Долг платежом красен (гет)

— Осторожнее…

— Он где-то здесь.

— Там, наверху…

— Ты что-нибудь видишь?

Своды огромного, просторного помещения — одного из сборочных цехов давно заброшенного автомобильного завода — терялись в скопившемся под потолком застоявшемся мраке. Над головой, в темноте, притаились тяжелые железные туши промышленных магнитов, ржавые скрипучие механизмы гайковертов и прессов, крюки и захваты, огромными когтями свешивающиеся с невидимого потолка. Сквозь окна с толстыми стеклами, мутными от многолетних напластований пыли и грязи, дневной свет процеживался неохотно, и коленчатые очертания всех этих позабытых за ненадобностью, недовывезенных в свое время конвейеров, подъемников и сварочных агрегатов казались в скудном сумрачном освещении скелетами унылых, готовых вот-вот рассыпаться в пыль механических динозавров… Над окнами, на уровне второго этажа, по периметру цеха тянулась узкая балюстрада для обслуживающего персонала — и короткое движение там, наверху, в сизой мгле за металлическими поручнями, и приковало к себе внимание Черного Плаща. Он не то чтобы интуицией или шестым чувством — каждой клеточкой тела ощущал присутствие своего двойника: так охотник, затаившийся в засаде, ощущает присутствие — и приближение — опасного и непредсказуемого хищника, уже держа палец на спусковом крючке…

— Он там, наверху.

— Ты уверен?

— Да. Тише! Надо выманить его сюда, вниз, на этой чертовой балюстраде его не достать…

Они скорчились под круглым ржавым брюхом какой-то гигантской станины. Черный Плащ сжимал в руке пистолет. Моргана, машинально накручивая на палец выбившуюся из прически своевольную прядь, беззвучно шевелила губами, припоминая подходящие к случаю обездвиживающие заклятия. Выманить Антиплаща вниз — легко сказать! Он не такой дурак, чтобы поддаваться на провокации… а вот достать его Замораживающими или, скажем, Оглушающими чарами вполне возможно и на таком, достаточно дальнем расстоянии. Вполне, вполне… пусть даже Дрейк и делает вид, что в это не верит.

— Ты жалеешь, что позволил мне пойти с тобой, да?

Черный Плащ предпочел ее слова не расслышать.

Но он, конечно, жалеет — потому что ему теперь приходится не столько охотиться за Антиплащом, сколько следить за тем, чтобы с ней, с Морганой, ничего не случилось, чтобы она ненароком не споткнулась/не упала/не поцарапалась/не сломала ноготь… По крайней мере, Дрейк думает именно так. Никак он не научится ей доверять, никак не поймет, что она ему не помеха, не обуза, а надежный друг и верный соратник, на которого, безусловно, можно положиться в трудную минуту… и что от нее действительно может быть реальная польза — а не только пресловутая «моральная поддержка» и неотступное взволнованное молчание за правым плечом.

— Значит, так. — Черный Плащ на мгновение обернулся. — Я заметил там, в углу, сохранившиеся ступеньки, попробую подняться по ним на верхний ярус. А ты…

— Вот он!

Антиплащ стоял на балюстраде — за широкой кирпичной опорой, поддерживающей свод, — и прислушивался, вглядываясь во мрак, видимо, тоже чувствуя слежку, чувствуя своим невероятно обостренным волчьим чутьем. Отличная мишень для Оглушающего заклятия! По жилам Морганы пробежал знакомый холодок, кончики пальцев слегка защипало — заклинание было готово к использованию… Да, да! Она докажет, что не зря потратила лучшие годы жизни на обучение в магической Академии, она сделает это — сейчас, сию минуту, на глазах закоренелого скептика Дрейка, сделает так, что он будет гордиться ею — а не хмыкать снисходительно, поджимая губы и бросая исполненные недоверия взгляды исподтишка. Сейчас, еще секунду…

— Морги! Не надо! — прохрипел Дрейк.

Но заклятие уже сорвалось с ее пальцев — она ударила крепко, изо всех сил, вложив в этот удар весь свой азарт, всю жажду признания, все желание доказать, что она недаром имеет право именоваться искушенной в ворожбе наследственной ведьмой! Но мерзавец — там, наверху — все-таки успел отшатнуться; и вся мощь получивших свободу магических чар пришлась (о, ужас!) на основательную кирпичную опору, поддерживающую свод… Монументальная, на совесть возведенная каменная колонна, наверно, могла бы выдержать прямое попадание минометного снаряда — но никак не была рассчитана на разрушительное воздействие искусно сплетенных, плотно сконцентрированных и прицельно направленных Оглушающих чар. Угрожающе и неторопливо, точно давая возможность в мельчайших подробностях осознать весь ужас происходящего, она раскололась — и по всей её длине, от пола до потолка, пробежали трещины, словно по стволу попавшего под удар молнии столетнего дуба. На головы Дрейка и Морганы посыпалась штукатурка и кирпичная крошка; в тишине под сводами цеха родился долгий тоскливый скрип потревоженных железных конструкций, где-то с резким сухим хрустом лопнуло стекло, испуганно задребезжали раскачивающиеся на ржавых цепях захваты и гайковерты, и что-то с ужасающим, леденящим кровь скрежетом надвинулось из темноты, готовое рухнуть, подмять под себя, переломать все кости и навек похоронить под обломками…

На какое-то мгновение — одну-единственную секунду! — Моргана растерялась.

— Берегись! — крикнул Дрейк.

Он, конечно, успел — как всегда! — успел оттолкнуть ее прежде, чем она получила по голове летящим с потолка смертоносным железом. Она упала на груду досок и прогнивших насквозь деревянных ящиков, пребольно ударившись о выступающие углы плечом и локтем. Мир вокруг нее рушился, скрежетал, грохотал, рассыпа́лся на составляющие, которыми были пыль, камни, осколки стекла, металлические потроха механических чудовищ и со скоростью пули летящие со всех сторон кирпичи… Сколько это продолжалось — минуту, час, год?.. Лежа на полу, едва дыша, каждую секунду ожидая удара по затылку каким-нибудь особенно удачливым снарядом, Моргана потеряла счет времени; наконец все затихло… относительно: в темноте, под потолком, на высоте двух этажей по-прежнему что-то осыпа́лось и потрескивало, постукивало и похрустывало, грозя вот-вот отвалиться и обвалиться. Но, по крайней мере, теперь можно было поднять голову…

Она осмотрелась.

Проклятая колонна рухнула во всю длину, засыпав грудой кирпичей и прихваченного по дороге случайного железа половину цеха. И, что хуже всего, металлические перекрытия потолка, поддерживающие свод и отныне лишенные опоры, тоже угрожающе провисли, готовые вот-вот последовать примеру своей предшественницы. Нужно было торопиться…

— Плащ! Плащик!

Тишина.

Моргана обомлела. Где он?!

Дрейк лежал под грудой камней и щебня, обнаружившейся неподалеку — бледный и обмертвелый, полузасыпанный пылью и обломками кирпичей, ни на что не реагирующий, не подающий признаков жизни. Моргана бросилась к нему, затрясла его за плечи, заглянула в серое от пыли, покрытое кровью и отвратительной белесой коростой лицо.

— Плащик! Милый! Очнись! Очнись же, ну!

Молчание.

Она торопливо, лихорадочно, прислушиваясь к зловещим подвижкам над головой, принялась выкапывать его из груды камней, оттаскивать в сторону тяжелые, острые, до крови ранящие нежные пальцы угловатые обломки. Над головой опять затрещало, за шиворот ей осыпалась струйка песка и мелкой колючей трухи… Не успеть, не успеть! Ногу Черного Плаща намертво зажало под огромной бетонной глыбой, и ни поднять эту глыбу, ни сдвинуть ее с места Моргана была не в силах. И ни грамма, ни крупицы магической мощи не осталось в ней после этого дурацкого рокового удара, отнявшего у нее все силы, оставившего ее слабой и опустошенной, как никчемная, ни на что не годная высохшая оболочка — на восстановление понадобится теперь не менее двух часов… Два часа! А потолок вот-вот рухнет! Она судорожно огляделась в поисках своей сумочки, в которой лежал телефон — вызвать парамедиков, спасателей, хоть кого-нибудь! — но во время падения сумочка, конечно, скатилась с ее плеча, и теперь была надежно погребена под громоздким, развалившимся на куски трупом рухнувшей опоры…

О, боже!

Что же делать?! На мгновение Моргана окаменела в отчаянии...

И внезапно поняла, что кто-то стоит за ее плечом.

Он. Этот. Антиплащ. Из-за которого всё, собственно… Стоит, молчит и смотрит — не поймешь, с каким выражением. Просто смотрит. Представление ему здесь, видите ли… Цирк! Бледная, на грани истерики женщина, склонившаяся над окровавленным телом своего раненного, беспомощного друга… Моргана была слишком взвинчена, растеряна и напугана, чтобы рассуждать адекватно.

— Ты… Ты… Помоги! Ну что ты застыл столбом? Видишь, мне его не вытащить! Помоги, пожалуйста! Прошу тебя!

Антиплащ молчал. Он стоял на ближайшей груде обломков, опустив руки в карманы и задумчиво пожевывая зубочистку, неспешно перегоняя ее языком из одного уголка губ в другой. Потом невозмутимо осведомился:

— Зачем?

Хороший вопрос, ничего не скажешь!

— Потому что… потолок сейчас рухнет! Ты что, не видишь?!

— Ну, мы-то с тобой успеем удрать. — Ухмыляясь, он отбросил ногой с дороги подвернувшийся камешек и придвинулся ближе, будто намереваясь схватить ее за руку. — Разве нет?

Моргана отшатнулась. Впрочем, чему она удивляется?

— Ты-ы… Ты… мерзавец! — Она задыхалась от ярости и собственного бессилия. — Я… его не оставлю, понял! Можешь бежать, удирать, спасать свою шкуру… Трус! А я… я… никуда не пойду! Я его не брошу, понятно?

Где-то высоко, во мраке над ее головой раздался сухой громкий треск — резкий и отрывистый, словно автоматная очередь. С коротким глухим стуком с потолка упал кирпич — БУМС! Моргана вздрогнула.

Антиплащ задумчиво грыз зубочистку.

— Ладно, не психуй, — процедил он сквозь зубы. — Я тебе помогу. Но не за просто так… Моя помощь дорого тебе обойдется, Макабр. — Он взглянул на нее остро, со значением, в упор, заарканил ее взглядом, будто пугливую лань. — Очень дорого. Ты меня поняла?

Моргана оцепенела, не в силах выдавить ни звука… не в силах ни возразить, ни отвернуться, ни отвести от него глаз. Она всё отлично поняла… Наверно, у нее был затравленный вид кролика, застывшего под взглядом ненасытного, готового проглотить добычу удава…

— Ну, что ты молчишь? — нетерпеливо, с ноткой раздражения в голосе повторил Антиплащ. — Или тебе надо объяснить поподробнее — простыми и понятными словами?

Моргана наконец обрела дар речи:

— Не надо! Я… я поняла. Но этого… не будет, слышишь! Никогда!

Антиплащ равнодушно пожал плечами.

— Ну тогда я пошел? — Он шагнул назад, собираясь уйти. Собираясь вновь оставить ее одну, растерянную и беспомощную, посреди всего этого кошмара…

— Стой!

Он остановился — но не обернулся. Ждал. Моргана проглотила ком в горле; ей не хватало воздуха, казалось, высокий стоячий воротничок ее строгого, застегнутого на все пуговицы алого платья начал ее душить.

— Я… согласна, — выдавила она — так тихо, что сама едва расслышала собственный голос. Но у Антиплаща слух был как у совы.

— Отлично. Ловлю тебя на слове. — Он быстро вернулся назад и, то и дело внимательно поглядывая на крошащийся потолок, деловито засучил рукава пыльной куртки. — Значит, так. Я попытаюсь приподнять эту чертову глыбу, а ты вытаскивай его ногу. Только поживее, эти проклятые кирпичи долго не продержатся. А я, знаешь ли, все-таки хочу взыскать с тебя твой должок… в полном объеме. Ага?

К счастью, еще три минуты потолок продержался — ровно три минуты, в течение которых Антиплащ и Моргана совместными усилиями выцарапали-таки несчастного Дрейка из цепких объятий каменного завала. Ухватив бессознательного двойника подмышки, словно мешок с отрубями, Антиплащ потащил его к выходу; Моргана едва поспевала следом, держа на весу дрейковы израненные, едва прикрытые превратившимся в лохмотья тряпьём окровавленные ноги. Их догнал грохот обвала: крыша здания со скрежетом провалилась внутрь себя, точно своды зловещего киношного замка — и земля испуганно содрогнулась, оглушительный гул промчался по окрестностям, взметнулось в воздух густое облако пыли и убийственной, как шрапнель, каменной крошки… но все это в прямом и в переносном смысле было уже позади. Да, да, позади! Бегло оглядевшись, Антиплащ уложил двойника на пятачок травы возле обочины дороги, и, обмирая, Моргана тотчас бросилась к Дрейку, обхватила обеими ладонями его серое, измученное, в разводах пыли и чуть подсохшей крови лицо.

— Плащик! Плащик, очнись! Очнись, милый! Ну, пожалуйста! Скажи что-нибудь…

— Ну что ты причитаешь? Вызывай парамедиков! — с раздражением, через плечо, бросил ей Антиплащ. — Нога у него раздроблена… ну и сотрясение мозга — наверняка. Жить будет, не помрет, по себе знаю.

Моргана судорожно втянула в легкие воздух — но прерывистый вздох получился больше похожим на истеричный всхлип.

— Мой телефон… в сумочке. А сумочка…

— Ладно. — Антиплащ поморщился. — Я сам. — Он отошел чуть в сторону, и Моргана услышала краем уха, как он называет в трубку адрес и объясняет обстоятельства дела. Сама она по-прежнему сидела возле Черного Плаща, держа его за руку, отирая рукавом грязь и пот с его хладного, бледного до синевы лба, осторожно, кончиками пальцев поглаживая его изувеченную ногу…

— Ну, вот что. — Антиплащ, вновь грызя зубочистку (она так и была у него во рту все это время?), решительно подошел к ней. — Давай договоримся. Насчет твоего «долга». Встретимся завтра… ну, скажем, в пять часов в скверике у ресторанчика «Лунная ночь»… Да. А это еще что такое? Подарок твоего коматозного возлюбленного, надо полагать? — Взгляд его зацепился за простенький кулончик, сердечко на золотой цепочке, висящий у Морганы на шее — и, прежде чем она успела этому хоть как-то воспрепятствовать, или просто угадать его намерения, Антиплащ быстрым движением сорвал злополучный кулон и сжал его в кулаке. Поднял брови в ответ на ее негодующий взгляд. — Что за постное лицо, Макабр? Эта бирюлька послужит гарантией… Получишь ее обратно завтра — после того, как я сочту себя достаточно… удовлетворенным твоими стараниями. А если ты вздумаешь проигнорировать наше маленькое соглашение и на встречу не прийти, твой дружок получит этот кулон позже, из моих рук — как доказательство твоей, гм, неверности… Поняла? — И он подмигнул ей так многозначительно и так паскудливо, что Моргану передернуло от отвращения — и она не сумела этого скрыть… да, собственно говоря, не особенно и старалась.

Ее с ног до головы била крупная непроизвольная дрожь.

День прошел как в тумане.

Все утро Моргана провела в больнице, в послеоперационном отделении, куда поместили Дрейка. Впрочем, лечащий врач окончательно развеял все ее опасения, подтвердив диагноз, данный Антиплащом: да, сотрясение мозга… да, сложный осколочный перелом берцовой кости — вещь неприятная, но не смертельная, а на таком молодом, спортивном и крепком — заживет как на собаке, уж поверьте моему опыту, мисс Макабр, мне и не такое довелось повидать… Что? Да, да, разумеется… Нет, нет, ни в коем случае, только строгий постельный режим! Вне всяких сомнений, можете навещать больного в любое время, он будет этому только рад… Да, да, мисс Макабр… И вам — всего самого наилучшего!

Дрейк, конечно, чувствовал себя паршиво — но, накачанный успокоительными и обезболивающими, держался бодро-весело, даже пытался Моргане ободряюще улыбаться, и она тоже… пыталась улыбаться ему в ответ. Он, конечно, заметил исчезновение кулона — подарка, выстраданного им на День Влюбленных, — и ей пришлось врать что-то насчет того, что вот именно сегодня она позабыла этот кулон на туалетном столике; если бы только Черный Плащ знал, где́ на самом деле находится сейчас эта злосчастная безделушка… Но он не должен об этом узнать, не должен, ни в коем случае — для его же собственного душевного покоя и психологического комфорта. Свои проблемы ей нужно решать самой…

Ах, ну почему все сложилось так гнусно, так нелепо, так неудачно! Как только им с Плащом выпадает случай провести денек вдвоем на лоне природы, как тут же, будто по волшебству, обязательно появляется какая-нибудь наглая бандитская сволочь и путает им все планы! Они с Дрейком всего-то навсего намеревались устроить небольшой пикничок на берегу реки, провести часок-другой вдали от назойливой цивилизации, в тишине и уединении, но в недобрый час Плащ заметил мелькнувшую в толпе красную шляпу двойника — и, конечно, не мог удержаться от того, чтобы за ним не проследить, не пойти за ним по пятам, не прокрасться на этот проклятый заброшенный завод… И чем же все это в итоге закончилось?! Для Дрейка — больничной койкой, а для Морганы… неохота об этом даже думать… тоже койкой, но (увы?) отнюдь не больничной. Постелью.

Или он предпочитает делать это не в постели?

Во всяком случае, скоро она все узнает.

Моргана содрогнулась.

Впрочем, ее магические силы за прошедшие сутки восстановились в полном объеме, так что…

Но сначала надо узнать, где Антиплащ прячет кулон! Вряд ли он таскает его при себе, хотя…

Как бы там ни было, в пять часов, когда Моргана подходила к скверику возле ресторанчика «Лунная ночь», ее, несмотря на теплый летний денек, тряс мерзкий нервный ознобец. Антиплаща, конечно, в условленном месте не обнаружилось — но Моргана нисколько этому не удивилась. Эта осторожная тварь не появится, пока не убедится, что жертва пришла одна, без всяких телохранителей за плечами, без копов, без представителей своей причудливой нестандартной семейки… Ничего, она и сама сумеет за себя постоять! Мерзавец еще узнает, каково это — связываться с настоящей Наследственной Ведьмой, пусть даже и без диплома! Он еще пожалеет…

Она вздрогнула. Антиплащ внезапно объявился за ее плечом — подошел так незаметно, крадучись, так неслышно, что она позволила ему застать себя врасплох. Ай-яй-яй, какая непростительная оплошность, мисс Макабр!

— Привет, Моргана. Вижу, ты очень ответственно относишься к своим, гм, обязательствам, что не может не радовать… меня, по крайней мере. А тебя?

Она едва удержалась от того, чтобы не плюнуть в эту наглую самодовольную рожу. Ладно, погоди — позже, когда мы останемся наедине, я тебе всё припомню… Но Антиплаща ее мрачный взгляд ни на грош не смутил — он смотрел на нее насмешливо, понимающе, чуть прищурясь, вновь покусывая уголком губ проклятую зубочистку. И, не выдержав, Моргана невольно потупилась, опустила глаза — с этим типом, что ни говори, надо быть поосторожнее, не хватало еще, чтобы он догадался, о чем она думает… Она покорно позволила ему взять себя под локоток.

— Пойдем? — он небрежно кивнул в сторону скромно прячущегося за деревьями ресторанчика. И она не сочла нужным сопротивляться…

«Лунная ночь». Да. Заведеньице изо всех сил тщилось соответствовать своему названию: свешивались с карнизов тяжелые бархатные шторы, создавая в небольшом зальчике уютный интимный полумрак. Свешивались со стен полотнища темной ткани, усыпанные блестками. Огромные, круглые, как Луна, светильники свешивались с потолка, — и между ними, рассыпанное горстями, тоже что-то густо свешивалось: что-то мелкое, светящееся, пытающееся выдать себя, по-видимому, за звездное небо. Антиплащ подвел Моргану к свободному столику в дальнем углу и, усадив в креслице, уселся напротив: вытянув под столом ноги, вольготно откинувшись на спинку стула, пожевывая неизменную зубочистку, поглядывая на спутницу внимательно, чуть искоса, как-то… оценивающе? похотливо? по-хозяйски властно? Моргана по-прежнему не могла понять выражения его лица.

…Уединение. Полумрак. Уютная романтичная обстановка. Негромкая мелодичная музычка, ненавязчивая и расслабляющая, словно мягкий рокочущий шепот набегающей на берег морской волны… Они — одни, совершенно одни в огромном, оставшемся за стеной докучливом мире; одни — в абсолютном вакууме, только вдвоем: Он и Она, Янь и Инь, Огонь и Вода, Мужчина и Женщина…

Только вдвоем…

Нет. Втроем. Он, Она и мадемуазель Зубочистка.

— Что бы ты хотела заказать? — Антиплащ задумчиво вертел в руках меню — как-то неловко, точно школьник, впервые отважившийся привести в кафе-мороженое смущенную одноклассницу. — Салат «Парадиз»? Загадочный рыбный суп «Буйябес»? Или, может быть, «Мясо по-бургундски под соусом каруа-шанталь»? Выбор вин здесь, конечно, не ахти, но можно заказать вполне приличное шампанское… или ты предпочитаешь коньяк?

— Нет. Я… не голодна. — Моргана сидела, выпрямившись, стиснув под столом потные ладони, жаждая только одного — чтобы эта медленная мучительная пытка поскорее закончилась. — Мне ничего не надо. «От тебя», — хотела она добавить язвительно — но все-таки удержалась.

— Моргана! — Антиплащ взглянул на нее укоризненно. — Ради бога! Не пресекай на корню мои потуги быть обходительным… Я бы хотел, чтобы ты хоть немного расслабилась, — добавил он очень серьезно, мягким, почти сердечным тоном, какой она никак не ожидала от него услышать. — Чтобы наше, э-э… долгожданное свидание обрело хотя бы крохотный намек на теплоту и дружескую неофициальность. Понимаешь?

— Это — не свидание, Антиплащ. Это — деловая сделка, и ты прекрасно об этом знаешь. — Она с досадой закусила губу. — И, если ты не возражаешь, я бы хотела… поскорее со всем покончить.

— Ну, хорошо. Но хотя бы кофе и пирожные… ты ведь не станешь отказываться, я надеюсь? Это полезно для фигуры. — Он щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Согласна?

Она решила, что лучше не спорить.

Официант принес кофе — две крохотные чашечки величиной чуть больше наперстка, — и какие-то пирожные, вкусом, казалось Моргане, похожие на прессованные опилки: откусив кусочек этого приправленного пищевой химией пенопласта, она едва заставила себя его проглотить. Антиплащ молчал, видимо, оставив попытки разыгрывать из себя галантного кавалера, и, потягивая кофе, прямо-таки сверлил ее взглядом — и ей казалось, будто негодяй проницает ее буквально насквозь, точно вся одежда на ней внезапно обратилась в стекло… Ну до чего же нахальный, самовлюбленный, толстокожий субъект, с раздражением, глядя в стол прямо перед собой, думала она, самоуверенный и наглый, как… как кирпич, падающий с небоскреба: прошибет с налета любую стену! Не факт, что сам при этом не разлетится на тысячу осколков, но факт то, что прошибет… Наверняка прошибет!

Она зябко повела плечами: ощущение, будто она сидит перед ним в одном нижнем белье (или даже вовсе без белья, совершенно нагая), никак, ну абсолютно никак не желало ее покидать. Его цепенящий взгляд словно приковывал ее к стулу.

— Я… я устала. Почему бы нам… не поторопиться?

— К чему такая спешка, Моргана? — Антиплащ, скрестив руки на груди, наконец-то отлип от нее взглядом и посмотрел за ее плечо, поверх ее головы — на большие, круглые (как Луна) часы, висящие над стойкой бара. — Я полагал, что у нас в запасе по меньшей мере целая ночь… Разве нет?

Ночь! Моргана тоже невольно обернулась к стойке — часы показывали половину шестого. Еще только полчаса прошло с момента их встречи — а ей уже хочется, не оглядываясь, бежать из проклятого ресторанчика сломя голову — на самый край земли и еще дальше! А терпеть этого типа рядом с собой целую ночь…

— А я полагала, — сухо заметила она, — что все… это… займет не более двух-трех часов, и на грядущую ночь у меня, признаться, имеются совершенно другие планы. Кажется, мы не оговаривали в соглашении конкретные сроки, разве не так?

— Ах вот оно что. — Антиплащ с досадой прикусил зубочистку. — Действительно… это было большим упущением с моей стороны. Я как-то не подумал… Ладно. Раз уж тебе так, гм, не терпится перейти к делу… почему бы и нет? Я снял номер тут неподалеку, в гостинице напротив — уж там, я надеюсь, никто не помешает нам заняться более, так сказать, конкретным общением… Пойдем?

Моргана судорожно кивнула. Последний глоток кофе встал в её горле комом.

* * *

«Гостиница», о которой говорил Антиплащ, вряд ли была достойна столь громкого названия — захудалый третьесортный отельчик с темноватым, плохо освещенным вестибюлем, с выцветшей ковровой дорожкой на полу и с пыльными, заключенными в пластиковые кадки фикусами по углам: нет, это была совсем не «Лунная ночь», и лунной ночью притворяться даже не старалась. Моргана, все еще чувствуя во рту омерзительный вкус приторного ресторанного пойла, заподозрила неладное, когда они уже подошли к лестнице: в очередной раз обратившись к тому теплому, трепещущему под сердцем нежному мотыльку, который и давал ей право именоваться наследственной ведьмой, она… ничего не ощутила. «Мотылька» не было! Ее магическая сила… ушла?! Моргана похолодела; она вновь, и вновь, и вновь пыталась нащупать в себе яркую, такую незаменимую, такую необходимую ей сейчас искорку магической мощи — безуспешно!

Пустота. Ничего нет.

Она пошатнулась.

— Что, — прошептала она онемевшими губами, — что́ ты подмешал мне в кофе, мерзавец?

Антиплащ сделал удивленное лицо.

— Ничего особенного. Всего лишь антиворожбин, Моргана, блокатор колдовства… временный, разумеется. Мне его одолжила одна из твоих, гм, товарок — и уверяла, что его хватит минимум часов на двадцать. Ты же не единственная ведьма в Сен-Канаре… — Он ухмыльнулся — как-то отрывисто, желчно, угрюмо, очень неприятно. — А ты как думала? Я, знаешь ли, вовсе не желаю, чтобы ты сделала со мной то же, что вчера — с той несчастной опорой на треклятом заводе!

Моргана молчала. Пол ушел у нее из-под ног… Тонкий каблук зацепился за складку ковровой дорожки — и, чтобы не упасть, она вынуждена была опереться на подставленную руку…

Которая оказалась неожиданно жесткой.

— Вот так, да! — В холодных глазах Антиплаща мелькнул мрачноватый огонек. — И, я надеюсь, это — всё, Моргана? Или у тебя еще что-то для меня припасено? Огнестрельное, холодное, проникающее, колюще-режущее оружие? Пистолет в декольте? Кинжал? Отравленная шпилька? Прикажешь, что ли, вдобавок тебя обыскать?

— Н-не… не надо…

— Пойдем. Вот моя комната. — Чуть ли не волоком протащив ее по узкому грязноватому коридору, в котором безо всякого стеснения витал затхлый аромат кислой капусты, он отомкнул ключом простенькую, под номером 25 дверь в конце коридора и широко распахнул ее перед растерянной, вконец обомлевшей гостьей. — Прошу. Заходи. И только попробуй почувствовать себя здесь не как дома!..

С трудом, с неимоверным усилием Моргана заставила взять себя в руки.

Значит, так. Значит… так… Она лишена волшебной силы… и абсолютно беспомощна, беззащитна перед лицом этого нахального чудовища с зубочисткой во рту! Неужели… придется все-таки сдаться… стиснуть зубы и… покорно выполнить… все… обязательства? О, боже!

Она медленно осмотрелась.

Номер был двухместный: две комнатки — гостиная и спальня, дверь в которую оказалась слегка приоткрыта — и в проеме был виден краешек необъятной и вызывающе-бесцеремонной, как туша дохлого кита, двуспальной кровати, задрапированной отвратительным коричневым покрывалом. Гостиная — небольшая, с невнятными голубоватыми обоями, с простой, даже аскетичной эконом-обстановкой: тумба со стареньким телевизором, пара продавленных кресел, диванчик у стены, круглый столик возле окна, на нем — стеклянная, без претензий, ваза с искусственными фруктами. На краю стола лежит небрежно брошенный журнал в яркой глянцевой обложке и тут же, рядом, прямо-таки бросаясь в глаза, темнеет крохотная картонная коробочка в целлофановой обертке — еще не початая, серебристо-черная, с кокетливым розовым сердечком на этикетке… Ну, разумеется, ничего иного и не следовало ожидать…

Упаковочка презервативов из ближайшего супермаркета.

У Морганы пересохло во рту.

Её спутник в несколько шагов пересек небольшую комнату, распахнул окно и присел на подоконник; и забияка-ветерок, тут же ворвавшийся в дом, лениво всколыхнул невесомые летние занавески, пробежался по комнате, тронул полы расстегнутой куртки Антиплаща, взъерошил его легко рассыпающиеся, спадающие на лоб светлые волосы. Антиплащ обернулся; его серьезное, обычно мрачноватое лицо слегка оживилось, на скулах выступил румянец, в глазах мелькнула странная искра — что-то такое, что, не знай Моргана этого мерзавца так хорошо, она бы, наверное, приняла за наивный детский восторг.

— Да. Люблю, знаешь ли, сидеть на подоконнике, Морги. Это, как ни странно, дает ощущение простора, свободы, приволья… нет, лучше сказать так — предвкушения полета. Я иногда воображаю, будто за спиной у меня — крылья… что, стоит мне ими взмахнуть — и я воспарю ввысь, в небо, к солнцу, в беспредельную воздушную бездну — могучий, безгранично свободный, никому ничем не обязанный, сбросивший с себя всю земную грязь и житейскую шелуху… Идиотские фантазии, да? — Он чуть помолчал; потом, словно прочитав ее мысли, добавил совсем по-иному: резко, угрюмо, с нескрываемой насмешкой, будто издеваясь над собственным неуместным, одолевшим его ни с того ни с сего приступом откровенности: — Да. Ты права. Я все вру. Я — не романтик, Макабр. Просто отсюда, именно с этой точки, великолепно просматривается не только ближайшая улица и все подходы к зданию, но и соседние проходные дворы. Да и вся моя уютная конурка как на ладони, вплоть до последнего угла… а также до ванной и спальни, что очень удобно, ты не находишь?

Моргана стояла, обхватив плечи руками, точно пытаясь справиться с очередным неуправляемым приступом озноба.

— Ну да, разумеется. Очень удобно! Всегда можно в подробностях созерцать, как обнажаются догола твои… подружки, которых ты имеешь слабость сюда приводить.

Антиплащ, покусывая зубочистку, медленно, неспешно провел по губам кончиком языка. Будто облизывал сочный, очень-очень сладкий, прямо-таки сахарный леденец.

— Тебя это оскорбляет?

— Нет. Меня оскорбляет то, что ты и меня пытаешься поставить в бесконечную череду этих твоих случайных уличных красоток.

Она тут же пожалела о сказанном — но было уже поздно.

Антиплащ резко встал.

Моргана испугалась.

Они стояли друг напротив друга — невысокий, но очень ладный, крепкий, уверенный в себе мужчина, и — красивая экзотической красотой, слишком сосредоточенная, бледная, плотно сжавшая губы, застывшая деревянной статуей женщина. Лица их были близко, одно против другого, словно за мгновение до поцелуя — и их действительно можно было бы принять за влюбленных, если бы не странное, чуть ли не электрическое напряжение, сгустившееся меж скрестившихся взглядов — того и гляди оглушительно грянет гром и ударит молния…

Моргане хотелось лишиться чувств. Немедленно — прямо здесь и сейчас. Желательно на всю ночь.

— Зачем? — едва слышно, почти не разнимая губ, прошептала она. — Зачем ты это делаешь? Ты ведь не любишь меня… и никогда не любил… и никогда не будешь любить! Тогда — зачем? Ну зачем? Только для того, чтобы утолить свою похоть? Чтобы унизить меня… оплевать… и досадить тем самым своему двойнику? Только для этого, да?

Антиплащ не ответил.

Он поднял руку и аккуратно, почти заботливо убрал ей за ухо вновь выбившуюся на свободу непокорную прядь. Осторожно, словно Моргана была фарфоровой, поднял пальцем ее подбородок, заставляя заглянуть себе в глаза — серые, умные, все подмечающие, с мерцающим в глубине таинственным, не поддающимся анализу огоньком. Рука его скользнула по ее щеке легким, почти невесомым прикосновением; пробежалась вдоль высокой нежной шеи, где в ямочке под подбородком суматошно бился пульс; медленно, будто изучая, скользнула по расстегнутому вороту платья; опустилась ниже и сквозь тонкую алую ткань бережно коснулась груди… Что-то промелькнуло в его взгляде, что-то трудноуловимое, неожиданное, что-то, чего Моргана не поняла (ласка? теплота? нежность?) — и, не выдержав этого внезапного открытия, испуганно потупилась, опустила глаза, уперлась взглядом в…

В пряжку широкого кожаного ремня, плотно охватывающего его бедра.

Сейчас, вот еще через минуту, самое большее — через две, ей придется эту пряжку мед-лен-но расстегнуть… А потом…

С глубоким, прерывистым вздохом, словно бросаясь с обрыва в ледяную воду, она отчаянно, жестом обреченного выдернула из его рта проклятую зубочистку, обвила руками его шею, неловко ткнулась лицом в оказавшуюся перед ней прохладную щеку и почувствовала на языке неуловимый, чуть солоноватый вкус его обветренных губ… И, порывисто прижав ее к себе, он ответил — так жадно, страстно, с таким пылким неистовым напором, что Моргана обмерла всем телом, обомлела, затрепетала (от ужаса?), точно птичка, попавшая в лапы к живодерке-кошке… Впрочем, почти тут же Антиплащ отстранился; поведя плечами, сбросил ее безвольные руки — и даже немного оттолкнул ее от себя, сильно, чуть ли не грубо взяв кончиками пальцев под локоть.

Моргана, недоумевая, облизнула губы.

— Что… что такое? Я… что-то делаю не так?

Но он был уже далеко — опять на подоконнике, опять закрытый и сдержанный, опять насмешливо-ироничный… и неужели опять с проклятой зубочисткой в уголке рта?! Сидел, прислонившись спиной к оконной раме, обхватив руками колено, задумчиво глядя на растерянную гостью; проговорил медленно, спокойно, даже чуть презрительно — склонив голову к плечу и кривя губы в едва заметной усмешке:

— Твоя безграничная жертвенность, Морги, поистине трогательна и, несомненно, способна вызвать самое что ни на есть безудержное щенячье умиление… Но почему тебе совершенно не пришло в голову, что «дело», о котором я тебе говорил, на самом деле может не иметь ничего общего с, гм, постельными утехами, э?

Моргана остолбенела.

— Что?..

Он небрежно кивнул на глянцевый журнал, лежащий на столе.

— Я тут подписался на участие в одной занятной викторине в «Оккультном вестнике», но, к вящей моей досаде, некоторые каверзные вопросы упорно ставят меня в тупик. Видимо, для успешного их преодоления необходимы какие-то очень специфические, сугубо профессиональные знания — знания настоящего колдуна или, гм, хорошей практикующей ведьмы. Вот, например, такая задачка: «Шар из темного хрусталя диаметром в три дюйма способен накопить магической энергии на двадцать пять заклинаний средней силы. Сколько подобных заклинаний может накопить шар из малахита такого же диаметра, если известно, что «чароёмкость» малахита в четыре раза меньше, чем «чароёмкость» темного хрусталя, но при этом малахитовый шар используется опытной ведьмой в третьем поколении?» Ну, что́ ты на это скажешь?

У Морганы закружилась голова… и задрожал подбородок. Нет! Она никак не могла поверить…

— Так ты… притащил меня сюда только для того, чтобы… чтобы решать задачки из какой-то идиотской викторины?

— Ну почему же «идиотской»? — Антиплащ, прищурившись, укоризненно поцокал языком. — Видишь ли, Морги, если я отправлю правильные ответы в редакцию «Вестника» сегодня до полуночи, то получу отличный шанс выиграть главный приз — тысячу баксов. Поняла?

— Да ты… ты-ы… издеваешься, что ли?!

— А ты решила, что я собираюсь тебя изнасиловать? — Антиплащ отрывисто усмехнулся. — Ты разочарована?

— Но ты… ты… — Она метнула затравленный взгляд на столик, где лежала злосчастная коробочка с многозначительным сердечком на этикетке. — Ты сделал все, чтобы я подумала именно так!

— Ну, разумеется! — Антиплащ громко, хотя и не слишком-то весело расхохотался. — Просто забавно было наблюдать за твоей реакцией! Очень… забавно. — Он внезапно оборвал смех; взгляд его сделался острым, колющим, протыкающим насквозь, точно штык. — Видеть, как ты бледнеешь и краснеешь, представляя себе эту сцену… как ты мучительно преодолеваешь себя, как ищешь способы от меня избавиться, как воображаешь меня безжалостным палачом, а себя — бедной невинной овечкой, идущей на заклание во имя Великого Долга. Как ты избегаешь моего взгляда… как шарахаешься от меня… как содрогаешься от отвращения, когда тебе приходится ко мне прикасаться. Как будто я — какое-то мерзкое опасное насекомое, скорпион или многоножка… нет, хуже — кусочек дерьма, налипший на твою туфельку, от которого надо поскорее избавиться, пока он не замарал собой все вокруг! — Лицо его на секунду исказилось (от ярости? опять Моргана не поняла!), но он тут же постарался справиться с собой — и добавил негромко, но оттого еще более мрачным, нестерпимо зловещим тоном: — За кого ты меня принимаешь, Моргана? Ты думаешь, твое омерзение и страх доставляют мне удовольствие, да? Ты полагаешь, что я представляю себе это именно так?

Моргана стиснула зубы. Мерзавец… Ну какой же он все-таки мерзавец… сволочь, подонок, лживая коварная тварь! Разыграл весь этот спектакль только для того, чтобы посмеяться над ней… потешиться ее страхом, ее смятением и беспомощностью, выставить ее круглой дурой! Подлец! Да чтоб ему… подавиться зубочисткой! Она внезапно обнаружила, что стоит, выпрямившись во весь рост, судорожно сжав руки в кулаки — и ногти ее, длинные, ухоженные, наманикюренные алые ногти глубоко впились в нежную бледную кожу ладоней…

— Я не знаю, — сухо, стараясь сохранить последние крупицы достоинства, сказала она, — я не знаю, как ты себе это представляешь, и даже знать об этом ничего не хочу! Но я вовсе не имела в виду тебя оскорбить, если ты об этом. Просто…

— Хватит! Бери кулон и убирайся! Он в верхнем ящике стола.

Это было сказано сквозь зубы и таким ледяным тоном, что Моргана поняла — лучше не спорить. Кулон действительно обнаружился в верхнем ящике стола — крохотное сверкающее сердечко на золотой цепочке; Моргана крепко сжала его в кулаке, липком от пота, и, не глядя на Антиплаща, направилась к двери — по-прежнему держа голову высоко и гордо, несгибаемая и невыносимо прямая, будто сосна. Не оборачиваться, твердила она себе, только не оборачиваться… смотреть вперед, прямо перед собой… и не оборачиваться, ни в коем случае! Антиплащ молчал, но она чувствовала между лопаток его взгляд — пристальный, тяжелый, жгучий, как прикосновение крапивы…

Ей казалось, что, сидя там, возле окна, мерзавец целится ей в спину из пистолета.

Но она была уже возле двери.

— Чем он лучше меня? — хрипло, сдавленно спросили за ее спиной.

Моргана замерла. Ладонь ее легла на дверную ручку. Одно нажатие — и…

— Чем он лучше меня? — повторил Антиплащ: негромко, но как-то очень требовательно и настойчиво, чуть ли не вызывающе. — Этот… ужас на крыльях ночи? Чем? Ответь, Моргана!

Она все еще медлила — но было в его голосе что-то такое, что заставило ее на секунду обернуться. Хотя сочувствовать ему она вовсе не собиралась.

— Он — добрый человек, Антиплащ… и великодушный. В отличие от тебя. Вот и все.

Антиплащ злобно сузил глаза.

— «Добрый»! «Великодушный»! Неудачник. Вот он кто. «Ужас, летящий на крыльях ночи»! Тьфу! Неудачник! Знаешь, в чем отличие между нами, Макабр? В том, что я могу позволить себе быть разным: злым и добрым, скупым и щедрым, подлым и благородным. А он… Он — вот как это яблоко, смотри. Всегда одинаков, неизменен… всегда правилен… всегда один и тот же. — Он взял из вазы, стоящей на столе, искусственное яблоко: ярко-алое, аппетитное, так и просящееся на зубок; небрежно покрутил его в руке. — Видишь? Каков фрукт, а? Какой румянец и глянец… какой насыщенный… я бы даже сказал — напыщенный колорит. А что внутри? Что, Моргана? А вот ничего! Обманка, пустышка… Обыкновенный обойный клей и прессованная бумага! Совершенно сухая, пресная, неудобоваримая вещь! Ни вкуса, ни аромата…

— Пустышка? Это только твое мнение. — Моргане пришлось собрать все силы, чтобы изобразить в ответ насмешливую улыбку. — Можно подумать, будто ты — настоящий… да?

— Я? О, да! Уж не сомневайся! Я — настоящий, Моргана!

— Дичок, надо полагать? С давно позабытого садовником дерева? Кислый, жесткий и с червоточиной внутри?

— Лучше быть кислым и с червоточиной, чем никаким и из папье-маше. Хочешь в этом убедиться?

— Нет. Ты опоздал. Я сделала свой выбор, Антиплащ.

— И никогда-никогда о нем не сожалела?

— Нет! — Она постаралась, чтобы он не уловил ни малейших колебаний в ее голосе; решительно повернула дверную ручку. — Прощай.

Антиплащ не проронил ни звука в ответ.

Она вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Сделала несколько шагов по тускло освещенному пыльными плафонами коридору. И вздрогнула — от грохота, раздавшегося позади. Что-то отчаянно, с ужасающей силой ударилось в дверь, из-за которой она только что вышла, — оттуда, со стороны комнаты — и со звоном разлетелось на мелкие осколки, и с глухим дробным стуком рассыпалось по полу… И, без оглядки сбегая вниз по узкой и неухоженной гостиничной лестнице, Моргана отчетливо представила себе эту картину: Антиплащ по-прежнему сидит на проклятом подоконнике, тяжело дыша, судорожно схватившись рукой за край рамы — и мрачно, исполненным безысходности взглядом раненного зверя смотрит на устлавшие коврик под дверью осколки разбитой вазы и раскатившиеся по полу искусственные фрукты…