Синдерэлла (джен)

Уже давно отгремела свадьба.

Принцесса была так счастлива и так любима, но прошли годы, и всё изменилось. Уже не смотрел принц на неё с обожанием, не целовал ей руки, шепча жаркие признания в любви. Он лишь проходил мимо, храня хмурое молчание, избегал её взгляда. Со временем все изменилось.

Раньше она была полна забот: готовка, грядки, уборка — и так по кругу. И лишь под вечер устало она садилась перед помутневшим от времени зеркалом и расчёсывала тонкие светлые, словно пшеница, локоны. А закрывая глаза, слышала заботливый и нежный голос матери, шептавший: «Мила, мила моя Элла…» И тогда, лёжа на твёрдой кровати и накрывшись старым одеялом, она часами мечтала о том, как какой-нибудь богатый герцог, знатный барон или храбрый рыцарь приедет однажды к ним в дом и, встав на одно калено, попросит её руки.

Так и случилось… Почти.

И вот прискакал прекрасный принц, но вместо кольца надел он на неё хрустальную туфельку, страстно говоря о том, что для него она всегда будет единственной и самой любимой. А она стыдливо стояла, опустив голову, пряча за спиной ладони в грубых мозолях.

О, как она его любила, как боготворила в тот момент. Со временем все изменилось.

Несчастное, наивное дитя. Мечтала она о прекрасном муже, любви и свободе, а получила лишь заточение. И хоть клетка была золотой, инкрустированной драгоценными камнями, даже так она оставалась всего лишь тюрьмой, пусть и богато обставленной.

Словно кукла сидела принцесса на высоком троне, в шелка и бархат одевали её слуги и украшали алмазами волосы. Только теперь на балах принц целовал её не из-за бушующей страсти, а лишь показательно, для знати — дабы все видели счастливую пару. А ночью он обнимал уже другую, так искренне, так нежно, как когда-то принцессу. И уже другой он шептал слова любви, а ей лишь оставалось натянуто улыбаться, сдерживая подступающие слёзы, думая о том, сколько уже было этих других, и сколько еще будет.

Несчастное, наивное дитя. Она совершила ошибку, поддалась соблазну глупой мечты, и не заметила, как прекрасная сказка превратилась в ужасный кошмар.

О, как она скучала по грядкам, по нежным белым розам, по воркованью голубей в часовне, по писку мышек в её чулане. Теперь всё изменилось, и ничего нельзя было вернуть — слишком большая цена была уплачена за это мнимое счастье.

Принцесса пыталась убежать как-то в полночь, надеялась, что удастся обрести свободу, но глупо поскользнулась на тыквенной кожуре и упала прямо у ворот. Так она и лежала там до рассвета, заливая слезами землю и глядя, как осколки хрусталя впиваются в её нежные ножки. Это был последний раз, когда ей довелось плакать. Даже жалости к себе не осталось вовсе.

И снова она как кукла ходила, говорила, улыбалась, шептала, целовала. А вечером садилась перед зеркалом, расчёсывала волосы и слышала тихий, сочувствующий голос мамы: «Бедная, наивная моя Синдерэлла». Она не могла спать, ведь совсем не устала. Ведь уже давно не перебирала гречку, не поливала цветы, не мыла окна и не стирала пыль с портретов. Ведь уже давно не было на её руках мозолей.

Теперь она лишь имитировала интерес к жизни. Поэтому ночью просто лежала в кровати и смотрела, как лунный свет играет радугой в её хрустальных туфельках. Они стояли на полке, на мягкой атласной подушке, как на пьедестале.

Не подозревала принцесса, что добрая на вид тётушка могла обречь её на такую страшную участь. Но ведь откуда она могла знать, что обувь, блеск которой так завораживал, когда-то была частью хрустального гроба (1). И что добрая фея, создавшая ее, на самом деле была ведьмой (2), и алый плащ её оттого был так ал, что впитал в себя реки крови волков, убитых в порыве мести.

Принцесса бы сбежала, да страшное заклятие не давало такой возможности, ибо не могла она обуть ничего, кроме проклятого хрусталя. Она подходила к воротам и уже чувствовала как стекло, словно ледяные иглы, начинает вонзаться ей в ноги, окрашивая туфельки в красный цвет…

Сосем недавно они ездили на море. Там принцесса впервые почувствовала легкую иллюзию свободы. Она равнодушно смотрела, как её муж бесстыдно флиртует с прекрасной русалкой (3), которая, похоже, даже не понимала, чем это могло для нее обернуться.

Она беззаботно плескалась у самого берега, её зелёная чешуя переливалась радугой, а капли воды, словно жемчуг, скатывались по её молочно-белой спине. Русалка лишь смеялась, откидывая мокрые рыжие пряди с лица, и мечтательно прикрывала свои голубые глаза, предаваясь раздумьям о том, как бы жила, будь у неё ноги.

Принцесса же размышляла о том, зачем нужны ноги, если нет возможности сбежать, и всё, что остаётся, — это терпеть боль от хрустальных оков. А русалка продолжала свой рассказ о том, как бы она танцевала, ходила, гуляла, совершенно не обращая внимания на предвкушающую улыбку принца.

Несчастное, наивное дитя, оно даже не подозревала, что скоро станет ещё одной пташкой в драгоценной клетке, лишённой не только свободы, но и голоса.

1. отсылка к Белоснежке

2. отсылка к Красной Шапочке

3. это была Ариэль