Время перемен (джен)

Мир — изменился.

В то утро это стало самой главной новостью целой планеты, но Мотоки до сих пор широко распахнутыми глазами смотрит вокруг и — не верит.

Как вообще поверить, что весь мир замерз на целую тысячу лет, а потом как ни в чём не бывало проснулся и теперь расчудесно живёт дальше?

Не-воз-мож-но!

Но в самом центре Токио высится сверкающий дворец из хрусталя, а все газеты который день печатают интервью нового — ну офигеть теперь! — короля и его же указы. Которые тоже обязательны к исполнению.

Как поверить, что планета живая? Что где-то под ногами бьётся огромное сердце, питающее жизнью всех на Земле? Та самая планета, которая огромный шар из расплавленного камня, миллионы лет летящий в пустоте космоса — это она живая?!

Так не бы-ва-ет!

Всё это слишком… сказочно?

Да и как поверить, что всего за одну ночь — и пусть говорят, что она длилась аж тысячу лет — мир стал совсем другим? Но трудно спорить, когда сам всё видишь.

Больше не чувствуется привычной вони выхлопов и заводов, нет торопливой спешки за утекающим сквозь пальцы временем, а неспешно и легко несущий ароматы цветов ветер кажется почти живым. Да что там, Мотоки готов поклясться, что собственными ушами слышал, как поют деревья в соседнем парке.

Какая-то чудесная магия живёт и дышит вокруг — магия, которой нет и быть не могло в привычном и рациональном мире. Кажется, пожелай — и чудеса сами доверчиво опустятся на подставленную ладонь.

Только вот Мотоки давно разучился верить в сказки.

И потому настороженно оглядывается, каждую секунду готовый проснуться и привычно мчаться в погоне за чёртовым временем, которого вечно нет. Но не просыпается, и лишь снова и снова ошалело оглядывает такой непривычный мир.

Всё кажется до ломоты в висках чуждым — или это просто сам Мотоки лишний в новом мире?

— Мотоки-сан! — звонкий голосок раздаётся за спиной, и Мотоки оборачивается с радостной улыбкой. Усаги-чан стоит в легкомысленном голубом сарафанчике и машет ему рукой — такая знакомая и привычная, что щемит в груди.

— Усаги-чан, рад тебя видеть. Ты к нам поиграть? — он действительно рад старой подруге, она отвлекает от тяжёлых мыслей. Рядом с Усаги-чан вообще всегда всё кажется проще и светлее.

— Ага, — почти смеётся милая девчушка, и от задорного кивка в воздух взмывают золотые хвостики. И Мотоки совершенно не может не улыбаться этой почти детской непосредственности, предлагая:

— Тогда давай попробуем новые автоматы?

— Но-о-овые? Это которые кристальные, их ещё рекламировали по тэ-вэ? Здорово! — Усаги-чан подпрыгивает и хлопает в ладоши, заставляя других посетителей оборачиваться и чопорно поджимать губы. Ну и пусть их, усмехается Мотоки и показывает дорогу к автомату.

В высокий кристалл Усаги-чан забегает без малейших колебаний (хотя сам Мотоки откровенно побаивается этой новинки) и удивительно лёгким плавным движением вводит своё имя. Серебристые буквы расцветают на чёрном фоне огромного экрана, а позади медленно кружатся девять сфер. И Мотоки совсем не удивляется, когда тонкий девичий пальчик касается крохотного серого огонька рядом с голубоватой Землёй.

— Добро пожаловать, Сейлор Мун! — буквы вновь коротко вспыхивают и тут же угасают, открывая изображение первого уровня. Знакомые улицы того, прежнего, Токио прорисованы удивительно точно, и Мотоки чувствует, как тоскливо щемит в груди.

Зато Усаги-чан не тушуется и бодро заваливает первого монстрика, имевшего наглость тянуть тентакли (ками-сама, и какой извращённый разум мог породить такое чудовище?) к тонкой фигурке в сейлорфуку. Золотой росчерк пролетевшей диадемы на миг высвечивает витрины и драгоценности под стеклом. Ювелирный магазин?

Мотоки каким-то глубинным, даже не шестым чувством понимает: сейчас происходит что-то очень-очень важное. Что-то, чему ни в коем случае нельзя мешать. И застывает, боясь неловким движением спугнуть наваждение.

Уровни мелькают один за другим, хрупкая фигурка Воительницы Луны уничтожает монстров пачками, но те всё не кончаются. За спиной Мотоки уже собирается толпа, и каждый замирает, молча глядя на экран. Счёт уже перевалил за все рекорды, и видно, как Усаги-чан в полупрозрачном коконе кристалла тяжело, надрывно дышит. Но всё равно снова вскидывает руки, и на экране жезл Сейлор Мун сияет белым пламенем, растапливая льды вокруг.

К тому моменту, когда Усаги-сан добирается до зловеще хохочущей рыжей стервы со странным шаром на когтистой подставке, Мотоки сам уже весь насквозь сырой и пыхтит, словно обежал весь район и парочку соседних. Он уже даже не знает, чего хочет больше: чтобы подруга уже проиграла и всё это наконец закончилось, или всё-таки дошла до конца. Самому себе Фурухата признаётся: он почти боится того, что будет дальше.

А дальше огромный ледяной цветок и белое, как снег, пышное платье. Мотоки узнаёт фасон — в этом странном мире он стал очень модным, и девушки теперь красовались в почти бальных нарядах. И это неправильно — потому что знакомая Усаги-чан никогда бы не стала в такое рядиться, она даже сегодня пришла в старом голубом сарафанчике!

Но на экране — не Усаги-чан. На экране трупно-зелёный монстр что-то верещит и рассыпается в радужном огне, а незнакомая девушка раскрывает огромные белые крылья и бесстрашно взмывает вверх. Мотоки с трудом заставляет себя оторваться от бездонной тьмы космоса и взглянуть на замершую в кристалле девушку. Толстая стенка искажает, прячет его подругу, но он готов поклясться, что Усаги-чан напряжена как струна и чего-то… ждёт?

А потом она вытягивает вперёд руки, на которых бело-радужным огнём горит странный цветок. Точь-в-точь такой же, как тот, что полыхает в ладонях знакомо-незнакомой принцессы на экране. И под этим светом укрытые седой пылью руины наливаются серебряным сиянием, открывая взглядам толпы величественный дворец.

Победа.

Толпа позади рукоплещет и поздравляет почти вывалившуюся из кристалла девушку. Кто-то тут же заныривает в кабину, вновь загружая странную игру. Кажется, на этот раз выбирают Сейлор Уран. Но Мотоки не обращает внимания на автомат, он подхватывает измученную подругу и почти относит её к столику. Буквально рухнувшая на диванчик Усаги-чан благодарно улыбается, и от этой улыбки — полной света и какой-то нездешней мудрости — Мотоки становится жутковато. Но он всё равно растягивает губы и принимает заказ.

А после смотрит, как Усаги-чан пьёт не сладкий молочный коктейль, как прежде, а крепкий чёрный кофе без сахара — мелкими глоточками, забавно морщась от горечи, до конца крохотной чашечки не проронив ни слова. И, не отрываясь, разглядывает выигранную золотую брошку с ярко-розовым сердечком, так, словно узнаёт — но откуда, если он сам видел, как эта безделушка только что выпала победительнице?

А потом девушка опускает себе на плоский живот ладонь — в жесте, полном невыразимой нежности и любви. Так, как может только будущая мать — и у Мотоки ёкает в груди.

Усаги-чан, давно знакомая девчонка, школьница за игровыми автоматами... Внутри всё сковывает льдом, и язык примерзает к зубам. Поэтому Мотоки только сжимает её тонкие пальцы, пытаясь ободрить и поддержать.

И, когда молодая женщина уже идёт к выходу, Фурухата, наконец, понимает: она тоже никак не может привыкнуть к новому миру, понять и принять свою роль в нём — и потому пришла сюда, на краткий миг возвращая себе иллюзию прежней жизни.

От этого понимания больно колет в груди и почему-то щиплет в горле, как в далёком детстве. Иллюзия, даже самая притягательная и дорогая — не реальность.

А в реальности девочка, ставшая ему второй младшей сестрёнкой, незаметно выросла и уходит уже навсегда.

— Сайонара... Фурухата-сан.

В глазах обернувшейся женщины ему чудится вечность, в бескрайнем космосе которой смешались прошлое и будущее, смерть и рождение... Имя, названное умирающей в радужном огне самозваной рыжей королевой, обретает смысл.

— Сайонара, Цукино Серенити-сама.

Где-то за спиной разочарованно вопит, заглушая тихий шёпот, ещё один «погибший» на третьем-четвёртом враге, а Мотоки смотрит, как развеваются на ветру длинные хвостики, и словно наяву видит пышное белое платье, ставшее символом молодой королевы.

В груди больше не щемит, просто впервые по-настоящему приходит понимание.

Мир действительно изменился.