Les blessures oubliees (гет)

Она спала. Она впервые за долгое время спала так — чтобы воспоминания снились ей цветными снами. Чтобы цветные сны не выжигали ничего внутри, не пугали до одури и до одури не вводили в апатию. Она давно уже не помнила за собой, чтобы сновидения не стирались из сознания, стоило бы только открыть глаза и сделать осознанный вдох.

Женщина порывисто приподнялась на диване. Она не закричала — только приподнялась с легким, приглушенным возгласом, оперлась на локти и замерла. Сердце не билось бешено, скрывая и замедляя свой ритм, стуча даже будто через раз, дыхание не вырывалось с хрипом, как бывает после самых страшных снов, пульс не зашкаливал. Но вся она, как и ее поза, надломленная, отчаявшаяся, перегоревшая заставляла с каждым новым вдохом терпко сжиматься что-то внутри.

Ей снился ее давно ушедший Он. Закрывая за собой витую кладбищенскую ограду она понимала, что вместе с Ним ушло все — желание, возможность, вдохновение. Дыхание. Ей никогда больше не услышать мягкую мелодию скрипки, зовущую за собой, позволяющую раскрашивать чувства на своих холстах и все вокруг. Никогда не танцевать босой под дождем на Елисейских полях, подставляя лицо тяжелым каплям и не одергивать подол простого цветастого платья, липнущий к мокрому телу. Да и платья того, напоминающего о радостных днях, не надевать.

Впервые за долгое время она проснулась от тревожного сна, очнулась от вязкой трясины рутинного бытия. Впервые, открывая глаза, что-то почувствовала внутри, на месте привычной пустоты. Подошла к окну, резким рывком распахивая так давно зашторенные стекла. Впервые за долгое время улыбнулась, ловя на лице яркий солнечный луч, касающийся тонких сухих губ.

Длинные музыкальные пальцы легким касанием прошлись по стеклу, ловя очертания далеких крыш, еще подвластных утреннему туману. Женщина долго стояла так, глядя вдаль. Ей не было ново так стоять, ловя рассвет над этим городом. Но впервые за долгое время голова ее была так же пуста и легка, как еле видимые облака на небе, свободна ото всех гнетущих мыслей. Когда солнце окончательно встало, озаряя теплыми лучами окрестные крыши, узкие улочки, пятна уютных площадей, тонкая фигура отошла от окна, направляясь куда-то вглубь, с каждым шагом наливаясь все большей уверенностью и силой, с каждым шагом распрямляя окрепающие плечи.

Небольшой чердак встретил ее тишиной и полумраком, запахом полузабытых воспоминаний и тонким слоем пыли, покрывающим все это. Не замечая ничего вокруг женщина молча дошла до занавешенного грубой тканью пыльного мольберта. Все здесь было точно так же, как когда она уходила отсюда в последний раз. В стакане под левой рукой, оклеенном выцветшими черно-белыми фотографиями, стояли старенькие кисточки. На подоконнике справа покоилась палитра, сохранившая выцветшие пятна прошедших воспоминаний. Коробка с маслом, вспухая полузасохшими тюбиками, лежала у самых ног. И стоило так много и ничего отбросить прочь грубую ткань, отряхнуть забытую палитру, любовно провести ладонью по картонной крышке, сохраняющей все богатство ее мира, отряхивая пыль. Взять в отвыкшие руки жестковатую кисточку, смешать на стеклянной палитре несколько капель густого масла, улыбнуться, вдыхая забытый, но любимый чуть терпковатый запах. Нанести первый мазок там, где рыжая девушка танцует под дождем не одна. И краски Парижа снова расцветали на холсте.