Тик-так (джен)

В кабинете тикали часы.

Звук старинных механизмов казался вещественным, осязаемым. Легкие шероховатые «тик» пробегали по стеллажам с книгами, раскачивались на ручках шкафов, запрыгивали на портьеры. Солидные «так» шествовали по ковру, трещали половицами и, почтительно поклонившись графу, исчезали.

Тик-так. Тик-так.

Пьер заставил себя шевельнуться и набрать полную грудь воздуха. Хорошо профильтрованного, очищенного, обогащенного нужным количеством водяных паров воздуха. Врач в последнее время настаивает на применении эфирных релаксантов, но Пьер никак не мог решить, разумнее согласиться или отказаться.

Завтра он спросит об этом у Донны. По секрету, чтобы никто не узнал, что граф Форратьер имеет привычку советоваться со столь ненадежным источником, каким по определению является любая особь женского пола. Но… это, как-никак, сестра. Она тоже, в каком-то роде, Форратьер. И она поймет.

Она всё понимает, леди Донна.

Ей не надо объяснять, что означают «тик» и «так». Она — своя. Она тоже Форратьер.

Тик-так. Тик-так.

Сумерки постепенно заползают в комнату, собираются по углам и шепчутся, судачат о своих секретах… Ровно в двадцать три ноль ноль придет Цабо, строго напомнит милорду графу, что пора спать. Услышав тяжелые шаги оруженосца, сумерки спрячутся, втянутся в щели и затаятся. И Цабо опять не поверит, когда Пьер начнет рассказывать, как они заглядывали ему через плечо, мешали сосредоточиться, раскачивали маятник часов… Чу!

Пьер замер, вслушиваясь.

Нет, на этот раз показалось. За плотно запертой дверью тишина. Слуги хорошо выучили привычки своего хозяина; они добрые люди и не станут его зря беспокоить. Десять оруженосцев неусыпно следят за замком и окрестностями. Аппаратура работает исправно… но, может быть, ее слишком мало? Надо будет завтра же всё перепроверить. Через неделю охранная фирма обещала прислать каталог с их новейшими разработками; некоторые штучки выписаны прямиком с Беты, и это вовсе не афродизиаки, как любит шутить легкомысленная сестрица, а самое что ни на есть оружие. Импульсное; разрешенное для предотвращения гражданских беспорядков химическое; немножко биологического — Служба Безопасности дозволила, при условии, что никому за пределами особняка Форратьеров не будет известно о его существовании. Есть еще порох в пороховницах! Теперь имперская служба далеко не та, что раньше, но даже сейчас эта горстка простолюдинов не посмеет отказать графу!

Графы — мышца империи, всегда повторял отец. А до этого так говорил дед, прадед… Восемь поколений отважных, решительных, язвительных, мрачных, а порой и гениальных Форратьеров. И все они сейчас живут в нем, Пьере.

Скукожились до размера булавочной головки. Свернулись, как снаряды игольника, в его ДНК. Сидят и ждут, когда можно будет вырваться на волю.

Рано или поздно они так и сделают.

Но лучше поздно.

И поэтому время так важно. Так важно время. Так и тик. Тик-так. Тик-так.

Книга сползла с подставки и больно надавила на подставленную руку. Пьер заставил себя шевельнуться и вернуть фолиант на место. Это становилось трудно; труднее и труднее с каждым днем — вспоминать, что необходимо шевелиться. Дышать, равномерно поднимая и опуская грудную клетку. Вставать и перемещаться по комнате. Принимать душ. Протягивать для рукопожатия руку знакомым. Говорить с ними. Есть лекарства. Просто есть.

Если бы мир был устроен правильно, всей этой чепухи можно было бы избежать. Он жил бы в абсолютно безопасном жилище, где-нибудь на орбите, под охраной пяти крейсеров и десятка ракетных установок, и никакие тараканы или ришары туда бы не проникали.

Но остается пара проблем.

Конечно же, сначала надо решить финансовый вопрос. Ведь такое сложное сооружение потребует все ресурсы, возможно, даже придется заложить земли и прочее имущество Форратьеров. Еще неплохо бы убедить Донну бросить ее великосветские охотничьи угодья и вести добропорядочный образ жизни. Выделить ей мансарду, ага. Учитывая, что это будет их личная космическая станция, из ее мансарды будет открываться замечательный вид на обе барраярские луны и окрестный космос. На космос Донна точно согласится, уж Пьер-то знал младшую сестренку и ее склонность прыгать выше головы…

Но как же быть с невестой? Там, в космосе, ему не найти хорошую жену.

Руки соскользнули с обложки фолианта, который продолжали держать, опасаясь или надеясь, что тот повторит попытку к бегству, и суетливо, с дрожанием, открыли потайной ящичек стола. Достали золотой медальон, неловко — с четвертой попытки — открыли.

Темно-русые волосы, большие карие глаза, чуть покатый лоб. Верхняя губа узковата, что выдает характер сдержанный и педантичный, но это не так. Она просто любила порядок. А еще — гоночные автомобили и полёты на флайерах. Сама же смеялась, что тем самым сублимирует чересчур жесткое воспитание, полученное в традиционной форской семье, но это был хороший смех. Потому что смеялась она для него. И собиралась создавать семью — с ним, и ни с кем иным.

Он не лгал, нет. Наученный горьким опытом сомнений и метаний, он рассказал сам — о тех восьми поколениях славных форских предках, которые сейчас живут в нём, о больном сердце и странном разуме, иногда выпрыгивающем из головы, но она сказала, что ничего страшного. Она похлопала его по руке, провела ладонью по щеке, задержала взгляд, всматриваясь во что-то, видимое только ей, и сказала, что готова рискнуть.

Потом он долго рассматривал себя в зеркале, силясь понять, что же нашла в нем эта смелая, красивая женщина.

И пропустил тот момент, когда она отправилась обкатывать новенький флайер.

Он сидел, ждал и не понял, что её время закончилось. Закончилось прежде, чем началось их совместное существование. На что это вообще похоже — засыпать каждый вечер в постели с одним и тем же человеком?

Скоро он забудет, что такое засыпать… Чтобы уснуть, нужно шевельнуть веками, а это… сложно… сложно… Лучше сидеть, замерев, и ничего не делать. Тик-так. Тик-так.

Он еще не умер. Краем глаза Пьер заметил, как что-то двинулось, дёрнулось, и, сморгнув, понял, что это его собственные руки. Правая сжалась в кулак, левая сжала золотой медальон так сильно, что погнулась крышечка. Ничего, завтра он всё исправит. Выйдет из кабинета, кликнет Цабо и велит ему… как это… наверное, Цабо знает, что именно нужно сделать. Вызвать ювелира (только обязательно — проверенного, надежного человека, а не очередного ришаровского прихлебателя) или что-то еще. Завтра же медальон будет отремонтирован.

Но сердце всё равно сбилось с ритма, пожаловалось на засевшую занозу.

Боль означает, что он ещё жив. И планирует прожить еще много, много лет. Хрен тебе, а не графство, кузен, не дождешься! У Форратьеров, может быть, голова не в порядке, но выживать они умеют!

Вот, к примеру, дед…

Пьер Форратьер отстраненно пронаблюдал, как его руки, не дожидаясь команды, принялись перелистывать старинную рукопись. Сумерки сгустились, выбрались из углов и столпились вокруг кресла, они шушукались, собираясь устроить мятеж, но перед настоящим барраярским графом оказались бессильны. Пьер знал содержание фолианта наизусть, он столько раз видел эти строчки, столько дней и ночей всматривался в иллюстрации… он знал эту книгу наизусть.

Да и можно ли иначе? В этом фолианте содержалась генеалогия всех графов Форратьеров. В каком-то смысле они были родней — старинная рукопись и человек; чернила одной и кровь другого помнили одни и те же славные дела, были нерасторжимы, как тик и так…

Тик-так. Тик-так.

Вот он, Пьер Форратьер. Девятый граф. А вот его дед, носивший такое же имя. Все думали, что старик должен был умереть от разрыва сердца, когда покончила с собой его любимая дочь, юная жена Эйрела Форкосигана. И уж точно — несколько лет спустя, когда на орбите Эскобара погиб его сын Джес, гордость и надежда семьи. Потом столицу наводнили слухи, в которых Джес Форратьер представлялся не героем, а уродом, и злопыхатели затаили дыхание, ожидая, что уж этого позора граф не переживет.

А вот хрен вам. Не такой человек Пьер Форратьер, чтобы сдаваться. Он пережил смерть сына, его позор, пережил фордариановский путч и только тогда позволил себе отойти от дел.

Руки… только руки, остальное тело нынешнего Пьера Форратьера отозвалось протяжной загрудинной болью, стоило ему повернуться в кресле, перелистали еще несколько страниц.

А вот и пятый граф. Пьер Форратьер Кровавый. Предку пришлось нехило потрудиться, чтобы заработать такое прозвище среди не склонных к сопливому галактическому гуманизму барраярцев. Две миниатюры — молодой и на склоне лет. Красивым Пьер не был даже в юности — рассеченная бровь, косая усмешка… На чудом переживших цетскую оккупацию фотографиях видна его скособоченная (результат травмы, а отнюдь не мутации!) походка. Что не мешало ему отлично владеть парными мечами. Он был хорошим фором, этот жестокий человек. Никогда не раздумывал, когда требовалось снести кому-то голову. Железной рукой верховодил небольшой армией отчаянных рубак, так же решительно передал свой отряд Дорке Справедливому… Он умел убивать, этот Пьер Форратьер.

Умеет ли убивать нынешний?

Пьеру иногда казалось, что да. Он бы пробрался в квартиру к своему кузену, неслышный, как сумерки. Незаметный, как время, пробрался бы мимо чинно обедающего семейства и затаился в кабинете. Ну, или как называет Ришар ту комнату, где в уединении обдумывает свои коварные планы. Дождался, когда кузен сядет в любимое кресло, расслабится, и тогда полоснул бы по его мерзкой толстой шее кинжалом.

Он ярко представил эту картину — горячую кровь, хлынувшую из раны, закатившиеся глаза и хрипы жертвы и себя, убегающего в ночь… А в следующий момент понял. Что это он сейчас совершенно беззащитен перед человеком, который проник в его замок, просочился через охранные системы и стоит за спиной, сжимая вспотевшей ладонью кинжал с отточенным лезвием.

Пьер вскочил, готовясь сражаться за свою жизнь.

Но в комнате никого не было.

Тишина. Стеллажи с книгами, шкафы с памятными призами. Коллекционное оружие на стенах. Красивые шляпы на манекенах. Механические часы на камине — восемь штук. Сумерки по углам.

Тик-так.

Надо заканчивать с этой паранойей. Кузен Бай, остолоп и вертопрах, любит представлять их фамильную черту этакой чокнутой старушенцией, в капоре, скафандре и дырявой шали, которая приходит к тебе одинокими вечерами, стучит спицами, вывязывая паутину, и нашептывает безумные мысли.

Байерли, конечно, болван, как и всё молодое поколение, но в чем-то он прав. Довольно сидеть в одиночестве. И Донна говорит то же самое.

Он должен выйти из кабинета. А в идеале — не просто выйти, но еще и найти себе жену. На этот раз он увезет подходящую форскую девушку сразу на орбиту, чтобы Ришар и его прихвостни до нее не добрались, и будет вести себя правильно. Это Донна так говорит, а она хорошая и желает ему добра.

Поэтому он послушается. Вспомнит, что значит быть вежливым и обходительным, приведёт себя в порядок и не станет пропускать время приёма этих чертовых таблеток.

И тогда всё будет хорошо.

У него родятся сыновья. По секрету от Ришара и прочих замшелых форов он проверит своих будущих мальчиков на дефекты, и они родятся здоровенькими. Придется старушке-паранойе сдохнуть, прежде чем она заграбастает в свои дьявольские сети хоть одного молодого Форратьера! У него будет двое сыновей, нет, лучше трое, чтобы Ришар навсегда забыл о графстве! Он научит их делать шляпы из фольги, а летом они всей семьей будут кататься в лодке на озере. Это будет хорошее, славное время…

Время… Тик-так. Тик-так.

Пьер Форратьер удобнее устроился в кресле. Сейчас он встанет и начнет действовать. Велит Цабо отвезти его в округ. Донна давно жалуется, что он забросил дела, вот удивится сестрица, когда увидит брата, рьяно принявшегося за графские обязанности! Ах, почему она не мужчина, какой бы хороший лорд Форратьер из нее получился! На такого можно положиться.

А так… Всё получит Ришар. Если Пьер сей же час не встанет и не начнет действовать. Время уходит. Совсем уходит.

Тик-так. Тик-так.

Надо встать. И он поднимется. Сейчас, лишь минуточку. Надо переждать, пока из сердца не уйдет эта проклятая ноющая боль.

Столько дел, столько решений… он обязательно справится! Надо, надо…

Сейчас он встанет. Сейчас.

Тик-так.

Тик…