Sanctum Sanctorum (джен)

Иногда ты приходишь, неся белую тайну,

воскрешая во мне человека.

Иногда ты бываешь нереально-случайной -

последней иллюзией XX века.

…

Знаю, жизнь коротка, и не хватит отрезка,

чтоб постичь твою суть до истоков,

но я вхожу в воду глубочайшей из рек,

чтоб не помнить отпущенных сроков.

…

Пусти меня к себе! Открой мне двери в храм,

в свой Sanctum Sanctorum.

Я хочу обрести новый мир…

Открой границу мне!

Нет, я не буду стрелять,

там птицы, видишь, я безоружен.

Я не предам живое огню…

... и иллюзии пали под утро. В тот миг, когда в рассветном тумане пропал олень, осененный Тьмой, олень, как знак Зверя, величайшего из великих, олень, как перерождение — именно тогда пали иллюзии. Он стоял где-то на серой от снега листве в лесу, полураздетый, снедаемый лихорадкой, а такое сладкое забытье, такая сладкая выстроенная реальность пала перед осознанием покоренным бастионом.

И что было делать? Бежать к Джеку? К вспыльчивому и жесткому Джеку, который всегда просил лишь указать? Но гениальный замысел великого зверя, все еще плавая там, в глубине, за границей подсознания, шептал тихо, напевно, что нет смысла, ни в чем нет смысла — он должен, должен переродиться, следуя по следам Оленя. У Алисы был кролик, а у тебя, Уилл, будет Великий Олень, ведущий в иной мир, мир без запретов и границ.

Он просто поднялся и пошел — вперед, вперед, не смотря на свои видения, галлюцинации, бред. Просто по холодному, отчаянно пустому лесу, просто туда, куда брело почти бессознательное тело. И разве странно, что пришел он к дому предмета своих дум, к дому человека, так много значащего для него?

На часах было где-то за три утра, но время значит ли хоть что-то в изменившейся реальности?

Открыл Ганнибал, одетый в шикарный халат. Даже не обратив внимания на то, что под халатом торчал ворот кипенно белой рубашки — мало ли может происходить в его личной стране чудес — Грэм прошел внутрь, мимо безупречно вежливого, прячущего свою природу за маской светскости Лектера.

— Это ты! — сказал Уилл, чувствуя, как дурацкая судорожная улыбка растягивает губы — ровно так, как в тот день, когда умер отец, он шел и не мог перестать улыбаться, лишь для того, чтобы не зарыдать от ужаса, от мистического осознания смерти, от безнадежной холодности одиночества.

— Уилл? — Ганнибал стремительно закрыл дверь, шагнул вперед, настороженно и заботливо смотря на него, — Ты — Уилл Грэм, ты в Балтиморе, Мэрилэнд. Сейчас, — Ганнибал отточенным жестом посмотрел на часы, — Четыре пятнадцать утра.

— Я помню где я, и что я, — резко перебил его Грэм, сдирая с себя расстегнутую куртку. — Я помню еще и кто ты, и что ты, Ганнибал, — с насмешкой и угрозой сказал он.

Куртка полетела на ближайшую поверхность, а Грэм стремительно ворвался на кухню — место, где, среди хрома и дерева, предназначенного для приготовления высококлассной пищи, ему всегда было спокойно в этом доме. Впрочем, будет ли теперь ему место в этом доме?

— Уилл? Что-то случилось? — спросил Ганнибал, следуя за незваным гостем на кухню.

— Зачем, ответь мне, Ганнибал? Зачем? — Грэм прислонился лбом к стеклу, застонал. — Зачем я? Почему ты?

Лектер подошел, развернул Уилла к себе лицом, положил одну ладонь ему на лоб, вторую на шею.

— Пульс учащен, лихорадка? — сказал он скорее сам себе, чем Грэму.

— Нет же, доктор Лектер, — отталкивая заботливые руки, вырываясь из западни участия, Грэм отошел назад. — Я знаю, что это вы.

— Я — что, Уилл? — с непередаваемой иронией спросил Ганнибал.

— Это вы — Подражатель, — Уилл шагнул вперед, утыкая палец чуть ли не в плечо смотрящего на него сверху вниз Ганнибала. — Вы… зачем? — сморщил он лоб. — Нет, — мотнув головой, Уилл схватился за то самое плечо, чтобы не упасть, — зачем, я знаю. Почему я?

— Почему ты — что, Уилл? — почти ласково спросил Ганнибал, со внимательной жадностью смотря на него.

Голова Грэма работала на удивление четко — было ли это просветлением в беспробудном мраке работы больного мозга или последствием этой самой болезни, но Грэм был благодарен ему за передышку.

— Почему вы хотите меня изменить? Зачем? Зачем я вам нужен другой? — спросил Грэм, схватив доктора за воротник.

Он смотрел прямо — прямо в глаза своего доктора, друга, психиатра. Смотрел и не находил в его глазах того, что отличало бы его от других людей — усталые, больные от напряжения, чуть сонные глаза. Обычные. Грэм смотрел и знал, что ответа он не дождется — его доктор не люби прямых ответов, ему нужна борьба разумов, ему нужна догадка, тайна, находка, охота.

Зверь в облике человека. Сверх-зверь. Наделенный разумом, идеальным, логичным, четким разум, лишенный недостатков, но все равно одинокий. Стремящийся к компании себе подобного? Нет же, зачем ему себе подобный, если есть он — рожденный своим больным мозгом, болезненно-эмпатийный, слабый в мощи своего разума.

И снова явился олень! Стоя позади Лектера, он тряс рогами, он звал за собой в пучину, в бездну, звал стать таким же, подобным, постичь его. И Грэму на секунду стал безразличен Ганнибал, безразлична его жизнь, он устремился за этими карими, золотистыми глазами оленя туда — вглубь сознания, к гротескному отображению в зеркале собственного разума.

На секунду зверь-Ганнибал и Олень совместились, срослись, переплелись в этом зеркале, и Грэму стало холодно, безотчетно одиноко, потому что этому сверхзверю-сверхчеловеку не нужна компания, не нужен спутник. Пришла обиженная, глупая мысль: «а как же я?». Пришла и тут же погасла, исчезла, скрылась под потоком других, бурных, горящих мыслей. Но найденный ответ осветил безумный хоровод. Он нужен Лектеру. Нужен. Зачем?

— Уилл, тебе нехорошо, — подхватил его, заваливающегося вперед, Лектер. — Пойдем, ты переночуешь у меня.

Крепкая хватка на плече и серьезный, тревожный взгляд не дали ему удобнее перехватить незваного гостя.

— Почему я, Ганнибал, — спросил Грэм, хмурясь.

Вздох Лекткра был ему ответом. Тяжелая рука подхватила за талию. Аккуратно справившись с несопротивляющимся телом, Ганнибал затащил Грэма наверх, раздел, уложил в кровать.

Уже слыша тихое дыхание отключившегося гостя, Ганнибал присел на кровать, проведя осторожно, ласкающе вдоль худого лица Грэма пальцами.

— Меня очаровал твой разум, Уилл. Он, как пылающий огонь, влечет к тебе. Ты — великолепен в своей гениальности, — сказал он и пересел в кресло. Ему предстояла бессонная ночь, полная раздумий.