Лакомый кусочек (джен)

Середина зимы в том году выдалась обманчиво мокрой и очень снежной. Погода, в какую хорошо сидеть с кружкой глинтвейна у камина, широким жестом отдав отсыревшие за долгую прогулку сапоги на попечение камердинеру... а никак не в пещере, вытянув ноги к костру. Проклятье, не могли же цеты испортить даже зиму? Наступавший вскоре Зимнепраздник был похож на фальшивые елочные игрушки: с виду совсем как настоящие, но радости от них — никакой.

Молодой парень в накинутой на плечи шинели с подозрением принюхался, проверяя, не подпалил ли ненароком толстую кожу подошвы. Увы, от сапог не шло даже пара.

— Кончится война, — сказал он, зевнув, — уеду в Бонсанклар. Буду сидеть в плетеном кресле в кафе на набережной, в рубашке с короткими рукавами из самого тонкого... из этого, как его, батиста. И лишь когда прожарюсь, как жаркое над огнем, задам себе немного физических упражнений — поманю пальцем официанта. И закажу что-нибудь совсем дурацкое. Гусиный паштет и персики.

— И стакан спирта, — ехидно прокомментировал кто-то из-за спины, судя по глухому звуку, похлопав по собственной набедренной фляге. — По традиции.

Грязно-белый пласт с глухим шлепком съехал с каменного козырька над входом. Сразу четверо обернулись синхронным автоматическим движением, хотя бессмысленно было ожидать врага в этой глуши, и еще в такую погоду — влажный снег начисто поглощал все, что мог бы засечь с воздуха тепловизор.

— Шампанского, — решительным жестом отмел прозаическое предложение мечтатель.

— И кто это ворчал, что сладенькую водичку он терпеть не может? — поддел его усатый мужчина постарше, разложивший на плоском камне разобранный пистолет и протиравший детали масляной ветошью. Руки у него были заняты, да и глаз отводить от неровной, скользкой от ледяной сырости, поверхности не стоило, но в разговоре это принимать участие отнюдь не мешало.

— Ноблесс оближ. Я и гусиный паштет не переношу, — покладисто согласился молодой.

— Страшный гусь за задницу ущипнул? — пошутил кто-то. Остальные поддержали его дружным хохотом. Оружия — включая бесценный зенитный плазмомет — в пещеру было сейчас набито столько, что его хватило бы на отражение атаки дракона, летай такой в барраярском небе, а не то, что домашней птицы.

— И когда лейтенант спасался от гуся, ему угодила в глаз пробка от шампанского, — грассируя, предположил долговязый чернявый парень в простом овечьем кожухе, сидевший с комфортом на мягком седле по ту сторону костра.

— Да ну вас, — добродушно отмахнулся первый, так и не обидевшись всерьез. — У меня дядя.

— Оригинальное начало, — прокомментировал усатый.

— А у дяди форские, гм, фанаберии, — добавил рассказчик со вздохом. — С детства помню: Зимнепраздник, и в каждом подарке — фуа гра в горшочке размером чуть больше яблока под вощеной бумагой. — Он повертел сложенной в чашечку ладонью, демонстрируя размер. — И в нагрузку долгие рассказы о том, как мы должны быть благодарны за этот деликатес. Дядя был человек старой форской закалки и точно знал "как надо и как должно". И весьма гордился своим рецептом, который был вроде вывезен с самой Старой Земли. Когда однажды после третьей бутылки отец вздумал рассказывать за праздничным столом анекдот про паштет из рябчиков и конины, они поссорились и не разговаривали полгода. Ну, знаете: "один рябчик на одну лошадь". — Он хохотнул вместе со всеми. — С тех пор у паштета для меня всегда вкус праздника и роскоши, хоть я его как раньше не любил, так и сейчас.

— То ли дело хорошо подгоревший бифштекс из конины, — договорил черноволосый француз под ехидное фырканье остальных.

— Хм, паштет. У кого суп постный, у кого жемчуг мелкий, — протянул усатый командир задумчиво. — Забавно. Вот так послушаешь и вспоминаешь, что ты фор. А воевать под началом простолюдина тебе не зазорно?

Вопрос был задан в шутку, но молодой фор, помотав головой, ответил на него всерьез:

— Я похож на спесивого идиота? Когда все это кончится, капитан, — он не договорил "если кто-то выживет", — я тебе сам и с поклоном вручу этот чертов горшочек с паштетом, пусть он будет стоить как целая лошадь.

* * *

Отряд растянулся по горной тропинке цепочкой. Снег уже давно не падал — лежал повсюду крупными, влажными хлопьями, такими красивыми с виду и такими влажно-липкими, когда их стряхивают тебе за шиворот со случайно задетой ветки. На земле он мок днем и вновь схватывался коркой к ночи, добавляя лошадям и людям ненужного риска поскользнуться на склоне.

В этот раз взводу пришлось стащить легкие пушки на упирающихся мулах вниз по горному склону, чтобы, выпустив по вражескому блокпосту праздничный залп, тут же без следов раствориться в зимнем лесу. С полнейшим успехом. Теперь мулы фыркали и упирались, но все же метр за метром поднимались в гору, воздвигая между партизанами и преследователями, рвение которых весьма подогревал горящий блокпост, все большую толщу заснеженного леса.

Выдохшись, они ненадолго остановились на крошечном пятачке, не имевшем даже наглости зваться поляной. Усач, главный в патруле, устало привалился к сосне. Едва не попав под струю плазмотрона, вслепую прошедшую рядом, он сейчас был закопчен и черен как заправский негр. В рукаве у него была прожжена изрядная дыра, и руке под ним тоже досталось, но даже это не портило его отчаянной радости.

— Чтобы я в этом году еще плясал у зимнепраздничного костра... — Он весело и витиевато выругался. — Мне больше и подарочка никакого не надо.

— Пусть разведчики сегодня не с пустыми руками вернутся и целыми, — суеверно сплюнув, добавил нелюбитель паштета. За привилегию подставить голову под пули в канун Зимнепраздника два взвода спорили всерьез. Пришлось бросить жребий, и в вылазку на дорогу в этот раз пошел патруль черноволосого лейтенанта.

Спустя несколько часов караван, в котором от людей и лошадей одинаково валил пар, выполз на условленное место встречи в предгорьях. Одна лощина не отличалась от другой, но капитан, уроженец здешних мест, вывел свой спотыкающийся отряд к месту встречи безошибочно.

Не обремененные артиллерией рейнджеры из другого взвода оказались на месте первыми. Ни одного погибшего, лишь двое ходячих раненых и даже взятый живым "язык". Не иначе, как чудо просыпалось из мешка Папаши Мороза. Зимнепраздник, начавшийся отвратительной слякотью, в последний момент опомнился и подарил барраярским партизанам пригоршню удачи, и этой удачей разведчики были ощутимо пьяны.

Но даже это не объясняло заговорщицкого вида, с каким к молодому фору подошел командир второго взвода.

— Помнится, ты по паштету тосковал, — протянул он с выражением столь ехидным, что его собеседник заподозрил неладное.

— Да дался вам этот паштет! — развел тот руками, но его уже никто не слушал.

— До Бонсанклара далеко, и персиков мы тебе не обещаем, но... Принимай подарочек, и не говори, что несвежий, — решительно закончил говорящий и, подталкивая в спину, повел своего недоумевающего собеседника к сидящему на земле пленному.

С головы цетагандийца стащили мешок, и взору явилась физиономия в полной раскраске гем-майора — ярко-желтые спирали

узора по кофейному фону. Ну, конечно. Паштетный рулет с маслом. Живой подарочек немалой ценности, роскошный, свежий и не успевший испортиться, как и сведения, которыми он обладает.

Пленный взирал на партизан свирепо и растерянно. Он с достоинством ожидал варварской жестокости, но никак не мог понять, отчего окружившие его барраярцы закатываются в хохоте, согнувшись пополам...