Ты растекаешься, как глубокие краски восходящего солнца (гет)

Ты пылал красным, и я понравилась тебе, потому что моим цветом был синий.

Она была в юбке.

И все бы ничего — девчонка в юбке не была чем-то удивительным — но Грейнджер, не снимающая штаны, кажется, с первого курса — не считая Святочный бал и свадьбу Билла и Флер — стала каким-то, блин, озарением.

Весна радовала ранней жарой, солнечным светом и щебетанием птиц, но, увидев её, ему стало по-настоящему душно.

Гермиона бежала.

Смеялась, спотыкалась, не успевала ловить пометки, которые вырывал воздух из нежных рук и просто светилась, оказавшись бокалом шампанского среди кружек сливочного пива.

По пятам следовал Поттер.

Лучший друг его младшего брата хохотал, как ненормальный и был, кажется, почти возле своей цели.

Фред уже хотел подниматься с зеленого ковра, как Грейнджер, резко поменяв направление, направилась к дубу, который облюбовал для себя Уизли и, поскользнувшись на траве, с громким визгом упала, издавая какие-то нечленораздельные звуки.

Он уже было подумал, что сейчас будет наблюдать море слез и ему даже — что казалось довольно заманчивым — придется дуть на "ужасную" рану, как Гермиона тихо, рассыпчато засмеялась и, озорно взглянув на подоспевшего Фреда, промурчала:

— Даме просто необходима помощь.

Шоколад путался с зеленью, юбка задралась, а лямка белой, идеальной чистой — уж точно не теперь — майки, слегка приспустилась, выставляя на показ лямку бюстгальтера.

Это было определенно больше, чем он ожидал увидеть.

Фред закатил глаза, опустился и, не сдержавшись, задержался взглядом на оголенном бедре, что тут же заметила Гермиона, нервно одернув подол.

Она цокнула и, перевернувшись на бок, наигранно-строго покачала головой, возвращая Уизли хорошее настроение.

— У меня, между прочим, травма.

Фред притворно цокнул — Гермиона вскинула брови — и, достав что-то блестящее из кармана, протянул Грейнджер, тут же замечая толику недоверия в карих глазах.

— Шоколад. Обычный шоколад, — Уизли пожал плечами. — Съешь, полегчает.

Она качнула головой, приняла сладость и, быстро поднявшись — юбка снова слегка приподнялась, он просто не смог отвести взгляд — чмокнула его в щёку, сбивчиво и тихо, так, что он еле услышал, шепнула:

— Спасибо.

Фред кивнул, быстро поднялся и, стараясь скрыть смущение, быстро удалился.

Он не обнаружит, что перепутал упаковки.

Утром Гермиона обнаружит определенно нечто странное.

Фред схватил штаны, из кармана которых выпала блестящая упаковка — новая разработка. Шоколад, позволяющий читать мысли только одного человека.

Они планировали делать такой на заказ, главный ингредиент были волосы того, чьи мысли ты, собственно, хочешь узнать, но Министерство, тут же узнав о такой небывалой — и, надо признаться, поистине грандиозной — затее, тут же забраковали товар, ссылаясь на права волшебника и что-то там еще, что они с братом не пожелали нужным выслушивать.

У них осталась только одна упаковка, пробная, которую Фред, горестно вздохнув, бросил в камин, не зная, что в углях тлеет плитка обычного шоколада.

Не смотри, не смотри, не смотри.

Он сидел возле Грейнджер — в юбке! — которая, закинув ногу на ногу, страдальчески поглощала бекон, постоянно оглядываясь по сторонам и, кажется, прислушиваясь.

Не смотри, не смотри, не смотри.

Подол двигался с каждым её движением, поворотом — а вертелась она сегодня непривычно много — и он глотал тяжелый воздух, еле сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к гладкой коже.

Гермиона вдруг резко посмотрела назад и, не удержавшись, начала медленно падать на спину, на что сидящий рядом Уизли отреагировал мгновенно — годы тренировок в Квиддич — одной рукой придерживая ровную спину, а другой — о, Мерлин — схватился за бедро, удерживая Гермиону в равновесии.

Её кожа мягкая, холодная и нежная и он, поспешно отвернувшись на её "спасибо", сжал ладонь в кулак, все еще, кажется, чувствуя под пальцами почти что мраморную кожу.

Мерлин, помоги.

— Что? — Гермиона прищурилась, положила свою руку поверх его и мягко, волнуясь, спросила: — Что-то случилось? Тебе нужна помощь?

О, да, Грейнджер, мне нужна твоя чертова помощь.

Её брови стремительно поползли вверх и она, видимо, хотела уже что-то сказать, как он опередил её, улыбаясь на все тридцать два и старательно делая вид примерного — а не разнузданного — мальчика.

— Все в порядке.

— Но...

Во имя Годрика, просто отвернись.

Гермиона, на лице которой начала читаться обида, отвернулась, бросив что-то вроде: — Как хочешь.

Весь завтрак он просто пялился на её ноги и, кажется, перестал думать.

Грейнджер больше не вертелась.

Фред старательно избегал встреч, пропустил обед и ужин, и к вечеру, когда гостинная, по его подсчетам, должна была быть пустой, вернулся, любовно разворачивая какое-то огромное, стащенное с кухни пирожное, и мысленно успокаивал лишенный пищи желудок.

На диване, согнув колени и читая какую-то книгу, лежала она.

Мерлин, вот оно — наказание, за все его козни и проделки.

Нельзя было, что ли, помягче, а?

Полоска белого белья, которое должно было быть, по идее, скрыто под юбкой, виднелось, а отблески камина, игравшие на её голых ногах толкали его, кажется, в спину.

— Фред? — два горячих угля удивленно взглянули на него, повторно задавая этот чертов вопрос. — Все нормально?

О, нет, Грейнджер, что может быть "нормально", когда ты такая, такая...

— Ты чего?

Она поднялась с дивана — такая живая, удивленная, красивая — и поближе подошла к нему, останавливаясь в нескольких шагах.

— Фред...

Гермиона пахла шоколадом и — о, Годрик — на её губах осталась именно эта сладость.

Попробовать. Просто попробовать.

— О чем ты?

Черт бы побрал все остальное.

Когда его губы впиваются, кусают, пробуют, наслаждаются её, он растворяется, тонет, падает с огромной высоты и взрывается, кажется, яркими красками, которые на миг заливают комнату.

Ну же, Грейнджер.

А она, словно читая его мысли, подается вперед, отвечая, убивая, стреляя в него на поражение.

Утром, когда его рука спокойно покоится на её — черт, действительно восхитительном — бедре, а она не будет хмуриться или краснеть, разрешая ему — о, да, Годрик — все, Фред будет думать, что, пожалуй, шоколад стал инициатором всего этого.

Гермиона, как ни странно, будет думать так же.

Ты дотронулся до меня, и, внезапно, я превратилась в лиловое небо.