Принц бастардов (джен)

Люси Степлтон в нерешительности остановилась посреди перрона, не зная, куда ей идти. Спрашивать у служащих вокзала, конечно, было бесполезно: они только посмеялись бы. Да и сама Люси, признаться, подумала бы, что её разыграли. Но розыгрыш, длящийся около месяца... Это несколько странно, не находите?

То, о чем ей в начале августа рассказала явившаяся в дом скромно одетая, но безупречно державшая себя женщина, представившаяся мисс Диллинг, звучало бы совершенно невероятно, если бы Люси и раньше не замечала за собой странности. От природы хрупкую, её миновали все детские болезни. Она могла тайком приманивать к себе лакомства. Могла сделать так, чтобы ненавистная ей кузина Джейн, из милости жившая в их доме, запиналась на лестнице, или у противной служанки Ханны загорался фартук. Притом Люси никогда не попадалась: она словно от природы умела действовать так, чтобы на нее и не подумали. И вот странная мисс Диллинг, явившаяся в нарушение правил этикета без всякого предупреждения, рассказала, чем объясняются способности Люси, где ей надлежит быть и как попасть в это место. Даже билет вручила... С невозможным названием поезда и невероятным номером платформы. Билет, собственно, можно подделать, однако к тому времени девочка вместе с мисс Диллинг успела сходить за учебниками и формой (самым безобразным, что она могла себе представить) в так называемый Косой переулок. Может быть, это место было тайным пунктом сбора всех сумасшедших Лондона, однако заставить стольких участвовать в розыгрыше слишком затратно, да и к чему? Отец Люси был стряпчим, дела которого шли не очень хорошо. За женой он не взял большого приданого, квартировал в Чипсайде, иногда — раз в полмесяца — перекидывался дома в карты с шурином и соседом, мистером Эвансом. Да и остальные его домочадцы, если не считать странностей Люси, были самыми заурядными, разве что однажды отличившись милосердием: когда где-то на севере умерла от тифа сестра отца вместе с мужем, мистер Степлтон привез в Лондон её дочь Джейн, рослую, рябую и глупую девицу. Люси от души потешалась над ее невежеством и каждый раз, поглядев на её безобразную физиономию, с удовольствием вспоминала собственное отражение в зеркале — маленькую, хрупкую девочку с пепельными волнистыми волосами и большими серыми глазами с бархатным ободком вокруг радужки. На этом польза от пребывания в доме Джейн заканчивалась, о чем Люси вслед за родителями всегда была рада ей напомнить. Впрочем, даже жаль, что кузина не поедет с ней в эту загадочную школу: над кем еще можно в такой степени почувствовать превосходство?

...Вздохнув, Люси осмотрелась и заметила странно одетого черноволосого мальчика, толкавшего перед собой тележку, нагруженную сундучками и сумками. Рядом такую же тележку толкала девочка постарше, с ужасно надменным лицом, узким, как лодочка. Гору багажа на её тележке венчала клетка с совой.

Люси обернулась к матери.

— Можете не провожать меня дальше. Я нашла дорогу.

— В таком случае удачи, — мать обняла, поцеловала её, и Люси поторопилась, чтобы не упустить мальчика и девочку из виду.

Дальше произошло то, что показалось бы девочке невероятным, если бы в последний месяц она не начала привыкать к необыкновенным событиям. В конце концов, что может быть более невероятным, чем волшебная палочка у нее в руке? Однако... Девочка врезалась тележкой в барьер между платформами, но не упала, а исчезла. Мальчик проделал то же самое. Очевидно, и Люси следовало сделать то же. Она боязливо оглянулась: нет, на нее никто не смотрел. Зажмурившись, Люси покатила тележку к барьеру.

Когда она решилась открыть глаза, то увидела платформу, заполненную детьми с такими же тележками, и алый поезд, блестевший на осеннем солнце. Люси поморщилась: дети, как на подбор, были в безобразных черных мантиях напоминавших судейские. Неужели придется надеть такую же? Она со вздохом осмотрела собственное клетчатое платьице, очень изящное, с черным воротничком. Однако стоять одной на платформе было боязно, и она поторопилась зайти в первый попавшийся вагон.

Там в коридоре она увидела уже знакомых мальчика и девочку. Хотя они выглядели неприветливо, следовало завести хоть какое-то знакомство. Люси шагнула к ним.

— Простите, — улыбнулась она. — Мы незнакомы, но, может, скрасим друг другу дорогу? Меня зовут Люси Степлтон.

Она протянула руку, ожидая ответного приветствия, но дети словно не понимали её. Мальчик воззрился на нее с полным недоумением. Лицо девочки исказила гримаса отвращения.

— Лаодика, — прошепелявил мальчик, — что это такое?

— Это грязнокровка, Эльпинор, — прошептала девочка сквозь зубы. — Скорей в купе, она может заразить тебя магглолюбием.

Удивление от неприязненного приема, странных слов и невозможных имен было столь велико, что Люси даже толком не обиделась. Поправляя шляпку, она прошла мимо (девочка с силой толкнула её в плечо и тут же демонстративно отряхнула руки), постучалась в первое попавшееся купе и вошла.

Пришлось сразу пожалеть о поспешности: в купе оказался только один мальчик — явно компрометирующая компания. К тому же он был то ли чем-то рассержен, то ли злонравен от природы: он только метнул неприязненный взгляд на вошедшую, не поздоровался и не пригласил сесть. Однако Люси слишком хотелось отдохнуть, чтобы противный сосед мог отпугнуть её.

— Я Люси Степлтон, — снова представилась она, уже почти не надеясь, что с ней поздороваются в ответ. Что ж, может, это мир невоспитанных людей. "Или его тоже зовут как-то чудно? Эльпинор... Фи!"

— Я Эдвард Принц, — с неохотой ответил мальчик и сморщился.

Не сказать, чтобы он был дурен собой: его портили только нависшие брови и угрюмый взгляд исподлобья. Однако в другое время Люси побрезговала бы с ним заговорить: он был в поношенных вещах и слишком черен — походил не то на испанца, не то на цыгана. Волосы лежали грубой шапкой, на руках были мозоли. Да, на Принца он совсем не походил, и Люси не могла не сказать об этом:

— Почему у тебя такая фамилия? На принца ты совсем не похож. Ты жил в деревне?

— Жил, — ответил мальчик неожиданно надменно. — Но моя мать происходит от знатной особы, и я уверен, мой отец тоже знатен.

— А ты сам разве его не знаешь? — с подозрением спросила Люси.

— Нас разлучили обстоятельства, — важно ответил мальчик и подбоченился. — Уверен, он меня найдет. Может, уже нашел, если наконец признали, что я особенный.

-А почему ты решил, будто это признали? — скривила губки Люси. — Потому что едешь в эту странную школу? Но ведь и я, и множество других ребят едем туда. Получается, ты особенный не больше, чем мы. Не могут же у нас всех быть знатные неизвестные отцы...

— Замолчи! — взревел он, вскочив. — Замолчи, дрянь, или я распишу тебе морду! Маленькая сука! Любишь дерзить, да?

Не находя слов от возмущения, Люси встала и хотела уйти, но мальчик вдруг до боли сжал её руку.

— Сиди. Еще не хватало, чтобы ты жаловалась. Не смей никому говорить, слышишь? Иначе я тебя прокляну.

— Нет, я скажу, — всхлипнула Люси, испуганно глядя на его черные, точно крепкий кофе, зрачки и желтоватые белки глаз. — Пусть тебя высекут, гадкий мальчишка. Будешь знать, как ругаться.

— Ты хочешь, чтобы меня высекли? — смуглое худое лицо исказилось. — Но меня и так постоянно секли дома. Я не хочу, чтобы еще и в школе...

— Но ты сам виноват, — пробормотала Люси смущенно: ей ужасно хотелось высвободиться, темные руки будто пачкали её чистенькие манжеты. — Зачем ты меня обругал?

— Потому что ты дразнила меня, — он жалобно посмотрел на нее. — Ведь это ты виновата, а не я, правда?

Он выпустил Люси, но она еще колебалась, поглядывая на дверь. Тогда Эдвард, часто дыша, вдруг повернулся спиной, закинул мантию и стал вытаскивать рубашку из брюк. Люси, завизжав, прижалась к стене; ноги её словно приросли к полу, и хотя она понимала, что надо бежать, но не могла сделать ни шагу.

— Не надо! — взмолилась она, закрыв лицо руками. — Нет, не...

— Перестань, — он погладил её по рукам, и Люси даже смогла удержаться, чтобы не дернуться брезгливо. — Я просто хотел показать тебе следы от розг. Думал, ты пожалеешь меня и не будешь доносить.

— Не буду, — прохрипела она. — Но мне дурно, и я хочу уйти. Позволь...

— Откуда я могу знать, что ты не пошла доносить? — грустно спросил он. — Лучше сиди рядом. Я не заговорю с тобой больше. Можешь делать, что хочешь.

Люси забилась в угол и все отавшееся время поездки молчала. Она даже успела заснуть; Эдвард толкнул её, причем она машинально отметила: стоит проверить вещи, не украл ли что-нибудь противный мальчишка. Он ведь, без сомнения, нищий. Шмыгнув носиком, Люси вышла в коридор и кое-как выбралась на перрон крошечной станции, тускло освещенной единственным фонарем.

— Первокурсники, ко мне! — крикнул рослый человек в грубой одежде. Люси не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Она вместе с остальными спустилась по узенькой скользкой тропинке; Эдвард, державшийся рядом, помог ей сесть в лодку. Девочка уже не собиралась разглядывать, кто сидит рядом: ей хватило дневных впечатлений. Глядя на замок, открывавшийся в свете фонарей и блеске звезд, она думала лишь о том, как бы поскорее очутиться в тепле и поспать. Однако ей и это не удалось. Их встретил молодой, но надменный человек, представившийся, как преофессор Бейзил Фронсак, и долго вел по коридорам. Эдвард несколько раз пытался привлечь её внимание к призракам или движужщимся картинам, но Люси демонстративно отворачивалась, храня раздраженное молчание. Наконец после утомительной речи, содержание которой деочка уже и не уловила, Фронсак провел их в огромный зал, освещенный множеством свечей. Потолок его изображал небо ясного вечера. Люси разглядела четыре стола, застеленных разноцветными скатертями — за ними сидели ребята разного возраста, её ровесники и совсем взрослые, все в тех же ужасных мантиях и безобразных колпаках, а также стол, за которым, видимо, ужинали преподаватели. Впрочем, пока на столешницах ничего не было. Люси тоскливо вздохнула. Профессор Фронсак между тем поставил перед преподавательским столом грубый табурет и возложил на него засаленную шляпу смешного старинного фасона. "Неужели нам придется надеть её?" — девочку пердернуло от отвращения, а гляпа между тем стала издавать странные звуки, оказавшиеся пением, даже напоминавшим человеческое.

"Я простудилась, у меня горячка, — пробормотала Люси про себя. — Мне все это снится". Она ущипнула запястье, но бред не походил. Жаль: так захотелось оказаться дома, в удобной постели, укутаться пледом и попросить чаю с молоком... Но вот уже Найджел Эйвери — первый из списка, который профессор Фронсак вытащил из кармана — уселся на табурет, и ему на голову, к омерзению Люси, опустили грязную шляпу. Мгновение спустя раздалось:

— Слизерин!

— Вот бы туда попасть, — восторженно прошептал Эдвард. — Это же факультет великих, понимаешь? — он дернул Люси за руку, но она лишь устало прикрыла веки. "Положим, и так, но при чем тут ты, мужичье?" Сама она, не удосужившись прочитать ни один из купленных учебников — опасалась за свой рассудок — понятия не имела, что из себя представляют факультеты и как они называются.

— Бишоп, Мэри!

— Хаффлпафф!

— Крауч, Августа!

— Рейвенкло!

Люси наблюдала, как ребята расходятся по разным столам, и мечтала лишь о том, чтобы и её распределили поскорее куда-нибудь. Но увы: её фамилия была лиже к концу. Она увидела, как Эльпинор Гонт — тот самый странный мальчик, сестра которого оскорбила её в начале поездки — отправился "на Слизерин", то есть за стол с зеленой скатертью. Там уже и сидела его сестра Лаодика, снявшая шляпку и плащ; она оказалась маленькой и сухонькой, черные волосы были слишком гладко расчесаны на пробор, а карие глаза наблюдали за братом на удивление холодно. Вслед за Гонтом на Слизерин отправился мальчик с широким лицом и бледными глазами — Питер Гойл; его, видимо, также ожидала там старшая сестра — болезенно-полная девочка с бессмысленным взглядом, напомнившим Люси кузину Джейн в те минуты, когда отец за что-то отчитывал или наказывал жалкую приживалку. Вот дошла очередь до Эдварда Принца; он нетвердо подошел к Шляпе, и распределили его все туда же, на Слизерин. "Хоть бы мы с этим сумасшедшим оборванцем не оказались на одном факультете". Но вот вызвали и её.

Резко вдохнув от непонятного волнения, Люси приблизилась к табурету, опустилась, стараясь не морщиться от грубой древесины и от прикосновений засаленной ткани. "Мне все совершенно ясно, — проскрипело что-то в её мыслях. — Слизерин!"

Очевидно, выкрик услышали все в зале. Зеленый стол встретил её очень сдержанно (лишь потом она вспомнит, что и Эдварду они не обрадовались). Несколько ребят постарше вяло хлопнули в ладоши, а остальные даже не шелохнулись. Люси, поморгав, растерянно оглянулась.

— Добрый вечер, — рикнула она обратиться к надменной Лаодике Гонт; та вспыхнула и скривилась от омерзения.

— Какая наглость! Мало того, что я вынуждена сидеть за столом с двумя грязнокровками, так одно из этих отребий еще и обращается ко мне!

— Не знаю, кого ты имеешь в виду, — с вызовом ответил ей Эдвард. — А мой отец из знатного рода, так что я выше вас всех.

За столом раздались смешки. Лаодика, еще одна девочка её возраста — красивая, белокурая — и еще многие посмотрели на Эдварда со смесью брезгливости и любопытства.

— И из какого же рода твой отец? — шелковым голосом обратилась к мальчику Лаодика. Тот слегка смутился:

— Я пока не знаю, но...

— Не знаешь отца? Так ты не только грязнокровка, но еще и бастард!

— Принц бастардов! — радостно провозгласил Эльпинор и захохотал. Его смех подхватили остальные, а впрочем, хохот быстро смолк. К столу подошел последний из рарспределенных — Альфред Яксли — после чего директор, Декстер Фотескью, щуплый старичок с добрыми глазами и чрезвычайно живой физиономией, произнес небольшую речь, пожелав первокурнискам вырасти достойными собственных факультетов, и объявил о начале праздничного ужина. На столах еда появилась сама собой, впрочем, как ни старалась Люси дотянуться до какого-нибудь блюда, оно незаметно отодвигалось. То же было и с Эдвардом.

— Смотрите-ка: стол Слизерина не хочет кормить грязнокровок! — восхищенно воскликнула Лаодика. — Я вообще не понимаю, как Шляпа могла счесть достойными такое отребье поселиться в наших подземельях. Наш славный предок в гробу переворачивается!

— Какой еще предок? — уставилась на нее Люси. — И почему ты говоришь о столе и шляпе, как о живых существах?

— Оно и видно, что ты грязнокровка, — вдруг заявил Эдвард. — Вы не в состоянии понять тайны магии. Вот мне-то сразу стало ясно, что у всего в замке, а тем более у Шляпы — собственное волшебство.

— Ты прочитал это в учебнике, — процедила Лаодика. — На самом деле грош цена вам обоим, маггловские выродки.

Эдвард вскочил.

— Я не маггловский выродок! Мой отец... Мой отец был волшебником!

Снова прокатились смешки.

— То знатного рода, то волшебником... — протянула Лаодика. — Определись уже, грязнокровка.

— Волшебником знатного рода! — выпалил Эдвард, снова вызвав смех. Маленький Эльпинор сморщился, будто ему в рот затолкали лимон.

— Лаодика, — капризно пропищал он, — неужели мне придется делить спальню с этим уродцем? У него же наверняка магглолюбие, а может, и чесотка!

Лаодика что-то прошептала брату на ухо. Эдвард хотел было с гневом возразить Гонту, но крупный Питер Гойл вдруг успокаивающе взял его за руку.

— Сядь и поешь, — он пододвинул мальчику тарелку с куском пастушьего пирога. — Мы испытаем тебя. Если ты полукровка, как и говоришь, то испытание выдержишь. Полукровки могут заработать уважение у чистокровных волшебников, если будут вести себя должным образом.

— А мне дадут поесть? — голод заставил Люси забыть о приличии, но на нее не обратили внимания. Что ж, нарушать этикет — так нарушать совершенно, иначе можно упасть в обморок, а тут такая компания, что разве посмеются над её слабосью. Быстро схватив с ближайшей тарелки два пирожка, Люси жадно принялась есть. На нее посмотрели странно: одновременно и с осознанием того, что она делает давно ожидаемое всеми, и с отвращением.

Ужин закончился, и высокий темноволосый мальчик — видимо, староста — велел первокурсникам следовать за ним. Люси шла последней, боясь отстать: никто из однокурсников не хотел брать её за руку. Эдвард шел впереди, с Питером Гойлом, и не оборачивался к ней. За столом он, правда, опять обзывался, но даже такое знакомство было лучше, чем вовсе никакого. Ничего не оставалось, как, вопреки этикету, снова привлечь к себе внимание.

— Да что это вообще значит: грязнокровка? — громко произнесла Люси, словно рассуждая сама с собой.

— Это значит, что ты происходишь от магглов, — на ходу бросил Питер Гойл.

— Разве это плохо?

Вот теперь остановилась вся процессия. Эльпинор Гонт прыснул:

— Магглы — животные! А если ты от них происходишь, то ты тоже животное и воровка, потому что украла чужую магию.

— Чепуха... — пробормотала потрясенная Люси, но староста уже велел идти вперед.

Остановилась процессия в подвале, у гладкой стены.

— Лесная кобра! — воскликнул староста, и стена, к изумлению Люси, раздвинулась, но в этот самый момент Эдвард и Питер вдруг подхватили её под руки и потащили в сторону.

— Что... Куда... — только и успела пролепетать она, даже не вскрикнув — до того была удивлена. В каком-то коридоре, подальше от входа в гостиную, мальчишки поставили её на ноги.

— Давай, — кивнул Питер, и Эдвард с оттяжкой ударил девочку по лицу — так, что она упала.

— Что... Что ты... — Люси скорчилась на полу, сжимая щеку; её парализовал ужас.

— Неплохо, — кивнул Питер. — А теперь сделай с ней что-нибудь с помощью магии.

— Пожалуйста, — Люси вперила в лицо Эдварда глаза; она больше не могла сдерживать слезы. — Нет, не надо... Я же пожалела тебя.

Резкие черты Эдварда остро исказились.

— А мне не нужна была твоя жалость!

Он пнул её нгой так, что она взвизгнула, и прокричал:

— Ешь слизней!

Люси показалось, что её сейчас вырвет: горло забилось отвратительной склизкой массой. Она закашлялась, не в силах сдержаться — и на пол один за другим стали падать слизняки. Им, кажется, не было конца. Измученная новыми и новыми позвыами к рвоте, девочка без сил растянулась на полу. Питер Гойл, улыбаясь, посадил одного из слизняков к ней на лицо, и Эдвард поспешил сделать то же.

— Нравится, грязнокровка? — Гойл направил на нее палочку. — Ты нескоро доберешься до нашей гостиной. Инкарцеро!

Невидимые веревки опутали тело Люси. Чтобы не захлебнуться слизнями, она вынуждена была повернуться на бок. Питер и Эдвард ушли, весело стуча башмакками, а она осталась на холодном полу, практически плавая в смоченных слюной слизняках. Следовадо попробовать позвать на помощь, но не хватало воздуха. "Я могла бы сейчас сидеть в любимом кресле, пить теплое молоко, есть яблочны пирог, читать что-нибудь, дразить Джейн, если бы не эти... Колдуны!" Люси почувствовала, что ненавидит их всех — от Лаодики Гонт до мисс Диллинг — а в особенности ненавидит, конечно, Эдварда Принца, так обманувшего её доверие; она, по правде, с удовольствием посмотрела бы, как их стали бы сжигать живьем. "Они это заслужили". С облегчением Люси поняла, что слизни больше не идут, а путы, стянувшие её тело, стали слабеть. Выдохнув, она встала, отряхнула слизь, перепачкавшую её хорошенькое платье, вытерла мокрое лицо и поправила волосы.

Конечно, ждать возвращения сожжений на кострах долго — да и как бы не сожгли за колдовство её саму — но покарать обидчиков можно уже сейчас. Стоит только обратиться к администрации школы. Для начала стоит попробовать разыскать покои декана — наверняка они недалеко от комнат учеников. Вздернув подбородок, Люси двинулась в путь.

* * *

Декстер Фортескью устало смотрел на тощего, сгорбленного черноволосого человека, рсхаживавшего по кабинету перед ним. Элайвор Гонт, конечно, не был столь необуздан, жесток и непредсказуем, как его старший брат Корвинус, но все-таки и он уже доставил школе немало хлопот. Каждую неделю он требовал отчета, с кем общаются его дети — Асклепиус, закончивший школу в прошлом году (довольно спокойный юноша, не в пример родственникам), и Лаодика (с этой девицей была совсем беда — любила подбрасывать слизняков и змей в тарелки хаффлпаффцев). Жаловаться на поведение последних было бесполезно, Декстер прекрасно это понимал: Гонты мстили не только детям, из-за которых наказывали одного из них, но и их родителям. Никто не мог повлиять на Гонтов, привлечь их к ответствености: потомки Салазара Слизерина и Кадма Певерелла, они владели огроным состоянием и щедро тратили его на взятки работникам Министерства и аврората. Гонты, несомненно, были некоронованными королями магического мира, Фортескью прекрасно это понимал — и все же не мог скрыть отвращение всякий раз, когда сталкивался с кем-то из них. Слава Мерлину, Элайвор Гонт считал себя слишком выше других, чтобы смотреть на их лица в тот момент, когда он снисходительно протягивал руку для приветствия — и ожидал, скорее всего, не пожатия, а благоговейного поцелуя. Но теперь поступление в Хогвартс младшего его сына, Эльпинора, грозило обернуться скандалом на пустом месте.

— Все же я не понимаю, чем вы так возмущены, мистер Гонт, — вздохнул Фротескью. — За издевательства над мисс Степлтон были наказаны мистер Принц и мистер Гойл, а вовсе не ваши дети.

— Какое мне дело до этой шушеры! — дернул лисьим носом Элайвор. — Грязнокровая дрянь посмела сидеть за одним столом с моей дочерью и говорить с ней, грязнокровый ублюдок посмел делить спальню с моим сыном. Вот что меня возмущает до глубины души! И вы никак их за это не наказали, никак!

— Я не могу наказывать за решение Шляпы и не могу оспаривать его, — голос Фортескью стал твердым. — Кроме того, я не вижу, чем эта девочка хуже вашей дочери, а этот мальчик вашего сына.

— Что?! — Гонт выхватил палочку, но Декстер предостерегающе поднял свою. Он слыл когда-то мастером дуэлей, так что Элайвор вряд ли рискнул бы проверять силы в поединке с ним. Так оно и вышло. Гонт, что-то шипя, подступил к столу.

— Да, да, — грустно улыбнулся Декстер. — Я знаю. Парселтанг. Но ведь это не заслуга вас или ваших детеЙ, это наследственный дар. Еще реликвии: медальон Слизерина и кольцо Певерелла. И что же? Вы сами не основывали магическую школу и не делаил великих экспериментов. Ни в какую сказку про Дары смерти я, конечно, не верю. Так что вы сами из себя представляете, мистер Гонт?

Перекошенное лицо Элайвора побелело.

— Вы это увидите, -прошипел он. — Мои дети не будут здесь учиться. Вы не будуете здесь работать. Я устрою вам скандал на всю Британию. И это самое малое, чем вы поплатиесь за свою тупость, невежество и непочтение к тем, кто много выше вас, жалкий полукровный уродец.

Декстер спокойно смрел на него. Пошипев еще немного, Элайвор хлопнул дверью.

...Открытое письмо Гонта в "Ежедневный Пророк" и его визит к заместителю министра с демонстрацией парселтанга не возымели успеха: исключать из школы двух магглорожденных слизеринцев или хотя бы переводить их на другие факультеты никто не собирался. Элайвор пошел на крайний шаг: забрал Лаодику и Эльпинора из школы. Декстер Фортескью вздохнул с облегчением: маленький Эльпинор успел наделать бед — поджег полог кровати у Эдварда Принца и натравил на мальчишку гадюку, когда все шли в теплицы на травологию.

Сам он директорствовал еще пять лет, с переменным успехом отбивая комиссии из Министерства, посыпавшиеся, как из рога изобилия. Его младший, самый любимый сын погиб при невыясенных обстоятельствах год спустя после отставки старика. Пост директора занял Бейзил Фронсак, куда более близкий по взглядам старинным чистокровным семействам, однако Гонты в Хогвартс больше не вернулись: ведь магглорожденных все-таки не исключили.

Эдвард Принц в дальнейшем смог упрочить свое положение в магическом мире, став близким другом Питера Гойла и женившись на его сестре, некрасивой слабоумной Берте. Люси Степлтон пришлось выбирать между любовью гриффиндорца Дамблдора и возможностью карьеры в Министерстве, и она выбрала последнее. Но это уже совсем другая история.