Ягоды смерти (гет)

Дождь стучит по крыше здания неподалёку, звонко отбивая забавную мелодию. Сколько себя помню, всегда считала, что дождь только раздражает. Ни разу не прислушивалась просто. А сейчас даже приходится это делать. Иначе я не смогу успокоиться перед очередной вылазкой. Вплоть до этого момента я была невнимательна, рассеяна. Меня беспокоили мысли, что мы можем опоздать. Гейл всё успокаивал меня, лишь говоря: "Успеем". И потом я проводила все моменты с одним этим словом. Меня это пугало ещё больше. Ведь на кону жизнь Прим, а мой друг выплюнул единственное слово, как косточку щенку. Я два месяца без сестры с ума схожу, иногда теряю связь с реальностью, вижу то, чего не хочу. А Гейл так отвратительно от меня отделался.

Потом я сама нашла способ, чтобы не думать о худшем: я теперь прислушиваюсь к тишине. Оказывается, в природе есть невероятное множество звуков, которые мы не замечаем. Шелест листвы, стук дождевых капель, мягкое касание лап животных земли. Только не пение птиц. Я его, кажется, уже не замечаю, научилась лишь слушать каждый шёпот ветра. И стала просто отвлекаться, но не забывать о главном.

Пит всегда так делает, когда мне страшно или тошно: обращает моё внимание на какую-то мелочь.

— Как долго мы будем тут торчать?

Криси, наш новый наводчик, перебежчик. Когда-то он был простым миротворцем. Рассказывал, что его не принимали должно. Способность к ориентированию на местности отказывались рассматривать. Он оттачивал свои умения дома, разглядывая карты Капитолия и остальных Дистриктов. Когда Криси пришёл к нам, Гейл тут же определил его в нашу группу, несмотря на то, что Криси на тот момент считался дезертиром.

— Хорош болтать. Смотри в оба, — шипит Тоди, один из старших со страшным оскалом и порванным ухом.

Мы довольно долго лежим на мокрой земле в полной тишине. Мне в живот вдавливается рукоятка пистолета. Все ждут сигнала от Гейла. Он знает, в какой момент нужно действовать. План, по его мнению, достаточно прост: инверсия. Он, Тоди и Рубс — старшие — отвлекают на себя миротворцев, бомбя по ним электрическими гранатами. Дождь окажется очень даже кстати. Вода быстро распространит электричество по квадрату. Этого будет достаточно, чтобы я, Криси и Бодж, наш гениальный инженер после Бити, проскочили в здании, бывший склад, и взломали замок. Криси должен будет провести нас к главному распределительному щиту, чтобы Бодж смог вырубить электричество во всём районе. А дальше дело за малым: удостовериться, что в помещении нет охранников, найти детей и вывести их. Я пыталась предложить Гейлу другой план, но услышала: "Твоё дело, Китнисс, не думать, а действовать."

Китнисс. Так он меня называет только в тех случаях, когда не обращает на меня внимание или сердится за что-то. Сейчас он груб со мной, уже несколько недель ведёт себя совершенно по-свински. Но я списываю всё его раздражение на усталость и беспокойство. То, что ему пришлось пережить, до сих пор не даёт мне продуху.

Всё произошло внезапно. Президент Сноу был наготове с самого начала. В Дистрикт-12 определил спецотряд миротворцев, которые, в случае моего открытого неповиновения, должны были забрать мою семью и близких в Капитолий для дальнейшего сотрудничества со мной. Когда я выпустила стрелу с проволокой в щель в силовом поле, пять миротворцев схватили моего друга, всех женщин и детей наших семей. Гейл рассказывал, что сломал одному рёбра, а другому лишь руку, сам подвернул правую ногу и сломал несколько пальцев, но успел выхватить из рук капитолийцев наших матерей. Он сильный и ловкий. И даже этот факт не даёт мне представить, как он это сделал.

Он не так силён, как Пит.

Женщин Гейл пихнул в толпу — там их подхватили наблюдающие за сценой шахтёры и крепко сжали в своих руках, чтобы не мешались, — а сам побежал за детьми.

— Прим сжимала своего кота, когда главный страж за шкирку грубо тащил её за собой к фургону. Пози же он перевесил через плечо головой за спину. Она ударилась о грубый панцирь и потеряла сознание, — Гейл замолчал. Мы тогда сидели на моей больничной койке. За три дня до этого разговора мама сообщила мне, что Прим увезли. — Они не стали бороться с разъярённой толпой. Видимо, у них не было чёткого приказа. Или жизни стариков им были не интересны. Кто будет бороться за того, кто и так скоро умрёт?

Мне хотелось стукнуть его, накричать за то, что он так думал о наших родителях. Но я не могла. Я переживала все те эмоции, которые успел познать Гейл. Ярость. Меня сжигала ярость и отвращение к Сноу. Если он и впрямь думает, что с помощью меня может подавить восстание, то он глубоко заблуждается. Я душила сама себя мыслью, что уничтожу президента собственными руками. Его холодная бледная кожа обесцветится. Зловонная кровь польётся изо рта и ушей. А последними словами будет мольба о пощаде.

Я не ожидала от себя такого. Но если ещё год назад я бы пристыдила саму себя за такие мысли, то в тот момент я была рада, что хоть какие-то чувства меня одолевали.

— Я всё пытался догнать детей. Грязь забивалась мне в ботинки. Я еле переставлял ноги. Но бежал, как мог. И не успел, — Гейл уронил голову себе на колени и запустил пальцы в отросшие волосы. — Их увезли из Дистрикта. Рори, Вик, Пози и Прим исчезли за поворотом. И мне ничего не оставалось, как вывести всех остальных оттуда в лес. Потому что я знал, что это только начало.

— Я доверила её тебе, а ты её упустил, — шипела я, прожигая его затылок. Он не поднимал головы, казалось, что только ещё ниже опустил. — Я доверила её тебе, а ты меня подвёл! — уже кричала я. Но Гейл так и не посмотрел на меня. — Я доверила её тебе, — мой голос сорвался, а руки били по спине друга, который словно сдался: не защищался и не сопротивлялся. — А ты. Её. Убил.

Только после этого его голова оторвалась от колен, а холодные голубые глаза смотрели на меня, и мне показалось, что в леднике и то комфортнее. Гейл сковал мои запястья и заломил руки за спину. Мне было больно, но не страшно. Ещё никогда не видела его в таком состоянии. Он не причинял мне боль. Его гнев перешёл на меня, как мой — на него. Мы яростно дышали друг другу в лицо. Казалось, часы прошли, как нас разняла медсестра.

— Знаешь что, Китнисс, — уже ровным голосом говорил он мне, — ведь там и мои братья с сестрой. Не думаю, что я тебе одной что-то должен.

Несколько дней после этого я с Гейлом не встречалась. Кто кого избегал, я не знаю. Вот только после моего полного физического выздоровления он позвал меня и сказал, что готов начать операцию по спасению детей. Сказал, что берёт меня в свою команду, и всучил в руки пистолет. С того момента он называл меня только Китнисс.

— Пошли! — шёпотом приказывает Гейл, и я бегу ко входу в здание.

Каждый берётся за своё дело. Бодж подбирает с помощью своего маленького приборчика ключ для электронного замка. Как двери открываются, Криси вырывается вперёд, я не отстаю от него. Звук наших шагов отдаётся от стен широкого коридора. Я надеюсь, что все охранники вышли к Гейлу. Потому что страшно попасться. Снаружи слышится крик смерти и смех войны. Я пытаюсь сконцентрироваться на наших громких шагах. И только сильнее сжимаю в руках пистолет.

У комнаты с распределительным щитом Бодж буквально отталкивает меня с дороги и влетает за дверь к своей игрушке. Несколько секунд смотрит на кнопки, рычаги и счётчики, а затем вытаскивает несколько проводов.

— У них резервное электроснабжение установлено тут же, — комментирует он, пока колдует с электричеством. — Весь Капитолий мы не вырубим, но этот район останется без света и отопления минимум на день. Рубс сказала, что они будут весь день стараться удерживать это здание. Если выйдет, тогда и весь район будет захвачен.

— Хватит болтать, — включает старшего Криси. — Разобрался?

Бодж опускает рубильник и всё освещение пропадает. В темноте я некоторое время стою и пытаюсь сообразить, что же дальше.

— Фонарики, — вспоминаю, и включаю на своей куртке маленький огонёк. Бодж и Криси повторяют за мной. — Пошли дальше.

Мы медленно выходим из маленькой комнатки. В коридоре тихо, но я всё же прислушиваюсь, надеюсь расслышать хотя бы суматоху снаружи. Глухо. Значит мы слишком глубоко забрались. Теперь мы сами по себе.

По данным, в самом конце длинного коридора есть дверь, ведущая на улицу. Там нас вместе с детьми должны встретить старшие. Я бегу на разведку. В это время, знаю, Криси ведёт Боджа к комнате с детьми. Вероятно, там не только наши с Гейлом младшие. Из всех Дистриктов отобрали ребятишек. Кому-то и трёх лет не исполнилось. Поэтому все ждут исхода нашей операции, затаив дыхание.

— Китнисс, сюда, быстрее! — кричит Бодж, не стремясь скрыться.

Я бегу обратно, останавливаюсь у раскрытой двери и застываю в проёме не комнаты, а помещения для склада крупногабаритного товара. Вижу, как десять пар глаз смотрят на меня. Мальчики, только мальчики.

Прим!

Но я не мешкаю. Ищу Вика и Рори. Оказывается, это трудно: найти того, кого почти не знаешь. Я выкрикиваю их имена. Не слышу ответа. Мальчишки просто стоят и ждут, когда их отсюда выведут. Голодные, грязные, продрогшие. Маленькие не плачут, но на грани истерики.

— Криси, берёшь на себя младше пяти лет, — решаюсь, наконец-то, я взять командование полностью на себя. — Бодж — тебе старше двенадцати.

Промежуточный возраст — четыре мальчика. Я прошу их взяться за руки, и они цепляются за мою куртку. Я обхватываю пистолет двумя руками и вывожу свою маленькую группу.

Снаружи нас уже ждут Гейл, Рубс и Тоди. Все они помогают мальчишкам выбраться наружу. Тоди, здоровенный парень из Дистрикта-11, подхватывает на руки трёх мальчиков сразу. Рубс перекидывает за спину одного, а другого обхватывает руками и прижимает к груди. Гейл ищет братьев. Я качаю головой: Прим и Пози тоже нигде нет. Меня душат слёзы, но я всё же выдавливаю Гейлу:

— Может, они в другом месте.

И тут нас всех оглушает залп из автомата. Все инстинктивно пригибаются. Дети визжат. Искры летят прямо нам на головы. Стреляют не по нам, а по крыше. Мы с Гейлом поднимаем головы. Там два креста. Двое мальчиков привязаны к металлическим палкам. И расстреляны.

— Нет! Вик! Рори!

Моё сердце ещё никогда так не сжималось от темноты и бездны.

Я бегу со всей скорости вниз, в своё укромное место. По пути встречаются серые жители Дистрикта-13. Они все оборачиваются на меня, провожают взглядом. Кто-то кричит моё имя. Но я бегу мимо всех туда, где могу заглушить гул голосов в своей голове. Я снова медленно теряю связь с реальностью. Прим рядом нет. Вик и Рори мертвы. А послание, что оставил Сноу недавно, вышибло из меня воздух на несколько минут. Хеймитч первый заметил, что я не дышала. Взял моё лицо в руки — я никогда не позволяла себя касаться, — и кричал, чтобы я вернулась к себе в комнату. А я всё не дышала. Смотрела на сестру в экране и не могла больше ни о чём думать.

Она истощала. Её светлым волосам постарались придать жизнь: они были заплетены в две косы. Но любому было видно это тщательное усердие. Глаза, волосы, цвет кожи — её словно морили голодом неделями.

— Китнисс, пожалуйста, прекрати эту войну. Это только в твоих силах. Если ты этого не сделаешь, наш президент Сноу обещал подарить мне розу и лично приколоть к волосам.

Это конец. Если Сноу выставляет её на всеобщее обозрение, значит иначе со мной не справиться. Он угрожал, просил, почти умолял, чтобы я прекратила эту безумную войну. Только говорил с помощью Прим. Она не плакала. Просто повторяла продиктованные ей слова, иногда вздыхая и передёргиваясь от страха. А мои слёзы текли ручьём. Потому что я тоже была в плену, вместе с Прим, вместе с её чёртовым котом. Чувство было такое, будто холодная, даже через ткань белой перчатки, рука президента Сноу притрагивалась к моему плечу и крепко его сдавливала. Я ощущала мерзкий запах из его рта и ничего не могла поделать. Смотрела на то, как Прим стояла перед камерами, сцепив перед собой руки. Я скулила, как щенок, которому не позволяли даже шевельнуться, и слушала, как моя сестра выделяла моё имя каждый раз, когда произносила его.

Я брезгливо скривила губы, расслышав в своём имени скорее вонь, чем мольбу. Меня мутило, хотелось тут же выбежать, умыться. Ещё никогда Сноу не обливал меня грязью на глазах у всего Панема.

Когда прямое вещание по всей стране прекратилось, я наконец-то начала дышать, но никого не слышала. Смотрела по сторонам, поворачивала голову за взглядом. Они все что-то обсуждали между собой, и вдруг резко обернулись в мою сторону, словно сговорились. А потом Хеймитч всё-таки вытолкал меня из комнаты.

— Пит? Пит, где ты? — кричу я, зная, что он тоже тут скрывается. — Пит, ты мне нужен!

Он выходит из-за коробок. Его руки убраны в карманы серых потёртых штанов. Белая хлопчатая рубашка также видала виды. Я всё время предлагаю ему заменить одежду, но он каждый раз отказывается. Говорит, что в этом ему уютно ходить. Хлеба и зрелищ когда-то требовал народ, говорил Пит. После 75-х Игр хлеба не хватало, а зрелищ не хотелось. Зачем же тогда становиться подобным капитолийцу, если одеждой можно поделиться с более нуждающимся. Пит хотел остаться собой, боялся, что он будет пешкой в чужих руках. Ему повезло: он стал только лучше. Всё такой же. Думает в первую очередь о других. До сих пор я этого не замечала.

— Пит, я не знаю, что они хотят от меня, — я дрожу от страха. Чувствую, как моё сознание медленно разлагается. — Вайресс говорила тик-так, тик-так, и я её поняла в конце концов. Но Койн, Хеймитч, Гейл... Все они повторяют одно и тоже: "Ты должна, ты должна, ты должна". У каждого своя версия. Свой расклад. Они всё решили за меня. Я слушаю их, но не слышу. Не понимаю ни единого слова.

Я протягиваю к нему руку, в отчаянии хочу дотронуться до его предплечья, сжать так сильно, чтобы прочувствовать плоть в своей руке. Но Пит отстраняется. Правильно, так и должно быть. Я забыла.

Он отходит к стене и прислоняется к ней. Высовывает руки из карманов, перекрещивает их на груди. Он тоже пострадал от рук Сноу. Мы не говорим об этом, не произносим это имя. Но тонкая нить прошлого тянется между нами, задевая каждую тему разговора. Вот и сейчас. Не вспоминать Игры я не могу.

— Что он хочет, Китнисс? — его голос слаб. Я привыкла прислушиваться к шёпоту.

— Хочет, чтобы я отправилась в Двенадцатый Дистрикт и нашла его подарок. Ещё один, — мой голос совсем теряется в тишине. Но Пит слышит каждое моё слово.

— И что? — спрашивает он.

— А то, что я боюсь там обнаружить мёртвую Прим. Мне страшно, Пит.

Он не отрывается от стены, смотрит на меня почти пустым взглядом. Его дыхание я слышу даже на таком далёком расстоянии. Кажется, что он недоволен или слишком возмущён. Скорее всего он уже знает о заявлении Сноу, но сейчас хотел услышать именно от меня. И теперь его опасения подтвердились. Как странно, раньше я даже не задумывалась, что в его голове.

— Как думаешь, это ловушка? — наконец спрашивает он.

Конечно, ловушка. Или ещё хуже. Я не знаю, как ему поведать о том, что именно там произошло: Сноу улыбался, как будто поздравлял меня с днём рождения. К его пиджаку была приколота белая роза, а в глазах сверкало безумие. Он сказал: "Тик-так, мисс Эвердин, тик-так", сказал: "Ты проигнорировала мой подарок. Пожалуйста, подумай об этом." Сказал: "Как низко ты готова пасть, чтобы вернуть сестру?" Всем было ясно, что он настроен отнюдь не дружелюбно, как пытался показать. Каждое его слово сочилось ядом, который он пил со своими врагами. Если бы можно было избежать всего этого, я бы так и поступила. Но своей жизнью никто не управляет, каждый подчиняется президенту. Просто люди уже перестали замечать, где их воля, а где продиктованный им шаг.

— Что они с ней сделают? — дрожащим голосом спрашиваю я, опускаясь на пол. — Пит, что сделают с моим утёнком?

— Всё, чтобы тебя сломать.

От этих слов я снова задыхаюсь. Ртом ловлю воздух, руками цепляюсь за коробки. Мел рассыпается по всему полу. Я пытаюсь встать, но мысль об искалеченной Прим придавливает меня обратно вниз. Пит быстро оказывается возле меня, но не касается. Только говорит:

— Дыши, Китнисс. Дыши.

Через какое-то время моё дыхание восстанавливается. Я поднимаю голову и смотрю прямо в глаза Питу. Когда-то они были ясными, полны энергии. Теперь они словно погасли. Мне иногда страшно заглядывать в них.

— Ты можешь спасти свою сестру, Китнисс, — ровным голосом говорит Пит. — Слышишь? Примроуз будет жить, если ты заберёшь этот подарок.

Его слова звучат тускло. Я хочу расслышать в них хоть капельку надежды. Мне почему-то очень важно, чтобы он посодействовал мне хотя бы словами. Мне не нужны пустышки.

— Сходишь со мной? — я пытаюсь уловить в его меняющемся выражении лица тот момент, от которого я обычно отворачивалась, а теперь жажду всем нутром. Сочувствие и участие. — Пожалуйста, Пит.

— Ты же знаешь, — вздыхает он и опускает голову, — что мне запрещено выходить.

Разочарование вырывается из меня смешным звуком. Всхлип или смех безумца. Я с ужасом сбегаю от Пита, будто от призрака. Поднимаюсь ко всем и говорю, что мне надо навестить дом, подумать. Никто даже не думает меня остановить. То ли дела никакого нет, то ли Хеймитч запретил. В любом случае я беру лук и стрелы, подхожу к Тоди и говорю ему, что меня нужно доставить в Дистрикт-12. Мы садимся в небольшой планолёт. Всё время в пути я молчу и смотрю вниз на то, как лес сменяется углём.

Мы приземляемся недалеко от деревни победителей. Здесь тихо. Даже ветра не слышно. Я стараюсь не обращать внимание на окружение. Важно добраться до "подарка".

Вбегаю в дом шумно, ничего не опасаясь, потому что знаю, что руки Сноу прикованы сейчас к Прим. Поднимаюсь в свою спальню и смотрю на шкаф. Розы там больше нет. Тогда о каком подарке говорил Сноу? Пододвигаю стул к громоздкой мебели и только разгоняю рукой пыль. От досады ударяю кулаком по дереву, и одна дверца со скрипом открывается. Помню, что там я хранила свою немногочисленную одежду. Спускаюсь на пол и заглядываю во внутрь.

На полке на уровне глаз лежит жестяная коробочка. Красивая. Синяя. С белыми птичками на розовом кусте. Я открываю её и вытаскиваю сначала жёлтую карточку. "Койн тоже, но чтобы я поверил", написано на ней. С опаской заглядываю дальше и вижу фиолетовые ягоды.

Не помню, как вернулась в Дистрикт-13. Не помню, как разделась. Не помню, как легла в кровать.

— Что это? — спрашивает Пит и укладывается рядом.

Я смотрю на ягоды в своей руке и думаю, как бы лучше охарактеризовать своё предстоящее падение. Несмотря на то, что Пит будет со мной полностью согласен, я не прекращаю думать над исходом. В моей голове всё прокручивается чётко, если бы это уже сейчас происходило. Но там все люди тупы и не понимают, что творится на их глазах, они уставились на меня и ждут моего шага. Все застыли, даже зрители перед экранами. Ведь именно так это будет происходить. Я покажу Сноу, что выполнила все его условия.

Но, увы, Койн не так глупа, как бы мне этого хотелось. Нужно обдумать все детали плана.

— Морник, — шепчу я. — Помнишь, я о них тебе рассказывала?

— Даже захотев, я не смог бы забыть то, что нас спасло.

Я поворачиваюсь к нему и протягиваю сжатую в кулак руку с ягодами. Не знаю, чего именно я хочу добиться. Но Пит кивает и говорит мне засыпать. Завтра будет трудный день.

Мне удаётся поспать всего немного. Снится Прим, восседающая на троне президента. К её волосам приколота белая роза. И рядом стоит Пит, смотрит ледяными глазами на меня, приказывает съесть ягоды.

— Пит! — выдыхаю я и просыпаюсь в холодном поту. Трогаю узкий кусочек кровати, не занятый мной, понимаю, что его рядом нет, и возвращаю руку под подушку. — Пит, — шепчу, закрываю глаза и молча плачу.

Я вдруг забыла, что он давно мёртв.

На что я готова? Этот вопрос крутится в моей голове со вчерашнего вечера без остановки. Всю ночь я не могла толком уснуть, вертелась, плакала. Казалось, что я прошла все пять стадий отречения. Но потом стало понятно, что это был только первый круг ада. И меня уже ничто не спасёт.

Ты сделаешь это. Просто иного выхода нет.

— Нет! Тогда я убью всех.

Открыв коробочку с ягодами, я сразу поняла, что конкретно от меня хочет Сноу. Морник — ягода смерти. Отец предупреждал: "Ты умрёшь ещё до того, как он попадёт тебе в желудок". В Дистрикте-12 куст морника я редко встречала. Но распознаю эти маленькие шарики с первого же взгляда. Мне хватило на всю жизнь того, что рассказывал и показывал отец.

Смерть. Моя и Койн. Это без вопросов ясно. Сноу слишком далеко заходит, если думает, что я пойду на это. Да, я готова умереть сама ради освобождения Прим. Даже смогу убить другого человека. Но не холодную и расчётливую Койн, от которой зависит исход войны. Я едва могу трезво мыслить, когда всё ходит кругом. Так что и речи быть не может об убийстве.

Но я понимала, что это неизбежно. Сегодня должен кто-то умереть: Прим или Койн.

Перед завтраком меня позвали на собрание. Плутарх передал мне текст, с которым я должна выступить. Он звучал так:

Жители Панема! Жители Капитолия! Подумайте, о чём просит этот безумец! Он хочет лишить нас всего. Свободы!

— Но это прямая дорога к расстрелу Прим! — возразила я, дрожа скорее от ярости, чем от страха. — Я не скажу этого!

— Твою сестру он не тронет, — холодно и твёрдо заявила Койн, обращаясь ко всем, а не лично ко мне. — Во время вещания группа во главе с Тоди и Рубс отправится в центр Капитолия, чтобы вытащить всех остальных детей.

— Вы не можете этого гарантировать, — прорычала я.

Тут все повернули ко мне головы, а в глазах Койн даже блестела смерть. Хеймитч ладонью ударил себя по лицу, после этого мотая головой, будто я выдала какую-то глупость. Гейл поджал губы и поднял брови вверх домиком. Жалость или беспокойство. А Плутарх только сделал видимость, что его взгляд обращен на меня. Только я увидела в нём собачье ожидание решения хозяйки-Койн. Я всё сказала, что думаю. Ход был за ней. И только после этого я готова была повиноваться, что бы она ни сказала. Потому что у меня уже не было аргументов для спора. Я хотела закончить этот пустой для меня разговор.

— Подготовьте всё для съёмки, — обратилась Койн к верному псу.

— Я попрошу Крессиду, чтобы она сначала прогнала сцену с Китнисс, — тут же ответил ей Плутарх. Не хватало ещё, чтобы он язык высунул и руки подогнул в районе груди.

— Не надо, я выучу текст, — проворчала я, пулей выбегая в коридор.

Гейл заходит ко мне после завтрака. С того самого момента, как мы смотрели вещание Сноу, я видела его лишь час назад, на собрании. Прошло чуть больше суток после смерти Вика и Рори. Мой лучший друг выглядит подавленным, но видно, что он справляется лучше меня. Скорее всего держится ради Пози. Уверена, если бы не ультиматум Сноу, я бы уже расплавилась на полу в каком-нибудь коридоре. Я ждала, когда Гейл меня спросит, как я держусь. Но сама ни разу не поинтересовалась его самочувствием.

— Ты как-то изменилась, Кискисс, — тихо говорит Гейл. — Исчезло твоё рвение к свободе.

Исчезло? Стало так очевидно, что я иду на поводу у одного из президентов? Мне горько и смешно одновременно. Я хочу посмотреть на того, кто не идёт против приказов вышестоящего. Знаю, что раньше я делала, что мне заблагорассудится. Только вот не думала о последствиях. Съем ягоды — Капитолий взорвёт возмущение. Или скажу, что поддерживаю семьи павших трибутов — погибнут люди. Мне дано было выбирать одно из двух. Сноу упорно показывал, что за мою свободу он будет наказывать других. Наверное, именно поэтому я потеряла свой порыв выбраться из плена. Я не понимала, что моё решение, хоть и было полной противоположностью желанию Сноу, частично совпадало с планами Койн. Она будто управляла мной. Сломанной марионеткой.

— Что ты делала дома? — спрашивает, наконец, Гейл.

Мы сидим на моей кровати в маленькой комнатке. Мама ещё не вернулась из медицинского отсека. Не уверена, что она вообще будет сегодня спать: мальчикам, что мы спасли, нужен поминутный уход.

— Думала. Я ощущала Прим там, — говорю часть правды. — Успокаивало.

— И что ты собираешься делать? — Гейл спрашивает совершенно бесстрастно, словно его не интересует, что именно я задумала. Поддержит в любой момент.

Мне самой любопытно знать ответ на этот вопрос. Я смотрю сначала на свои руки, а потом на Пита, сидящего на маминой кровати. Скрестив руки на груди, он молчит, что странно. Смотрит на меня и один раз кивает головой. И дёргаю головой в сторону. Словно защемило нерв. Гейл замечает это.

— Прости, — бормочу. — Хочу дать ему ответ сегодня.

— Хорошо, — с облегчением выдыхает мой друг и накрывает своей большой рукой мои. — Тебе не о чем волноваться. Крессида знает, что делать. Доверься ей.

Смотрю, как длинные пальцы Гейла поглаживают мои костяшки. От его прикосновения меня знобит. Тут же хочу избавиться от холодного ощущения. Мне нужно согреться. Хочу тепло Пита. Поднимаю на него глаза и застываю: он кривит своё лицо, будто ему противно смотреть на нас, а поза говорит о готовности к нападению. Я машинально высвобождаю свои руки из плена. Пит принимает прежнюю позу — скрещенные руки на груди, — и продолжает следить за нами.

— Пит приходил ко мне, — бормочу я, снова дёргаю головой. — Прости, — не знаю, кому это говорю: Гейлу, Питу или себе.

— Китнисс, — заводит свою шарманку Гейл уже в который раз. — Пит умер. Его убили профи на Играх. Осознай это уже!

Нет, Пит, ты не мёртв. Я же тебя вижу.

— Но он сказал...

— Оставь это, Китнисс, — настаивает на своём Гейл, и я сникаю вовсе. — Мы это уже обсуждали.

Мы сидим некоторое время в полной тишине. При Гейле я стараюсь не смотреть в сторону Пита. Но второй будто нарочно насвистывает песню "Дерево висельника", заставляя волей неволей поднимать глаза на словах "не жди, не жди". Меня бросает в дрожь, вспоминаю, как мы с Прим пели эту песню вместе.

Я сделаю это, Пит. Ты был прав, как всегда.

— Ладно, — вздыхая полной грудью, наконец произносит Гейл. Незаметно для себя прерывает пение Пита. — Встретимся на съёмочной площадке.

Пружина матраса издаёт скрипучий плач, когда Гейл поднимается. Он встаёт напротив меня, что мне приходится поднять на него глаза. Я вижу в его осунувшимся лице решимость. А если мой друг что-то надумал себе, он это сделает.

И тут же я удивляюсь, что знаю его достаточно хорошо: Гейл наклоняется к моему лицу, чтобы поцеловать в губы. Но я вовремя отворачиваюсь, вспоминая разъярённый взгляд Пита. Сухие шершавые губы неуклюже касаются моего виска.

— Я бы поставил на Койн, — шепчет Гейл, выпрямляясь. — Что бы ты там ни придумала, не делай этого.

Он исчезает из моей комнаты, и я тут же пытаюсь стереть все воспоминания о нём. Иначе я не освобожу Прим.

Принять сторону Койн — в одночасье лишиться возможности увидеть хотя бы раз свою сестру. Это я уяснила сразу. Президент Сноу не впервые убивает за неподчинение. Глаза этой змеи только и ищут следующую жертву, вынуждая кого-то спотыкаться. Несколько неудачных шагов, и следующий претендент на виселицу утверждён. Сноу любили ровно столько, сколько и боялись. Потому что он позволял жить в роскоши только тем, кто своими силами поднимется по лестнице до ступени, называемой Капитолием. Но если я всё же поступлю, как приказала Койн — погибнут люди, восстание будет подавлено, а победитель определится только размером своей скупости: чем меньше — тем хуже всей стране. Тогда люди увидят кто из них больший монстр.

Койн чётко дала понять, что при её правлении все будут равны. Но какой ценой она добивается этого уже сейчас?

Меня поставили перед выбором: Сноу или Койн. Чью дверь я открою? Любая из сторон приведёт меня к проигрышу. А можно ничего не делать — третья дверь. Я просто спрячусь в кладовке с мелом, где меня никто не найдёт. Всё равно я уже проиграла.

Нет. Прим! Моя сестра должна вернуться любой ценой! Мне просто нужно выбрать сторону, где меньше потерь и больше шансов на удачу.

Если я сдамся сейчас — я попаду в собственную ловушку, состоящую из игл и огня. Я упаду в круговорот отвращения к самой себе.

Заведомо уйти — не выход.

Перед тем, как прийти на площадку, я брожу по Дистрикту, пытаясь избавить голову от предстоящей сцены. Один раз встречаю Финника и Энни. Они улыбаются мне. Хоть кто-то счастлив, думаю я, отвечая им фальшивым кивком приветствия. Когда в поле зрения появляется Хеймитч, я разворачиваюсь и быстро ухожу, чтобы он меня не заметил. Я бегу даже от мамы. С ней я почти не разговаривала в последнее время. Она не знает, что со мной творится, и что потребовал Сноу за спасение её младшей дочери. Никто не спросил меня: "Эй, Китнисс, как ты держишься? Давай помогу". Если бы Пит чаще со мной разговаривал, он бы без вопросов меня поддержал.

Но Гейл прав, хватит видеть иллюзию. Она мне не поможет. Нужно рассуждать трезво.

Крессида мне всегда нравилась. Она настойчива, но и мягка. Ни разу при моём срыве она не причитала. Только ждала.

И вот сейчас, когда меня переодевают в чёрный костюм — он жёсткий и тугой, — она не настаивает на том, чтобы я повторила слова с нужной интонацией. Я знаю, что перед самым началом съёмки Крессида подберёт нужные слова, чтобы настроить меня на нужный лад.

Мой слух отключён. Повторяю весь свой план. Каждый шаг. Что за чем должно идти. Каждый момент важен, и люди, что участвуют в моём плане, должны поверить, что я делаю всё спонтанно.

Из меня плохая актриса. Но ради Прим я постараюсь изо всех сил.

На что же я готова?

На всё.

— Не дрожи, Китнисс, — доносится до меня мягкий голос Крессиды. Я замечаю её только тогда, когда она слегка сжимает моё предплечье. — Ты не впервые выступаешь. Просто подумай, что ты разговариваешь со зрителями. Заставь их захотеть тебя.

В её глазах мелькает искра азарта. Ей нравится эта работа. Она в ней ас.

— А что, если президент Койн встанет за мной, как Сноу в своём заявлении? — решилась предложить я.

— И все поймут, что за тобой стоит вся мощь Тринадцатого, — подхватывает мою мысль Крессида. — Да, мне это нравится!

Она улыбается и убегает к Плутарху. Я вижу, как они при разговоре посматривают в мою сторону. А затем оба улыбаются. Отлично. Всем понравилась моя идея.

— Итак, Китнисс, — устанавливая меня в центре сцены, Крессида произносит последние для меня слова перед эфиром, — помни, что люди впитывают каждое твоё слово, каждую эмоцию. Будь живой. И ещё. Плутарх решил, что должно быть численное превосходство людей за твоей спиной. Поэтому будут Койн и один солдат.

На площадке суматоха. Через несколько минут начнётся прямой эфир, который запустят во всех Дистриктах и в Капитолии. Глазами я выискиваю Пита, он обещал поддержать меня. Но взгляд мой задерживается на Хеймитче, наблюдающем за мной. Ему грустно.

Нет. Нельзя думать о чужих эмоциях. Это сбивает с толку.

В одной руке у меня стрела, в другой — несколько ягодок морника. В последний раз осматриваюсь вокруг себя: с полностью бесстрастным лицом Койн Стоит за моей спиной ближе, чем я надеялась. Солдата ещё нет. А Пит — напротив меня, рядом с камерой. В руках он тоже держит стрелу и морник. Улыбается. Я закрываю и открываю глаза. Набираю полную грудь воздуха и через рот выдыхаю. Смотрю прямо на Пита.

"Три, два, один," — пальцами показывает Крессида.

Началось.

— Жители Панема! Жители Капитолия! — мой голос твёрд. Я думаю о Прим, вспоминаю, как разговаривала с матерью перед Играми: жёстко, чётко, уверенно. Сейчас я говорю так же, а по позвоночнику проползает страх. — Одумайтесь! Это же безумие!

На глазах у всей страны я подношу руку с ягодами ко рту. Слежу только за Питом: он делает тоже самое. Не мешкая, глотаю горстку морника, оборачиваюсь и всаживаю стрелу в живую плоть. На мгновение застываю и слышу, как за спиной зло смеётся Пит. Ныряю в серые глаза Гейла, а он корчит лицо от боли. Это конец. Перед последним прыжком в бездну я убиваю разом и Гейла, и Прим, и себя.

— Счастливых тебе Голодных игр, Кискисс, — иронично улыбаясь, выплёвывает мой друг мне на лицо вместе с кровью.

Мы падаем на пол одновременно.

Я успеваю заметить, что Пит тоже лежит на полу, смотрит на меня.

И пусть удача всегда будет с вами.