Чёрно-белая партия (джен)

Уилл Грэм почитал эмпатию не за дар, доставшийся в наказание всему преступному миру, а за проклятье, дарованное ему в качестве расплаты за дурной характер и злую душу. И дело здесь было не в неспособности отличить свои чувства от чужих, а в абсолютном понимании чувств других относительно себя.

От Джека Кроуфорда, к примеру, в день их знакомства пахло восхищением, изумлением и самую малость — стальным серым довольством. Тот будто бы уже представлял себе Уилла в ФБР, подсчитывал, на сколько процентов снизится уровень преступности, на сколько минут раньше можно будет приходить домой, и на сколько тонов позеленеет Роджерс из Вашингтонского офиса, когда узнает, какой лакомый кусочек тот отхватил. Грэм не знал, разумеется, как зовут университетского приятеля Джека, понятия не имел, когда Кроуфорд приходит домой, но прекрасно видел, как «сам» набирает незнакомый номер, зачитывает статистику, вскользь упоминает нанятого им молодого криминалиста, пытается сдержать непрошенную улыбку, но та так и рвётся, освещая обыкновенно суровое лицо триумфальным светом. Чувствовал, как скользят в руке тяжёлые ключи от входной двери, как скрипит половица под ногами, и как нёба касается едва уловимый запах сдобного печенья, а… девушка? жена? Нет, это определенно точно жена удивлённо приподнимает брови и радостно обвивает шею тёплыми руками.

Представить то, чего ещё не было, всегда труднее, чем то, что уже произошло, но Уилл давно со своим демоном знаком, цену оказываемых услуг знает и при желании может договориться. Раз уж тот так любезно отодвигает ему завесу прошлого, то и в будущее посмотреть, должно быть, возможно — эту простую истину Уилл понял ещё ребёнком, когда после очередной ссоры с мамой отец заперся в гараже и сутки носа оттуда не высовывал. Грэм пытался объяснить матери, что ружьё там висит на стене слева от щитка, говорил даже, что оно заряжено, но миссис Грэм, кажется, намёков демона не поняла. Отмахнулась, выкинула в мусорный пакет сгоревшую шарлотку и ушла в спальню. От неё всегда пахло сигаретами, болью и робкой нежностью. От отца — тихим отчаяньем, теплом и смертью. Они друг другу совершенно не подходили, и когда из гаража раздался выстрел, Уилл просто постучался в родительскую спальню, сел возле рыдающей мамы и сказал, что знает. Что она завтра уедет и больше никогда не вернётся. Попросил не беспокоиться: он умеет чинить моторки, а дядя Джим обещал взять его к себе в мастерскую.

Миссис Грэм даже плакать перестала. И тогда Уилл впервые почувствовал, как пахнет ядовито-розовый страх.

* * *

А вот от Аланы Блум сразу пахло сладковатой влюблённостью. Не приторной, не липкой — чистой, словно горный хрусталь. Демон был до такой степени очарован и польщён, что желание портить своему хозяину жизнь отпало сразу — рядом с доктором Блум Уилл был неприлично счастлив и спокоен, словно не было никогда никакой эмпатии. Словно не нужно было идти по улице, сжимая кулаки в карманах пальто, дабы не ухватиться за случайного прохожего лишь потому, что случайно пойманный демоном мыслеобраз так и кричал — у него труп в подвале, нож за поясом и вот прямо сейчас он ищет себе новую жертву, рыщет глазами в толпе: нужна непременно блондинка, чуть полноватая, со слегка курносым… этого больше не было.

Уилл ровно месяц был счастлив, ровно месяц купался в кристально-чистых лучах красавицы Аланы и ровно месяц мнил себя обыкновенным человеком. Пока демон не почувствовал горькую жалость, тонкой струйкой окрашивающую хрусталь влюблённости в тоскливый сапфировый цвет.

Обидно чуть больше, чем Уилл хочет признавать, и, вопреки обыкновению, на сей раз он прекрасно понимает, где заканчивается жалостливая любовь Аланы и начинается своя собственная злая обида. Демон печально повыл и с небывалым энтузиазмом взялся за старое.

Пришлось взять отпуск и заняться преподаванием. У студенческой любознательности ни к чему не обязывающий, спокойный нефритовый цвет.

* * *

И вот однажды жадный до чужих радужных страданий демон упирается взглядом в рубиново-красное, обсидианово-чёрное НИЧТО.

— Не любите смотреть в глаза?— интересуется ничто.

Демон робко скребёт коготком рубиновую оправу, задумчиво чешет лохматый загривок и беспомощно пожимает плечами. Ничто пахнет ничем. Уилл не знает, какие тайны тот хранит, чем он жил, живёт и будет жить. Грэм ничего о нём не знает, а доктор Лектер так пристально смотрит в глаза, что, кажется даже, будто бы видит скептически приподнявшего брови демона.

Уилл, как и демон, ничего не понимает. Грэму это, кажется, нравится. На следующее утро ничто приносит ему завтрак, и Уиллу ничего не остаётся, кроме как отступить и пропустить красно-чёрную пустоту в дом. Не без удовольствия отметить, как смущённо захлопывается всю ночь болтавший демон, безмолвно поблагодарить странного доктора со странным именем и вдруг вывалить на него всё то, что всю ночь вещал ему демон.

Ничто неожиданно понимает. И от него едва заметно пахнет любопытством.

* * *

Рубиново-красный остаётся рубиново-красным. От него сначала пахнет любопытством и опасностью, затем желанием и парадоксальным весельем. Совсем немного кровью и железом — демон в восторге, хозяин — в недоумении.

Обсидианово-чёрный остаётся обсидианово-чёрным. От него сначала пахнет удивлением и снисходительностью, затем едва контролируемой злостью, а потом — уютом. Чёрный может быть уютным — это Уилл понимает внезапно и нелогично.

Цепочка ассоциаций, послушно выстраивающаяся по одному велению хозяина и рыку демона, бьётся о красно-чёрное стекло, рассыпается разноцветными осколками и режет руки при попытке вновь её собрать.

Ганнибал Лектер двуцветный. Ему нравится Уилл Грэм. Он ему интересен. Ему интересен Уилл Грэм, а не демон внутри. Он не делает различия между демоном и Уиллом — такая смелость подкупает чуть быстрее, чем самому Грэму бы хотелось.

Уилл по-прежнему ничего о нём не знает — он нежится в котле эмоций, ожидая, пока под ним включат огонь.

А когда включают, любезно приоткрыв рубиново-обсидиановые створки в таинственный мир Ганнибала Лектера, демон возмущенно подскакивает с раскалённого дна, обиженно воет и плачет.

В зеркале, что НИЧТО любезно ставит перед Уиллом, тот видит не себя и не демона.

От Лектера пахнет Грэмом. От Грэма — им.

* * *

Уилл Грэм знает своего демона в лицо. Уилл Грэм знает, чем жил, живёт и будет жить Ганнибал Лектер. Уилл всё про него знает, и демон тут не при чём. Доктор рассказывает всё сам.

Угрызений совести Уилл не испытывает. Рубиново-красное, обсидианово-чёрное словно захватывает его самого, близкий триумф держит за руку багряное желание отомстить и профайлер знает, что хочет увидеть того за решёткой. Так он скажет Джеку. Сам же будет помнить, что хочет убить. Демон тихонько шепнёт, что нужно отпустить.

Но когда за несколько часов перед расплатой от Лектера едва уловимо повеет обидой и разочарованием, когда Уилл вспомнит, как тот, принюхавшись, наверняка учуял хвойный запах Фредди Лаундс… будет слишком поздно.

* * *

Нож для резки линолеума режет ровно, аккуратно и не слишком глубоко, чтобы убить, но достаточно — чтобы наказать. Это наказание — для самого Лектера. У живого Грэма останется шрам. Как напоминание доктору о том, что привязанность дурно пахнет. А Уилл слишком любит людей.

Наказание для Уилла — мёртвая Эбигейл Хоббс. Так думает Ганнибал.

Он прав, но не во всём.

Наказание для Уилла — мёртвая Эбигейл Хоббс, кроваво-чёрная ярость и прозрачное, чуть серебрящееся разочарование на дне водянисто-янтарных глаз.

* * *

Уилл Грэм плохо отличает своё лицо от лица демона — он научился с ним жить. Уилл Грэм лучший профайлер на службе у ФБР. Уилл Грэм любит свою работу и прекрасно понимает, где заканчиваются чужие радужные страдания, и начинается он сам.

Когда в следующий раз перед ним появляется рубиново-красное, обсидиановое чёрное НИЧТО, он отвечает ему большим, чем тот мог от него ожидать.

Игристо-золотым, искрящимся белым ВСЕМ.

Возобновлять терапию больше ни к чему.

Теперь пора начать шахматную партию. А белыми или чёрными — Уилл знает, что не даст себе уступить.