Наследие героев (джен)

То, кто ты есть — такая неуловимая штука. С бутылкой в руке Эйрел Форкосиган сидел на парапете на самом верху башни Северного Крыла в Форкосиган-Сюрло, рассеянным взглядом окидывая луга, озеро и поросшие лесом горы. Во вселенной множество людей, так почему он — Эйрел Форкосиган и никто другой? Удача? Гены? Судьба? Случай, осуществившийся в миг любви его родителей. Столетия семьи Форкосиганов воплотились в единственном наследнике. Надежде на будущее. Свете очей его матери. И причине отчаяния отца...

Эйрел отпил еще глоток.

Солнце спустилось низко и отражалось зайчиками в его блестящих сапогах. Он их сам начищал. Вершина его достижений за этот день. Он собирался начистить еще пуговицы на мундире, но не нашел полировальной пасты, к тому же запах у нее был ужасный. Отец любил военную аккуратность. Он считал, что она есть отражение дисциплины, именно того, что он всегда хотел видеть в Эйреле, вместе с чувством ответственности.

Ох, вряд ли.

Отец, скажем, был героем. Как говорили, он вышвырнул цетагандийцев с планеты практически голыми руками, да Эйрелу и самому случалось видеть, как упрямо отец приводит к завершению то, что начал: когда Петр Форкосиган решился — когда его вынудили — поднять восстание против Юрия Безумного. Генерал Форкосиган отказался тогда от отдыха, от удовольствий, от всего, имея на уме одну единственную цель — избавить Барраяр от спятившего кузена своей жены. Вот она, суть форства, воплощена в Юрии: соблюдаемая столетиями чистота крови, невидимая капелька мутаций, чуть-чуть близкородственных браков, неприязнь к людям, неограниченная власть и богатство, и на выходе получаем злобного деспота.

Мегаломаньяка. Убийцу. А ведь он в свое время, как все люди, писался в пеленки, учился завязывать шнурки, гулял, смеялся, занимался любовью... (Ну, может, и не как все, но общий принцип похож). Может, и он сидел, с удовольствием разглядывая свои начищенные сапоги, пока вечернее солнце опускалось за горы?

Отец Юрия был не столько Герой, сколько император и Государственный деятель. Легче или сложнее было Юрию видеться с этим величием за обеденным столом? «Прости меня, отец, но я согрешил».

В семье Форкосиганов было место только для одного героя. Эйрел сражался в гражданской войне рядом с отцом, но тогда он был всего лишь ребенком, перепуганным до полусмерти, преследуемым воспоминаниями об убийстве матери. И когда он в конце концов убивал демона, убившего его мать, то не мог даже ненавидеть этого ублюдка. Вся эта кровь, все страдания, чего ради они были? Чтобы избавиться от человечишки, которого не стоило вообще допускать к трону?

Ему тогда задали вопрос, спокойно и бесстрастно: "Хочешь быть императором?" Эйрел был не худшей возможной кандидатурой. Нет, даже лучшей. Самой лучшей. В его ныне пропитанных алкоголем жилах текла не только кровь Форкосиганов, но и Форбарр, и немало — императорское наследие. Это значило, что головорезы, бывшие его предками, оказались сильнее и жестче, чем кто-либо другой.

С ним говорил сам Эзар Форбарра. Когда императора Юрия низложили, Эзар сказал ему: "Если захочешь, трон твой". Эйрел закричал "Нет!" и бросился вон из комнаты, мимо людей, предложивших ему это ужасную, уничтожающую душу и разрывающую разум на части ответственность. Это искушение. Эту надежду.

Вот отец, тот мог бы с ней справиться. Он бы принял власть и не дал бы ей себя развратить. Он был героем, предводителем, командиром. Но отец не был Форбарра даже наполовину, не был отмечен генами чертовых разбойников и полоумных демагогов времен первых поселенцев.

Может, Эйрелу следовало тогда согласиться. Он знал, что оказался бы лучше кое-кого из негодяев, сидевших ранее на этом троне. Хотя и хуже других императоров. Но не требовалось много, чтобы быть лучше Юрия. Это было под силу и самому Эйрелу, и поваренку, и конюшенному мальчику. Собаке. И даже блохам на этой собаке.

Может, Эйрелу стоило попытаться. Может, он сумел бы отстоять Барраяр в годы хаоса и борьбы, которые за этим последовали бы. Может, ему стоило встать у кормила власти и сделать этот мир лучше. Кто знает, что хуже: новый порядок для истерзанной войною планеты или битвы гражданской войны? Если такова победа, на что было бы похоже поражение? Он бы разделил с Эзаром головную боль и седину, и тот усталый взгляд, который постепенно, месяц за месяцем, менялся на черствую и циничную мудрость его в глазах.

Может, Эйрелу и стоило это сделать, но он не мог. Этот героизм не в его духе. Он не мог пойти на такое самопожертвование — или, скорее, самоубийство. Он видел, как императорство меняло Эзара от просто хитрого политика к жестокой, расчетливой, пустой фигуре, как из него уходили тепло и человечность, как само его существо оказалось посвящено только одной цели: править Барраяром. Эта работа отняла у него душу... за сколько, всего за полгода?

У Эйрела не было мужества принять на себя подобный груз. Никогда не было. Он тогда сбежал — четырнадцатилетний мальчишка, перепуганный, в слезах, — нашел себе место, где спрятаться, и сидел там, пока его не перестали искать.

Трон занял Эзар, и никто никогда не попрекнул Эйрела за его слабость. В следующие одиннадцать лет случалось, что люди, желавшие, чтобы Эзара не стало, приходили к Эйрелу с предложениями занять трон — потому что, говорили они всякий раз, у него больше на это прав, его притязания были бы более законными. Эйрел ничего и никогда им не отвечал. Он слушал, улыбался, получал всю нужную информацию и тотчас докладывал ее (приватно, конечно) самому Эзару.

Эзар Форбарра постепенно сделался желчным, опасным стариком, истинным императором. Он посвятил свою жизнь и все в ней Барраяру, а Барраяр воздал ему заговорами и горькой обидой.

Эйрел не был героем, но он узнавал героизм, когда видел его.