На тверской (джен)

Два молодых человека манерно и неторопливо вышагивали по шумной, многолюдной и совершенно не предназначенной для прогулок улице. Жаркий летний день увозил солнце за мкад. Автомобили, поблескивая в прощальных лучах, неслись куда-то в обе стороны и восемь полос.

— Чудная погода!

— Отменный тротуар!

Эти двое то и дело напрягали горло, пытаясь докричать другу другу слова и фразы.

— Извольте, Москва ничуть не изменилась!

— Соглашусь, столь же величественна, сколь не пригодна для жизни.

Один из них был высок и худощав, зачёсывал чёлку на бок, носил зауженные брюки, штиблеты с бантами и цветные носки. Ему казалось, что и этого не достаточно, потому в дань моде на его носу покоились очки в цветной оправе, хотя, признаться, на зрение он никогда не жаловался.

Второй был ниже, явно полнее, предпочитал монохромные цвета в одежде и не столь тяготел к модным новинкам. Небрежно накинув жилет поверх затрапезной белой майки, он счел достаточным украшением своей и без того неотразимой персоны черную бархатную бабочку. Всем бы он вышел мсье Чаплин, если бы не спортивные кроссовки "Адидас", выглядывавшие носами из-под отутюженных черных брюк. Оба носили бороду и усы. Вернее, у высоченного были замысловато подкрученные кверху усы (отчего его физиономия казалась несколько глумливой), а толстоватый уже не первый день отращивал щетину.

— Как вам, сударь, москвичи? — обронил первый свысока.

— Признаться, никого из них, мы ещё не встретили, милейший.

— Отнюдь… — протянул тот. — Непростая-с задача.

— Неплохо было бы и перекусить, — пожаловался второй.

— Вам бы только пищу материальную лопать, а мне подавай духовное наслаждение.

— Что ж, давайте с этим не тянуть. Вон, гляньте, — он указал рукой вперед. — Как вам картина?

Навстречу им надвигалась совсем юная девушка. Не видя ничего вокруг, она решительно шагала, смотря лишь под ноги.

— Налицо любовная трагедия, — оскалился тот.

— Вот вам и пища для ума. Приступим-с?

— Приступим-с!

Оба они запустили руки в карманы и нарочито медленно стали приближаться к незнакомке, благо сама она стремительно уменьшала расстояние между ними. Они бы закинули в рот по папиросе, если бы не запрет на курение в общественных местах. Жестокий и беспощадный, он бушевал по всей Москве и унес не одну сотню свежих мыслей из человеческих умов, теперь озабоченных лишь тем, где бы им покурить.

— Мне нравится этот белый шарфик. Такая чистота и невинность, — разминался в поэтике первый.

Второй лишь хищно сверкал глазами, как кот, учуявший птичку за окном.

Но тут произошло нечто, заставившее их сбавить обороты.

Незнакомка резко подняла голову и огляделась по сторонам. Солнце скрылось из виду и теперь только фары машин слепили глаза. Она, верно, только сейчас поняла в котором часу и где оказалась. На лице её отразился испуг, вмиг сменившийся нарастающим внутренним напряжением. Усилием воли она заставила себя сделать ещё пару шагов вперед.

Эти двое уже распластали хищные лапы, чтобы сцапать свою жертву, как она резко повернула обратно и, ускорив шаги до невозможности, поспешила прочь.

— Куда? — негодовал первый.

— Ах, шельма! — вторил другой.

— Ты смотри, наверняка вспомнила, что болтают про Тверскую, — загоготал первый.

— Опять, не местная, — в сердцах он даже плюнул на тротуарную плитку, заставив расступиться каких-то туристов с востока.

— Какая пугливая! — радовался чему-то первый. — А, ну-ка, за мной!

И побежал вслед удалявшейся незнакомке. Толстоватый еле поспевал за ними следом, огибая прохожих и распространителей рекламных листовок.

— Эй, девушка! — кричал высоченный.

— Постойте, девушка! — не отставал второй.

Вначале она делала вид, что не слышит. Затем ноги её сделали какое-то спонтанное танцевальное движение: она то ли споткнулась, то ли чуть не упала; из-за чего обернулась, не останавливаясь и не снижая скорости. Не заметив ничего внушающего ей доверия, она дернула плечами, и ноги замелькали ещё быстрее.

— Эй, белые тапочки! — не унимался первый. — Стойте!

Но тапочки вместе с их владелицей уже скрылись в дверях станции Маяковская. Чиркнув картонкой по считывающему устройству, девушка спустилась в подземелье, которое пугало её чуть меньше того, что было на поверхности, села в вагон и, как водится, расплакалась.

Двое наших знакомых остались наверху, непонятно отчего довольные неудавшейся охотой.

— Что ж! Неплохо бы отметить сие забавное происшествие! — потёр гладкую бородку высоченный.

— В трактир? — толстоватый дернул усами в жутком подобии улыбки.

— На Пятницкую!

В тот же миг они растворились в праздной столичной толпе, а после и вовсе пропали с глаз долой.