точно поняла, что он выпил лишнего, — людям необходимо веселье. Им нужно почувствовать себя никому ничего не должными ребятами и забыть про ужасы войны.

Копна волос колыхнулась, и вот уже она смотрела прямо в слегка затуманенные голубые глаза.

— Все здесь слишком рано выросли, Гермиона, — Грейнджер постаралась скрыть удивление — он давно не называл её по имени. — Нам хочется почувствовать себя детьми.

Ей показалось, что Фред разочаровался в ней, и она уже хотела поспешно ретироваться — что делала, в принципе, всегда, как услышала всё тот же голос.

— Не сбегай, Грейнджер. Проблемы никуда не денутся.

И Гермионе так захотелось присоединиться к всеобщей отдушине, что она резко повернулась, схватила удивленного Фреда за руку и потащила к столу с выпивкой, решив, что, пожалуй, сегодня она просто побудет ребёнком, а не надоедливой заучкой-старостой, вечно мешающей всеобщему веселью.

Она опустошала бокал за бокалом — каждый раз ловя удивленный и немного протрезвевший взгляд Фреда — и, слегка покачнувшись, снова схватила его за рукав вязаного миссис Уизли свитера и потащила к кружку сидящих на полу подростков — они играли в бутылочку.

Гермиона плюхнулась на приятный красный ковер, и схватила бутылку, задавая ей ритм в кружении.

Её не волновали удивленные взгляды однокурсников.

Дин Томас.

Отлично.

Парень, выпивший, пожалуй, больше гермиониного, с пьяной улыбкой потянулся к ней через весь круг, касаясь влажными губами её.

Поцелуй вышел короткий и неуклюжий, но Грейнджер было всё равно.

Она отдалась моменту, и пусть этот поцелуй она забудет через полчаса — он совершенно не произвел никаких эмоций, это уже был шаг к отдушине и забытью, так необходимого вечно за всё отвечающей старосте.

Позже, когда Гермиона слегка протрезвела, а людей в комнате заметно поубавилось, и она уже собиралась покинуть вечеринку, дабы уединиться на своей мягкой кровати, её остановила чья-то рука, потянувшая её в тёмный угол, — расщелину — и Грейнджер тут же ощутила запах вишни и алкоголя.

Ей не надо было гадать, кто нарушил её путь к уединению.

— Фред, — выдохнул она, — ты что-то хотел?

А Уизли, все оставшееся время после её поцелуя с Томасом поглядывающий на неё с лёгким раздражением, притянул умницу-Грейнджер ближе, напоминая — ага, конечно — забытый вечер в одно приятнейшее рождество.

Он поцеловал её, — Мерлин — и Гермиона совершенно перестала, кажется, дышать, всецело отдаваясь волшебному — пусть и заправленному алкоголем — моменту.

Утром, когда скоп болезненных на вид гриффиндорцев спускался к завтраку, Гермиона вспыхивала каждый раз, замечая на себе взгляд Фреда, и уже хотела было подойти, как услышала фразу, заставившую потухнуть непонятный огонек внутри.

— Я совершенно ничего не помню, Джордж, — жаловался брату Фред. — Я не натворил ничего ужасного? — его голова упала на стол.

О, нет, ничего ужасного.

— О, мисс Грейнджер, — улыбнулся Джордж, подняв этой фразой развалившегося на столе Фреда.

— Головка не болит?

— Нет, — находясь словно не здесь, на автомате ответила Гермиона. — Нет.

Она быстро ушла, совершенно не замечая взгляда, который направил на неё Фред, и который, однозначно, заставил бы её щеки вспыхнуть.

*«Старое стадо Гампа» (англ. Gamp's Old Gregarious) — сорт пива, сваренный владельцем «Дырявого котла» в конце XVII века в честь Улика Гампа, тогдашнего министра магии. В связи с тем, что в 1689 году был принят Статут о секретности, существование старейшего магического паба оказалось под вопросом, но министр принял решение сохранить «Котёл» и сделать его проходом в волшебный Косой переулок.

**Эльфийское вино — это алкогольный напиток кровавого оттенка, который, производят домашние эльфы. Имеет изысканный вкус; вино редкое и дорогое.

Спотыкаясь, Гермиона летела в гостиную Гриффиндора, по пути отряхивая мантию и поправляя волосы.

Виной всему были пикси.

Грейнджер, после того, как ей пришлось загонять этих существ в клетку, серьёзно задумалась об их правах и свободах.

Ведь так нельзя!

Крошечные проказники полуфеи тоже имели свое место в волшебном мире, а значит, имели право на полную свободу.

Идея загорелась в ней крохотным огоньком, но постепенно, стоило Гермионе больше думать об этом, перерастала в настоящий пожар, которым, как была уверена второкунсница, надо было с кем-то поделиться.

В гостиной ей попался Фред, и Гермиона невольно покраснела, вспоминая недавнюю сцену.

Он защитил её от Малфоя!

Девочка-Грейнджер, пока ещё свято верившая в чудеса и сказки, невольно сравнила этот поступок с настоящим геройством — проявлением симпатии — и страшно смущалась, когда близнец недоумённо на неё смотрел.

Вот и сейчас, когда запыхавшаяся и раскрасневшаяся Гермиона оказалась возле объекта своего обожания, сам объект отнюдь не показывал радости.

Возможно, было дело было в Алисии, — однокурснице Фреда — с которой тот ходил в Хогсмид и проводил почти всё свободное время.

«Это крепкая дружба», — говорила сама себе Гермиона, когда замечала между ними что-то интимное и совершенно не предназначенное для её глаз.

Вот и сейчас, она отвела глаза и, не в силах побороть пламя великой идеи, выдала как на духу.

— Мне нужна твоя помощь, Фред! — её глаза горели, руки совершенно не слушались, а затуманенный мозг отказывался понимать непонятно выражение на лице парня.

— Если мы напишем жалобу в Министерство, если объединимся против вопиющей несправедливости и ущемления прав, то пикси из всех школ освободят и выпустят на волю!

Гермиона повернулась, чтобы глаза в глаза встретиться взглядом с Фредом, и тут же сжалась под холодной волной раздражения, которая накрыла её с головой.

— Брось, Грейнджер. Эта глупая затея.

— Но, Фред, они же нуждаются… — вновь пылко начала Гермиона, и Фред стал поглядывать на еле сдерживающую смех Алисию, боясь, что она разочаруется в нём, если он будет потакать всяким маленьким занудам.

— Отстань, Грейнджер, — вальяжно ответил Уизли. — Твое занудство кого хочешь до могилы доведёт.

— Ага, ещё начни освобождать домовиков, — хихикнула Спиннет, ближе прижимаясь к герою Гермиониной сказки.

Вот только герой оказался липовым, а сказка — дешёвой подделкой, что резануло по сердцу и оставило едва заметный шрам на хрупком мире Гермионы Грейнджер.

— Не переживай, — холодно бросила Гермиона, справившись со своими эмоциями. — Обязательно освобожу.

Она развернулась и, старательно пряча слезы разочарования, направилась в спальню, не замечая, каким тоскливым взглядом проводил её Фред.

Фред с разбегу упал на кровать, подпрыгнув на пружине, и распластался в позе звезды, громко выдыхая горячий воздух.

Грейнджер совершенно перестала обращать на него внимание.

Раньше — хотя, возможно, это фантазии его поехавшего мозга — он часто замечал её смущенные взгляды и повышенный интерес.

А теперь, стоило им столкнуться, староста кивала головой и проходила мимо, безразлично — чёрт бы это всё побрал — скользя по нему взглядом.

Он перерыл все полочки своего многогранного и блистательного ума, надеясь отыскать ответ, но ничего не получалось.

Женская логика?

В последний раз они нормально разговаривали в Выручай-комнате, но он вроде ничего такого не натворил.

— Фред, — влетевший в комнату Джордж светился как рождественская елка, и парню стало на секунду неприятно. — Анджелина согласилась пойти со мной в Хогсмид!

Он точно так же, повторяя недавнее движение Фреда, с разбегу прыгнул на кровать, и лицо, на котором горело счастье и предвкушение, повернулось к брату, отмечая меланхолию последнего.

— Про тебя узнавала Алисия, — как бы невзначай бросил Джордж, делая вид, что занят рассматриванием ногтей на руке.

— Угу, — промычал Фред, переворачиваясь на живот.

Его лицо утонуло в пуховой подушке.

— Мог бы её позвать, — пожал плечами брат, принимая сидячее положение.

Его взгляд бегал по распластанному на кровати Фреду и Джордж, конечно, все понимал.

— Игнорирует? — глубокомысленно заметил он, получив удовлетворительное мычание от Фреда.

Последнее, что услышал Фред, прежде чем оказался мрачной кучей на полу, был скрип полов и легкий смешок брата, который поспешил столкнуть Фреда с облюбованного места.

— Позови Алисию, — хохотнул Джордж, уворачиваясь от брошенной подушки. — А то, вон, уже утратил свою великую меткость и величие.

И пока Фред, вставая, пытался собрать себя в единое целое, Джордж, уже уходя, бросил через плечо:

— Пусть маленькая зазнайка поревнует.

А следом хлопнула дверь.

И Фред, пнув ногой упавшую подушку, подумал, что, пожалуй, это идея не займет место среди самых худших проделок Уизли.

Гермиона украдкой поглядывала на смеющуюся Алисию и кусала губы, мысленно сравнивая себя с ней.

Она была красивой.

Ряд белоснежных, ровных зубов — Грейнджер по привычке обвела языком свои слишком длинные клыки — прямые, сверкающие волосы, милая улыбка, скулы, идеальные, как ей показалось, брови и чёрные глаза.

Сколько бы Грейнджер не искала в ней недостатки — все оборачивалось неудачей.

Спиннет играла в квиддич, была хорошо сложена и дружила — уже не только дружила — с Фредом с первого курса.

Однажды она услышала — и, о, Мерлин, лучше бы этого не было — как Фред назвал её шоколадкой, и в его голосе сквозила такая нежность, что Гермиона покраснела, став свидетелем этой сцены.

Хотя, надо признаться, кожа Спиннет была светлее Анджелины, так что на шоколадку она никак не смахивала, — думала Гермиона, тут же коря себя за эту глупую ревность.

Алисия была добра и дружелюбна, что с каким-то неприятным чувством подметила Гермиона, когда Спиннет несколько раз помогала ей с уроками — да-да-да, Руны, которыми дополнительно увлекалась Грейнджер, оказались сложными — и даже пыталась посадить её на метлу.

Все эти качества раздражали Гермиону, а мысли о ней и Фреде заставляли второкурсницу не спать ночами и недоедать, что сразу же заметили, — а точнее им об этом прокричали синяки у неё под глазами — её друзья.

А догадалась обо всем милая первокурсница Джинни, с которой Грейнджер до этого особо не общалась.

Младшая Уизли, оказавшись куда смышленее Гермионы в этих делах, посоветовала ей признаться или мучатся дальше, упрекая себя в трусости.

А она ещё и с Гриффиндора!

И Грейнджер, выловив Фреда после тренировки, заикаясь и жутко краснея, пролепетала, стараясь не смотреть тому в глаза:

— Ты… Ты мне очень нравишься, Фред.

Её сердечко бешено стучало, а ноги подгибались, но она всё равно стояла возле него, ожидая хоть какой-то реакции на свои слова.

— Блин, Грейнджер, — выдохнул Уизли.

Он взял её руку, которая до этого беспокойно сжимала края белой блузки, а второй рукой взял её за подбородок, тем самым заставляя второкурсницу посмотреть ему в глаза, которые, как ей показалось, светились теплотой.

— Гермиона, я…

— Фредерик! — услышала Грейнджер звонкий девичий голос, а после чьи-то руки нежно обвили шею Фреда, который сделал шаг назад.

От неё. От Гермионы Грейнджер.

— Происходит что-то важное? — с улыбкой спросила Спиннет, звонко целуя щёку парня.

— Нет, — слишком быстро и отрывисто ответил Фред. — Ничего.

Ничего.

— Мисс маленькая заучка снова приставала ко мне со своими безумными идеями.

— О, в этот раз тролли, а, Грейнджер? — рассмеялась Алисия, пытливо рассматривая Гермиону.

— Ага, — второкурсница вымученно улыбнулась. — Тролли и остолопы. Ладно, глупости всё это.

— Рада, что ты это поняла, — искренне улыбнулась Спиннет, а Фред поёжился от этих слов. — Некоторые виды не заслуживают нашего внимания. Им комфортно в той среде обитания, где они проживают.

— Да, — кивнула головой Грейнджер. — Абсолютно не заслуживают.

И, развернувшись, направилась в библиотеку, в надежде забить себе голову чем-то другим, а не слушать биение разбитого сердца.

Она не знала, что это вечер стал роковым.

Она не знала, что, позже, лежа в неподвижной позе на больничной койке, не сможет помочь друзьям.

Она не знала, что Фред, приходя к ней в крыло каждую ночь, будет таскать любимые Гермионой ромашки, и сидеть возле неё, сжимая в своей ладони холодную и неподвижную руку.

Гермиона никогда не могла подавить неприятное чувство, возникающее где-то глубоко внутри, когда видела Алисию.

Она понимала, что это глупо и, пожалуй, совершенно бессмысленно, но ничего не могла с собой поделать, натягивая улыбку, когда Спиннет проходила мимо, приветливо — действительно приветливо — махая Гермионе рукой.

А ведь она даже помогла с шапочками для эльфов.

И сейчас, слыша издалека смех Алисии — Грейнджер, почему-то, запомнила его очень хорошо — староста вздохнула, готовясь бороться со своим эгоизмом и дальше, как новый голос, увлеченно что-то рассказывающий, поверг её в ступор, заставив буквально замереть на месте.

— О, я надеюсь, что ты сможешь держать себя в руках, — шутливо проворчал Фред, по-хозяйски закидывая руку на плечи Спиннет.

— Даже не знаю, — мигом отозвалась та. — Ты сегодня слишком привлекательный.

— Благодарю, — отозвался Джордж, задевая брата плечом, чтобы протиснуться вперед. Следом за ним, смеясь и крепко держа его за руку, шла Анджелина. — Я всегда великолепен.

— Пф, этот комплимент тоже был адресован моей ангельской внешности.

Послышался звонкий смех, и Гермиона смогла сделать шаг, выходя из своего укрытия.

Сердце резануло при виде руки Фреда, сжимающей хрупкую ладошку Алисии, и цветка, заправленного ей за ухо, который подарил Фред.

Она знала это, потому что сама конфисковала «Поющие цветы» вчера вечером.

И сделала это, скорее всего, из вредности.

Следующее, что она увидела — это расстроенный вид Фреда, и его рука, которую он мигом отнял у Спиннет, вызывая у Алисии чувство, словно он ее ударил.

— Грейнджер, — кивнул ей Джордж.

Гермиона машинально махнула рукой и, кинув напоследок «удачи», скрылась за ближайшем поворотом, смахивая непрошеные слёзы.

И на что она надеялась?

Это же Фред.

Фред, для которого ее признание стало когда-то поводом для шуток.

Фред, который — и не один раз! — целует её, а после делает вид, что ничего не произошло.

Фред, один вид которого заставляет её сердце ускорять ритм.

Фред, который появлялся в её совершенно разнузданных снах всё чаще.

Фред, который держит за руку Алисию, улыбаясь этой красивой девушке.

Фред, который никогда не будет с ней.

Она не знала, куда несут её ноги. Гермиона опомнилась только тогда, когда перед ней, выступая причудливыми узорами в стене, образовалось дверь в Выручай-комнату, в которую она тут же юркнула, падая на кровать, стоявшую в её старой комнате, когда она была ещё совсем маленькой девочкой.

А к зеркалу, улыбаясь и оголяя рад белоснежных зубов, все так же была прикреплена фотография рыжего проказника, разбивавшего хрупкое сердце Грейнджер уже не один раз.

И Гермиона, утопая лицом в огромной — некогда безумно любимой подушке — расплакалась, орошая слезами мягкую и приятную ткань.

А Фред, уставившись в место, где недавно стояла чертовски расстроенная Гермиона, хлопнул Алисию по плечу, и, извиняясь, направился следом за заучкой Грейнджер.

Нытьё в сердце отдавалось лёгкой, ещё более отягощающей тошнотой в животе, — так у него проявлялась совесть — и он корил себя каждую секунду, понимая, что, будь у него больше храбрости, именно Грейнджер отправлялась бы с ним в Хогсмид, целовала и смеялась над его шутками.

Или его сердце было разорвано на части её отказом.

Но об этом, почему-то, думать совершенно не хотелось.

Это же Грейнджер.

Грейнджер, сбивчиво признающаяся ему в любви.

Грейнджер, яростно сверкающая глазами на его глупые шутки.

Грейнджер, защищающая домовиков и троллей.

Грейнджер, ласково промывающая ему глубокую рану на руке.

Грейнджер, один вид которой заставляет его сердце ускорять ритм.

И он полный дурак, если собирается молчать дальше.

Всё тело ужасно ныло, конечности работали, казалось, с лёгким скрипом, и Гермиона недовольно морщилась каждый раз, когда приходилось совершать какое-либо телодвижение.

Она повела головой, надеясь посмотреть в окно — никто не удосужился сказать ей, сколько же времени она провела в оцепенении, — и тут же замерла, в неверии уставившись на явно свежие ромашки, лепестки которых трепал своенравный, проникший в крыло через окно, ветер.

Ромашки.

В мозгу сверкнула вспышка, и картинка, вставшая перед глазами, поставила всё на место.

В сентябре, на её день рождения, Гарри и Рон преподнесли ей розы.

Мальчишки, которые, понятное дело, ничего не смыслили в подарке девушке, решили подарить цветы, которые — как они решили — обожали все девчонки без исключения.

А Гермиона с детства не любила розы.

Более того, у Грейнджер обнаружилась аллергия к этому виду цветов, и в итоге она всю неделю ходила красная, как помидор.

В тот же день, когда Гермиона, сердечно благодаря Гарри и Рона и старательно стараясь не вдыхаясь аромат роз, унеслась к себе в комнату, то наткнулась на одного из близнецов, и она, врезавшись в парня, громко чихнула, тут же стыдливая прикрывая рот рукой.

— Какой повод? — с усмешкой кивнул Уизли на букет в руках.

— День рождения, — прокуксила Грейнджер, морщась от запаха, ударившего в лицо.

— Что-то не вижу радости на лице.

— Ненавижу розы, — пожала плечами. И, уже было собираясь взлететь по лестнице, услышала в спину:

— А что ты любишь, Грейнджер?

Тогда она точно поняла, что стоящий снизу был Фредом.

— Ромашки, — и убежала, почему-то краснея и понимая, что раньше никому в этом не признавалась.

Позже, вечером, она обнаружила на тумбочке букетик роз с запиской, на которой радужной пастой было — явно в спешке — набросано несколько слов.

"Я тоже люблю ромашки".

Она улыбнулась и, упав на подушки, подумала, что, наверно, теперь любит не только ромашки.

Сейчас эти цветы стояли на тумбочке, радуя взгляд и грея душу.

"Возможно, — подумала Грейнджер, жмурясь от воспоминания признанию Фреду. — Возможно, еще не все потеряно".

Эта мысль грела её сердце и, похоже, помогла оклематься быстрее.

Вечером, когда радостная Гермиона вбегала в Большой зал, осматривала знакомые лица, обнимала лучших друзей и уплетала за обе щеки ужин, то наткнулась на две рыжие макушки и хотела было подойти, дабы извиниться за свое поведение и просто заглянуть ему в глаза, чтобы насладиться его обществом, как замерла в двух шагах, наблюдая неприятную для неё картину.

Алисия целовала Фреда в губы — Мерлин — и он смеялся, возвращая той короткий поцелуй.

Гермиона, заметив удивленный взгляд голубых глаз, просто кивнула и, сохраняя величие и спокойствие на лице, направилась на своё место, не замечая, как искорка боли скользнула в любимых глазах.

Грейнджер сидела на Астрономической башне, свесив ноги, и он был точно уверен, считала звезды.

Летом, после третьего курса, когда все домочадцы находились в сладостном предвкушении чемпионата, и сам мальчик-который-выжил мирно посапывал в яркой комнате Рона, ночью на пороге появилась уставшая и заспанная Грейнджер.

Фред как раз спускался во двор, дабы словить несколько гномов — проверить новую продукцию было просто необходимо — и увидел чей-то размытый силуэт, в след за которым парили несколько чемоданов.

Вообще, как, вроде, планировалось, они должны были забрать Грейнджер завтра — уже сегодня — утром, но что-то там не срослось, и Уизли, с долей непонятного разочарования, подумал, что увидятся они только в сентябре.

Как оказалось, он ошибался.

Она была еще растрёпанней и недовольней, чем обычно, что определённо вызвало у него непрошеную улыбку и червячка, который настырно требовал расшевелить зазнайку-Грейнджер.

Выйдя за калитку, он заклинанием отлевитировал чемоданы в дом и, схватив ничего не понимающую Гермиону, потащил её на свою излюбленную поляну, легко уворачиваясь от тычков с её стороны.

Если честно сказать, отношения у них в последнее время были совсем уж не очень.

Весь год она бегала от него и, что несказанно удивило Фреда, вернула ему его подарок на её день рождения, что, хоть он и не признавался в этом, сильно его задело.

И, возможно, где-то на уровне сердца — дальше и глубже — он прекрасно понимал, чем вызвано такое поведение.

Отвергнутые девчонки всегда ведут себя гордо и неприступно с обидчиками.

Ему, конечно, льстило, что умница-Грейнджер влюбилась в него — точно так же, как некоторое количество девчонок с школы — и, возможно, это отзывалось в его сердце гораздо сильнее, чем внимание остальных, но он так долго добивался Алисию, а зазнайка-Гермиона была еще совсем девчушкой, так что выбора, как такового, и не было.

— Чёрт бы тебя побрал, Уизли, ты что творишь? — возмущённое шипение Гермионы только усилило его желание растолкать её и вернуть их прежние, обычные, дружеские отношения.

— Ш-ш-ш.

Она еще что-то возмущённо шептала ему в спину, перечисляла возможные заклинания и сетовала на отсутствие своей палочки, как Фред понял, что они на месте, плюхнулся на землю и потащил Грейнджер за собой.

Она с тихим визгом упала рядом.

— Идиот, — продолжала ругаться та, вытаскивая траву изо рта и недовольно поглядывая на Фреда.

— Смотри, — он лег рядом с ней на траву так, что их волосы соприкасались, образуя кашу из рыжего, коричневого и зеленого.

Гермиона недовольно подняла голову к небосклону и тут же замолчала, а недовольство, словно плохая маска, сползло с её милого — что?! — лица.

— Мы с Джорджем часто приходим сюда ночью, — вдруг поделился он, — именно здесь рождаются большинство наших грандиозных идей.

Грейнджер завороженно молчала и Фред, довольный произведённым эффектом, продолжил:

— Мы считали звезды, — он невольно улыбнулся, вспоминая ночные вылазки с едой на эту поляну.

Он наслаждался её близостью и явно затянувшимся молчанием, и, виня во всем свой темперамент, не выдержал первым, поворачивая к ней голову.

— Не молчи, Грейнджер. Я начинаю бояться, что ты продумываешь план моего убийства.

— Я считаю звезды, — просто ответила она, и тогда Фред впервые осознанно и слегка удивлённо понял, что в Гермионе Грейнджер есть что-то необычное и цепляющее.

Тогда, лёжа вместе с ней на мягкой траве, под куполом чёрного, усыпанного россыпью звёзд неба, он впервые посмотрел на неё по-другому.

— Знаешь, Грейнджер, — начал Фред, — мне, конечно, безумно приятна твоя любовь, но, пойми, даже сегодняшняя ночь ничего не изменит.

Позже он будет считать это своей самой неудачной шуткой.

Гермиона вспыхнула и, ударив его в плечо, быстро поднялась, убегая в "Нору".

Сейчас же, мягко опускаясь рядом с Гермионой на холодный пол, и мысленно отмечая, что она может простудиться, Фред поднимает голову к звёздам и начинает тихо считать:

— Один, два, три, четыре, пять...

А Грейнджер, слегка улыбаясь, поворачивает голову, тут же встречаясь с решительным взглядом голубых глаз.

Где-то вдалеке пролетела упавшая звезда.

У него кружилась голова.

Болела, ныла, заставляла его стонать и ощущать чёртов дискомфорт постоянно.

Возможно, дело было — как казалось все, блин, понимающему Джорджу — в малом, но для Фреда, который из-за волнения обгрыз все ногти, а также почти всю кожу на большом пальце правой руки, так, конечно же, не казалось.

Святочный, Годрик его раздери, бал.

Гермиона, разрази её горгулья, Грейнджер.

Эти две составляющие боли в его голове были причиной всех его страданий и — он бы никогда в этом не признался — страшного, и, блин, такого редкого для него смущения, заливавшего его до кончиков покрасневших ушей, когда он слишком близко приближался к Грейнджер.

А она, похоже, старательно не замечала его тщётных потуг.

Или — он подумал об этом с какой-то горечью в груди — не хотела замечать.

Он в пух и прах разругался с Алисией.

Лето перед учебным годом стало каким-то переломным моментом в его жизни, когда понимаешь, что девчонка, за которой ухаживал ещё будучи тощим мальчишкой, плавно вытекает из твоей жизни, освобождая какой-то участок в голове и, определённо, в сердце.

Он как раз сидел в кресле у камина и вяло раздумывал о тлене жизни и глупости девчонок, признающихся в любви, а после — старательно ворочающих носом, как дверь распахнулась, и в гостиную ввалилась целая толпа четверокурсников, на лицах которых явственно читалось чуть ли не сильнейшее расстройство желудка.

Зельеваренье у Снейпа отпечатывалась на учениках почти всегда.

А она смеялась.

Смеялась так, как умеют далеко не все девчонки.

Гермиона провела в "Норе" почти месяц, быстро простила его за выходку той ночью, но больше сама не заговаривала с ним. Не улыбалась, краснея, поглядывая на него из-под опущенных, до неприличия пушистых ресниц, не пыталась шутить и помочь им в чем бы то ни было, как делала это раньше.

Казалось, что установилось твёрдое, веющее холодом перемирие, которое дало трещину лишь раз, на Чемпионате, когда Фред, до смерти перепугавшись за жизнь одной юной заучки, с разбегу врезался в неё, целуя во влажные щеки и обнимая так крепко, что она со смехом пискнула, тут же целуя его в щеку.

Но промахнулась.

Легкий, почти что невесомый поцелуй в губы останется в памяти надолго, грея вечерами и даря надежду на что-то, о чём даже подумать было жутко непривычно и боязно.

Фред сильнее вжался диван, с неприязнью поглядывая на Невилла, который, краснея и сбиваясь, пролепетал:

— Тыпойдешьсомнойнабал?

Грейнджер — надо отдать ей должное — с улыбкой — за которую Фред, пожалуй, свернул бы горы — сказала, ласково проводя по дрожащему плечу Долгопупса:

— Прости, Невилл, но меня уже пригласили, — сердце Невилла, как и Фреда, совершило бешеный кульбит. — И я сказала да.

Грейнджер светилась, словно рождественская ёлка, и Фред, неприязненно — почти болезненно — отвернувшись от разыгравшейся сцены, ловил лучи её свечения, понимая, что она светится не из-за него.

Он поморщился и, когда тяжелая сумка, вместе с заучкой оказалась рядом, отвернулся, не желая наблюдать за её искрящимися — не из-за него — от счастья глазами.

Он действительно боялся посмотреть на неё.

Потому что позже, валяясь на кровати за плотно задернутыми шторами, ему будут являться её глаза, которые, хитро и озорно сверкнув, будут зазывать его за собой, опаляя сердце горячим жгутом.

Грейнджер, которая была, как оказалось, бьющим в потолок шампанским, каждым взглядом, словом и поступком разбивает его сердце, причиняя непривычный и, точно противный, дискомфорт.

Но он больше не собирается страдать.

Позже, когда Фред, сидя напротив Гермионы в большом зале, пригласит на бал Анджелину, глаза Грейнджер застелет пелена непрошеных слёз, и она убежит, коря себя за искорку надежды, подаренную Уизли.

Он присматривается к ней так пристально и, казалось, прожигает насквозь, что Гермиона невольно ёжится, тут же списывая это на прохладный ночной воздух.

Она упрямо избегает смотреть ему в глаза и, откинув прядь шоколадных волос назад, въедается взглядом в его щёку, с тоской и какой-то ноющей болью в груди понимая, что, пожалуй, она бы лучше каждое утро считала его веснушки на щеках, на которых проступают определённо великолепные ямочки, когда магистр шуточек улыбается.

А улыбается он почти всегда.

Но только, почему-то, не сейчас.

— Грейнджер, — на выдохе.

— Уизли, — на вдохе.

Он слегка улыбается, щурится и, аккуратно, так нежно, с каплей испуга и надеждой в глазах, проводит рукой по её щеке, на что Гермиона неосознанно поддаётся вперёд, вызывая громкий вдох у Фреда, который наклоняет голову в бок, ловя, похоже, каждое её движение.

— Однажды, — начинает Фред, приближаясь фактически на миллиметр, но Грейнджер замечает, делая тоже самое, — одна маленькая, вздорная, гордая, чертовски умная и, определенно, прекрасная девчонка, призналась в любви полному идиоту и дураку.

— А дальше? — просит Гермиона, когда они приближаются к друг другу ещё ближе.

— О, дальше последовал просто неописуемый кошмар. Он отверг её, представляешь?

— Безумство, — соглашается Грейнджер, кивая головой.

А он ещё ближе.

— А потом, как и полагается, в общем-то, по законам жанра, этот недопринц пожалел о своём просто кошмарном поступке.

— Ох, — Грейнджер неверяще мотает головой, и Фред, поддаваясь какому-то странному порыву, шепчет:

— Ты удивительная, Грейнджер.

И не успевает Гермиона что-то ответить, как он делает предупреждающий жест, призывая её к молчанию.

— А потом он понял, что, похоже, ударился где-то головой, если решил потерять её.

Она вспыхивает, а Уизли, наклоняясь просто непозволительно близко, шепчет, обдавая её щеку горячим дыханием:

— Ты случайно не знаешь финал этой великолепной истории?

Гермиона, кажется, готова расплакаться, и пока удивлённый Фред пытается понять, где же он оплошал, тёплые, влажные — Мерлин — просто сносящие крышу губы, прикосаются к его, взрывая что-то внутри и даря то самое наслаждение, о котором, думает Гермиона, пишут в её любимых книгах.

Этот медленный, тягучий, словно расплавленный шоколад на губах, поцелуй, увлекает, обезоруживает, цепляет, наполняет его.

И в этот раз он готов умереть по-настоящему.

Просто — раствориться, утонуть, захлебнувшись её такой нужной, тёплой влагой во рту, разбиться, сгореть, опалённый её жгучим, таким чертовски необходимым ему дыханием.

Гермиона отрывается, чтобы сделать глоток воздуха — она для него и есть воздух, — а Фред, облизывая влажные, слегка припухшие губы, вдруг резко прижимает её к себе, шепча куда-то в непослушные кудри:

— Грейнджер, пошли со мной в Хогсмид?

А она смеётся так легко, рассыпчато и открыто, что Фред заражается её смехом и, ловя взглядом холодный свет луны на её щеках, думает, что, пожалуй был бы очень не против каждое утро считать веснушки на её щеках.

И ему не нужны никакие звезды.

Он как можно громче гремел чемоданами, грубо, с силой, ступал по хиленькому полу "Норы" и бурчал что-то себе под нос, время от времени перекидываясь с Джорджем понимающими взглядами.

Маман явно не одобрила их скоропостижный и, поистине грандиозный, уход их школы.

Это доказывали крики, битая посуда и несколько неконтролируемых всплесков магии, однажды даже разрушившие часть "Норы".

Поэтому близнецы, даже не сговариваясь, отправились собирать чемоданы — "Нору" все еще потряхивало — и, быстро справившись со своими пожитками, в один момент оказались на пороге любимого дома и, хмуро перекинувшись взглядом, трансгрессировали в ветхое, пока еще не обустроенное здание, где рухнули на скрипящие кровати, которые еле смогли достать, прекрасно понимая — завтра их ждет тяжелый день.

Они работали не покладая рук.

Ожоги, царапины, синяки, обгоревшие волосы — все эти маленькие неприятности стали их верными друзьями и лучшими помощниками на протяжении нескольких месяцев, когда они, превозмогая усталость, кружение головы и тошноту, перья и влюбленность в шатающуюся стулку — испарения разнообразнейших зелий действовали иногда довольно странно, — работали над мечтой своей жизни.

Жили только ей.

После капитального ремонта — краска с щеки всё ещё не желала покидать Фреда — и оформления магазина — краски по началу слепили глаза — он смог вздохнуть с облегчением, довольно поглядывая на результаты тяжелого труда.

Следующая новость, — после сотни кричалок, которые отправляла им мать — опустила его сердце в самый низ, ведром вливая в него переживания и страх.

Грейнджер.

Чертова-мать-её-Грейнджер.

Эта вечно сующая свой нос в передряги заноза попала в переделку.

В переделку с Пожирателями смерти.

Именно тогда он рассказал всё Джорджу.

Вот так просто — выдал на духу, запинаясь и одновременно натягивая на себя первую попавшуюся одежду, дабы поскорее оказаться в госпитале, где — как, блин, довольно часто — оказывалась Гермиона.

Тогда, наспех натягивая на себя вязанный мамой свитер, он понял кое-что, заставившее замереть на долю секунды, раскладывая всё по полочкам.

Он смотрел на себя — внутрь себя — сквозь стеклянную призму, где что-то внутри него разбивалось и возрождалось вновь.

Позже, когда Гермиона, очнувшись и с трудом разлепив глаза, окинула взглядом место своего пребывания, то почувствовала удар в груди и тут же отвернулась, улыбаясь с маленькими каплями на ресницах.

В открытое окно подул сильный ветер, желая, видимо, унести с собой все проблемы и невзгоды; воспоминания и разочарования.

На тумбе, покачиваясь в такт её дыханию и кивая на сумбурные мысли, плясали ромашки.

Он проснулся с каким-то странным возбуждением и толикой волнения, которая возрастала в нем со скоростью стремящегося в верх бобового стебля — Гермиона с увлечением рассказывала про магловские сказки — и тупой, щемящей радостью, пожаром горящей внутри него.

Это ощущение крепко поселилось в нем и Фред, с каким-то странным удовольствием взглянув на свои покусанные — Гермионой — губы, широко улыбнулся отражению в зеркале, небрежным жестом поправляя взлохмаченные волосы.

Он сгорал буквально каждый день.

Когда ловил её смущенные взгляды, улыбки — открытые и искренние, адресованные только ему — упивался каждым, даже случайным прикосновением и возрождался, кажется, каждый раз, когда она — Мерлин, помоги — целовала его, упивалсь, выпивала его.

Сегодня ожидался решающий матч Гриффиндор-Слизерин, к которому команда готовилась с особым усердием и пристрастием, с горечью понимая — это последний матч.

Он на столько сильно пылал желанием победы, что, окунувшись в сладостное преддверие матча, совсем мало времени проводил с Грейнджер, которая — надо отдать ей должное — просто пожимала плечами, кивая на его сбивчивые извинения.

А глаза светились пониманием и поддержкой.

И это все, что ему было нужно на тот момент.

День выдался жутко солнечным и свежим, словно погода подталкивала, помогала им в последней игре сезона и, для большинства, в последней игре в Хогвартсе.

Фред носился по полю как сумасшедший, рев трибун заглушал все остальные звуки, а глаза время от времени искали до боли знакомую макушку, владелица которой, почти что свесившись с перекладины, с жутким волнением в глазах следила за ходом матча, и за бладжером, который вызывал у Грейнджер неподдельный ужас.

Чувство крышесносящей эйфории накрыло его с головой, трибуны взорвались вспышками, криками, ревом и, кажется, чьим-то плачем, и он кричал вместе со всеми, участвовал в общей суматохе и просто сходил с ума, наслаждаясь этим терпким вкусом победы.

А позже, когда трибуны опустели и эхо тысяч голосов перестало закладывать уши, Фред направился туда, где — он точно знал — сегодня его никто не побеспокоит.

Раздевалка, закиданная мишурой, бутылками с под сливочного пива и обертками, почему-то, успокаивала.

А горячий душ избавил от всех лишних мыслей, усталости и подарил спокойствие.

Он услышал шаги — долгие годы проказ научили его прислушиваться к каждому шагу рыщущей рядом матери — и выключил воду, прислушиваясь.

— Фред.

Тихий, ровный, плавный, нужный голос.

Он слегка приоткрыл створку, и, задержав дыхание, замер, наблюдая просто картину шоколадными, сладкими красками.

Счастливая, веселая, раскрасневшаяся Грейнджер, сияющие, влажные глаза и порозовевшие — явно от сливочного пива — щеки.

Легкое голубое платье; руки, нервно сжимающие края юбки — к таким нарядам Гермиона точно не привыкла — и взгляд из просто на просто не прилично пушистых ресниц, заставивший его нервно сглотнуть накопившуюся во рту жидкость.

— Ох, — она отвернулась, и волосы прикрыли ее лицо. — Я не знала, что ты в душе, — Грейнджер сильнее сжала края юбки, заливаясь густым румянцем. — Тебя не было в гостиной, да и там сейчас довольно шумно, и я подумала...

Во время её по истине душещипательного диалога он успел обмотаться по пояс полотенцем и пока она что-то еще сбивчиво шептала, схватил её, и, подавив тихий визг поцелуем, поставил ценнейшую ношу в душе, тут же присоединись.

— Ты можешь поздравить меня с победой именно сейчас, а я пока не буду тебе мешать и, наконец, закончу прерванное тобой занятие.

— Поздравляю, — выдохнула она, когда вода снова застучала по каменному полу.

— Не верю, — ухмыльнулся Фред, быстро целуя опешившую Грейнджер в щёку. — Где все твое хваленое актерское мастерство?

Гермиона забавно прищурилась и, слегка ударив Уизли в плечо, встала на носочки, оставив на его губах сладкий поцелуй.

Вкус вишни на её губах заставил его облизнуться, а сердце — да и все возможные органы — потребовали новой порции.

— Я думал, что жадность тебе не присуща.

И она целует его так, что, будь у него даже все возможные словари в мире с самыми разнообразными метафорами — он бы не нашел нужных слов.

Потому что это намного глубже.

Её платье промокло и, стоит Фреду оторваться от этого целительного источника, окинув намокшую Грейнджер взглядом, как во рту мигом пересыхает, и то самое ноющее где-то внизу живота зарождается с удвоенной силой, наполняя его.

И следующий поцелуй обжигает.

Уносит, выбивает их из привычной колеи, полностью растворяя в себе.

И им уже совершенно не хочется сдерживаться.

Потому что они пылают.

Подобное было уже несколько раз: в спальне, когда Фред, совершенно потеряв голову и забыв о здравом смысле оставил Грейнджер без бюстгальтера, но она, почему-то, сбежала, оставив его мучатся потом всю ночь; в пустой гостиной, когда потрескивающий камин подталкивал, а руки забрались далеко под юбку, а Грейнджер, шумно выдыхая, краснея и всхлипывая, просит его остановиться; за гобеленом, когда ночное свидание — ну, и Филч — загнали их в укромный уголок, и когда её пальчики сами стаскивали с него рубашку, но кошка завхоза обнаружила их слишком быстро, и сейчас, когда Фред, легким движением поддев лямку платья, с удивлением обнаруживает отсутствие бюстгальтера и понимает — она знала, зачем идет сюда.

Его Грейнджер.

Горящую, словно облитую смолой кожу, не может остудить даже прохладная вода.

Он снова целует её, проталкивая свой язык глубже, слыша стон — и оказывается даже не в силах разобрать, кому он принадлежит, справляется с застежкой на платье, которое, облепляя Гермиону второй кожей, никак не хочет падать к ногам.

Пальцы порхают по влажному, такому желанному телу, спуская ткань ниже; он отрывается от её губ и, продолжая спускаться вниз, целует каждый участочек кожи и, когда платье, вместе с бельем, оказывается у ног, а Гермиона смотрит на него — в глаза расплавленный, горячий шоколад — он не сдерживается, легко, почти невесомо прикасаясь губами там, тут же слыша стон, разливающийся хмелем на его сердце.

Он резко поднимается, желая попробовать этот стон на вкус, когда его палец аккуратно поглаживает её, секундой позже врывая внутрь.

Фред выпивает её стоны до последней капли.

И силы, держащие капли самоконтроля, разбиваются, когда Грейнджер, подпрыгивая, обхватывает его ногами и слегка двигается вверх-вниз, отчего он рычит, и, срывая раскаленный поцелуй, скользит в неё, тут же взрывая все свое существо.

Прошивая его алыми нитями.

Гермиона кукситься, вскрикивает, кусает губы и, привыкая, сама, — Мерлин, помоги — сама двигается на нем.

С каждым толчком, поцелуем, рыком, стоном, они приближаются к развязке, которая, настигая их, суживает мир до небольшой душевой кабинки, которую пропитали любовь, страсть и сладкое, болезненное ощущение удовольствия.

Вода заглушает протяжные стоны и, кажется, закрывает их от всего мира.

Он смотрит на неё, впитывает, поглощает, забирает её всю.

Они стоят под плещущим душем и, улыбаясь сквозь поцелуи, находят неизвестные сложного уравнения, заданного жизнью.

— Теперь я точно должен на тебе жениться, — шепчет Фред сквозь поцелуй, и она улыбается шире, разливая горячую патоку у него внутри.

А Фред, всматриваясь в открытые, чистые глаза, думает, что, пожалуй, это была уж точно не шутка. Ему просто необходимо утащить Грейнджер к себе, даже не допуская мысли, что она может принадлежать кому-то еще.

Иначе он просто не сможет дышать.

Выше, за тысячи километров от их собственного маленького мира, мигая, пролетела звезда.

Но им не нужны никакие звезды.